Хроники Нордланда: Тень дракона

– Прям хватай и беги! – Признался Хил. – Отродясь такой не видывал, и никто не видал, честное слово! Ну, повезло тебе, Гэйб, я тебе скажу!

– Это победа почище, чем на Красном Поле. – Согласился и Седрик. – Это тебе повезло, так уж повезло!

А герцог Анвалонский, только глянув на невесту Гэбриэла Хлоринга, усмехнулся в рыжие усы, радуясь своей наблюдательности. Не зря тогда поперхнулся Гарет Хлоринг, ой, не зря! Девчонка-то – истинная лавви! А феи – они… Он крякнул, испытывая смесь беспокойства, стыда и блаженства. Да, феи – они да!

– Ну, и ушлые вы ребята! – Шепнул своему другу Гарольду. – Последняя лавви Острова – и в вашей семье!

– Ты смотри, не скажи еще кому-нибудь! – Нахмурился его высочество, и герцог Анвалонский возмутился:

– Я что, болван совсем?

– Даже сыновьям, даже жене – ни слова!

– Могила! Ты меня знаешь!

Герцог Анвалонский первым делом потребовал, чтобы ему предоставили дракона, о котором он уже столько слышал, и гостей повели в большую приемную Золотой Башни, где драконище и установили, прямо напротив трона. Только там было достаточно места для крылатого монстра. В Хефлинуэлле был великолепный таксидермист: он тщательно изучил материал, долго и въедливо выспрашивал Гэбриэла, как драконище двигалось, как изгибало шею, и так далее, и создал шедевр. Драконище, приподнявшись на задние лапы и полураскрыв крылья, изогнуло шею и надуло горло, словно перед плевком. В приоткрытой пасти видны были все его кошмарные зубы, а стеклянные красные глазки поблескивали, словно живые. Гости при виде него просто онемели – буквально. Несколько минут, обходя монстра со всех сторон и пристально его разглядывая, молчал даже герцог Анвалонский; да что там он! Молчали, ненадолго забыв про приколы и подначки, даже погодки.

– И как ты, говоришь, его завалил? – Спросил, наконец, у Гэбриэла Анвалонец. И Гэбриэл уже в который раз повторил всю историю, которая здесь, перед его трофеем, звучала особенно впечатляюще. Герцог молча поднял руки и стал мерно хлопать ладонями одна о другую, за ним так стали делать все. Это был знак особого одобрения у рыцарей Нордланда, которым публично награждали только настоящих героев. Стоя, торжественно, молча. Потому, что любые слова тут были излишни. Гэбриэл этого еще не знал, но взгляды отца и брата, преисполненные волнения и гордости, все ему объяснили, и слегка смутился: его чествовали такие рыцари, как Анвалонец, Ганс Кальтенштайн, Фридрих, Мильестон, Торгнир, Ратмир – все, кто прибыл на его свадьбу, а до этого прошел с ними север Междуречья с огнем и мечом. И это, как ни крути, дорогого стоило.

Мина, с нетерпением ожидающая властелина своего сердца, столько надежд вложившая в его приезд, столько ждавшая, в первые же минуты узнала, что он привез содержанку-кватронку, увидела эту содержанку – худенькую, изящную, – и уж больше не надеялась ни на что. Что она вообще возомнила для себя, толстушка, курица, на что смела надеяться?! Он меня выбрал, – во внезапном приступе самобичевания корила она себя, – не потому, что я чем-то лучше других, а потому, что он сразу понял: я самая доступная. Дура, дура! И твердо решила: она обратится к Ирме и попросит свести ее с гадалкой. Потому, что выносить эту душевную боль и эту тоску она уже просто не в силах. Вечером Гарет прислал ей, через своего Марчелло, подарок: богатое колье, серьги и перстень с роскошными рубинами. Он считал, что этот подарок, весьма дорогой и красивый, поставит точку в их отношениях, но Мину он только оскорбил и причинил новую боль, как будто мало было уже и того, что она испытывала! Не посмев отказаться, она приняла подарок, но после, закрывшись у себя, рыдала полночи, оплакивая свои глупые надежды, свою никчемную любовь и свои страдания. А горше всего было то, что остальной замок, все до единой девушки и женщины, в это же самое время переживали лучшие моменты своей жизни. Для вечернего пира они наряжались, как никогда, тщательно, и с самыми радужными надеждами и предвкушениями. Девичья Башня, казалось, гудела и вибрировала, словно там поселился огромный осиный рой: девушки перемывали косточки новым кавалерам.

Впрочем, страдала сейчас не только Мина. Беатрис в Гранствилле, в собственном доме, не находила себе места, представляя, как сейчас в Хефлинуэлле весело, интересно, и сколько там сейчас потенциальных женихов для предприимчивой девушки вроде нее. Не рада была и Габи. От матери ей в самом деле досталось, и еще как! Графиня устроила ей выволочку, узнав, что Габи не только хозяйство замка запустила, но и не занималась благотворительностью, оставив это на долю Алисы.

– Это позор! – Бушевала графиня Маскарельская. – Это такой позор, как я людям в глаза смотреть буду?! Мне тут рассказали, что когда вернулся твой кузен, у него даже камин в комнате был не натоплен и не вычищен!

– Я приказала служанкам…

– Молчать!!! Приказала она служанкам! Почему-то, когда я приказываю, все делается мгновенно! Ты запустила замок, мне уже рассказали, не сомневайся! Гарету пришлось обратиться за помощью к Глэдис, чтобы в замке жить можно было! Святая Анна, позор-то какой, Боже мой! А в городе что о тебе говорят?! Ты когда в последний раз у францисканцев была, дрянь такая?! Ты понимаешь, что это репутация твоей семьи, а не твое личное дело?! Как только мы ухитрились с Вильямом породить поганку такую, я не понимаю, не понимаю!!! Эта девочка, Алиса, она ведь не обязана была хлопотать вместо тебя, она вообще ни при чем, но она взяла на себя эту ношу, потому, что хозяйка замка – дрянь!!!

– Мама! – Оскорбилась Габи. – Эта Алиса…

– Молчать!!! А что я узнаю здесь?! Что ты пыталась ее еще и оклеветать?! Да как ты вообще докатилась до такого, я не понимаю, не понимаю! Не-ет, дорогая, после свадьбы – вон из замка, вон! В монастырь, заканчивать воспитание, и пока не исправишься, не будет тебе ни пиров, ни женихов, ни нарядов! И никакого Разъезжего! Слишком у них мягкий устав, да и к Хефлинуэллу близко! Поедешь в монастырь святой Катарины в Драконьем Логе, там на сто миль никаких женихов и никаких городов и развлечений!

– Мама!!! – Испугалась Габи. Ущелье Драконий Лог было в такой глуши, что тамошним монастырем пугали девушек по всему Острову.

– Твоей матери глаза девать некуда, на людей смотреть стыдно: дочь докатилась до того, что ее слуги и горожане осуждают! Лентяйка, бессовестная ты дрянь! – Орала графиня.– Ты что мне говорила, дрянь бесстыжая?! Что заботиться будешь о дяде, дом его будешь содержать в порядке! А сама чем тут занималась?! – Она отвесила Габи хлесткую пощечину. – Чем занималась, я тебя спрашиваю?! Наряжалась и глазки всем подряд строила?! Ты посмотри на себя! Ты посмотри, что на тебе надето! Позорище, Боже мой!

Габи, схватившись рукой за пострадавшую щеку, заплакала.

– Не реви! – Разозлилась графиня. – Поздно сопли распускать! Я думала, взрослая девушка, шестнадцать лет, твои ровесницы уже в третий раз матерями становятся! Осрамила нас с отцом, как же ты нас осрамила, дрянь такая!!! Это мне надо плакать, а не тебе!!! Я от стыда сквозь землю провалиться готова, а ей хоть бы хны… Бессовестная! – И она отвесила Габи еще пару пощечин. Накричавшись, и в самом деле оттаскав Габи за волосы, графиня слегка выпустила пар и заявила грозно:

– А ну, утерла сопли, переоделась и пошла ко двору! Веселая и спокойная! И не смей наряжаться в тряпки эти попугайские, тоже мне, шут ярморочный! Кто тебе сказал, что желтое и синее – пристойная одежда для приличной дамы?! И бирюлек понацепила… – Графиня сорвала с Габи половину драгоценностей. – Ты кто, шлюха распоследняя?! Платье и украшения сочетаться должны, со-че-тать-ся! Не-ет, я этим урсулинкам в Элиоте мозги-то вправлю! Во что мне дочь превратили, паршивки! Дряни, а?! Какие дряни! Ты меня слышала?! – Графиня оправилась, бросила на дочь последний грозный взгляд. – Веселая и спокойная!!! – И пошла прочь. Габи села прямо на пол и обхватила голову руками. Ей казалось, что все, жизнь кончена… Одно было слабым лучом утешения: только глянув на Ирму, графиня обозвала ту нахалкой, «халдой» (что бы это ни значило) и велела убираться вон. Но все остальное было беспросветно. Страшно было даже подумать, что будет, если мать узнает хотя бы о части ее грехов и приключений! Но кузен… Габи думала, что выдал ее и наябедничал на нее Гарет; и была не права – информаторов в замке у графини хватало и без него. Гарет, напротив, жалея кузину, постарался как можно меньше сказать о ней плохого и как можно больше хорошего. Но Габи, не считая слуг за людей, даже не подумала, что наябедничать мог кто-то из них.

Графиня же, покинув дочь, всплакнула, утерла слезы и принялась за дело.

– Не бывать такому, – заявила она, – чтобы Хефлинуэлл был не готов к такому торжеству, как свадьба одного из Хлорингов! – И созвала слуг. И тут же забурлила работа, забегали люди, закипела вода в больших чанах, а графиня, сопровождаемая счастливым и напыжившимся от гордости и злорадства кастеляном Грибом, погрузилась в ревизию кладовых и шкафов. Слуги и прислуга из благородных графиню хорошо знали, и потому у многих уже было не в порядке с сердцем и прочими органами: Гриб записывал все, что и кто брал, весьма скрупулезно, а брали, пользуясь казной Хефлинуэлла, словно своей собственной, многие. Глэдис и Гарет навели было кое-какой порядок, но Глэдис исчезла, а братья уехали в Междуречье, и немало было таких, кто решил, что они и не вернутся, или вернутся весьма и весьма не скоро. От бдительного же ока графини Маскарельской, – все это знали, – спасения не было никому. До свадьбы она решила репрессий не начинать, но после… Парадный, или Большой, Рыцарский Зал закрыли для глобальной чистки, мытья, обновления и украшения, и трапезы накрывались в Малом Рыцарском, в два этапа: для старших и младших. Гостей было так много, что вместе просто не получалось. Гриб сновал по замку с невероятной для такого пожилого человечка прытью, окрыленный тем, что пригодились его записи, его честное усердие, и оправдались все его надежды; то и дело он бежал с новой жалобой или кляузой к графине, которая, словно броненосец, тут же отправлялась рвать и метать.

Не только Гэбриэл всем сердцем рвался в Гранствилл. Все мысли и чаяния Гарета тоже были сосредоточены здесь, точнее – в Тополиной Роще. Он не только не излечился от страсти, он еще сильнее заболел Марией, если только такое возможно. Еще от Старого Места он искал глазами новенькую красную крышу тамошней башни, нашел и не мог больше не смотреть в ту сторону то и дело. Он знал, что никого там не увидит, и все же его тянуло туда снова и снова. Сам вид этой башни, которая порой даже снилась ему во сне, был для него желанным. Поймав себя на том, что придумывает, как бы отлучиться туда, он усмехнулся и сурово запретил себе даже думать об этом. Только так оно его и послушалось, его сердце. Брат, от которого Гарет наивно попытался скрыть свое состояние, посматривал на него с усмешкой, и наконец, когда состоялось представление новых гостей всем, кто уже был в замке, он тихо сказал Гарету:

– Если хочешь, вали в Тополиную Рощу, я прикрою.

– Кто тебе ска… – Гарет оборвал себя на полуслове. Тупее вопроса он задать сейчас просто не мог.

– Ладно. Спасибо. – Шепнул ему, и исчез, не прощаясь.

За полтора месяца произошли разительные перемены. Караулка у развилки была готова, почти готова была молочня. Травы, бурьян и цветы разрослись августовским пышным ростом, посаженные Тильдой желтофиоль, душистый горошек, красная фасоль и девичий виноград разрослись и скрыли новенькую стену. Яблони были увешаны плодами, от которых прогнулись ветви, и под самые тяжелые были подставлены подпорки. Гарет проехал по знакомой дорожке и очутился в аккуратном, начисто подметенном дворе. Все пристройки были уже готовы и покрыты новехонькой черепицей, все цвело и благоухало. Мария была во дворе, кормила цыплят. При виде него ахнула, крепче ухватила тарелку с дробленкой. Гарет спешился.

– Приятно, что меня здесь не забыли. – Сказал с улыбкой, подходя к ней. – Я только поздороваться и увидеть тебя; в замке сейчас такой кавардак!

– Все готовятся к свадьбе, я знаю. Тильда там с утра до ночи. Я не думала, что вы приедете… что найдете время.

– С каких пор мы снова на «вы»? – насторожился Гарет.

– Вы герцог.

– С Гэбриэлом ты тоже теперь на «вы»? Он граф.

– Он… другое. – Мария опустила глаза, говоря это.

– Я чем-то обидел тебя?

– Нет. – Но Мария не смотрела на него, произнося это короткое слово. – Что вы. Вы очень добры… и так благородно относитесь ко мне. Я очень, очень вам благодарна. За все. – Коротко, прерывисто вздохнула. – Вы ничего мне не должны… И не стоит принуждать себя к чему-то ради меня.

– Я не понимаю. – Нахмурился Гарет. – Принуждать? Себя? Мария, что с тобой?!

– Я имею в виду… если бы вы не приехали сегодня и в ближайшие дни, я не стала бы расстраиваться. Я вас сейчас и не ждала. Я понимаю, что у вас много дел, гости, свадьба брата, я понимаю!

– Я приехал потому, что хотел. – Возразил сильно задетый Гарет. – И я не понимаю тебя, прости.

Мария вздохнула глубже.

– Не надо считать меня глупенькой простушкой, ваша светлость. Мы с вами оба понимаем, насколько я вам не ровня. Какая пропасть существует между нами. Не бойтесь, это понимание меня не… не ранит. – Она чуть покраснела. – Я понимаю.

– Я не приехал проститься с тобой. – Сделал последнюю попытку что-то понять Гарет. – И тебя это обидело?

– Нет. Как можно обижаться, если кто-то не хочет видеть тебя? Было бы хуже, если бы вы не хотели, но лицемерно ехали бы, и досадовали про себя на это. Это было бы хуже. – Повторила она. – Я не хочу… не хочу, чтобы мне оказывали знаки внимания вынужденно. Пусть лучше их не будет вообще.

– Так. – Гарет взглянул на цыплят, которые склевали все, что им дали, и топтались внизу, по их ногам, заглядывая на тарелку и делая попытки подпрыгнуть и достать корм самостоятельно. Он машинально взял из тарелки горсть и бросил им. – Кто-то говорил мне, что женщинам лучше не уметь читать. В этом что-то есть. Что еще ты вычитала в своих книгах?

– Книги тут не при чем.

– А что при чем? Ты можешь мне рассказать? Я имею право знать, почему меня приняли так холодно и оскорбляют под видом почтительности?

– Я не оскорбляла вас.

– Мне лучше знать, что мне обидно, что нет.

– Простите, если так.

– Так ты объяснишь мне?

– Вы сами говорили – помните? – что некоторые вещи должны оставаться невысказанными.

– Ясно. А может, как и тогда, лучше все-таки не оставлять неясностей?

– Неужели правда – что вы жестоки? – Приподняла брови Мария. – Вы хотите заставить сказать вам что-то, что меня ранит – ради чего?

– Может, ты сама сейчас заборы строишь на пустом месте?

– Я все бы отдала, чтобы это было так. – Помолчав, тихо, но страстно произнесла девушка. – Но у меня больше нет того, что для этого нужно. Прошу вас. Вы поздоровались. У меня все хорошо, и я рада, что все хорошо у вас. До свидания.

Гарет, не отвечая, повернулся и пошел к коню. Он злился, недоумевал, пенял себе за глупый порыв, и вдруг, уже выезжая на дорогу мимо караулки, натянул поводья. «У меня больше нет того, что для этого нужно»! Он понял. Развернул храпящего и артачившегося Грома и помчался обратно.

Ворвался в кухню, куда уже ушла со двора Мария, без лишних слов подошел к ней, обхватил лицо девушки ладонями и поцеловал. Она сначала замерла и напряглась, взмахнув руками, а потом, как и в прошлый раз, вся прижалась к нему, затрепетав от волнения и сладкой истомы.

– У тебя столько сокровищ, – не отпуская ее лица и почти касаясь губ губами, сказал Гарет, глядя в самую глубину ее золотых, как топазы, глаз, – глупая ты девушка, что до самой смерти их все не изучить и не счесть. Я не приехал проститься с тобой не потому, что не хотел, а потому, что хотел слишком сильно. Подумай-ка лучше об этом, а не о той ерунде, которую вбила в свою голову. – Поцеловал еще раз, крепко, от души, поспешно оторвался от нее и вышел, почти выбежал из кухни. А Мария, коснувшись пальцами губ, ахнула тихо, потом засмеялась, прослезилась и снова засмеялась. Села на краешек стула, продолжая трогать пальцами губы. Он ее любит! Герцог – любит ее! Зная о ней все, зная, кто она и чем была – любит все равно! Мария в этот момент знала это так же точно, как то, что небо голубое, а солнце – горячее. Гарет не сказал это прямо, но иначе понять его было невозможно… «Потому, что хотел слишком сильно». Она подумает об этом. Обязательно подумает! Когда успокоится и сможет думать.

Долгое время, как оно обычно и бывает, всем заинтересованным и вовлеченным в процесс лицам, включая саму Алису, казалось, что до свадьбы еще уйма времени, и все всё успеют. Потом и вовсе большинство думало, что свадьбу опять отложат. И вдруг оказалось, что осталось только три дня! И начался кошмар. Свадебные наряды нужно было где подшить, где отгладить, где подправить; свадебную фату забраковала графиня Маскарельская, которая заявила, что требуется настоящий паучий шелк из Маскареля, а никак не та безобразная подделка, которую привезли из Элиота, выложив за нее пятьдесят дукатов. «Чтобы невеста Хлоринга шла под венец в этой дешевке!» – Воскликнула графиня, и Алиса расплакалась навзрыд. Голубое платье тоже забраковали, и остановили свой выбор на бледно-розовом, из эльфийского морозного шелка с алмазной пылью, но сюда не подходили свадебные драгоценности. Положение спас Кину – он исчез из замка и на другой день привез требуемую фату, к которой не смогла придраться даже графиня, настолько она была хороша. Ее изготовили эльфы в подарок лавви, и она была тонкой, как паутинка, матово переливающейся, белоснежной, сотканной в виде травяного и цветочного узора, почти невесомой, но положенной для графини длины. Драгоценности – букетик анютиных глазок на лиф, серьги в виде таких же цветов и диадему с ними же, – подарила Мириэль. Городская гильдия ювелиров преподнесла роскошные золотые свадебные кубки с изображением белых голубей в овалах синей эмали, окруженных мелкими жемчужинами, с травяными узорами и изящной чеканкой. Торопились все. В предпоследний день на свадьбу должна была явиться сама королева Изабелла с семьей герцога Анвалонского и парой европейских послов, и к ее появлению все должно было быть готово. Алиса нервничала ужасно, ее то и дело дергали и использовали в качестве манекена, чтобы примерить то или это, срочно нуждающееся в переделке; графиня находила новые и новые недостатки и, по ее словам, потребовала бы отмены торжества и переноса его на месяц, не меньше, если бы не прибытие королевы, которое отменить не мог никто.

– Но вы поступили безответственно, Гарольд, – безапелляционно заявляла она его высочеству по пять-шесть раз на дню, – назначив день свадьбы так рано и не дождавшись меня. Без-от-вет-ствен-но! А теперь мне нужно столько успеть всего сделать, что просто голова кругом. Но я успею. Не бывало такого, чтобы Хефлинуэлл был не готов к такому важному дню! И он будет готов.

Принц Элодисский считал, что многое из того, что затеяла графиня, в том числе и ревизию кладовых и запасов, можно было сделать и после торжества, но благоразумно молчал, зная, как отреагирует на такое замечание его младшая сестра. И все-таки ему было так жаль Алису, которая по-прежнему была безупречна, но следов слез вовсе скрыть не могла, да и личико ее в эти дни так осунулось и побледнело, что принц встревожился: не заболеет ли она вновь? И прямо-таки заставил на второй же день молодежь отправиться куда-нибудь на природу, на весь день, чтобы отдохнули, хорошо повеселились и «не мешались под ногами».

На пикники обитатели Хефлинуэлла и их гости обычно отправлялись на Белую Горку или в Сады Твидла, но в этот раз Гарет предложил найти симпатичное место на правом берегу Ригины, на опушке запретного Элодисского леса, испросив на это согласия у самой Мириэль. Прогулочное судно Хлорингов сначала доставило на выбранную поляну на берегу реки столы, продукты, вина, слуг и предназначенных на убой птиц и барашков, а потом – и довольно большую компанию нарядных мужчин и девушек. Стояла отличная погода – август в этом году выдался мало дождливый, что для Нордланда, вообще-то, было не типично. Обычно в это время начинались долгие, пахнущие близкой осенью дожди, но нынче еще сияло с летнего неба солнышко, но не жарило, как в июле, а просто пригревало. Небольшие белые пухлые облачка набегали на солнце, погружая поляну в приятную тень, и убегали, согревая ее вновь. Девушки, загадочно хихикая, окружили незнакомую даму, худощавую, смазливую, вычурно разодетую. Разумеется, Гарет и погодки захотели узнать, что произошло и кто эта дама, которая еще не была им представлена.

– Это Флоренс! – Сказала Алиса. Звонко хлопнула в ладоши. – И это игра! Меня называют на «м», потому, что у меня есть Меч, и Мускулы, и я Могучая и Мудрая!

– Это еще что за новости?! – Весело почесал рыжую макушку Седрик. – Мускулы и меч… Но это хоть точно – Флоренс?

– Да! Это точно Флоренс! – Воскликнула Алиса, и девушки разразились звонким смехом, наслаждаясь происходящим.

– Сдаюсь! – Вскинул руки Седрик.

– Да просто я мужик, противный! – Ломающимся баском воскликнул паж, переодетый девушкой, и бросился от возмущенных мужчин прочь по лугу, фривольно подхватив юбки и сверкая волосатыми тощими икрами.

– А я-то обрадовался! – Притворно сокрушался Седрик. – Этот паршивец обещал мне лодыжку показать, я аж вспотел от радости!

– Вам бы только пялиться на лодыжки и прочее! – Сверкая темными глазами, заметила Юна. – Мужчины!

– А вам не интересно разве посмотреть на мужика, как есть?

– Фу! – Дружно скривились девушки. А бойкая Юна добавила:

– Да очень надо! Хоть лодыжку покажите, хоть всю ногу, мы и не вспотеем!

– А если… – Седрик встал и сделал вид, будто развязывает штаны. Девушки дружно завизжали и прикрыли лица руками, Седрик заржал. Вернулись остальные, волоча упирающегося пажа Флоренса, который так потом и провел весь день в женском обличье, став предметом всевозможных шуток, представлений и розыгрышей. Гэбриэл, который в основном был подле Алисы и Иво, который только в этот день вернулся в замок, заметил, как часто Седрик обращается к Юне и как ему нравится бойкая и веселая девушка.

«Похоже, – подумалось ему, – кузина наша пролетела, как курица над Дракенсангом».

И в самом деле, откровенный и бесхитростный, рыжий Эльдебринк не умел скрывать своих предпочтений ничуть, и скоро ни для кого не было секретом, что он здорово увлечен бойкой, симпатичной и веселой девушкой. Невысокая, приятно пухленькая, курносая и конопатая Юна не была красавицей, но так искрилась жизнью и весельем, что от нее трудно было оторвать взгляд. Они с Седриком то подначивали друг друга, сыпля остротами и язвительными уколами, то дружно хохотали, не стесняясь, над какой-нибудь шуткой или чьим-нибудь промахом. Алиса созерцала происходящее с удовольствием: она мечтала выдать своих подруг замуж уже в этом году, и выдать выгодно. А кто мог быть выгоднее старшего сына герцога Анвалонского?! Юна была Ульвен, то есть, принадлежала к старинному и славному норвежскому роду, который был в родстве и с Эльдебринками, и с Хлорингами, дочерью младшего брата графа Маскарельского, кузиной Габи. Все заинтересованные стороны сватали Седрика и Габи, но феечка вынашивала другие планы… Хоть пока об этом никому и не говорила.

Как всегда бывает на природе, угощение сметали со стола с небывалой в замке скоростью и отменным аппетитом. Даже девушки отбросили свое модное жеманство и налегали на жареную на вертеле баранину и салаты из свежих овощей. Седрик продолжал подкалывать Юну, та весело и язвительно отбивалась, Гэбриэл, словно наседка, кружил над своим Солнышком, уговаривая ее съесть то и это, и удобно ли ей, и не жарко ли ей, и не дует ли ей? Аврора дулась. Ей тоже приглянулся Седрик. Хильдебрант, конечно, тоже ничего, и похож на брата, хоть и не так, как Гэбриэл на Гарета, но все равно очень похож. Но он – словно тень своего брата, только поддакивает, смотрит тому в рот и ржет над его шутками. Зачем ей, Авроре, чья-то тень?! Из восьми братьев Эльдебринков здесь всего трое, и только один из них стоит ее внимания, но им завладела коварная Юна. Подруга, называется!!!

Между тем, по мере того, как опустошались кувшины и бутылки с вином и портвейном, смех становился все громче, шутки – все рискованнее и горячее. Мужчины норовили усадить Флоренса к себе на колени и задирали ему юбки, мальчишка вырывался и удирал от них вокруг столов.

– Слушай, Гэйб, – перекрывая общий гомон, заорал вдруг через стол Седрик, – оказывается, в Хефлинуэлле есть еще одна красавица, о которой ты ничего не сказал! Говорят, веселая девочка, и доступная, скрашивает жизнь местным ребятам по ночам…

– Это ты о ком? – нахмурился Гэбриэл. Алиса возмущенно вспыхнула.

– Говорят, ее зовут Клэр. Где она?

Иво сжал бокал так, что тот хрустнул. Стало тихо.

– Ты говоришь о моей невесте. – Сказал Иво. Он сильно побледнел, но старался говорить спокойно. – Возьми свои слова обратно, или я…