Хроники Нордланда: Тень дракона

Здесь же оставались три младшие дочки графа Анвилского, но они – на воспитание. Их прежняя воспитательница получила почетную отставку и осталась в Кальтенштайне, жаловаться на судьбу и злобствовать в обществе слуг и служанок, а девочки, одетые в новые и красивые платья, возбужденные, повеселевшие, готовились перевернуть очередную страничку своей жизни, пока еще короткой и полной тайн и перспектив. Две старшие ехали дальше, в Хефлинуэлл, чтобы стать придворными дамами. Утром, после монастырского постного завтрака, они простились с сестрами, обещая навещать их, и вместе со всеми двинулись в дальнейший путь.

Разумеется, принц Элодисский собирался встречать сестру и дорогих гостей. Но, зная сестру, не торопился. Замок готовился к приему и последующему пиру в честь герцога Анвалонского и других именитых гостей, и все было перевернуто вверх дном. Слуги Хефлинуэлла знали леди Алису Маскарельскую не понаслышке, и по всему замку снимались, выбивались и сушились ковры, выбивались перины, менялось постельное белье, на заднем дворе кипели стирка, глажка, работали лудильщики и паяльщики, начищалась медная, бронзовая, серебряная и прочая утварь, садовники ползали по клумбам и изгородям, вручную подстригая, пропалывая начисто, ощипывая и выравнивая все, что только можно. Такая же работа кипела во всех службах замка, на конюшнях, на псарне, в кретчатнях, везде. Габи вся издергалась, понимая, что исполняла обязанности хозяйки кое-как и теперь ей за это влетит от матери по самое «не балуйся». Мама – не дядя и не кузен, она и за волосы оттаскать может, хоть бы даже и принцессу. И тут хоть плачь, хоть сваливай вину на других, хоть ври, хоть не ври – не поможет ничто. Боясь гнева матери и стремясь хоть теперь все сделать безупречно, Габи металась по замку, всем мешала, на всех набрасывалась с руганью, искренне при этом веря, что «руководит процессом» и «не дает слугам расслабиться». А ее дорогая подруга собиралась с духом для решительного шага.

Момент, по ее мнению, был самый подходящий. В замке пока только один Гэйб, брата и гостей нет. Она исхитрилась, и увидела Гэйба Хлоринга, побывав в галерее, и решила окончательно, что безумно его любит. Бог весть, почему, но она верила до сих пор, что Алиса, даром что хорошенькая, на самом деле – дурочка и простушка. Пренебрежение ее возникло в первые дни, когда она так цинично обманула и обобрала ее; Беатрис была хитра, но не умна; ей не приходило в голову, что доверчивость Алисы была следствием неопытности, но никак не глупости и не простоты. Мозги в ее голове были уложены самым простым образом и работали так же просто. «Если его смогла прибрать к рукам такая дурочка, как Манфред, – полагала Беатрис, – то уж я-то и подавно! Может, она и красотка, но главное – ум!». Да, сейчас Манфред была на коне: у нее была куча красивых вещей, она хорошо выглядела, и ей благоволил принц. Но как знать?.. Если правильно повести дело, то уже завтра все может измениться. Она, Беатрис, заслужила счастье. Сколько она унижалась, сколько ей пришлось вытерпеть и сколько сделать такого, что было ей противно и неприятно! Кто-то спрашивал у нее, хочет ли она все это делать?! Нет, всем было все равно! А она тоже живая, тоже девушка, и ей тоже хотелось и красивых вещей, и вкусной еды, и флирта с красивыми мужчинами! Да, она на многое пошла ради этого такое, от чего все эти спесивые дурочки, вроде Манфред и ее подружаек, скривились бы. Но попробовали бы сами, как она, сделать себя из ничего, на ровном месте! Добиться того же, чего добилась она, без всякой помощи, без всякого покровительства! Унижалась, улыбалась, когда ее презирали, сносила молча оскорбления и насмешки, брала в рот у каждого, кто платил, а кто сказал, что ей это нравилось?! А дружба с Габи?! Тупой, вздорной, спесивой! Да, она, Беатрис, добилась своего, и если сперва Габи ее шпыняла и унижала, то теперь считает подругой. Но зря она думает, что Беатрис забыла унижения и насмешки! Не-ет, она ничего не забыла! Но она все вытерпела. И как только станет графиней Валенской, она все и всем припомнит. Сколько часов провела Беатрис, сладко мечтая о том, как повернется спиной к тем, кто унижал ее! Как отомстит тем, на кого она затаила злобу! Муж, – думала она, – ради нее поставит их всех на место – уж она постарается настроить его, как надо! Даже Габи, даже она получит свое. Она, Беатрис, расскажет мужу про нее кое-что такое, что эта дрянь, называемая «принцессой», как миленькая, отправится в какой-нибудь монастырь! Беатрис дошла в своих мечтах уже и до первой брачной ночи, представляя себе в деталях, как изобразит невинность, как будет то, и это… Но сначала, в первую очередь, нужно срочно избавиться от Манфред. Свадьба на носу, а там уже, считай, Манфред победила, и она, Беатрис, осталась с огромным, лиловым, надутым носом.

Гэбриэл, повидав с утра Вэнни и выдержав шквал ее восторга, хвастовства, вопросов и ласк, поехал, как и сказал Алисе, в Тополиную Рощу. Он волновался почти так же, как перед встречей с Алисой, и ничего с собой не мог поделать. Да, она ему как сестра. Даже больше, чем сестра – ее любит его брат-близнец. Да, он весь, с потрохами, принадлежит своей феечке. Но при мысли о том, как увидит ее, и как она обрадуется, и как будет при этом выглядеть и вести себя, Гэбриэл чувствовал радостное возбуждение. И Мария его ожиданий не обманула – увидев его во дворе, она всплеснула руками, глаза просияли. Она стала еще красивее, чем Гэбриэл помнил ее по первым дням на Красной Скале. Жизнь, сила и свет переполняли ее, девушка сбросила остатки тьмы и горя, и превратилась просто в немыслимую красавицу. И не важно, что ее беременность не в силах уже было скрыть и платье. Ей необычайно шло ее состояние, ее осторожные движения, мягкость и какая-то отстраненность, которая появляется у многих беременных женщин на последних сроках беременности: они словно бы прислушиваются к тому, что происходит внутри них, и оставаясь здесь, в то же время во многом ТАМ. Мария любила своего ребенка и с нетерпением ждала его рождения, и это накладывало отпечаток на все ее существо. Она теперь и шла не так, как прежде: легко, и в то же время очень плавно, неторопливо и бережно, словно несла некое сокровище… да так оно для нее и было.

– Я не видела, как ты приехал. – Сказала она, ответив на его поцелуй и чуть задержав его руку. – А сегодня смотрю: всадник на Пепле. Не поверила даже! Даже ущипнула себя.

– Я ночью приехал. Под утро. Вы еще спали. – Гэбриэл опустился на одно колено, поцеловал ее живот сквозь платье, погладив его бережно, словно маленького зверька. – Как твой маленький?

– Хорошо. – Вздохнула Мария, глаза мягким светом подтвердили сказанное. – Он такой активный! Иной раз как расшалится, так даже немножко не по себе. Особенно, если ем что-то не то. Он сразу начинает пинаться. А еще он любит, когда мы ходим с Тильдой к Твидлам. У них такое горе: пропала госпожа Глэдис. Они очень переживают. Мы их стараемся поддержать. Там столько ребятишек! Когда они бегают и играют, он тоже начинает толкаться, словно тоже рвется поиграть. – Она положила руку на живот. – Вот и сейчас, ты положил руку, он задвигался. Приветствует тебя! Я познакомилась с эльфами, сюда даже Лесная Королева приезжала. Я ее спросила, кто у меня, мальчик или девочка? – А она засмеялась и сказала, что пусть будет сюрприз. А еще она сказала, что на этом Острове быть матерью Хлоринга – благо и привилегия.

– Прямо уж привилегия. – Фыркнул Гэбриэл, но ему было приятно. Мария повела его показывать их с Тильдой владения, он поздоровался с Гансом и подивился тому, как много было сделано в Тополиной Роще за это время. Теперь это была не большая, но одинокая башня, а целая усадьба. В загоне похрюкивали ухоженные, чистенькие поросята, не меньше десятка, кругом сновали бесчисленные куры, в хлеву нежно блеял козленок.

– У нас девять коров, – рассказывала Мария, – и четыре телочки, они пасутся на той стороне, где на нас с Гаретом напал тот ужасный монстр. Молочню ты видел, конечно. Скоро уже там будут делаться сыры, а зимой Тильда начнет делать колбасы. Мне немножко дико, – девушка виновато улыбнулась, – что вот этих поросят заколют на мясо. Я столько с ними вожусь! Они такие умные. Тильда говорит, что нужно проще смотреть на это, но разве мое отношение – оно такое уж сложное?.. Я понимаю, что они живые, сообразительные, веселые, мне их… жаль.

– Эльфы вообще не держат домашних животных на мясо. – Ответил Гэбриэл. – Мне Кину рассказывал. Он говорит, что дикий зверь до последнего не знает, что его сейчас убьют, и потому счастлив и свободен до самого мгновения смерти. А большинство домашних животных все понимает, и смерть их, как правило, ужасна. Я стараюсь об этом не думать. – Помолчав, признался он. – Очень уж люблю я мясо… и свинину в том числе.

– Да. – Весело призналась Мария. – Я тоже. А ты приехал один?

– Гарет с гостями. – Тут же ответил Гэбриэл, гордясь своим благородством и тем, что почти не ощутил ревности. Рано или поздно, но он вовсе вытравит ее из своего сердца, обязательно вытравит! – Вообще-то, и я должен был там быть, но я не смог сдержаться, так хотелось всех увидеть: отца, Солнышко, Вэнни, тебя. Я тебе подарки привез… – Он снял сумку с седла. – Книги, как ты любишь, в Сае купил, эльфийские, и во Фьесангервене, там университет, книг много всяких ученых, я их до хрена понабрал, какие брат советовал, сам-то я пока так… Ну, и побрякушки кое-какие, и для Моисея, про травы Нордланда, в Сае тоже купил, эльфийская, ты же ее переведешь ему? Ты же учишь эльфийский.

– Да, переведу. – Девушка благоговейно перевернула одну обложку, другую, в то время как драгоценности почти не привлекли ее внимания, не больше, чем требовала вежливость. – Какие рисунки красивые, Гэбриэл! Травы и цветы, как живые!.. И орнамент, смотри, какой орнамент… и текст, он словно… словно поверх трав написан, да?! Спасибо тебе, спасибо огромное, это такой прекрасный подарок!

– Я знал, что тебе понравится, да. – Изобразил смущение Гэбриэл, даже поковырял землю носком сапога, и Мария рассмеялась его немудрящему представлению.

– Пойдем, я тебя угощу пирогами. – Сказала, беря его за руку. – И ты мне расскажешь что-нибудь про места, где побывал.

Гэбриэл хотел поздороваться, подарить подарки, перекинуться парой слов, и уехать обратно, к своему ревнивому Солнышку, но так увлекся, и пирогами, и рассказом, и слушательницей, что провел в Тополиной Роще больше двух часов. Рассказал Марии про Ольховник и озеро феи, про Валену и Афанасия, про Фьесангервен и Саю. Мария слушала его и то и дело заглядывала в книги, любуясь иллюстрациями, орнаментами, заглавными буквами. Гэбриэл подарил ей и Моисею и карту Острова, с цветами, деревьями и животными, которые обитали в том или ином районе, вышитую эльфийским шелком, красочную, подробную, и показывал ей, где именно находятся места и города, о которых он рассказывает. Очнулся он лишь тогда, когда из Хефлинуэлла приехала Тильда на своем кауром коняшке, и ненавязчиво намекнула ему, что «наша милая графиня не в духе». Тут только Гэбриэл опомнился, сообразил, что слишком долго тут рассиживается, и заторопился домой.

Но было уже поздно: Алиса уже обиделась. Она не вышла к нему в сад и отказалась принять его у себя. Девушки, дружно вышивавшие и плетущие всякие подарки для приданого Алисы, поглядывали на него со смесью сочувствия и любопытства. Гэбриэла это задело. Нашла время выделываться!

– И сколько ты собираешься выпендриваться? – Поинтересовался он, без спроса зайдя к ней. – Ты в курсе вообще, сколько у нас времени осталось? Ты собираешься до самой свадьбы мне кровь сворачивать?

– Я вообще не хочу с тобой разговаривать. – Отчеканила Алиса. – Я хотела успокоиться, а для этого мне надо побыть одной.

– И что же такое, интересно, тебя так задело? – Нахмурился Гэбриэл. – Я же не скрывал, что поеду в Тополиную Рощу, и ты это прекрасно знала.

– Думаешь, если сообщать о своем плохом поступке заранее, то он перестанет быть плохим?

– Какой это плохой поступок? – Рассердился Гэбриэл. – И почему это он плохой?! Я проведал своего друга, мать своего ребенка, которую давно не видел! Так же давно, как тебя!

– Почему ты сравниваешь меня с ней?! – Взвилась Алиса.

– Алиса, прекрати!

– Прекратить?! Может, мне вообще… вообще исчезнуть, чтобы тебе можно было миловаться с твоей длинной хоть дни напролет?! Я могу уехать в Июс и жить там, у меня теперь есть свой дом!

– Ха! – Сказал Гэбриэл, радуясь, что сейчас здорово ее уест. – Разумеется! Я и не сомневался, ради чего ты за меня выходишь! Лицемерка! – Выпустив эту парфянскую стрелу, он торжествовал ровно три секунды, глядя на изменившееся личико Алисы, пока она не произнесла тихо:

– Ты понимаешь, что после таких слов я не могу выйти за тебя замуж? – И Гэбриэл задним числом сообразил, что попал, как всегда, в собственную ногу. Но, хоть и струхнул, идти на попятный счел позорным и тактически неверным ходом. Игру Алисы он понимал – не дурак, а любовь добавляла прозорливости. И знал, что и Алиса его прекрасно понимает, и знает, что он ляпнул со злости, и ничего такого в его сердце в самом деле нет. И сейчас она просто возвращает ему удар, чтобы проучить и победить. А вот хрен ей!

– А ты? – Поинтересовался он. – Ты понимаешь, что из-за глупой оговорки собираешься снова долбить мне по темечку клювом своим железным?

– А мне не нужна эта свадьба! – Взорвалась Алиса. – Мне всю душу вынули, примерки, приданое, приметы, украшения… – Она сорвала и швырнула в Гэбриэла какую-то брошку. – Фу!!! Я жить не могу, дышать не могу, меня дергают и дергают… А ты?! Я тебя так ждала, а чем ты мне помог?! Месяц где-то развлекался…

– Развлекался?! – Взвился Гэбриэл, только что готовый капитулировать и броситься ее утешать. – Бл»дь, чтоб мне сдохнуть, ну и дура ты, Манфред из Трехозерок!!!

– Ах, я дура?! – Полные слез глаза Алисы мгновенно высохли и засверкали от гнева. – Дура?! Ну, и женись сам на себе, умник!!!

– Нахрена же сам на себе? – Вот тут-то ты и попалась! – Мстительно возрадовался он. – К свадьбе все готово, возьму другую невесту, да и все…

– Вот ты чего добиваешься?! – Зашипела Алиса, задохнувшись от гнева, глаза превратились в жутенькие кляксы с золотыми искрами. – Сразу бы и сказал, что тебе нужна твоя Длинная! О-о-о, зачем, зачем ты столько времени меня мучаешь?! – Алиса топнула ногой, мгновенно погаснув и зарыдав – причинить Гэбриэлу вред она была не в состоянии, как бы ни была зла на него. – Почему надо так меня унижа-а-ать?! Я не навязывала-а-ась!!! – Она упала на стул, закрыв лицо руками. – Сказал бы, что хочешь ее, а не меня… я сама ушла бы… а ты меня… унижа-а-аешь!!!

– Это ты меня унижаешь! – Гэбриэл слегка растерялся, даже испугался, но виду постарался не подавать, решив раз и навсегда добиться своего. – Я тебе раз скажу о своих чувствах к тебе, два скажу, а толку мне языком чесать и душу перед тобой выворачивать, если ты тут же все забываешь и снова мне клювом по темечку?! Почему я обязан оправдываться что ни день, я кто, баклан желтопузый?! И кем ты меня считаешь, если все мои слова и поступки для тебя – х»ня полная?! Я не БУДУ больше оправдываться, поняла?! Не буду больше извиняться!!! Либо ты считаешь меня мужиком, либо нет, либо уважаешь слова мои, либо срать на них хотела! Сама решай! Сроку тебе… до завтра!!! – Повернулся и пошел, кипя. Правда, на душе кошки-то царапались. Мысль о том, что его Солнышко сидит теперь и плачет, практически лишала его воли. «Сама виновата! – Бушевала одна, меньшая часть его души». «Ну, что ж ты за дурочка-то такая, сама себя и меня довела, а теперь сама же и страдаешь…» – сокрушалась большая. Да и страшновато было. До свадьбы четыре дня, королева и важные гости на подходе, и вот те здрасьте!

Но он же прав?.. Он прав! Сколько можно над ним издеваться? Она ведь издевается, натуральным образом издевается! – Уговаривал себя Гэбриэл, не находя при этом себе места. Как успокоиться, если Солнышко где-то плачет, обижается и не хочет его видеть? Ну, и пойдет опять в задницу его правота, – чувствовал Гэбриэл, и заранее злился. В этом состоянии просьба Беатрис с ним встретиться Гэбриэлу показалась несвоевременной и досадной, но он побоялся, что речь пойдет об Иво и Габи, и согласился. Но речь пошла не об Иво.

Дама Беатрис ждала его в саду, на лавочке, под кустами давно отцветшей сирени, обмахиваясь её веточкой: было всё ещё жарко. Готовясь к этой встрече, она нарядилась с особым тщанием; костюм её был продуман до мелочей, каждая деталь подчёркивала её достоинства. Ворот платья украшала лучшая её драгоценность: аметист в оправе в виде сердца на чёрной бархотке, и она, словно невзначай, теребила его пальцами.

Выдав ему самую очаровательную и сладкую из своих улыбочек, ответной улыбки Беатрис не получила и слегка разочаровалась – но не слишком. В своей правоте она была уверена. В представлении Беатрис всё было просто и логично: она раскроет глаза графу на преступность и падение его невесты, как бы невзначай даст ему понять, насколько добродетельна она сама, а её красота и элегантность сделают всё остальное. Она не допускала даже мысли, что Гэбриэл, услышав о позоре Манфред, сам захочет видеть её. Ведь из-за чего-то они поссорились, значит, почва уже готова, верно?.. Беатрис даже не думала, что это разоблачение может причинить любящему мужчине боль: её понятия о любви были чисто умозрительные, раз она искренне считала, будто любви можно добиться красивой причёской и правильным поведением!

Гэбриэл выслушал её бредни о том, что Алиса спит с Иво, совершенно бесстрастно, только в зрачках тлело золотисто-красное пламя.

– Всё? – Спросил холодно, когда она умолкла.

– Всё, милорд. Я сочла своим долгом…

– Собирай вещи.

– Что?! – Беатрис подумала, что ослышалась. Или как-то не так его поняла.

– Собирай вещи, и чтобы духу твоего не было в Хефлинуэлле в течение суток. Сопровождение, так и быть, я тебе обеспечу.

– Что?! – Беатрис впервые в жизни ощутила, что выражение «Кровь стынет в жилах» вовсе не метафора. Ноги ослабли, и она села обратно на скамейку. – Но милорд?!

– Ты, видно, совсем берегов не видишь, идиотка. – Безжалостно произнёс Гэбриэл, и Беатрис вдруг увидела, что у него вовсе не такое доброе лицо и мягкий взгляд, как прежде ей мерещилось. – Если сама не свалишь, то придётся вспомнить, что полагается клеветникам по закону. Этого хочешь?

– Я благородная дама. – Прошептала в ужасе Беатрис. – Вы не посмеете…

– Посмею. – Заверил её Гэбриэл. – А если ты успела эти сплетни дальше распустить, я тебя собственноручно придушу. – Зная, какой страх внушает людям его сила, он взял её одной рукой за горло и приподнял со скамейки. Беатрис захрипела, выкатывая глаза и тщетно пытаясь разжать его пальцы. – Заплачу твоей семье потом пару сотен, и замну это дело. Поняла? Ты меня поняла?! – Разжал пальцы, и Беатрис вновь рухнула на скамейку, запуганная до полусмерти, раздавленная, задыхающаяся.

– Вон из замка. – Повторил Гэбриэл. – Я не шучу. – И пошёл прочь. Ему стало совсем тошно. Эта клевета, опутывающая его Алису, бесила и угнетала его. Клевету не разрубить мечом и не сокрушить ударом кулака; эта тихая, подлая бабья война, как называл её Гарет, была, возможно, и бескровной, но, несомненно, не менее подлой и разрушительной, чем мужская, так как калечила, ломала и отнимала жизней не меньше.

Входя к отцу, Гэбриэл ничего особенного не ожидал, но, увидев Габи и Беатрис, напрягся. Последняя выглядела не просто заплаканной, – зарёванной, и прикрывала шею косынкой, Габи пылала праведным гневом.

– Гэбриэл, что у вас случилось? – Обратился принц к сыну. – Вот эта девушка жалуется, что ты набросился на неё, запугивал, душил и требовал убраться из Хефлинуэлла.

– Ага. – Кивнул Гэбриэл. – Всё точно. И из Гранствилла – тоже.

– По какому праву ты моих девушек трогаешь?! – Запальчиво воскликнула Габи.

– А по такому, что она пыталась оклеветать мою невесту и моего друга. – Тяжело посмотрел на неё Гэбриэл. – Оклеветать Алису? – Поразился принц.

– Да, отец. Якобы, она изменяет мне с Иво.

– Это не клевета! – Воскликнула Габи. – Это чистая правда, и ты болван, что этого не видишь!!!

– Это очень серьёзное обвинение. – Сказал, хмурясь всё сильнее, принц.

– Это ложь! – Гневно повторил Гэбриэл.

– Ложь или не ложь, но это было озвучено в моём присутствии, и я обязан в этом разобраться. Если это подтвердится, ни о какой свадьбе не может быть и речи. Алиса будет лишена всех земель и подарков, и отправится с позором в северный монастырь на вечное заточение; если же…

– Прежде придётся убить меня. – Бледнея, сказал Гэбриэл. – Пока я жив, моё солнышко никто не тронет, не обидит и никуда не отправит!!!

– Если же, – с нажимом произнёс принц, – подтвердится клевета, даме Беатрис надлежит, урезав язык, дать десять плетей, и поставить к позорному столбу с надписью «клеветница», а после изгнать из Элодисского герцогства навечно.

Беатрис тоже побледнела.

– Я… я не вру! Мне сказала служанка!

– Я хочу видеть эту служанку. А так же Алису и этого Иво. Мне уже неоднократно говорили о нём. Правда, не в связи с Алисой.

– Отец, я верю Алисе и Иво, как самому себе. Пусть эта дура валит из замка и города, и я забуду…

– Поздно, Гэбриэл. – Не скрывая досады, поднял руку принц, неодобрительно глядя на Габи. – Твоя кузина сделала это необратимым. Значит, ты, девушка, сама не видела Алису и Иво вместе?

– Нет. – Поколебавшись и поняв, что врать опасно, призналась Беатрис. – Но я точно знаю…

– Что именно сказала тебе та служанка?

– Что они часто остаются наедине, и всё такое…

– Всё такое – это что? – Обычно мягкий и приветливый, сейчас принц выглядел именно так, как должен выглядеть правитель и судья: суровым, холодным, а его тёмные глаза смотрели внимательно, тяжело и проницательно. Беатрис струхнула. Этого она не ожидала! Но перспектива урезания языка и всё прочее её не на шутку испугала. И она приняла обычное своё решение: до конца врать, изворачиваться и попытаться и сейчас выйти сухой из воды. Любой ценой!

– Ну, она видела, как они трогают друг друга, и слышала… всякие звуки.

Но служанка Роза, которую привели к принцу, решительно всё опровергла.

– Да, леди Алиса со сквайром своего жениха много времени проводит, но ведут они себя, как братик с сестричкой, шушукаются, но не прикасаются друг к другу, Боже упаси! И не запираются они, а сидят в саду, и их всегда видно, и в двери, и в окно, а к ней в покои он и не поднимается никогда. И ничего они не трогают друг друга, ложь это, и я этого не говорила! Я только раз видела, как господин Иво плакал, а миледи гладила его по голове, что в этом дурного?! А я и не болтала об этом никому! Вам должно быть стыдно, сударыня, клеветать, да ещё на меня ссылаться! Фу! Я всего-то и сказала однажды другим служанкам, что господин Иво часто бывает у миледи, и вот результат! Ваше высочество, я готова на Библии поклясться, что ничего такого там не происходит, миледи своего жениха обожает, и в его отсутствие только и разговору у неё, как его встретить, что он любит, да что ему приготовить, да как ему услужить! Когда его не было, она уж так о нём тосковала…

– Заткнись! – Вскрикнула Габи. – Как не стыдно, дрянь?! Что, она своими подачками и лицемерными улыбочками тебя подкупила, а?! Или ты её жениха боишься?!

– Габриэлла! – Гневно оборвал её принц. – Я сам разберусь в этом деле! А твоя горячность наводит на нехорошие мысли. Ты не впервые выступаешь против этой девочки… Алиса! – Обратился он к вошедшей. Следом за Алисой вошли Аврора, Тильда, Юна и Мина. Иво еще не вернулся из очередного рейда с Нэшем.

Алиса не дрогнула, услышав обвинение. Сказала довольно твёрдо, с полнейшим самообладанием:

– Я чиста перед своим женихом и готова поклясться в этом где угодно. Я не изменяла Гэбриэлу ни в сердце, ни в мыслях, ни телом; а Иво мне как брат. Он тоже любит Гэбриэла, и очень ему предан, поэтому мы часто с ним сидим и разговариваем о нём, особенно, когда я тоскую по своему жениху. А не так давно Иво пережил тяжёлую душевную травму, его очень сильно оскорбили и ранили, сердце ему разбили, и я утешала его, но ничего дурного в этом не было, и стыдиться нам с ним нечего. Стыдно должно быть тому, кто клевещет на нас, либо видит дурное в самых невинных вещах, потому, что сам дурной и грязный внутри!

– Ваше высочество! – Тильда, крайне возмущённая, спрятала руки под фартук, и гордо подняла голову; от желания быть убедительной у неё даже кудряшки, не скрытые чепцом, слегка подрагивали и губы немного кривило от волнения – всё-таки, с принцем говорила! – но она твёрдо верила в свою правоту. – Я столько раз видела, как миледи скучает по своему жениху, как она на него смотрит, и как она ему рада, и считаю, что сомневаться в её верности и чистоте просто грешно! А что касается того, что происходит в её саду, так вам уже всё сказала Роза: миледи ни с одним мужчиной внутри не уединяется, а в саду она всегда у кого-то из нас на глазах! Я со всей ответственностью готова сказать, что всё это чистая правда!