Хроники Нордланда: Тень дракона

– Я тебе подарки привез, Солнышко. – Поведал он между поцелуями. – В Сае, и пока по эльфийской земле ехал, собрал там… цветочки всякие, с землей прямо выкопал, а Альви их для тебя упаковала.

– Кто такая Альви? – Нахмурила тонкие брови Алиса. Гэбриэл рассказал ей про Ри, про волшебное озеро и Ольховник.

– А ты действительно не изменял мне, Гэбриэл? – Поинтересовалась Алиса, и впилась взглядом в его лицо, чтобы уловить любую тень. Этого взгляда своей феечки Гэбриэл не любил, слишком тот напоминал ему неприятные вещи, которые он хотел бы забыть навсегда. Но виду он не подал. Ответил возмущенно:

– Когда?! Да у меня минуты свободной не было, не то, чтобы изменить, но подумать даже… Хотя, – Гэбриэл усмехнулся, – поклонница у меня там появилась, да.

– Поклонница?! – Глаза феечки мгновенно засверкали, на бледных щеках вспыхнул румянец. И Гэбриэл поторопился рассказать ей про деву Элоизу. Гнев Алисы был так силен, что попади сейчас Элоиза в поле ее зрения, живой не ушла бы точно. Это надо же! Домогаться ее Гэбриэла – ЕЕ Гэбриэла! – а потом подло похитить его и увезти в какую-то крепость, где ЕЕ Гэбриэла чуть не казнили!

– Жаль, я ее никогда не видела! – Выпалила Алиса, – ее уже черви ели бы!!!

– Не сомневаюсь, мое рыженькое. – Засмеялся Гэбриэл, целуя ее. – Да, у нас с братом к ней есть разговорчик, но я не мог остаться и искать ее, ты же понимаешь. Мы ее объявили вне закона и назначили награду за нее, и кто-нибудь из наших людей, – такие теперь в Междуречье есть, не сомневайся, – ее все равно поймает. И вот тогда мы с нею потолкуем по душам. Она не только меня похитила, она вообще… оторва. Та еще тварь, и крови на ней – ого, сколько.

– Какая ужасная женщина. – Приподняла бровки Алиса. – Я и не знала, что такие бывают. А она красивая?

– Ну… – Пожал плечами Гэбриэл, – не страшная. Наглая и здоровая, это да, но… не страшная.

– Ты же любишь длинных. – Не удержалась от шпильки Алиса.

– Алиса! – Возмутился Гэбриэл.

– И конечно же, – горько вздохнула феечка, – поедешь к ней…

– Конечно, поеду. – Признал Гэбриэл. – Поздороваюсь с отцом, Вэнни поцелую, и проведаю Марию. Там, так-то, еще один мой ребенок, хоть он и не родился еще.

– Хоть бы сейчас, – Алиса задышала чаще, глаза наполнились слезами, – не говорил бы мне об… ЭТОЙ!

– Алиса! – Гэбриэл чуть не задохнулся, – я и слова о ней не произнес, пока ты сама…

– Я у тебя всегда виноватая остаюсь, – по щекам феечки покатились крупные слезы, – всегда, всегда!!!

Впрочем, этого и следовало ожидать. Это нормально, смиряя себя, напомнил себе Гэбриэл. – Это в порядке вещей, это Алиса. Девушка, которую он любит такой, как есть.

Замок просыпался, и весть о том, что один из братьев уже дома, понеслась по нему быстрее лесного пожара. Стражники сказали кому-то из слуг, слуги понесли эту весть вместе с утренними водой, мылом, полотенцами и прочими атрибутами комфортного утра своим господам и госпожам, и скоро от уединения Гэбриэла и Алисы в ее саду ничего не осталось. Сначала выпорхнули девушки, окружив его со всех сторон и целуя в щеки, хлопая в ладоши, весело восклицая и тормоша, поздравляя Алису, которая дождалась наконец-то своего жениха – «Она так ждала вас, граф, так ждала!!!», – а там появился и бесподобный Альберт Ван Хармен, кланяясь, поздравляя его с приездом и сообщая, что их высочество ждут его к себе.

– Я с дороги, – смутился Гэбриэл, – не переоделся еще, не умылся даже…

– У их высочества никого нет. – Ответил Альберт. – Там никто не обратит внимания на мелкие недостатки вашей наружности.

Гэбриэл уже успел надеть на себя цепь и гербовый перстень, и отправился к отцу, оставив Гора в саду Алисы, где верный пес оставаться очень любил. Прыгая через ступеньку, как это делали до него практически все его предки, поднялся в покои отца, застав там неизменного Тиберия, опустился на одно колено, принимая отцовское благословение.

– Мужчина! – Принц поднял его, удерживая на вытянутых руках – обеих руках! – и любуясь им. – Настоящий мужчина, взрослый, мужественный… Ты еще узнаешь это отцовское счастье, Гэри, даст Бог. Я был счастлив, когда вы родились, счастлив, когда сказали первое слово, когда сделали первый шаг… Счастлив, когда вновь тебя обрел. И счастлив сейчас. Нет слов для моего счастья… Гордость – грех, и как же я грешен сейчас, кто бы знал это! – А Гэбриэл с радостью отмечал, насколько отец переменился, стал сильнее, здоровее, крепче даже с виду. «Это моя маленькая лавви! – Радость переполняла его. – Это моя Алиса… благослови ее Бог!».

– Где ты оставил своего брата?

– В Гнезде Ласточки. – Ответил Гэбриэл, садясь к маленькому столику напротив отца. Им прислуживал один Тиберий. – С тетей, герцогом Анвалонским и другими гостями. Каюсь, не остался с ними и, поди, разобидел их всех, но не мог удержаться: так близко от дома, и ждать еще столько…

– Дорогая Алиса! – Засмеялся принц, который и в самом деле был безгранично счастлив и не мог насмотреться на своего сына, который так переменился за время своего отсутствия! Стал еще увереннее в себе, еще мужественнее, взрослее. Все, что оставалось в нем от прежнего: от того, кто бежал с Красной Скалы, добирался домой, привыкал к новой жизни, – слетело с него окончательно. Это был уже совсем другой Гэбриэл – граф, князь, победитель, принц крови. Он непринужденно пользовался столовыми приборами, ел, споласкивал пальцы в специальной чаше, уже не свиняча при этом и не краснея мучительно при виде того, что натворил, а главное – вообще не думая об этом. Держался просто, непринужденно и естественно, словно родился таким – да так оно и было. Принц отмечал все эти моменты, и сердце его пело от гордости. «Лара, дорогая, – думалось ему, – как бы ты сейчас гордилась им, как была бы рада!». «Воспитывать детей – тяжкий труд, – думал он еще, – но как он порой вознаграждается! С этой радостью не сравнится никакая другая. Ничто в жизни не сможет дать такого счастья, как твой ребенок, твое дитя, которое стало таким, как мой Гэбриэл!».

– Вы все-таки помирились с Аскольдом? – Говорил он вслух. – Я рад! Ну же, рассказывай, сын, не томи меня! Мы умираем от нетерпения!

– С чего начать? – Ловко орудуя ножом и двузубой византийской вилкой, поинтересовался Гэбриэл.

«Наяда», один из кораблей Драйвера, на который Гестен собирал всех обитателей ферм, была быстроходным судном, и пристала в порту Клойстергема, когда Птицы и Кошки, помирившись, погрузились на речные суда и только-только отплыли от причала в небольшом городке Бравил. Показываться в больших портовых городах Междуречья они не рискнули, даже не смотря на то, что выполняли поручение князя Валенского и могли, если что, сослаться на него. Гестен привез герцогу Далвеганскому заказанную девочку-эльдар, а еще у него было тайное задание: сманить домой Доктора. Драйвер наказывал: любой ценой, делай, что хочешь, обещай, что хочешь, ври, что хочешь, но чтобы он поплыл с тобой обратно на Красную Скалу. Драйвера бесило одно только существование Киры, и то, что он не мог с нею покончить, потому, что нуждался в ее мастерстве, мешало ему спокойно спать, настолько он ненавидел женщин, и не мог смириться с таким противоречием: женщиной, без которой ему никак. Каким-то непостижимым образом он когда-то принял Александру Барр в число тех, кого мог терпеть и даже уважать, но Александра была такая одна, с одной он мог худо-бедно примириться. Барр была некрасива и оставалась девственницей, это как-то отделяло ее от остальных тварей проклятого пола. Делало почти бесполой в его глазах. Но Кира была тварь из тварей: эльдар, почти эльфа, красавица, строптивица и дрянь. И Драйвер за последние дни стал просто одержим ею: отравлять ей все, что можно, не давать ей даже переглядываться с предателем- Аресом, заставлять обслуживать всех гостей и всех охранников, только чтобы не сдохла раньше времени – ее снадобья и лечение были ой, как нужны. Полукровок в Садах Мечты почти не осталось, а человеческие подростки были хрупкими, слишком хрупкими для того, к чему здесь привыкли. Они то умирали в разгар веселья, то сходили с ума. И Драйвер требовал и от Александры, и от Гестена: верните мне Доктора! И тогда эта тварь получит сполна все, что заслужила…

Гестен, помня об этом, намерен был приложить все усилия, чтобы заманить Доктора на корабль. Для этого ему нужно было попасть в замок Сулстадов, и он отправился туда сам, с девочкой, которой было всего одиннадцать, но она была высокой и очень похожей на эльфу Ол Донна: у нее были янтарные глаза, золотистая кожа и волосы цвета лесного ореха. Для человека, который, по словам Кенки, настоящих эльфов никогда не видел, отличный вариант. Да если вдуматься, она и в самом деле почти что эльфа! Гестен умышленно взял девочку слишком взрослую на вкус герцога Далвеганского. Никто не знал о том, что сделал с герцогом Лодо по желанию Гэбриэла Хлоринга; для всех посвященных он все еще оставался любителем маленьких девочек.

Встретил Гестена Кенка. Беспардонно осмотрел девочку, поворачивая ее перед собой, задирая голову и всматриваясь в лицо, даже пощупал. Девочка съежилась, на глаза выступили слезы. Ее учили не сопротивляться и быть покорной, но все было так унизительно! Непонятно, да и страшновато. Кенка, с его перебитым носом и ястребиными глазами, вообще производил устрашающее впечатление на неподготовленных людей, не то, что на маленькую девочку, которая до этого момента никого и ничего, кроме фермы и ее обитателей, не видела.

– Пойдет. – Заметил снисходительно Кенка. – Сойдет за эльфу. Дам тебе за нее… Десять дукатов.

– Что?! – Вспыхнул Гестен. – да мы за нее за раз будем брать не меньше пятидесяти! Она нам принесет не меньше тысячи, пока не пойдет в расход!

– Ни хрена она вам не принесет – слишком маленькая. Пойдет в расход с первого же раза.

– А первый раз обойдется любителю не меньше трехсот…

– Если это будем не мы, не Братство. – Засмеялся Кенка. – А тогда вы вообще ничего за нее не получите! Выбирай: или десять, или ничего. Нам собраться и получить свое – дело нескольких дней.

– Не выйдет. – Стиснул челюсти Гестен. Они собачились и торговались несколько минут, пока не сошлись, все-таки, на пятидесяти.

– А что ты глазами-то вокруг рыскаешь? – Погано усмехаясь, поинтересовался Кенка, неторопливо отсчитывая деньги. – Ищешь кого? Может, хочешь с кем-то поболтать, А?

– Знаю, Фриц наш у вас. Поздороваться хотел, перекинуться парой словечек. Как-никак, не чужие.

– Недосуг ему. – Перестал ухмыляться Кенка. – Занят. Забудь! Он велел передавать, что на Красную Скалу не хочет. – Он задержал в руке последний дукат. – Что там у вас еще есть, свеженького?

– За ваши деньги – побледнев от злости, нагло отчеканил Гестен, – боюсь, ничего. Не по вашему карману товар.

Но так вести себя с Кенкой ему не следовало, тем более, в доме самого Кенки – покраснев от бешенства, тот позвал людей, и не успел Гестен обнажить меч, как его скрутили, выволокли во двор и забили рот мылом, которым пользовались простые прачки, то есть, ужасно противным на вкус и едким.

– Рот прочисть, хамло. – Сплюнул Кенка. – И проваливай к себе, да не забудь передать Драйверу: мы знаем, сколько ему мяса везут, и какого! И пусть только попробует в следующий раз нам потасканные ошметья выставить, сам ублажать нас будет! А про медикуса забудь! Ему здесь нравится, и возвращаться он не намерен!

Сам весь багровый от унижения и бешенства, Гестен бросился к ближайшей канаве: отплеваться и прополоскать рот. Мыло было отвратным до того, что его то и дело трепали рвотные позывы. Избавившись от мыла, он еще стоял, согнувшись и схватившись за какой-то прут, и приходил в себя. Первым его побуждением было: вернуться и убить Кенку, и плевать на все последствия! Но рыцарь понимал, что ему даже в замок войти не позволят, и его порыв только усугубит положение. А унижение сделает сильнее вдвойне, а то и втройне. Но Гестен был не из тех, кто прощает. И Кенка даже не догадывался теперь, как силен будет для него риск, если он действительно в ближайшее время отправится к Красной Скале!

Доктор видел в окно своих покоев, как входит в бухту «Наяда», и с этого момента все его мысли были сосредоточены на том, как бы выбраться и удрать. Он понимал, что дни герцога Далвеганского сочтены – тот не соблюдал почти ничего из того, что рекомендовал ему Доктор, словно нарочно, ел и пил именно то, что ни в каком случае ему было нельзя. Да еще какой-то умник из ближайшего окружения посоветовал ему пить виноградный спирт, якобы, спирт очищает и сжигает все вредное. Стоило уехать Анастасии, как герцог налопался копченых желудков, копченой же рыбы, жирной баранины, и Бог еще знает, чего, а потом, наивно полагая, что причиняет себе неимоверную пользу, выпил галлон козьего молока. В результате он вновь едва не отдал Богу душу, и Доктору пришлось буквально вытаскивать его с того света. В этот раз обошлось. Герцог лежал у себя, постепенно возвращаясь к жизни, а Доктор метался у себя, кусая пальцы и поскуливая от отчаяния. Еще раз – и герцогу конец, а виноватым сочтут его! И зачем он польстился на посулы Кенки и удрал из Садов Мечты?! Теперь Доктору свое житье там казалось райским. Сам себе господин, все удовольствия, безопасность, покой… А здесь он покоя не знал ни днем, ни ночью. Его изводила противная девчонка, запугивал Кенка, унижал и высмеивал герцог. Слуги, видя отношение господ, позволяли себе всякие насмешки и вольности. Анастасия его откровенно презирала, даже брезговала, и ждать милосердия хотя бы с ее стороны было бессмысленно. Доктору некого было даже сделать громоотводом для своего унижения, вроде бесправных девочек из Девичника. Тех он мог избить, надругаться над ними, заставить выполнять свои самые поганые фантазии, и так спускал пар. Здесь же последняя служанка глумилась над ним, а трогать ее не моги! Явление «Наяды» заставило его надеяться, немного воспрянуть духом, засуетиться и искать удобный случай… Но его новые хозяева отлично это понимали, и его наглухо закрыли в его покоях. Через какое-то, весьма продолжительное время, «Наяда» ушла. Без него. Доктор сел в углу, под окном, и заплакал навзрыд, словно женщина.

Девочку по приказу герцога отвели в сад, к его пассиям, и оставили там, предложив «поиграть с новыми подружками». Дафна, увидев новенькую, заинтересовалась, подошла, не прочь познакомится и поболтать. Но Хлоя, которая была лидером в этой паре и абсолютно подчинила Дафну себе, оттерла ее и встала перед новенькой, уперев руки в бока.

– Ты что, – спросила с вызовом, – новенькая для Папочки? Даже не надейся! – Скривила рожицу, став похожей на маленького злобного демоненка. – Лучше выбрось это из своей поганой головы, не то я тебя так изуродую, что на тебя даже Вонючка смотреть не станет! У Папочки любимая девочка – это я! Поняла?! Пошла прочь! Здесь никто с тобой играть не будет, ты никому здесь не нужна! Папочка тебя выгонит, вот увидишь!..

В Гнезде Ласточки графиня Маскарельская никаких уборок не затеяла и придираться ни к чему не стала. Она росла в этом замке, по обычаю Хлорингов, до семи лет, пока не пришла для нее пора отправляться в Элиот, в монастырь святой Урсулы, для получения образования, приличествующего знатной девушке: обучению домоводству, шитью, вышиванию, немного латыни и немного же – математике, не больше, чем нужно в хозяйстве, пению, музыке, танцам, этикету и манерам, умению писать письма и вести светскую беседу. И начало всем этим наукам было заложено именно здесь, госпожой Хультквист, к которой леди Алиса сохранила любовь и уважение, такие редкие для нее. Именно госпожа Хультквист давала им с королевой Изабеллой, когда-то просто девочкой Изой, первые наставления о том, как должен выглядеть идеальный дом, как следует вести хозяйство, подбирать и контролировать слуг, и так далее. Графиня Маскарельская не раз высказывала сожаление, что Габи не росла здесь же, а оставалась в Маскареле, а ее муж благоразумно не напоминал жене, что это было целиком и полностью ее желание. Дело в том, что до Габи чета графов Маскарельских похоронила трех мальчиков, старший из которых дожил всего до двух лет; здоровая и красивая девочка была для леди Алисы благословением небес. Никто не подумал о том, что и со стороны Ульвенов, и со стороны Хлорингов, больное сердце является наследственной мужской болезнью, так как в роду Ульвенов тоже были Хлоринги. И соединение двух линий давало больных детей. Лишь Габи родилась здоровой, и графиня сразу же категорично отказалась и от кормилицы, выкармливая дочь сама, и от Гнезда Ласточки. Но это не мешало ей теперь, вместе с госпожой Хультквист, искренне сожалеть о том, что «никто ее не послушал, а как полезно было бы девочке расти именно здесь!».

Слушая, как читает жена письма от брата, граф Маскарельский как-то заметил: «Ну, уж если Гарольд пожаловался на нашу Габи, то значит, она там совсем распоясалась. Ты же его знаешь, если бы ничего серьезного, он и не заикнулся бы». И теперь леди Алиса изрекала: «Габи наша, боюсь, совсем от рук отбилась. Вы не знаете моего брата так, как знаю его я, а я вам говорю: он никогда не пожаловался бы, если бы там не что-то очень серьезное!», – искренне и непосредственно присвоив это замечание мужа себе. Гарет кивал:

– Я не хотел жаловаться, тетя, но боюсь, Габи и в самом деле рано было становиться хозяйкой в таком замке, как Хефлинуэлл.

– Никогда не думала, – безапелляционно заявила леди Алиса, – что элиотские урсулинки так оскандалятся! Прежде это было очень пристойное заведение. И я с легким сердцем доверила им свою дочь… И что же?! Позор, позор… Как я посмотрю брату в глаза, как?! А какая она была послушная и милая девочка, моя Габи! – леди Алиса аж прослезилась, совершенно забыв, что уже дома Габи была несносной, избалованной, капризной девчонкой, от которой с ума сходили все няньки и горничные, да и она сама! – В следующий свой визит в Элиот я обязательно заеду к ним и выскажу им все, вот попомните! Гари, милый, неужели все так плохо?

– Ну… не все… на людях она держаться умеет. При гостях она безупречна. Только слишком надменно держится, а так…

Граф Маскарельский, помалкивая, пил вино и грустно усмехался. Он был против того, чтобы Габи отправлялась так далеко от дома, можно было для ее образования выбрать монастырь в окрестностях Маскареля. Там они чаще навещали бы девочку и контролировали бы ее, вовремя заметив изъяны в ее воспитании. Но графиня была неумолима: дочь будет воспитываться там же, где все предыдущие и будущие девочки из рода Хлорингов! Граф очень любил дочь, но не питал на ее счет никаких иллюзий: вторая Алиса, только без ее огромного щедрого сердца. Капризная, злая, избалованная, несдержанная… Граф был и против того, чтобы она брала на себя обязанности хозяйки Хефлинуэлла. Он справедливо полагал, что Габи для этого не годится. Но и не заикался об этом, ибо теперь это было бессмысленно. У Алисы все будут виноваты, кроме нее самой, а ведь именно она и испортила дочь, и без того не особо умную. Вот только вслух граф об этом не сказал бы даже под страхом смертной казни. До графини это все равно не дошло бы, а вот скандалы после этого ему обеспечены были бы на годы вперед.

А графиня и госпожа Хультквист еще долго вспоминали, какой хорошей девочкой была Габи, которая провела в Гнезде Ласточки ровно один день девять лет назад, по пути из Маскареля в Элиот, и как бессовестно поступили урсулинки, скрыв от графини свою неспособность воспитать принцессу крови, да как с этим справились бы они сами, не помешай этому… неизвестно, что. «Но кто нас, женщин, когда спрашивал? – Был их горестный вердикт. – Мы – всего лишь приложение к своим мужьям, никто никогда нас не слушает, и вот: результат!».

Разумеется, утром, как планировал Гарет, никто не встал вовремя, все продолжали спать, проведя почти всю ночь в разговорах, и о том, чтобы отправиться в путь до обеда, не было и речи. Гарет и его новые друзья, Эльдебринки, Кирнан и Гарри Еннер, проехались по окрестностям, посетили «Золотой дракон», где наконец-то сбылась мечта Марты: Хлоринги остановились в «Гнезде ласточки», и ее трактир был доверху забит постояльцами, слугами и теми членами свит знатных вельмож, кто не поместился в замке. Счастливая Марта, наняв себе в помощь трех служанок и одного слугу, носилась по всем трем этажам своего трактира, успевая и поговорить, и выслушать, и принять заказы, и обслужить, и присмотреть за детишками, за которыми, вообще-то, присматривала нянька – десятилетняя девчонка из Черемушек. Когда еще и Хлоринг со знатными гостями нагрянул, Марта и вовсе засветилась от счастья: как чувствовала, велела приготовить сладкий пирог и запеченную рыбу под овощной шубой из моркови, лука, зеленого горошка и сметаны! Герцог от рыбы не отказался и очень хвалил, так же, как коронное блюдо «Золотого дракона»: свиную шею с приправами, которая так и называлась: «Хвост дракона». Трапезничали знатные господа на открытой террасе трактира, сделанной Нэшем на манер византийских, всю в буйной зелени, которая и в отсутствии Алисы продолжала радовать хозяев пышностью, свежестью, цветением и отсутствием вредоносных насекомых.

– Да, – признал Седрик, – в Пойме истинный парадиз, красота, словно на юга куда попал. У нас, на севере, не так.

– Положим, у нас тоже красиво. – Ревниво заметил Хильдебрант.

– А я море люблю. – Поддакнул Гарри.

– Да кто ж спорит. – Согласился Седрик. – И все же здесь край куда как богаче и пышнее. У нас разве так цветет все?

– Это мой хозяин привез горсточку святой земли из самого Иерусалима, с Голгофы. – Рискнула вставить словечко Марта. – Немного всего посыпал здесь, а все расцвело по благости Божьей…

Не дослушав ее – какая-то трактирщица! – погодки вновь оседлали общую беседу.

– Прям не терпится, – заявил Хильдебрант, – поглядеть на ваш Женский Двор. Я слыхал, здесь не Двор, а цветник, розарий! Мол, все красивые девушки Острова собрались вокруг Габриэллы Хлоринг, убийственной красотки. Верно?

– Мой брат считает, что там только три красавицы: его невеста, наша кузина, и дама графини Июсской, Аврора Лемель. Не так давно, правда, еще две красавицы прибавилось: дамы Вирсавия и Дженни. Я не так придирчив, и по мне, большинство девушек в Хефлинуэлле и впрямь хороши.

– Ну-ка, ну-ка! – Встрепенулись погодки. – Кто такие эти Аврора, Дженни и как ее?..

– Вирсавия.

– Ага, и она тоже.

– Вас что интересует?

– Ну, какие, чьих буду, происхождение, родственники, все дела?

– Аврора Лемель дочь старого оруженосца моего отца, из Лионеса. Род старинный и славный, но небогатый. Сама красавица, согласен: статная, блондинка, глаза красивые, а волосы прям, как у леди Годивы: густые, блестящие, до пят. Гордячка, каких мало. Вирсавия и Дженни сироты, бесприданницы, но рода хорошего и воспитание получили блестящее. Полукровки…

– Гордячка, говоришь? – Прищурился Хильдебрант, и Гарет засмеялся:

– Забудь! Она не только дама графини, она еще и ее любимая подруга. А значит, под особым покровительством Гэйба. Попробуешь приволокнуться, и сам не поймешь, как женишься!

– Да ну! – Самодовольно фыркнул Хильдебрант, но Гарет возразил:

– Заставит, не сомневайся! Иначе его Солнышко такое вам всем устроит, что света белого невзвидите. Она маленькая, как птичка, но Гэйб боится ее пуще любого дракона. – Они рассмеялись. На террасе было хорошо, прохладно, красиво, вино, сидр и закуска появлялись вовремя и словно сами собой; скрытые кипами увивающего решетку хмеля, играли музыканты, в общем, друзья засиделись здесь до обеда, пока не появились старшие рыцари во главе с герцогом Анвалонским и Вильямом Маскарельским.

– Бог даст, через два часа отправимся дальше. – Сообщил герцог, присматриваясь к закуске. – А хорошо вы тут устроились, прохвосты! Смотри, какой парадиз! Цветов-то, цветов сколько! Словно в роще лавви.

Гарет поперхнулся, и герцог впился в него цепким взглядом:

– Чего это ты? Не слышал присловья такого?

– Нет. – Ответил Гарет.

– Молодежь! – Воскликнул герцог Анвалонский. – Да вы и впрямь уже и не знаете, что были такие феечки на Острове…

Но у Гарета осталось неприятное чувство, что герцог его в чем-то заподозрил.

Не через два часа, и даже не через три, но в конце концов весь кортеж стронулся с места. И конечно же, графиня Маскарельская, из-за которой все и задержалось, под вечер обвинила всех в задержке. Больше всего досталось мужу, но даже и герцог Анвалонский попал под раздачу. Графиня, оказывается, намеревалась переночевать в Разъезжем, а теперь «кто его знает, где мы будем спать и есть, в хлеву?!». В Разъезжее приехали уже за полночь, наслушавшись от графини всякого и разного. Досталось всем. Даже его высочеству, который «мог бы и встретить, знает ведь, что едем!». Как это спасло бы положение, кроме того, что свита увеличилась бы вдвое и разместить ее стало бы еще труднее, не знал никто, но все покорно молчали.

Здесь, в Разъезжем, намерена была остаться Фиби Еннер, которая ехала отдельно от всех, в паланкине, не желая ни с кем ни видеться, ни общаться. Ее не трогали, отчасти из уважения к ее горю, отчасти из-за смущения, которое вызывала ее история у всех посвященных. Ни брат, ни, тем более, Хлоринги, не рискнули спросить ее, было ли у нее что-то с Роном Гирстом, а если было, то как далеко зашло? Что она его убила, скрывалось от всех, даже от братьев и отца Марка. С Марком девушка не разговаривала. Когда он попытался поговорить в первый и в последний раз, она попросила: «Умоляю, Марк… не надо». По общему согласию, временное пребывание Фиби в монастыре святой Бригитты устраивало всех. А каким будет это время – покажет… время же.