Хроники Нордланда: Тень дракона

– Не очень. А кто годится?

– Твои новые знакомые. Любой. Ну, Иво! Ты же ездишь с Нэшем в разные… места. И с ним тоже ездят… мужчины. Ты же общаешься с ними?

– И что? – Удивился Иво, мельком подумав, как далеки от проблем Алисы и ее подруги люди Нэша.

– Иво, не зли меня! – нахмурилась Алиса. – Ты сегодня просто какой-то…

– Прости, я в самом деле много думаю о своем. – Покаялся Иво. – Но я не вижу…

– Тут и не надо ничего видеть. Ты же можешь в воскресенье сделать так, чтобы кто-то из твоих друзей был с тобой у Богослова? Ну… попроси его, чтобы он поглядывал на Мину… Просто поглядывал, ничего другого – остальное сделаем я и Аврора. Мы уж сумеем ее убедить, что она ему понравилась. Пусть даже он ей и не понравится – ей станет приятно, понимаешь?! Она перестанет так ужасно страдать. Я просто очень боюсь за нее. – Понизила голос феечка, став совершенно серьезной. – Даже больше, чем боялась за тебя. Она в таком отчаянии, что может… что-нибудь себе сделать.

– Понял. – Посерьезнел и Иво, и непроизвольно бросил взгляд в ту часть сада, где в тени сидели Мина и Клэр, занимаясь рукоделием. Он был добрым юношей, склонным к экзальтации и рефлексии, но при том благородным и сострадательным. И одной мысли о том, кто кто-то рядом страдает так же, как он сам страдает из-за Габи, – а Иво все еще верил, что именно Габи остается владычицей его сердца и пребудет ею вовек, – было для него довольно, чтобы он проникся к Мине сочувствием и желанием поддержать и помочь. Как он это понимал. – Знаешь, – сказал он Алисе, – я ведь понимаю ее, хорошо понимаю. Я тоже…

– Иво, забудь уже, наконец, ты сам знаешь, кого! – Вспыхнула Алиса. – Она не достойна твоих мыслей и твоих страданий!

– Ты не понимаешь. – Вздохнул Иво. – Она не такая, как все о ней думают. На самом деле она несчастная и сама от себя страдает больше всех, кто обижается на нее. Ей нужна помощь, а никто ей не помогает. Все только злятся и отталкивают ее…

– Это она всех от себя отталкивает! – Возразила Алиса. – Я сколько раз пыталась пойти ей навстречу, пыталась с нею подружиться, но это бессмысленно! Она вбила себе в голову, что я ее враг, но почему?! Я ничего дурного не сделала ей, я слова о ней дурного не сказала, и теперь не скажу! Я даже не сказала никому про бедную девочку, хотя это ужасное преступление, но об этом даже мой Гэбриэл не знает…

– И спасибо тебе, Алисочка, за это огромное! – Иво поцеловал ее руки, сжав в своих ладонях, и девушки тут же принялись многозначительно переглядываться и перешептываться.

– Я сама понимаю, что это не правильно. – Алиса даже чуть покраснела от переполнявших ее чувств. – И с твоей стороны это не очень хорошо, Иво, знай это! Люди, которые сотворили такое с этой бедняжкой по наущению твоей… сам знаешь, кого, – они все еще гуляют на воле и радуются, и я даже не знаю, сколько еще бедняжек они обесчестили за это время?! Ты это понимаешь, Иво, ты понимаешь, какая на тебе лежит ответственность?! Ты знаешь о преступлении, знаешь, кто виноват, и скрываешь! И из-за этого, возможно, страдают невинные жертвы!

Иво, опустив глаза, покраснел, потом побледнел. Он не думал об этом вообще. Его мысли и чаяния зациклились на одной только Габи, все остальное выпало из поля его зрения.

– И я тоже ужасная, – покаялась Алиса, – потому, что когда тебя спросят, откуда ты знаешь, тебе придется сознаться в твоей связи с… НЕЮ, а за это тебя казнят. А я не могу этого допустить, и мой Гэбриэл не мог бы. Я тоже в ответе, и это печалит меня, ах, ты не представляешь, как меня это огорчает! Если бы узнать, кто это сделал… я наказала бы их по-своему. Так было бы лучше всего. – Она взглянула на Иво. – Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Не… очень.

– ты мог бы это узнать.

– Как?! – Ужаснулся Иво.

– Поговори… с НЕЮ. Я не думаю, что она настолько дурная, что не раскаивается и не сожалеет о той бедняжке. Может, она укажет на ее обидчиков? Тогда я что-нибудь сделала бы.

– Я не могу! – Ужаснулся Иво. – Я даже посмотреть на НЕЕ не могу!

– Иво! – Алиса до сего момента и не думала об этом, у нее было много других забот, но теперь феечка загорелась этой идеей всерьез. – Ты обязан! И ради нее – в том числе. Если она раскаивается – а я думаю, что да, она же не чудовище, – то ты просто обязан дать ей шанс хоть что-то исправить. Если она поможет нам наказать этих негодяев, то это хоть как-то смягчит ее вину. Ей самой же станет легче!

Иво замер, взгляд ушел в себя, он смотрел на Алису и не видел ее. И феечка читала на его лице с легкостью все его мысли.

– Как, – сказал он наконец, – как мне поговорить с нею?

– Мы попросим служанку Мины, Марту, передать ей, что ты будешь ждать ее в их доме. Ну, о котором ты говорил. Если я попрошу Розу, то боюсь, ОНА неправильно все поймет.

– Да уж… – Иво охватил мандраж. Он и боялся этой встречи, и уже безумно ее хотел. Алиса права, – думалось ему, склонному к такой мысли, – Габи не такая уж и дурная, она будет рада снять с себя хоть часть этой страшной вины, хоть и не покажет этого, наверняка не покажет. Но это не важно! Именно из-за ее характера, из-за ее вздорности, Габи и нуждалась, по мнению Иво, в помощи, как никто.

И, разнообразия ради, в этот раз не ошибался: Габи отчаянно нуждалась в помощи, которой попросить ей было не у кого. О том, что именно она натворила, связавшись с Марком и погубив Гагу, Габриэлла не рассказала даже Беатрис, та почти ничего не знала. Габи было стыдно и безумно страшно, и посоветоваться она ни с кем не могла; не у кого было и попросить помощи – Шторм, к кому она совсем было решилась обратиться, исчез и не появлялся. Тем временем Марк давил и давил, требуя, чтобы она сблизилась с Алисой и выманила ее в Гранствилл или в его окрестности, не оставляя ее в покое ни на день, используя эту ужасную служанку, которую приставил к ней. Что Марк, что Ирма, пользуясь глупостью и страхом Габи, делали с ней, что хотели, и глупой, но гордой и самоуверенной девушке это было хуже смерти. Она давно бы взорвалась и призналась во всем, но не дяде, только не ему! При одной мысли о том, что с ним будет, Габриэлле становилось дурно. Как некстати уехал Гарет! Даже этот ужасный кузен – Габи, наверное, легче всего было бы рассказать все именно ему, но и его не было рядом. Раздумывала Габи и о том, чтобы попросить о помощи Тиберия, но тот был так предан его высочеству, жил только его интересами, и Габи понятия не имела, как он отреагирует и будет ли щадить ее, хоть чуть-чуть. Ей бы обратиться к Алисе! Но этот вариант Габи просто не в состоянии была не то, что рассмотреть, но даже предположить, как об одной из возможностей, настолько она раздула в себе ненависть к невесте кузена. Сгорая от отчаяния, чувствуя себя загнанной в угол, Габи даже не подозревала, что ее дорогой подруге на самом деле почти все известно, и что та во всем заодно с Марком.

Получив известие, что Иво ищет с нею встречи, Габи сначала не поверила, грубо переспросила Марту:

– А почему он сказал это тебе?

– А кому, ваше высочество? – Пожала плечами та. – Я со всеми общаюсь, но не болтушка, это все знают, мне тайну доверить можно. Я и госпоже не скажу, вы не бойтесь.

– А может, они тебя нарочно подослали? – Прошипела Габи, тут же подумав про Алису.

– А думайте, что хотите. – Пожала Марта плечами. – Что мне было велено, то я и передала: он вас будет ждать завтра там, где вы сами знаете.

– Где именно?

– Он не сказал. Сказал, что вы знаете, и довольно с меня.

– Верно. С тебя довольно. Ступай.

– Что-то передать сквайру Иво?

– Я подумаю. – Высокомерно ответила Габи, но как только Марта ушла, Габи бросилась к себе и принялась метаться по своей комнате, с нетерпением ожидая Беатрис. Она знала, что не просто пойдет – помчится в Гранствилл, на эту встречу, но нужно было пережить эти сутки, и лучшим, излюбленнейшим способом девушек всех времен и народов было – провести это время за бесконечными разговорами с любимой подругой все о нем и о нем. О том, как она, Габи, его презирает, и что, наверное, она ни за что туда не пойдет, надо же его примерно наказать, а то возомнил невесть, что – думает, только он свистнет, и она побежала?! – А Беатрис, как положено верной подруге, при том отлично зная, чего хочется самой Габи, очень серьезно возражала, что пойти Габи должна. «Я понимаю, дорогая, как тебе не хочется этого, но сама подумай, когда еще ты сможешь поставить его на место и высказать ему все, что он заслужил? Ты столько из-за него выстрадала!». И снова одно да потому в различных вариациях – отличный способ скоротать невыносимое ожидание.

У Гримхольда оказались кривые лошадиные зубы, и сам он был весь какой-то кривой, словно в момент появления на свет его повело не в ту сторону, да так и осталось. Говорил он с кучей дефектов, Гэбриэл даже не смог бы определить, с какими именно. Да и не смешно было ни разу, так как скотиной Гримхольд оказался под стать своей внешности. Не зря, подумал Гэбриэл, он так напомнил Доктора! Не иначе, где-то кто-то лепил этих выродков по одной мерке, ставя клеймо на лоб: мразь. Всей силы Гэбриэла оказалось недостаточно, чтобы освободить из колодок хоть одну руку, и даже головой ударить Гримхольда было невозможно – мешала доска. «Теперь самое время превратиться в дракона», – думалось Гэбриэлу, но тоже тщетно – не смотря ни на что, дракон, если он, конечно, был, притаился где-то внутри и покорно сносил адскую боль. Гримхольд все время что-то говорил, но Гэбриэл его речь понимал через слово, и то в лучшем случае. Просто набор каких-то гнусавых, шепелявых, и хрен его знает еще каких звуков, совместно с невыносимой чесночно-сивушной вонью. Понадобилось какое-то время, чтобы Гэбриэл понял: палач спрашивает, как он узнал про Гохэна.

– Гохэн? – Прохрипел он. – Да он сам мне рассказал.

Что следующим словом было: «Врешь», Гэбриэл просто догадался. Бил Гримхольд умело, виртуозно, и не кулаками или палкой, а какой-то мокрой тряпкой, особым образом свернутой. Тяжесть была такая, словно в палке были камни – а может, и были. Очень скоро во рту появился привкус крови, а в глазах – мушки и квадратики. Пытался Гримхольд сорвать с его пальца и кольцо Мириэль, но кольцо не только не снималось, но еще и жгло пальцы палачу, и тот, поколебавшись, оставил его. Отрубить палец, чтобы снять кольцо вместе с ним, он не рискнул – ему ясно дали понять, что никаких следов пыток на полукровке быть не должно. Через какое-то время Гримхольд оставил Гэбриэла в покое и уселся трапезничать под маленьким окошком, судя по запаху – освежал чесночные миазмы. Гэбриэл проморгался, присмотрелся: точно. Гримхольд лопал кровяную колбасу, штуку, по мнению полукровки, и так отвратную, да еще и заедал ее чесночными дольками, щедро насыпанными на салфетку, которые предварительно обмакивал в крупную серую соль. И столешница, и салфетка, и дольки, и руки были грязными, и Гэбриэла отчаянно затошнило, он зажмурился, жалея, что смотрел. Пришел кто-то, судя по разговору – подручный Гримхольда, молодой и отлично понимающий чудовищную речь палача. В окошке темнело. Гэбриэл сначала подумал, что темнеет в глазах, но подручный зажег светильники, значит, и вправду темнело. Его мутило, порой он слышал голос Гарета. Брат спрашивал одно и то же: «Где ты, где ты, где ты?».

– Не знаю я. – Вяло отвечал вслух Гэбриэл. – Но здесь Дрэд.

– Чего он? – Донесся голос помощника. Гримхольд ответил на своем чудовищном наречии, и тот понял – захихикал.

– Да уж, в Гоноре его никто не найдет. – Сказал немного погодя.

– Гонор. – Прошептал Гэбриэл. – Они называют это «Гонор».

Первыми в Лавбург приехали Карл Бергквист, будущий епископ Гранствиллский, и Вольфганг Бронсон, ближайший родственник Карлфельдтов и Еннеров. Хозяин Росной Долины приехал сразу вслед за ними, еще один давний друг принца Элодисского прибыл не просто так, а со своими знаменитыми арбалетчиками и тремя сотнями копий тяжелых всадников. По его словам, он торопился на помощь сыну лучшего друга. И Гарет причин ему не верить не видел. Тем более что времени Конраду Карлфельдту как раз хватало, чтобы добраться от Кьелля в Росной Долине, старинного замка Карлфельдтов, до Лавбурга, если отправился он сразу после достопамятного Малого Тинга, на котором было решено взять Хлорингов в плен. И доказывало, что он спешил, как мог. И если бы не пропажа брата, Гарет чувствовал бы сейчас себя отлично. Все оказывалось отнюдь не так мрачно и опасно, как ему казалось. Новый Гранствиллский епископ ему понравился: не старый еще, даже, пожалуй, молодой, лет тридцати пяти, не красавец, но очень симпатичный и обаятельный, очень умный, а Гарет Хлоринг любил умных людей, даже прощая им за это кучу недостатков. С некоторым напряжением Гарет ожидал появления герцога Анвалонского – тот дал знать через своих сыновей, что обязательно будет, не смотря на траур по младшему сыну, нелепо погибшему буквально только что. Герцог Далвеганский ожидаемо прибыть отказался, ссылаясь на здоровье, но вместо него обещался быть граф Кенка, и его появления Гарет тоже опасался. Боялся, что не сдержится, лицезря одного из главных мучителей своего брата, но больше того – боялся, как отреагирует брат… Который вот-вот вернется, не может не вернуться, из Блэксвана.

Норвежцы продолжали собираться в Лавбург, представители старейших родов Нордланда, потомки легендарных двенадцати соратников Бъерга Черного, сына бога грозы и войны. На данный момент всего их было двадцать два, и девять из них были друзьями или союзниками Хлорингов, восемь были открытыми врагами, остальные формально придерживались нейтральных позиций. Обсудить следовало происходящее в Междуречье, новый расклад сил, судьбу оставшихся без хозяев земель, и, как подозревал Гарет, – судьбу его сестры и его брак. Причем о его браке с Фиби Еннер заговаривал каждый второй. Девушка была красива, слов нет, и вроде бы была все еще девицей, хотя это как раз герцога Элодисского волновало меньше всего. Но Гарет решил бороться за свой брак с Софией до конца. Да, его сердце и личная жизнь должны быть принесены на алтарь пресловутого общего блага. Он обязан жениться не для себя и ее, а для королевства. Но хотя бы иллюзию выбора, хотя бы глоточек свободы, но он должен для себя здесь урвать! А еще – он обязан был сейчас продемонстрировать свою силу, так внушал ему кардинал, так неназойливо советовал епископ Карл. Он обязан отстоять свои решения по поводу уже отданных феодов, пресечь все разговоры о Северном Герцогстве, даже если, как советовал Вольфганг, герцогом станет его брат. «Тебя пробуют на прочность, как молодого вожака волчьей стаи. – Говорил Конрад Карлфельдт. – Прогнешься хоть немного, и тебе конец. Но и хамить, быковать не стоит. Нужно быть гибким, но несгибаемым, бескомпромиссным, но обаятельным и приветливым. Это очень серьезные и сильные люди. Даже те, кто считается другом Гарольда, отнюдь не обязательно будут таковыми для тебя».

«Обязательно зайдет речь об Эльфийском побережье. – С другой стороны говорил Вольфганг. – Этот вопрос назрел давно, это больной, щекотливый вопрос. Люди не хотят в соседях эльфов, и не желают больше облизываться на их земли и города. Тебе решать, герцог, чью сторону ты примешь: людей, или своих эльфийских родичей. В идеале – пусть бы оставили побережье и скрылись навсегда в Дебрях или в пресловутом Ивеллоне, туда им и дорога. Если ты сумеешь их в этом убедить, Остров будет носить тебя на руках, как нового великого короля». Но Гарет, во-первых, знал, что никогда «его эльфийские родичи» на это не пойдут и предпочтут воевать, а во-вторых, знал, что война эта вовсе не обязательно будет выигрышной для людей. Эльфы готовились к ней триста лет, изучали противника, копили силы. «Ты нужен мне, Младший! – твердил он про себя, обращаясь к брату. – Ты мне нужен, merde!». Один он не мог одновременно быть и гибким, и несгибаемым, и бескомпромиссным, и обаятельным, но с братом у него все получится! Эту игру в «хорошего и плохого» они освоили в совершенстве, и именно ради таких вот случаев и людей.

Тему эльфов и эльфийского побережья за трапезами в Замке Ангелов поднимали почти так же часто, как тему брака Гарета и Фиби Еннер. Никто не был в Лиссе, Креоле или Зурбагане, но все хотели знать, что это за города, насколько они велики и какова там защита. И обращались, естественно, к Гарету, который там бывал, и не раз. Он чувствовал, что норвежцы не столько интересуются городами эльфов, сколько пытаются понять, как настроен он лично. Готов ли он пойти с ними против эльфов? И Гарет не знал, что делать. Из своего отношения с дядьками он секрета не делал, но нарушать условия Священного мира не собирался. Гарет во-первых не хотел зла и войны Эльфийскому побережью и остальным эльфам, которые, в отличие от дядек, ему ничего плохого не делали, а во-вторых, как уже было сказано, не верил, что у людей есть хоть один шанс выиграть эту войну. Он видел в бою Кину, он знал, на что способны были его мать и Тис Ол Таэр. Знал это и герцог Анвалонский, и Гарет крепко надеялся на него и его здравый смысл. Ол Таэр не единственные, кто в течение бесчисленных веков отточил свое боевое и магическое мастерство, но норвежцы, похоже, этого не понимали. Они относились к эльфам, как к обычным противникам, они даже считали их боеспособное население так же, как население соседнего герцогства – отметая «бабье, ребятню и старичье». Понимая, что тема слишком опасная и серьезная, Гарет пока что отмалчивался или отшучивался. То же советовал ему и кардинал. Общую беседу захватывали погодки, которые своими громкими голосами, скабрезными шуточками и слитным ржанием делали невозможным любое серьезное обсуждение в принципе, и Гарета это пока вполне устраивало. Он с нетерпением ожидал возвращения Младшего.

Пока на четвертый после его исчезновения день оно и не пришло. Гарета «накрыло» после общего обеда, прямо перед ужином, когда он был у себя, в бывших графских покоях Замка Ангелов. Брата били, и били подло, безжалостно отбивая почки, печень, селезенку. Били в солнечное сплетение, в пах. Связь возникла такая, что Гарет наплывами ощущал запах чеснока и сивухи.

– Где ты?! – Орал он вслух. – Где ты, мать твою, кто с тобой?! – Но в ответ слышал только глухое: «Не знаю, не знаю…». Потом имя: Дрэд. Гарет на миг лишился дара речи, задохнувшись от ярости и страха. И в этот миг в его покои вошли Матиас и Тис.

Увидев своего дядьку, на которого был так зол, Гарет на какие-то мгновения перестал даже корчиться от боли. Он был так изумлен, что окончательно лишился дара речи. «Может, это не Тис? – Мелькнула шальная мысль. – Я его сто лет не видел, может, просто похож?». Но венец наместника и черты лица, сильно напоминавшие черты их с братом, даже больше, чем черты Кину или Гикори, не оставляли места сомнениям: это был именно наместник Дуэ Элодис, собственной персоной.

– Я прибыл на ваш тинг. – Сказал Тис спокойно, по-эльфийски. – Знаю, что происходящее напрямую касается и Эльфийского побережья, и полагаю, мое присутствие необходимо.

– Какого… – Выдохнул Гарет, и вдруг отчетливо услышал: «Гонор. Они называют это «Гонор».

– Гонор?.. – Повторил вслух.

– Гонор? – Переспросил Тис. – Твой брат в Гоноре?

– Я сам разберусь. – Нахмурился Гарет.

– Что тебе важнее: жизнь брата, или детские обиды? – Поинтересовался Тис.

Глава вторая: Суд Божий

Гримхольд оставил Гэбриэла только после того, как его вырвало кровью. Сказал своему подручному – и Гэбриэл сквозь шум в ушах услышал, и даже понял, что тот говорит: «Не давать ему пить, а то сразу сдохнет». Внутри все было не просто отбито, а превратилось, по ощущениям Гэбриэла, в кашу, не оставляя ни иллюзий, ни надежды. Так хреново ему не было даже в Садах Мечты. И никакие лекарства, никакая магия, наверное, его уже не спасет. Даже пресловутая живучесть полукровок здесь не поможет – Гэбриэл понимал, что внутреннее кровотечение убьет его, не сразу сейчас, так позже: он слышал от Доктора, что это убивает даже эльдар, только позже, чем людей. Ну, так и мучаются они тоже дольше. Проклятый Дрэд все-таки отплатил им с братом, не зря отец предупреждал, что тот очень опасен… И зря они с Гаретом так нагло с ним обошлись. «Отомсти за меня. – Просил Гэбриэл брата, плавая на границе яви и бреда. – Не спусти им всем этого, понял?! Я с того света тебя достану, если оставишь их жить и радоваться». «Держись, не сдавайся. – Слышал он в ответ. – Мы тебя вытащим, не сдавайся!». «Разве что, чтобы похоронить. – Вяло отмахивался Гэбриэл. – Вэнни отдай Мириэль, в лесу ей будет лучше… О ребенке Марии позаботься, очень тебя прошу… И о Солнышке…». Больнее всего Гэбриэлу было за брата. Тот не просто вновь оставался один, и вновь будет всю жизнь корить себя за это. Он переживет с Гэбриэлом все, включая его смерть. Это было несправедливо. «Это я дурак, это я виноват во всем, ты не при чем!». – Пытался он внушить брату, не зная, слышит ли тот его, или это только бред.

Алисе все эти дни тоже было не по себе. «Пламя Фейри» вело себя как-то странно, цвет его из винно-рубинового превратился в кровавый, бросая на ладонь тревожные отсветы. Алисе то и дело слышалось, что ее зовут, только кто, она не могла понять: то ли Гэбриэл, то ли Гарет, то ли вообще кто-то неизвестный? Она ничего и никому не говорила, и старалась вести себя, как обычно, но не могла не тревожиться, то и дело бросая осторожные вопросительные взгляды на Мириэль, когда та гуляла с Вэнни в ее саду. Эльфийская королева не отвечала на эти взгляды, и Алиса не знала, что думать и что делать, пока однажды ночью не проснулась от того, что кольцо врезалось в палец. Вскрикнув, Алиса глянула на палец, и похолодела от ужаса: из-под кольца сочилась кровь, пятная руки и наволочки. Не помня себя, феечка бросилась в сад, всем существом своим ощущая чей-то зов.

Мириэль уже ждала ее подле грота.

– Ты это тоже чувствуешь. – Произнесла утвердительно.

– Гэбриэл! – Прошептала Алиса, протягивая к ней руку. Мириэль только кивнула. Подле нее, на камне, сидел, нахохлившись, большой черный орел, и весь вид птицы говорил о том, как ей плохо. Даже глаза, обычно яростно-янтарные, были наполовину затянуты пленкой. Приоткрыв клюв, птица тяжело дышала.

– Что с ним?! – Спросила Алиса, чувствуя, как от настоящего, теперь уже совершенно конкретного ужаса приподнимаются волосы на затылке. Если прежде она пугалась, в то же время надеясь и не веря по-настоящему в плохое, то сейчас что-то неминуемое, холодное, неизбежное сжало сердце и внутренности ледяными тисками.

– Он умирает. – Ответила Мириэль чуть слышно, и Алиса едва сдержала вопль отчаяния и протеста.

– Нет, мой Гэбриэл не умрет! – Глаза ее полыхнули золотым огнем. – МОЙ ГЭБРИЭЛ не умрет!!! – Голос ее начал как-то странно вибрировать. – Я никому его не отдам, даже смерти, слышишь?!

– Слышу, и очень надеюсь на тебя, маленькая лавви. – Спокойно ответила Мириэль. – Сейчас если кто и может хоть что-то сделать, то только ты. Если я не ошиблась в тебе, то твоя сила велика. Коснись птицы. Обними своего жениха.

В подвале замка Гонор, где остался висеть в колодках Гэбриэл, в этот глухой ночной час бодрствовали только крысы. И только они и увидели, как перед поникшей мужской фигурой, от которой так вкусно пахло свежей кровью, прямо из воздуха соткалось странное существо: все состоящее из текучего изумрудно-золотого огня, гибкое, с неестественно-длинными ногами и пальцами на тонких руках, с треугольной головой, увенчанной похожими на рога ветвями, или похожими на ветви рогами. Глаза у существа были огромные, миндалевидные, черные, без белков, мерцающие золотыми искрами. Несколько мгновений оно рассматривало, чуть склонив рогатую голову, висящего в колодках узника, и неподвижное лицо каким-то образом, не дрогнув ни единой черточкой, выразило безграничные скорбь и нежность. Потом оно прильнуло к нему, обвив гибкими руками голову и плечи узника, и так замерло, постепенно бледнея, теряя свой яркий огонь, отдавая его весь, пока не растаяло без остатка. За много миль к югу отсюда, в саду у грота в замке Хефлинуэлл, бледная, как полотно, Алиса упала к ногам эльфийской королевы, и та, подхватив ее, бережно поцеловала в лоб и понесла в дом. Орел встряхнулся, тихо проклекотал что-то, и глаза его были ясными и яростными, как прежде.

Утром весь Хефлинуэлл был потрясен новостью: Алиса, графиня Июсская, невеста графа Валенского, тяжело больна. Несколько дней потом она лежала без памяти, бледная, с темными кругами под глазами, и Моисей понятия не имел, что делать и как ей помочь, а главное – что с ней такое? Только Мириэль была спокойна, и отвечала неизменно, что очень скоро девушке станет лучше, просто сейчас ее не надо трогать и тревожить.

А в Гоноре утро выдалось приятным. Для суда все было готово. Гости замка – рочестерский барон Макс Поллестад, барон из Оленьего Ручья Улоф Острёмм и его сын, барон из Сонной Лощины Пер Олафсон и их люди, – заняли свои места на трибуне, точнее, просто на каменных ступенях, пристроенных к стене над плацем. Они должны были выслушать свидетелей, и после осмотреть тело Хлоринга и засвидетельствовать, что на нем нет никаких следов пыток и увечий, кроме самых старых, о которых и прежде знали все. Магистр поручился за своего Гримхольда, заявив, что тот просто виртуоз своего дела. И если он сказал, что Хлоринг одной ногой в могиле, значит, беспокоиться не о чем.