Хроники Шеридана

– Это – Рурус, торговец сновидениями. Вор и обманщик!..

– Да ну?! – ахнули соседи. – Эх, попадись он нам! – и беседа за столом плавно перетекла от обсуждения видов на грядущий урожай к перемыванию косточек как всего племени тьетлей, так и его отдельных представителей.

Молодые люди уселись за стол, где ещё недавно восседал маленький обманщик.

– Удрал мерзавец! – сокрушенно вздохнул певец. – Я много слышал про этого пройдоху! Ты не первый, кого он пытался обмануть!.. Ну, да ладно. Угощайся! – улыбнувшись, он обвёл рукою расставленные плошки. – В чём-чём, а в еде эти проныры знают толк!

Гилленхарт, само собой, не заставил себя долго упрашивать.

– Ты сказал, что он – торговец сновиденьями, – начал расспросы Юстэс, немного утолив голод. – Как это понимать?

– Так и понимай: ворует чужие сны, а потом продает их другим, – прихлебывая из кружки, отвечал агил. – Думаешь, что ему от тебя нужно было? Подсыпал бы сонного зелья – и выкачал бы всё до капли из спящего. А то, говорят, бывает и хуже: слышал я, что растет в дальних землях дурман-трава, варят из неё особое зелье. Ну, само собой с заговорами, с нашёптом.… И потом, когда опоят этим зельем какого-нибудь бедолагу, становится он вроде пьяного: спит всё время, а когда и не спит, всё одно словно сонный, а уж сны у него!.. Такого и Проклятому Королю не снилось!.. Только снов тех я бы никому покупать не советовал: кто их смотрит, тот со временем сам теряет и волю, и разум! – и, помолчав, печально добавил: – У меня так друга сгубили.

– Ничего я, однако, не понял, – помотал головой Юстэс,– Да кому нужны-то чужие сны, если их даже и можно украсть? Кой в них прок?

– Нынче многим по ночам не спится, – сильно удивившись такому вопросу, ответил агил. – А ты сам, брат, откуда? – перевёл он разговор.

– Не знаю, как и объяснить! – честно признался Гилленхарт. – Мне здесь надо найти одного человека…

Видя, что он не собирается ничего рассказывать, агил не стал настаивать. Подозвав хозяина, он расплатился, и поднялся из-за стола.

– Хорошо, что встретились. Может, свидимся и ещё… – Постой! – видя, что он собирается уйти, окликнул его Гилленхарт. – Скажи хоть своё имя и где тебя можно найти? – сама мысль о том, что вот сейчас он останется опять в одиночестве в этом чужом и непонятном городе была невыносима.

Агил остановился. На его лице появилось странное выражение.

– Пойдем-ка со мной!..

Они вышли в ночь. Дул холодный ветер. Юстэс плотнее закутался в плащ: не прав был тот торговец, что отверг его предложение – ночи здесь холодные.

–Ты спросил мое имя, – заговорил агил, размеренно шагая в темноте. Юстэс не видел его лица, но ему показалось, что тот рассержен. – Видно, ты совсем не знаешь обычаев!.. Настоящее имя живущего ведает лишь мать, что даёт его, да самые близкие. Остальные придумывают ему прозвища… Даже умирая, каждый уносит своё имя с собою, чтобы не тревожили черноделы его дух, – и резко остановившись, он схватил Гилленхарта за грудки. – Спрашиваешь моё имя, а какие на то имеешь причины?!

– Да в самом-то деле!.. – с сердцем отвечал Гилленхарт, резко стряхивая его руки. – Откуда мне было знать, что у вас считается это оскорблением!

– Нет! – с жаром возразил певец. – Совсем наоборот! Имя можно сказать лучшему другу. Или невесте… Но не первому же встречному!

– Что тут такого? – вконец разозлился Юстэс. «Господи, как же ему это все надоело!»

– Зная имя, можно околдовать его хозяина. Напустить порчу… Или вообще сделать его своим рабом! Недаром же спрашивают: «Как тебя зовут?» – позови живущего по имени, и он придёт. Позови ушедшего – и он тоже может явиться… – терпеливо пояснил певец.

– А вот мне один назвался! – упрямо заявил Юстэс, вспомнив уход Старика. – И ничего не случилось!

– Значит, его больше некому было помнить. Или он хотел, чтобы ты его вызвал когда-нибудь.

– Зачем это?.. – испугался Юстэс. Возможность общения с духами всегда внушала ему суеверный ужас.

– Ладно. Я другое хочу сказать, – грубо перебил его агил. – Когда-то ведунья предсказала мне: я встречу человека, который, ни с того ни с сего, захочет узнать моё настоящее имя. Она много чего наговорила, и не стану пересказывать её болтовню. Важно другое: я должен буду ему помочь. Так сдаётся мне: не ты ли и есть тот самый любопытный?

И Юстэс, словно наяву, услышал голос монаха: «Тот человек сам найдет тебя!»

– Как знать, – ответил он, чуть помешкав. – Может, и я.

***

Новые приятели поселились вместе на постоялом дворе, и следующий разговор о житье-бытье завёл уже сам агил.

– Я слова меняя на золото монет, а ты? Чем ты добываешь себе пропитание и славу?

– Славы я пока не добыл, – чуть усмехнувшись, ответил Гилленхарт. – И всё, что у меня есть – это крепкие руки: могу рубить, могу стрелять. Я – воин.

– Тогда что держит тебя в Акре? – удивился агил. – Здесь возможно разве что наняться в провожатые к какому-нибудь толстопузому купчине или охранять сборщика податей. Но по мне уж лучше – к купчине: глядишь, доведётся побывать в дальних землях. Охранять мытаря куда опаснее – не любят их, так уж повелось, потому и платят за это больше, да не в почете это дело у настоящих рубак. Те же, кто хочет славы и денег – нанимаются в порубежные дружины. Или идут в наёмники к чужим.

– А здесь? Нет разве здесь королевской дружины?

Глаза агила округлились, потом он звонко рассмеялся:

– Туда ещё успеешь попасть!.. Нет, ты и вправду чудной! – тут он слегка призадумался, потом сказал: – Так и буду тебя звать – Чудной.

Гилленхарт ещё не успел назваться ему, а после ночного разговора и вовсе держал язык за зубами.

– Чем я насмешил тебя? – нахохлился Юстэс.

– Дворец, Королеву и город охраняют Тени. Это духи павших воинов. Старое заклятье, – пояснил певец. – Королевская семья пользуется им ещё со времен Проклятого Короля. Тень – сильнее и могущественнее нежели целый отряд, таких как ты, и – главное! – никогда не предаст своего повелителя. Никогда!

Юстэс вдруг вспомнил луч света, упавший из предутренних облаков на землю, там, в горной деревушке.

– Получается, – медленно проговорил он, – душа воина попадает в вечное рабство к вашим королям?

– Их никто не неволит! – возразил рассказчик. – Наоборот, это большая честь – лишь самые храбрые и достойные дают Обет верности! И поверь, никто ещё не отказывался!.. Известно, многие охотятся за душой человеческой, когда она остается без приюта. Успеет ли она пробиться к Свету, найдутся ли рядом те, кто сумеет защитить её, пока она остается беспомощной, словно младенец? А клятва защищает её и от Охотников, и от Тьмы.

Юстэс ничего не ответил на это: перед его внутренним взором проносились картины сражения с нечистью в горах.

– Пойдёшь со мной?.. – прервал его воспоминания агил. – Я должен встретиться сегодня вечером со своим старым другом.

– Стоит ли? – с трудом вернулся к действительности Гилленхарт. – У вас свои дела и разговоры.

– Да, мы давненько не видались, но мне боязно оставлять тебя одного – попадёшься ещё опять на удочку какого-нибудь жулика! Ведь Рурус знает теперь, что мне всё известно о нём, и что он предпримет в ответ? От тьетля можно ожидать любой гадости… Хотя среди них есть и очень славные ребята.

Юстэса не очень-то испугали слова агила: он был уверен, что запросто справится с целой оравой недоростков. Если, конечно, они будут вести честную игру.

– Не будут! – заверил его певун. – Уж это точно!.. А мой друг – сын очень влиятельного вельможи. Может, что и присоветует.

Последний довод показался Юстэсу разумным: ему было неловко, что агил платит за его кров и пищу.

Выйдя на улицу, они смешались с вечерней толпой, неспешно текущей по улице. Засмотревшись по сторонам, Юстэс нечаянно сильно толкнул плечом высокую, богато одетую женщину.

– Экий невежа! – её красивое лицо сморщилось от негодования. Она высокомерно оглядела юношу снизу вверх.

– Покорнейше прошу меня простить, сударыня! – Гилленхарт поклонился.

Но она вдруг заглянула внимательнее в его глаза, и выражение её лица изменилось:

– А ведь ты издалека-а! – проговорила она так, словно уличила его в чём-то постыдном или запретном. – И я вижу на тебе чужое заклятье!

Юстэса неприятно насторожил и её пристальный взгляд и то, как она произнесла последние слова. А незнакомка схватила его за руку, вцепилась точно клещами:

– Хочешь, скажу, что тебя ждёт? – вкрадчиво спросила она.

– Ворожба – занятие такое же богопротивное, как и колдовство! – твердо заявил юноша, вырывая руку.

– Не хочешь?.. – переспросила женщина. – А ведь многие умоляют меня об этом!

– Нет. Оставь меня.

– Ладно!– презрительно махнула рукой незнакомка. – Как знаешь… А я всё равно погадаю тебе. Просто так! – и прищурив глаза, выдохнула ему прямо в лицо: – Будет у тебя большая любовь, да только обманет! Будет дальняя дорога, в конце дороги той – сокровища несметные! Да только богатым не станешь ты! – голос её опустился до свистящего шёпота: – И конец твой вижу: убьёт тебя лучший друг!

– Каркать будешь над моею могилой! – чуть побледнев, жёстко ответил Гилленхарт. – А сейчас – прочь с дороги, брехливая ведьма!

Но в лицо ему рассмеялась вещунья:

– Всё, что я сказала тебе, так же верно, как и то, что того, кто пришёл с тобой, казнят сегодня на Храмовой площади!

– Идём… – тихо шепнул юноше агил, видя, что тот потянулся за кинжалом. – Идём, кому говорю! – и крепко взяв его за локоть, потащил прочь.

– Очень плохо, что ты с ней повздорил, – озабоченно сказал певец, когда они свернули на другую улицу. – Это была Мирта-предсказательница. Говорят, она любит предсказывать худое.

Юстэс лишь нахмурился в ответ. Приятели молча зашагали дальше.

– Не хочется верить этой вороне, – проговорил, наконец, Юстэс, когда они были уже далеко от злополучного места. – Но со мной и взаправду был товарищ…

– Проверить нетрудно, – мрачно отозвался агил. – Если хочешь.

– Хочу!..

***

Посреди круглой площади тянулось к небу высокое сооружение: несколько острых тонких башен, соединенных вместе полукруглыми арками.

– Храм Солнца!.. – благоговейно пояснил агил.

Чуть поодаль, перед огромной линзой, выточенной, очевидно из какого-то кристалла, был прикован цепями к столбам человек. Приглядевшись, Гилленхарт узнал капитана.

Первым побуждением его было броситься на помощь: в честном поединке он с удовольствием насладился бы предсмертными хрипами разбойника, но позволить чужим попам казнить того, кто долгое время был его спутником, делил с ним кусок хлеба и все невзгоды?!

– Стой! – агил вовремя схватил его за руку, и увёл в толпу, собравшуюся поглазеть на казнь.

– Хотелось бы знать, в чем он провинился!.. – шипел Юстэс, пытаясь вырваться

– Храмовники не станут жечь невинного!.. Да смотри сам! – воскликнул агил, указывая туда, где был прикован несчастный.

Солнечные лучи сфокусировались тем временем через линзу прямо на багровом шраме, что косо перерезал грудь казнимого. Спустя мгновение маленькая фигурка между столбами словно взорвалась, и к небу вздыбилось туловище громадного скорпиона… Толпа зрителей завопила и откачнулась назад. Одним неуловимым движением чудовище вырвало с корнем каменные столбы. Издав невыносимый для человеческого слуха визг, оно подалось вперед, и над головами замерших в ужасе людей пронеслась гигантская клешня. Точь-в-точь как когда-то на корабле!.. Поднялась страшная паника… И только жрецы в белых одеждах, что стояли вкруг помоста, остались спокойны. Повинуясь еле заметному знаку одного из них, они протянули вперёд руки с раскрытыми ладонями, – и в тело чудовища вонзились десятки огненных лучей, заставляя съёживаться и обугливаться напоенную ядом плоть.

Юстэс остался на площади до самого конца.

– Эй!.. – тронул его за плечо агил.

Словно во сне, Юстэс повернулся и пошёл за ним, спотыкаясь, как слепой. То, что произошло у него на глазах… Нет, он не мог выразить свои чувства – слишком многое смешалось в один огромный клубок: негодование, мстительное удовлетворение, суеверный ужас. «Я – сплю… Но как же мне проснуться?!.»

– Что это было?

– Его душа, – как само собой разумеющееся, ответил певун. – В Акре безопаснее, конечно, чем в других местах. Но даже тут порой такое бывает!

Он что-то ещё говорил, пытаясь отвлечь юношу от его мыслей, но, в конце концов, умолк.

***

Человек, что ждал их в одном из трактиров города, показался Юстэсу холодным и надменным, и он удивился даже: что может быть общего у его нового друга и этого вельможи?

Заказав кувшин вина и фрукты, они уселись за дальним от входа столом.

– Проследи, чтоб нас не беспокоили! – властно приказал хозяину знакомец агила .И по тому, как проворно толстый и вальяжный трактирщик бросился исполнять его просьбу, Юстэс понял, что тот и вправду – важная птица.

– Знакомьтесь, други! – весело провозгласил певец, когда они уселись в ожидании еды и питья. – Этого парня я прозвал Чудным, потому что он какой-то странный. Впрочем, как и все чужеземцы… – и агил похлопал Юстэса по плечу. – А это – мой названный брат! – торжественно объявил он, указывая на своего друга. – Мы выросли под одним кровом. Не знаю, какое имя дала ему мать, но я и другие зовем его Нордид.

Служка принёс поднос и проворно накрыл им стол. Отдав должное напиткам и закускам, старые приятели перешли к делу.

Юстэс угрюмо потягивал вино, – оно было превосходным! – и не особенно прислушивался к тому, о чем говорили его соседи по столу. Между тем, разговор складывался интересный.

– Твоего отца заточили в Тёмную башню? – ужаснулся агил, когда названный брат поведал ему о судьбе Дарквиша.

– Тебя это пугает, брат? – спокойно переспросил Нордид. – Если так, то давай на этом закончим наш разговор, допьём вино – и разойдёмся.

– Но это был самый честный, самый порядочный… Самый светлый человек из всех, кого я знал! Постой, но он ведь – глава Девяти! На него бы обрушилась вся сила заклятья!..

– Он и не совершал измены. Это я знаю точно – ведь он ещё и мой отец! – голос Нордида чуть дрогнул – всего на мгновение. – Но преступление налицо: он поднял оружие против Королевы. Совет не мог проголосовать за его оправдание.

– Чем я могу помочь? – после долгой паузы спросил агил.

– У худых вестей длинные ноги. Многие из тех, кто ещё недавно из кожи вон лез, чтобы попасть отцу на глаза, отвернулись от нас. У меня почти не осталось друзей. Настоящих друзей… Ты да мой кузен, который не очень-то хорошего мнения о Королеве после странной гибели своего отца. Ну, помнишь, тот участвовал в походе к Побережью?

– Помню. Королева, говорят, искала Камень Проклятого.

– Больше мужчин в нашем роду не осталось… – и он посмотрел прямо в глаза агила. – Не хочу тебя неволить, ты вправе отказаться.

– Нет, – покачал головой певец. – Твой отец когда-то спас мне жизнь, я вырос в вашем доме. Пришло время отдавать долги.

Нордид благодарно положил руку на его плечо:

– Я так и думал! Теперь слушай, – и тут он, спохватившись, спросил, кивком головы указывая на отрешенно молчащего Юстэса. – А что он за человек?

– Так. Простой паренек, похоже, из деревенских… Он не из этих мест. Но уверяет, что хорошо знаком с воинским ремеслом. Я хотел просить твоего отца определить его в дружину Горста, но раз такое дело…

– Горст погиб, – сухо отозвался Нордид. – И вся его дружина тоже.

– Как?!

– Серая хмарь… Она напала на отряд вольфорранов, но те успели ускакать, а наши были пеши…

– Страшная смерть! – певец был потрясен. – Но почему они не выставили обереги?

– Не хочу сейчас говорить об этом! – перебил Нордид. В его глазах плескалась боль. – Хуже всего то, что когда подоспели Храмовники, там уже некого было спасать… Понимаешь?.. Кто знает, где теперь душа Горста, кому она досталась? Он ведь не успел дать Обет верности! – и они оба точно по команде покосились на запотевшие окна, за которыми ворочалась ночь.

– Да-а… – тяжко вздохнул певец. – Горст всегда был против этих штучек: дескать, не к лицу настоящим людям заниматься колдовством, пусть даже они и короли.

– Но нам придется это сделать! – посуровев, возразил Нордид. – Я не хочу, чтобы кто-то чужой услышал наш разговор. Поэтому – настройся и слушай меня…

Повинуясь его просьбе, агил закрыл глаза и слегка откинулся на спинку стула, расслабив руки вдоль туловища.

– Я – готов!.. – глухо ответил он, спустя какое-то время.

Слегка опьяневший, Юстэс с удивлением наблюдал, как эти двое молча сидели друг против друга с закрытыми глазами. Потом, пожав плечами, снова наполнил свой стакан и отвернулся: его это не касается.

Но он ошибался.

«Через три луны мой отец будет мертв. Башня убьет его…– мысленно говорил между тем Нордид другу, – нам ни разу не дали увидеться – ведь в Башню Забвения можно войти лишь однажды. Но мой отец – о, они еще пожалеют о содеянном! – он может многое. Он явился мне через зеркало. Почти сразу, как его заточили в Башне. Больше контактов не было – боюсь, эта связь забрала у него слишком много сил… Стоит попытаться вытащить его оттуда – никто и не узнает, а потом поможем ему перебраться в Заморье. Но главное, что он успел сказать мне – я должен привести к нему чужестранца, который придёт с тобой на нашу встречу! Поэтому-то я и послал за тобой…»

– Что?! – от неожиданности агил произнес эти слова вслух, и ему понадобилось время, чтобы снова войти в транс.

«Да! Он именно так и сказал. Мне сильно не хотелось впутывать тебя в это дело: мы с Бильямом справились бы сами, а ты – в случае неудачи, – позаботился бы о наших женщинах. Но отец настаивал на этом…»

«Хорошо… Когда?»

«Завтра…»

…Едва молодые люди покинули кабак, ночная бабочка, сонно кружившая под потолком, оживилась и выпорхнула вон. Очутившись на свежем воздухе, она оборотилась совой и полетела над ночными крышами. Её чёрный силуэт пересек желтый круг луны и слился с темнотой…

***

Полная луна скользила в просветах тяжёлых туч, одетая ими, словно в драгоценные меха. Внизу, лежал спящий город – притихший, настороженный, мучимый сновиденьями… Ах, как неспокойно в такую ночь! Как тревожно даже за толстыми стенами из зачарованного камня! Неуютно часовым на высоких башнях, – пристально всматриваются они во тьму, откуда, невидимые, глядят на них тысячи враждебных глаз: в полнолуние самое раздолье детям Ночи!

Пустые улицы освещает ровный свет фонарей, но мало кто отважится пуститься в путешествие по их руслу, столь оживлённому днём. А если нужда и заставит, то такой бедолага нипочем не переступит порога в одиночку, не вооружившись пучком факелов и каким-нибудь оберегом.

И только четверым, собравшимся в небольшом доме у моря, нравилась эта ночь: она была их союзницей.

Незадолго до полуночи, Нордид вытащил из тайника завернутый в ткань плоский предмет, размером с человека. Сняв покровы, он предъявил сообщникам портрет.

– Кто это? – спросил Юстэс, разглядывая изображение.

– Мой отец.

Юстэс подошел поближе: необычайно высокий лоб, глубоко посаженые глаза… Ему показалось, будто изображенный на портрете человек пристально наблюдает за ним.

– У него нет ничего, чтобы исполнить магический обряд, – пояснял между тем Нордид, – потому мы должны помочь ему.

Следуя его указаниям, сообщники расставили на полу комнаты, где они собрались, зажжённые свечи. Язычки свечей образовали дорожку, в одном конце которой поместили стоймя портрет, а в другом – небольшое зеркало в металлической оправе: отражение трепещущих огоньков в его глубине уходило в бесконечность. Нордид придирчиво осмотрел их работу и поправил зеркало, так, чтобы портрет гляделся прямо в него.

– Кто нарисовал твоего отца? – почему-то шепотом спросил певец.

– Не знаю, – тихо отозвался Нордид. – Я ничего не знал об этом, пока отец не сказал мне об этом во время нашего разговора через зеркало. Представляю, какую мину скорчил бы Абигайл, узнай он о портрете! Он один из всего совета не был возмущён арестом отца.

– А что такого в этой картинке?.. – осторожно поинтересовался Юстэс.

– Так ведь как же, – терпеливо, точно неразумному ребенку, пояснил Нордид, – имея под рукой чье-то изображение можно с помощью колдовства подчинить его своей воле! Потому-то наши обычаи строжайше запрещают рисовать людей. Да и нелюдей тоже изображать не след.

– Удивляюсь, как Дарквиш мог позволить такое?.. – заметил агил. – Он сильно рисковал, доверяясь тому, кто это сделал.

– Зато теперь это нам пригодится,– подытожил Нордид.

– Двенадцатая стража бьет! Пора! – услышав бой ночных часов, воскликнул молчавший доселе четвертый их товарищ. То был слуга Дарквиша – Бильям.

Срывающимся голосом Нордид стал читать нараспев заклинания: сначала громко, потом всё тише и всё быстрее, так, что слова слились в неразборчивое бормотание. Пределы комнаты раздвинулись и исчезли, появилось эхо, с губ заклинателя стали срываться синеватые всполохи в такт шипящим звукам. Огоньки свечей вытянулись и заострились, точно их беспокоил сильный поток воздуха… Изображение на портрете покрылось мелкой рябью, поверхность зеркала искривилась, будто стекло стало жидким, темнота вокруг него сгустилась – и из неё вылепилась постепенно человеческая фигура.

– Отец!.. – порывисто шагнул ей навстречу Нордид. Тёмный силуэт качнулся вперед – и юноша вдруг остановился, как вкопанный. – Кто ты? Кто?! – услышали остальные его сдавленный крик.

В руках Нордида блеснула шпага. Он сделал резкий выпад, но шпага выпала из его рук, и с шипеньем растаяла.

– Тезариус… – насмешливо прозвучал в темноте спокойный голос. – И это – мое настоящее имя. Я никогда не боялся называть его.

– Проклятый чернодел! – выкрикнул Нордид. – Где мой отец?! Что ты сделал с ним?..

– Боюсь, он мёртв. Но не я послужил тому причиной.

– Врёшь!..

–Тогда спроси в тот день, когда люди разговаривают с духами почивших, – в День Поминовения – спроси у своего умершего дяди: где его брат – среди живых или среди ушедших?

Пока они спорили, агил схватил стоявшую неподалеку каменную вазу и швырнул её в зеркало. Ваза наполовину погрузилась в серебристую поверхность, потом раздался звон осколков, и только спустя несколько мгновений стекло и в самом деле разбилось, рассыпавшись на сотни мельчайших брызг.

– Теперь, колдун, тебе не уйти отсюда! – торжествующе выкрикнул певец.

– Меня это мало беспокоит, – весьма любезно ответил Тезариус. – Но снаружи этого дома я вижу стражу, её привёл сюда один маленький рыжий хитрец – и пришли они вовсе не за мной… Как вы объясните им всё это?.. – он обвёл рукой комнату, усыпанную осколками стекла, в центре которой красовался портрет: в середине холста зияла теперь огромная дыра с обожжёнными краями.

Не успел он договорить, как раздался сильный треск – то ломали входные двери.

– Гасите свечи! Быстро!.. – велел агил.

Бильям и Юстэс бросились выполнять приказ. Сам же он кинулся к остаткам портрета и, проворно завернув их в тряпье, заметался по комнате, ища, куда бы его припрятать.

– Оставьте всё, как есть, – устало проговорил Нордид, не двигаясь с места

В глубине дома уже раздавались чужие шаги…

Нордид щёлкнул пальцами. В стене открылся потайной проход.

– Уходите!..

Агил и Юстэс рванулись в образовавшийся проём.

В распахнувшиеся двери влетела первая Тень. В её руке полыхнул огненный хлыст – и Нордид упал, пораженный ударом.

Юстэс успел ещё увидеть, как Бильям бросился на помощь упавшему, и вход в потайной лаз сомкнулся…

Оказавшись в кромешной тьме, они бросились назад, но наткнулись на глухую стену.

Разбив руки в кровь о неподатливую каменную кладку, друзья поняли, что обратной дороги нет.

– Мы им уже не поможем! – с отчаяньем проговорил агил.

Когда в доме Нордида всё утихло, из какого-то укромного угла осторожно вылезло маленькое пузатое создание.

– Вот и славно… – пробормотало оно, оглядев разгромленное в неравной борьбе жилище советника. – Вот и чудно! Да, моя красавица?.. – и нежно погладило пухлыми пальцами ночную бабочку, примостившуюся на рыжей бороде.

***

– Собаку надобно кормить два раза в день, и особенно хорошо – вечером, чтобы она не вскакивала с воплями среди ночи! – поучал дядя Винки, сидя в Кухне над пивной кружкой и тарелочкой вареных раков.

– Что-то вы не то говорите, – рассудительно заметила тетка Люсильда. – Собака ночью должна караулить, а не дрыхнуть.

Хендря косил блестящим глазом то на одного, то на другого спорщика, и продолжал уплетать из рук Мэрион куски сладкой булки. После булки в ход пошла связка сосисок, вслед за ними в утробе пса исчезла шоколадка, а когда такса принялась за банан, дядя Винки не выдержал…

– Жадина вы, дядюшка!.. – надула губы девочка.