Хроники Шеридана

– В чём дело? – противным тоном осведомилась младшенькая. – Что теперь не так? Кстати, познакомьтесь с моей сестрой!

– Мы знакомы, – усмехнулся водитель.

Мэрион повернулась к нему: прямо на неё смотрел Макс Линд.

«Странно! – промелькнуло у неё в голове. – Я же не слепая! И не сумасшедшая!..» Девочка готова была побожиться, что человек, сидящий за рулем, ещё минуту назад абсолютно не походил на журналиста! Но выскакивать из машины было поздно. Да и что тут такого? Он ведь не знает, зачем они здесь. Поэтому Рио мгновенно нацепила на физиономию самую любезную улыбочку:

– Ой, это вы!.. Здра-а-асьте! Не узнала сразу… Нам прямо везёт сегодня! – в последнюю фразу она вложила скрытый смысл, но он, похоже, принял её слова за чистую монету.

Всю оставшуюся дорогу Рио трещала без умолку, а Зануда отделывалась односложными ответами: да-да, нет-нет…

Они успели как раз к началу очередной экскурсии.

Вылезая из машины, Мэрион быстро оглядела прилегающую к входу территорию. Что-то их постояльцев нигде не видать…

– У вас здесь какие-то дела или тоже на экскурсию? – как бы мимоходом поинтересовалась она у Бороды. – Отлично! Тогда, может, понесёте мой рюкзачок?.. – коварно предложила она, получив утвердительный ответ.

Разумеется, воспитанный человек не мог отказать такому очаровательному ребенку. Хе-хе!.. Десятка два туристов, в том числе Мэрион, Зануда с Ритой в кармане, и Линд, согнувшийся под тяжестью «рюкзачка», проследовали вслед за очкастым парнем в белой рубашке и тёмных брюках.

– Прошу сюда!.. – торжественно объявил очкарик, поправляя узел галстука.

***

…Старик всю ночь просидел у костра, закрыв глаза, раскачиваясь и что-то тихо бормоча про себя, точно разговаривая с кем-то.

– Колдует, что ли? – насторожился Ла Мана. Встав со своего места, он подошел к проводнику и толкнул его в бок ногой. Старик продолжал раскачиваться.

– Не трожь! – велел Юстэс.

Едва из-за горизонта показалась узкая полоска, как Старик вышел из транса.

– Мне указали путь, – ответил он кратко на все расспросы своих спутников.

– Кто? И куда? – насторожился капитан.

Глаза Старика стали прозрачными – и в их глубине отразился надвигающийся смерч – огромный, закрывший собою полнеба. Юстэс в страхе оглянулся назад, но горизонт был чист.

– Тёмная башня… – прошептал Старик. – И её дух. Время повернётся вспять…

Прямо перед ним вдруг возник в воздухе светящийся овал. Он схватил своих спутников за руки и неведомая сила затянула их в образовавшееся пятно…

Там, где острым жёлтым языком берег врезался в море, там перламутровой жемчужиной раскинулся у самого края синей воды чудный город: ажурное переплетение воздушных мостов, высокие тонкие башни бело-розового камня – и россыпь плоских домов у их подножий.

– Экое диво дивное! – не сдержал восхищения Гилленхарт, жадно всматриваясь вдаль.

Он и его товарищи стояли теперь на склоне высокого холма. Между ними и чудесным городом лежала небольшая приморская равнина, густо поросшая синевато-серебристой травой.

– Это город Людей… – чуть помедлив, пояснил Старик. – Он зовётся Акра.

– Как… как ты его назвал?! – вздрогнув, переспросил Гилленхарт. Прошлое неожиданно догнало его в этом чужом мире, и он почувствовал, что оно так же реально, как и теперешнее настоящее.

– Акра… – повторил Старик. – Это значит «убежище».

Гилленхарт почувствовал, как его сердце замерло на долгое-долгое мгновенье, а потом тяжко и глухо бухнуло о кости грудины, и ещё раз стукнуло, и зачастило вдруг мелко и трепетно, словно хотелось ему вырваться из тесной клетки своей наружу и взорваться пламенем. Он так ясно увидел эту картину: алые капли, синяя даль, серебристая трава, что поспешно прижал руки к груди, точно сердце и впрямь могло выскочить.

И тут его пальцы наткнулись на что-то мягкое… На тонком шнурке, обвивавшем шею, обнаружили они маленький кожаный мешочек. Поклясться бы мог всеми святыми, что ещё минуту назад ничего там не было! Но пальцам была знакома шероховатая поверхность загадочного свёртка. Отстав от остальных, он торопливо сорвал мешочек, и ногтями распорол тонкую кожу: на ладонь выпал жёлтый свиток пергамента.

Письмо монаха?!.

Он осторожно развернул ветхий лист. Пергамент был пуст. «Я – сплю… Но как же мне проснуться?!.»

Чертыхнувшись, Юстэс скомкал листок и растёр меж ладоней. Свиток обратился в пыль, ветер подхватил её и унёс прочь.

Ла Мана и Старик тем временем были уже у подножья холма. Юстэс бегом догнал их. Они о чём-то говорили, но он его мысли занимало лишь одно: неужели между маленькой крепостью на берегу Средиземноморья и этим чудом, что раскинулось у неведомого моря, есть какая-то связь?.. А может, и впрямь Фурье посылал его именно сюда? Нет, не может быть!..

Старик вдруг что-то закричал ему, но Юстэс не понял. Внезапно наступила полная тишина… Зацепившись нечаянно за корень, торчавший из земли, он полетел кубарем по склону и, падая, увидел, что Старик вцепился руками в одежды Ла Маны и валит его в траву, а сзади их накрывает огромная тень…

Эта тень стремительно стлалась по земле: высоко же в воздухе над холмами неслись колесницы, запряжённые крылатыми тварями, а вслед им – конные воины, огромные, наглухо закованные в блестящие латы. Небесная кавалькада стремительно промчалась мимо – в сторону города, и уже напоследок один из всадников обернулся и, размахнувшись, швырнул в их сторону светящийся шар.

Шар рассыпался на тысячи ослепительных искр, и всё стало белым…

Когда же зрение вернулось к ним – вокруг снова царило безмятежное летнее утро: трава, стрекот кузнечиков, и синее-синее небо.

– Королевская стража… – сказал Старик, кряхтя и поднимаясь на ноги.

– Какого чёрта! Я чуть не ослеп! – возмутился Ла Мана. Глаза его были красны и слезились. У остальных дела обстояли не лучше.

– На всякий случай… – невозмутимо объяснил проводник. – Мало ли, кто тут шляется! Дурной глаз – страшная сила! Вот они и обезопасили себя.

– Ты побледнел, Старик! – тревожно сказал вдруг пират, вглядываясь в его лицо.

– Что-то нехорошо мне! – признался тот. – Ну, да сейчас отдышусь, и всё… Жжёт только тут, под лопаткой!

На его серой от долгих скитаний рубахе проступило синеватое пятно. Юстэс протянул руку и наткнулся на что-то невидимое, торчащее у Старика из спины.

– Да тут вроде как стрела!

Ла Мана тоже потянулся к пятну, расплывшемуся по спине Старика. Тот повернулся боком к солнцу, и они различили почти прозрачное древко с пушистым оперением.

– Меткий выстрел! – с одобрением сказал Ла Мана. – Да ещё с такого расстояния!

– Тени не промахиваются, – тихо сказал Старик. И Гилленхарту совсем не понравилось, как он это сказал.

Развели костёр, уложили раненого лицом на плащ, расстеленный на земле, и Ла Мана попытался вытащить невидимую стрелу. Это ему удалось; потом они перевязали рану, но пока Гилленхарт возился со Стариком, укладывая его удобней, капитан успел шепнуть, что тот, кажется, уже не жилец.

– Стрела пробила его насквозь…

Юстэс и сам это видел.

К полудню Старику стало совсем плохо, он впал в забытье. Они провели у костра целый день. Потом пришла ночь – безлунная, с редкими злыми угольками звёзд. Пугливо потрескивало пламя, напрасно пытаясь разогнать давящую черноту, окружившую их со всех сторон. Тревожно покрикивала ночная птица. Глухо шумел далекий морской прибой. Стоны раненого становились то громче, то слабее, казалось порой, будто он спорит с кем-то или о чём-то упрашивает.

– И кровь у него синяя!.. – неожиданно злобно проговорил Ла Мана. Легко вскочив на ноги, он обошёл вокруг костра и нагнулся над мечущимся в бреду. – Добью я его! Хоть раз в жизни сделаю доброе… – и в неверном свете костра блеснул нож.

– Не смей!

Но лезвие замерло на полпути: обманчивую тишину безлуния пронзил долгий утробный вой, донесшийся откуда-то из глубин побережья.

– Матерь Божья! – прошептал юноша, крестясь.

– Когда выберемся из этой переделки, буду пить неделю! – торжественно пообещал капитан, опуская нож. – Нет, две недели… Месяц!

И от этих слов Гилленхарт вдруг ощутил такую тоску, такое жгучее желание вернуться домой, какого не изведывал до сих пор. «Я – сплю… Но как же мне проснуться?!.»

К рассвету Юстэса все-таки сморил сон, – молодость и усталость взяли своё. Проснувшись резко, словно от толчка, он обнаружил, что Ла Мана тоже спит, укутавшись с головой в плащ. Старика рядом не было. Юноша вскочил, огляделся… Хотел уж растолкать капитана, но потом увидел: Старик был у сухого дерева, торчавшего чуть поодаль. Стараясь не шуметь, Гилленхарт подошел ближе: старец стоял, прислонившись щекой к иссохшему стволу, глаза его были закрыты, узловатые пальцы нежно гладили шершавую кору, губы что-то беззвучно шептали.

– Ты чего это? Эй!..

– Мне позволили уйти… – отозвался Старик, не открывая глаз. Голос его оказался необычайно чистым и глубоким, словно принадлежал теперь какому-то иному существу. – Я довёл вас… Теперь – всё.

И Юстэс увидел, как сгорбленная высокая фигура бледнеет и тает, становясь всё прозрачнее и прозрачнее.

– Эй!.. – но Старик исчез.

Гилленхарт подбежал к засохшему дереву: по трещинкам ствола разбегались крохотные серебристые паучки. Осторожно погладил кончиками пальцев мёртвую кору, и откуда-то донёсся тихий шелест:

– Меня звали Ортил – последний из рода…

Когда спустя час они собрались в дорогу, затоптав остатние искры костра, он нечаянно оглянулся: крона недавно ещё безжизненного дерева пышно покрылась молодыми блестящими листочками…

***

– Эта стена никогда не кончится!.. – выдохнул Ла Мана и осел на песок. – Никогда!

Над морем горел закат. У горизонта, где медленно тонул огромный красный шар, воды кипели золотом, но тут, возле неприступных стен, море было тёмным и тихим, с его поверхности поднималась прохлада, а в глубине медленно шевелились, тревожимые легкой зыбью, кущи бурых и синих водорослей.

– Должен быть где-то вход! – сам себе возразил капитан, глядя, как Юстэс удаляется от него. На мокром песке оставались глубокие следы.

Несколько мгновений он тупо смотрел, как волны робко слизывают отпечатки человеческих ног. Потом вдруг вскочил и заорал:

– Подожди же ты! Слышишь? Ах, ты, сволочь!..– размахнувшись, он, что было сил, ударил кулаком по каменной стене.

Раздался тяжёлый гул. Все замерло – и волны, и горластые чайки. В стене внезапно образовался разлом, и оттуда шагнули наружу огромные, много выше человеческого роста, серые расплывчатые фигуры, числом более дюжины. Они были словно сотканы из дыма. Юстэс почувствовал, как его охватывают липкие невидимые путы – и закат померк…

…И была долгая, бесконечная тьма. Исчезли мысли, чувства… Потом он очутился в длинном-длинном тоннеле. Где-то впереди брезжил слабый свет… Он пошёл туда и попал в большой светлый зал: выложенные белым камнем стены, блестящий скользкий пол. Белоснежные колонны, уходя ввысь, поддерживали полупрозрачный купол, сквозь который просвечивало солнце – огромный пульсирующий шар. Он невольно приостановился, но сзади возникла серая тень, подобная тем, что пленили его у стен города, и он почувствовал сильный укол в спину: тень подтолкнула его острием копья вперёд, где в то же мгновение вспыхнули языки пламени. Человек отшатнулся назад от нестерпимого жара, но тень снова угрожающе подняла копье, и ему пришлось шагнуть прямо в это пекло. В огне образовалась узкая дорожка, и он побежал по ней. Огонь торопливо лизал края его одежд. Затрещали волосы на голове, раскалённый воздух жёг лёгкие… Ещё немного и он задохнулся бы, но огонь вдруг исчез.

Прямо перед собой увидел он небольшой, по виду золотой, диск. Он висел в воздухе, ничем не поддерживаемый. Его поверхность завибрировала, послышался чистый, мелодичный звон, точно кто-то ударил по нему, и перед измученным огненной стихией человеком возникли трое, одетые в светлое.

– Кто ты? – спросили они.

– Барон Юстэс фон Гилленхарт! – с вызовом отвечал юноша, удивляясь про себя, как тихо и жалко звучит его голос в этом огромном пустом зале. – Сын достопочтенного Рихарда фон Гилленхарта из Майенны.

– Твое имя ничего не говорит, чужеземец, – терпеливо, точно неразумному ребёнку, возразил один из этих троих. – Мы хотели бы знать: кто ты по духу своему? – и с этими словами, говоривший взял его за руку и провел по его ладони длинным и тонким ножом.

Юстэс не почувствовал боли. На коже алыми капельками выступила кровь… Человек перевернул его ладонь над стеклянной чашей, услужливо подставленной одним из тех, что появились вместе с ним. На дне чаши пенилась голубоватая жидкость. Едва смешавшись с ней, капля крови потемнела и съёжилась, превратившись в крохотный бурый шарик. Трое переглянулись между собой.

– Ты и вправду человек! – сказал один из них. В его голосе Юстэсу почудилось удивление. – Можешь остаться в нашем городе.

– А где мой товарищ? – спохватился он, видя, как царапина на ладони стремительно заживает. Но ответа не получил: и люди в светлом, и белые колонны, – всё исчезло, – и он обнаружил, что стоит на широкой незнакомой улице. Мимо спешили по своим делам прохожие, не обращая никакого внимания на одинокую замершую фигуру.

– Пресвятая Дева!.. – пробормотал юноша, перекрестившись.

– Па-а-сторони-ись!..– крикнули сзади, и едва он успел отпрыгнуть в сторону, как рядом пронёсся человек, стоявший на длинном овальном диске.

Прижавшись к стене дома, Юстэс довольно долго наблюдал жизнь чужого города, ощущая скорее ужас, нежели удивление.

В конце концов, он решил, что его жизни всё-таки ничего пока не угрожает, и осторожно двинулся дальше, продолжая держаться рукой за стену. Но стоило ему свернуть за угол, как на него обрушилось новое испытание: несколько человек тащило, опутав веревками, ужасное чудовище. Покрытое чёрной чешуей, похожее на гигантскую ящерицу, оно рычало и отчаянно сопротивлялось; его длинный хвост метался поперек улицы от стены к стене, заставляя разбегаться случайных зрителей в разные стороны. Столпившиеся зеваки наперебой осыпали погонщиков чудовища насмешками, но тут хвост животного упругой плетью взмыл вверх и на головы людей рухнул целый пролет воздушного моста. Послышались крики, стоны… Юстэс снова перекрестился, и не дожидаясь развязки, поспешно свернул в первый же проулок.

Он долго и бессмысленно плутал по улицам, оглушённый и смятый бурным течением местной жизни – местами такой же, как и в его краях, но в большинстве своём – невиданной и непонятной: странные люди, невиданные гады, страшные существа, занимательные предметы, непривычные запахи… И ни одного креста над крышами или хотя бы полумесяца, хотя пару раз ему попадались здания, в которых он угадывал храмовые сооружения. «Куда же я попал?..» – до этого дня, не смотря на всё, что ему довелось повидать во время странствий, вопреки всему происходящему, он ещё питал безумную надежду, что это – просто дальние, неведомые христианскому миру земли, хоть и пылало у него над головой Зелёное солнце. Теперь же эта надежда растаяла окончательно. Но его уму, не отягощённому «лишними» знаниями, чужды были понятия об иных мирах, он знал только ад и рай. И этот мир из-за своей причудливости и постоянной опасности всё больше казался ему адом. Или – сном…

«Я – сплю… Но как же мне проснуться?!.»

Улица вывела его на площадь… Там было устроено что-то вроде рынка – шум, толчея, непривычные резкие запахи, многоголосая речь. Людская река, дробясь на маленькие ручейки, растекалась между рядами прилавков, заваленных плодами, фруктами, рыбой, сочащимися кусками животной плоти; тут же торговали посудой, тканями, украшениями.

Раскрыв рот, бродил он среди этого буйного великолепия даров чужой земли, пока не закружилась голова. Сначала он не понял, почему поплыла вдруг из-под ног выложенная цветным камнем дорожка, а потом, когда всё встало на свои места, резкая боль в пустом желудке подсказала ему: он – голоден.

– Послушай, приятель, я чужой в этом городе, и за душой у меня ни гроша, – обратился он наугад к одному из торговцев, чьё лицо показалось ему более добродушным. – Словом, сколько дашь за мой плащ? – он приподнял полу белого одеяния, которое подарили ему жители горной деревни.

Торговец окинул его быстрым внимательным взглядом.

– Плащ из кожи валлора… В горах – это нужная вещь, но мне он ни к чему. А вот кинжал у тебя знатный! Дай-ка, погляжу…

– Нет, – отрезал Юстэс. – Этот кинжал мне жизнь спас. Продать его – это всё равно что продать друга! Лучше вот возьми плащ… А нет, так поищу другого покупателя.

– Как хочешь, – зевнул продавец, но в его голосе промелькнула нотка плохо скрытого сожаления. – Передумаешь – возвращайся. Я дам хорошую цену!

Раздосадованный, Юстэс отправился дальше. Получив ещё несколько отказов, он совсем выдохся, и присел на ступеньках какого-то заведения. Из его раскрытых дверей нестерпимо пахло съестным: «Харчевня…» Жадно втягивая ноздрями соблазнительные ароматы, он шарил глазами по толпе, пытаясь угадать того, кто согласился бы купить плащ, и тут случайно его интерес привлек один малый. Это был человек невысокого роста, – он сошёл бы за ребенка, если бы не рыжая борода, забавно курчавившаяся на почти детском личике, да огромный живот, выпиравший из-под куцего кафтана. Гилленхарт решил, что перед ним обыкновенный карлик, каких он видел не раз на базарных площадях во время представлений бродячих актеров у себя на родине. На прилавке у малорослика были разложены красивые поделки из горного камня; только людей, подходивших к нему, и рассматривавших изящные безделушки, интересовало совсем другое: о чём-то быстро перешепнувшись с хозяином, они торопливо совали ему в руку монеты и, получив взамен маленький, туго завязанный мешочек, быстро уходили, озираясь по сторонам. «Эге! – подумал юноша, – что-то здесь нечисто!..»

Но тут бородатый малыш заметил, что за ним наблюдают. Нескольких секунд ему хватило, чтобы понять состояние дел соглядатая, и, перехватив его взгляд, он неожиданно подмигнул:

– Что, человечец, не хочешь ли заработать? Ты издалека?

– Да, – не очень охотно вступил в разговор Юстэс. – Поиздержался в дороге.

– Вижу-вижу!..– сочувственно закивал головой продавец. – Ну, так я бы тебе помог, ежели ты на меня поработаешь.

– Что за работа? – помедлив для приличия, спросил Гилленхарт. Запахи, доносившиеся из харчевни, сводили его с ума.

Рыжебородый окинул юношу с головы до ног оценивающим взглядом:

– Да нечего делать! Перекусим, как следует, а потом проводишь меня до одного места, куда я укажу. Мне, понимаешь, нужна охрана, а ты – парень крепкий. И глаза у тебя – честные! – добавил он проникновенно. С ходу учуял, чем взять.

Последние слова немало польстили самолюбию Гилленхарта, рассеяв сомнения относительно выгодности предложения.

– Я согласен, – сказал Юстэс.

Глазки низкорослого заблестели.

– Тогда пошли! Путь неблизкий, надо ещё и поесть, и передохнуть, я-то с утра на ногах!

Быстренько собрав свои вещички, и не переставая тараторить, он дружески поманил Гилленхарта за собой:

– Идём, дружище!

– Зачем далеко ходить? – удивился Юстэс. – Тут бы и поели!

Но низкорослый замахал руками:

– Не больно-то я уважаю местную кухню! Из чего только готовит их повар своё жаркое?

Протолкавшись через базарные ряды, – казалось, им не будет конца , – они добрались до невысокого приземистого строения. Из открытых окон доносилось звяканье посуды, нестройные голоса, смех, а запахи, витавшие в воздухе, показались вконец оголодавшему рыцарю более сладкими, нежели все ароматы райских кущ!

– Вот и добрались! Вот и славно!.. – бормотал маленький купец. – Вот тут-то мы и отдохнём… Идём же, дружище, идём!

Но Юстэс встал как вкопанный.

Недалеко от входа на большом камне сидел юноша, примерно одного с ним возраста. В руках у него был небольшой инструмент – что-то вроде бубна. Отбивая ритм, он пел…

О, как он пел!..

Голос певца то взлетал ввысь, то падал до низкой хрипящей ноты. Дрожащие горловые переливы, нарастая до звучания нечеловеческой силы, заставляли ощутить сладкую тоску – напев совсем не вязался с солнечным светом дня. Но печаль та была светла, как летний дождь: прошелестят капли – и будет радуга.

– О чём он поет? – тихо спросил Юстэс у одного из тех, кто так же замер подле певца, очарованный колдовством его голоса.

– О том, что никогда уже не повторится, и лучше чего никогда ничего не будет… – отвечал тот, не оборачиваясь, и глядя куда-то вдаль, словно там, подчиняясь магическому пульсу мелодии, роились какие-то видения.

Внезапно витиеватый рисунок песни нарушил противный короткий вой: поодаль стояла кучка волчьеголовых, – они тоже заслушались, и один из них, задрав острую морду к небу, вдруг заголосил, желая то ли поддержать певца, то ли посмеяться над ним. Его приятели – толпа из шести-семи широкоплечих громил, – тут же покатились со смеху, громко и визгливо.

– А ну-ка, давай еще, Ярым! – завопил кто-то из них. – Покажи ему, как надо!

Певец оборвал песню на полуслове и встал, устремив на насмешников ненавидящий взгляд. Ворон, сидевший у него на плече, слетел вниз и стал торопливо клевать мелкие монетки, щедро разбросанные слушателями по мостовой у камня. Вольфорраны продолжали изгаляться: теперь они выли уже хором, кто во что горазд, прерывая свое «пение» взрывами хохота и непристойными колкостями.

– Что ты примолк, соловушка? – крикнул один из них, видя, что певец убирает в дорожную суму свой инструмент. – Или мы тебе не ровня?

Певец отвернулся, пряча глаза, но настроение горластых молодцев резко переменилось: угрожающе скаля зубы, они дружно двинулись на него. Зеваки поспешно расступились, но не все: в городе многие недолюбливали вольфорранов, и кое-кто из людей сейчас был тоже не прочь почесать кулаки. Юстэс, помимо воли, оказался в самой гуще: завязавшаяся потасовка захватила и его. Он поймал сильный удар в ухо, от которого зазвенело в голове, и тут же его кулак ткнулся в чью-то волосатую скулу… Потом он увидел, как один из волчьеголовых вырвал из рук певца его котомку, и бросив наземь, занес над ней пудовый сапожище. Юстэс мгновенно подлетел к обидчику и уложил его ловким ударом.

– Дозорные!.. – истошный вопль быстро разрядил густую толпу.

Над головами дерущихся возникли серые тени. Народ бросился врассыпную: несколько человек забились в конвульсиях на земле, пытаясь вырваться из невидимых сетей. Юстэс почувствовал, что его схватили за руку: это был певец.

– Бегом за мной! – приказал он.

Нырнув в подворотню, они промчались по улице, и вновь куда-то свернув, смешались с праздной толпой.

– Всё! – сообщил ему спаситель. – Теперь они вряд ли будут преследовать нас. Хе-хе, достанется же волчьим шкурам!.. Ну и поделом – совсем житья от них не стало!.. А Королева им всё потакает: видишь ли, они состоят у неё на службе, охраняют границы! Да как они охраняют? Грабят деревни хуже Белоглазых!

– Мне надо вернуться назад! – перебил Юстэс. Его совсем не интересовали сейчас местные сплетни – ему хотелось есть, а для того нужно было отыскать рыжебородого купчишку. – У меня там приятель остался.

– Пойдём, провожу, – легко согласился певун. – Там, верно, уже всё успокоилось. Карра, иди ко мне! – крикнул он, и на его плечо, откуда ни возьмись, приземлился ворон. – Хороший, мой! Хороший! – похвалил его парень, гладя жёсткие крылья.

Вернувшись обратно, они обнаружили, что у дверей харчевни и вправду уже всё спокойно.

– Где же твой друг? – поинтересовался певец, когда они зашли внутрь.

– А, вон он! – обрадовался Гилленхарт, заметив карлика, сидящего над кружкой с пивом.

– Тьетль? – неодобрительно удивился певец.

Рыжебородый, заметив его, призывно замахал рукой. Но, увидев, что вместе с юношей к столу подошел и его спутник, насторожился:

– Э-э… рад снова видеть тебя! А что нужно достопочтенному агилу?

– Ты его знаешь? – удивился Юстэс.

– Агил – это имя моего народа, – пояснил певец. – Мое племя родственно людскому. И хотя у нас не принято называть друг другу имена, покуда нет на это веской причины, но имя вот этого тьетля мне известно! – и он ткнул пальцем в карлика.

Коротыш отчего-то занервничал.

– Тебя ведь зовут Рурус? – вкрадчиво спросил агил, опираясь руками о стол, и нависая над карликом, точно скала. Сидевшие рядом стали оборачиваться в их сторону.

– Не знаю никакого Руруса! – заёрзал тьетль.

– Вр-рёт! – угрюмо каркнул вдруг ворон. Юстэс вздрогнул.

– Не знаю я никого… – упрямо повторил карлик и достал из кармана большой носовой платок.

Не успели они и моргнуть, как карлик взмахнул тем платком, и вокруг поднялось облако едкой пыли. Пока они прочихались да глаза протёрли – тьетля и след простыл!

– Вот паршивец!.. – пробасил сидевший за соседним столом детина. – Утёк всё-таки! А кто это был и почему так поспешно скрылся?