У горизонта событий. Том I

Здесь, в отличие от Лоретто, по городу разрешалось ездить верхом. Они направлялись к воротам в Застенную часть. Отец говорил, что Застенье принадлежит равно всем Орденам. Именно тут полторы тысячи лет назад зародился Магический Союз и был подписан Главный договор. В этом районе находилась и Школа, и Дворец Единения, и Башня.

Анидаб-Дорему был большим богатым городом и этим походил на Лоретто, только роль каналов играли широкие мощеные улицы. Вдоль них шли пешеходные тротуары, крытые колоннады мастерских и торговых рядов, украшенные фресками и мозаикой. Здесь можно было встретить ювелиров, стеклодувов, аптекарей, переплетчиков и, конечно, продавцов запретных в Лиоренции магических артефактов. На их лавки так же, как и на книжные, отец косился с откровенным вожделением, и даже его подавленное настроение слегка развеялось.

Юста же книги интересовали несколько меньше, чем бордели и прочие злачные заведения. Юст считал, что ему настала пора ознакомиться с этой стороной жизни, вкусить, так сказать, ее хмельных и женских прелестей. В конце концов, ему уже пятнадцать, он достаточно взрослый. В Лоретто Юст даже раздумывал, не попросить ли Кенлара свести его с куртизанками, но так и не решился. Может, Кенлар сам по себе и не стал бы возражать, но родителям эта затея точно не понравилось бы, и Кенлару с Юстом наверняка досталось бы на орехи.

Сейчас отец тоже объезжал стороной сомнительные кварталы с сомнительными заведениями и сомнительными женщинами. Юст понял, что, если удастся выбраться из Школы, придется ему самому знакомиться с городскими достопримечательностями подобного толка.

Из торговых рядов они выбрались на большую площадь, тянувшуюся вдоль Стены, отделяющей магическую часть города. И так же вдоль стояли столбы, на которых раскачивались клетки с мертвыми гниющими телами, облепленными воронами.

– Лиорентийцы до такого пока не додумались. – Юст почувствовал, как отец за его спиной весь передернулся.

– Кто они? – прошептал Юст одними губами.

– Эти, судя по всему, разбойники. – Отец, скорее, уловил мысли Юста, чем произнесенные едва слышно слова. – А еще так казнят тех, кто совершил преступление против магов. Осужденных не оставляют медленно умирать в этих клетках от ран или истощения, а сразу убивают – магическим способом. Как утверждают – быстрым и безболезненным. Просто маги считают… полезным, в назидание прочему населению выставлять тела на всеобщее обозрение.

Отец отклонился чуть в сторону, и Юст, повернув голову, заметил, что лицо у него посерело и все перекошено.

Ветер разносил трупный смрад, как прежде цветочный аромат. Тот же самый ветер. Юст боялся дышать глубоко, и все равно – зловоние переполняло его легкие. Его мутило, внутренности скручивали болезненные спазмы. Очертания домов, лавок, фигуры прохожих расплывались перед глазами. Юст зажмурился, стараясь унять головокружение и тошноту, оперся спиной на отца. Тот сжал его еще крепче и тихо сказал:

– Поехали отсюда побыстрее – к Восточным воротам.

Запах ослабел. Юст осмелился вдохнуть глубже и открыть глаза. Он увидел ворота с навесом и красными колоннами и белые стены – стесненные с двух сторон холмами, они ярусами поднимались вверх. Башня с пронзающим облака зеленым копьем казалась отсюда невероятно близкой.

Отец натянул повод, останавливая лошадь, и спешился. Юст спрыгнул следом. Он чувствовал сильные потоки Излучения. Самый мощный исходил от ворот, прикрытых сверкающим зеркальным щитом. Источником других были восемь колоколов – они висели на стоявшей рядом звоннице. Восемь – по числу магических Орденов.

Отец нервно перебирал поводья. Бледный, хмурый, с плотно сжатыми губами. Затем левой рукой он указал на третий по счету колокол с изображением белого глаза:

– Ты должен ударить в него, Юст!

Отец рассказал, что позвонить в колокол может только тот, в ком есть магические способности. И что насчет Юста он «договорился, предварительно написав кому надо».

Юст трусил. Он едва подавил позорное желание броситься наутек, сморгнул навернувшиеся на глаза слезы и сделал несколько шагов на негнущихся ногах.

Он должен вести себя спокойно и уверенно, хотя бы ради отца. А вместо этого вот-вот разрыдается от жалости к себе. «Плакса и неженка!» – обозвал себя Юст. Однако в глубине души он не относил эти характеристики к таким уж недостаткам.

У звонницы Излучение ощущалось еще острее. От него потрескивал воздух и сдавливало голову. Юст ухватился за подвешенную к языку веревку – в ладонь будто вошел молниевый разряд, рассыпался снопом искр. Руку охватило голубоватое свечение. Колокол разразился гулким, оглушительно громким звоном. Юст разжал горящие огнем пальцы, выпусти веревку и заткнул уши, дожидаясь, пока звон стихнет.

Он снова зажмурился, а когда осторожно приоткрыл глаза, увидел у ворот высокую фигуру в длинном белом балахоне с золотистой вышивкой и с белыми глазами.

– Что стоишь? Заходи, раз пришел!

Говоривший повелительно махнул рукой. Юсту он сразу не понравился. Голос у него был неприятный – надменный и скрежещущий, да и лицо не отличалось излишним дружелюбием.

– Ступай, Юст! Ступай! – выдохнул отец. – Мне туда нельзя.

Юст шагнул к воротам, оглянулся. Отец кивнул ему.

– Я хочу, чтобы ты остался в школе и прошел Первое посвящение.

А сам Юст хотел плакать. Но он же почти взрослый! Юст сцепил челюсти и сдерживался изо всех сил, твердо решив, что будет упиваться жалостью к себе в более подходящей обстановке, хотя бы без свидетелей.

Отец остался на месте, держа под уздцы двух лошадей. Он очень переживал, но старался это скрыть. Без особого успеха – отец не умел быть сдержанным.

– Все будет хорошо! – Отец дергано кивнул. – Мы будем ждать тебя – если ты захочешь вернуться.

Захочет! Юст не мог и помыслить иного. Он собрался с духом и, наконец, вошел внутрь. Ворота за ним со стуком захлопнулись, будто челюсти какого-нибудь гигантского чудовища. Отец рассказывал, что в Магических землях водятся такие.

Юст чувствовал себя проглоченной добычей. Он гадал, насколько эти ворота похожи на Врата Адской Бездны, но не смог в итоге решить, потому что помнил Писание не слишком хорошо. Он вообще мало что оттуда читал.

Думал ли Юст, что особенный? Конечно! Он, в конце концов, отличался от других магов – и не только неземной красотой и добротой. Да, он был особенным, и осознание этого раздувало его и без того немалое самомнение, однако ему не приходило в голову примерять на себя мифическую избранность. А Созерцательница ведь намекала на это, упоминала Непроклятого… И Гелект на Юста как-то в последнее время странно поглядывал…. Гелект-то ладно, он не чужд религиозной рьяности, а вот Сю-Джин казалась исключительно здравомыслящей. Значило ли это, что за пророчествами о Непроклятом, который может спасти магов от Адской Бездны, что-то все же стоит? И Юсуфар – Юсуфар тоже ведь имел на Юста какие-то свои виды, таскался за ним, снабжал информацией. Не то чтобы адекватность Юсуфара не вызывала у Юста сомнений – как раз-таки, напротив, не вызывала сомнений неадекватность. Но не в этом плане. И Юсуфар, как-никак – Великий магистр, и без мозгов и чутья он бы долго не протянул. Да и, в общем, не бывает ведь дыма без огня. Как бы тут понять, откуда ноги растут и ветер дует… Может, когда Юст приходил в Башню, с ним там приключилось что-то… необычное?

О том своем визите Юст помнил крайне мало. Посвящение ни у кого не оставляет ясных воспоминаний, лишь смутные ощущения соприкосновения с Адской Бездной, а также убежденность в том, что она существует и что после смерти маги становятся ее безропотными рабами.

«С вершины Башни я всматривался в саму Бездну, и мой взгляд навсегда изменился», – эту исполненную пафоса фразу Юст услышал от одного свежеиспеченного адепта. Впрочем, тот наверняка не сам ее сочинил.

Со страхом перед Адской Бездной живут все маги. Однако Юст, если подумать, не так уж и боялся. Почему? Потому ли, что любил душевный комфорт и принуждал себя не размышлять о неприятных вещах? Или же у него на то имелись другие, более реальные, хоть и неосознаваемые, причины?

Но уж не потому, что был бесстрашным героем, как Изготовитель Айгур. И этот ведь тоже смотрел на Юста так, будто что-то такое про него знал. Неспроста, очевидно.

Время, проведенное в магической школе, Юст не любил вспоминать. Не такое уж долгое время, конечно. И ничего особо страшного с ним там не сотворили. Да, им помыкали, как и другими учениками, отчасти даже гнобили, но случались в его жизни вещи и похуже.

Большинство занятий проводилось индивидуально, жили ученики в отдельных комнатах, а потому не так уж часто пересекались друг с другом. И каких-то общих торжественных церемоний в Школе не проводили, не считая дня Первого посвящения. Маги вообще не принадлежали к числу компанейских и приятных в общении людей. «Выраженные одиночки, индивидуалисты, насильно встроенные в жесткую иерархию, – как-то так отзывался отец. – Их годами учат тому, к чему они от природы не приспособлены – беспрекословному повиновению вышестоящим. Стоит ли удивляться, что в результате большая часть превращается в натуральных психов или карикатурных балаганных уродцев?»

Подчинение требовалось не только от учеников. После Первого посвящения новоиспеченные адепты поступали в распоряжение магистров-наставников. Да и потом молодые или низкоуровневые маги были на побегушках у старших и выполняли их прихоти.

В общем, о Магическом Союзе Юст был еще худшего мнения, чем о Лиоренции.

Однако к самому Анидаб-Дорему, великолепному и привораживающему, он относился совершенно иначе. Город отчасти примирял его с остальным магическим миром. Юст чувствовал в его атмосфере что-то до боли знакомое, Гуляя по его улицам, он замечал тени исчезнувшего мира, ловил в шепоте ветра отголоски давно минувшего времени. Казалось, прошлое еще живо и обитает где-то по соседству. Отец назвал бы это ностальгией. Но разве может быть ностальгия по тому, чего никогда раньше не видел?

Юст всегда помнил про клетки за стенами Внутреннего города, в которых гнили тела казненных, но архитектура, бульвары и парки приводили его в восторженный трепет. Достопримечательности Анидаб-Дорему можно было перечислять бесконечно. Большая библиотека, Новый театр, Арка Духов, Дворец Единения, окружавшие его Радужные сады – со смотровыми площадками, водопадами, скалами, гротами, огненными деревьями, террасами с прекрасными цветниками, оранжереями…

Конечно, Юст наслаждался не только пейзажами и великолепными зданиями, но и увеселениями, доступными в лучших заведениях для магов: женщинами, азартными играми, вином.

Позже, наскоро знакомясь с обычаями Ордена Видящих в Ангуште, Юст развлекался сходным образом, обогатив список изведанных удовольствий курительными и нюхательными наркотиками. Они, впрочем, оказались удовольствиями весьма сомнительными и вместо красочных таинственных видений подарили ему неудержимую рвоту, головную боль и острое физиологическое отвращение, так что с наркотиками Юст накрепко завязал.

Что касается Второго посвящения, то возможность заглянуть в Чашу Предсказаний в роскошном Дворце Великого магистра и обзавестись бельмами на глазах Юста совершенно не прельщала. Уродовать себя он не намеривался, как и становиться подручным какого-нибудь укуренного магистра Видящих. Но главное – он хотел домой, и одного Анидаб-Дорему было явно недостаточно, чтобы удержать его в Магических землях.

Юст и сейчас хотел домой несмотря на то, что там ждала его масса трудноразрешимых проблем.

Нынешний Юст, который был почти на полжизни старше и, надо надеяться, все же поумнее того юнца, что переступил порог Школы, насильно баламутил память, докапываясь до её дна и надеясь извлечь хоть какие-нибудь подробности. А вдруг?

Лиорентийцев и шуорцев маги люто ненавидели, себя считали высшей кастой, а к обычным людям, населявших земли Союза, относились, как к праху у своих ног. Ученики, разумеется, старались во всем соответствовать, а поскольку Юст не скрывал, что лиорентиец, особо тупые индивиды сразу же возжелали поставить его на место. Тупые – потому что Юст был намного сильнее их всех. А еще умнее, добрее и красивее, хотя это помогало ему куда меньше.

Он вырос в стране, где магические способности давились на корню, и выбирался за Барьер лишь несколько раз в жизни. И, тем не менее, он на лету схватывал то, для чего остальным приходилось напрягать силы и учиться месяцами. Как сказал отец – Юст будто с детства знал язык – язык магии, на котором его сотоварищи лишь учились разговаривать. В то время Юст не задавался вопросом, почему это так, и использовал свои умения, почти не задумываясь. Он чувствовал других, как себя, добивался резонанса, улавливал чужие поверхностные мысли и эмоции, так же легко, как свои, ломал и обходил ментальные блоки, пропускал сквозь себя столько Излучения, сколько хотел. Он мог подключиться не только к людям, но и к животным. И он чуял границы дозволенного, понимая, что нельзя безнаказанно гулять по чужим мозгам.

Конечно, магические способности, чувствительность к Излучению – штука врожденная, но школа на то и нужна, чтобы учить ими пользоваться. Юст полагал, что сумел бы управиться и самостоятельно – по крайней мере, в базовых вещах. Обучение еще больше утвердило его в собственной исключительности. Разумеется, на одном таланте далеко не уедешь – нужны упражнения. Он упражнялся – как мог и на ком мог. Часто объектами его тренировок становились обычные прохожие, ничего о том не подозревавшие. Юст был крайне осторожен и никому не вредил. Ему вообще нравилось считать себя хорошим, миролюбивым и неконфликтным, его мутило от насилия, он никогда бы не полез на рожон первым, однако постоять за себя и дать сдачи – к этому он был готов.

«Доброта без силы неотличима от трусости, Юст, – говорил Кенлар. – Потому у тебя нет иного выбора кроме как быть сильным!»

Среди той компании, с которой Юст волей-неволей общался, выделялся Лизефан Зиверсум – признанный заводила, постоянно окруженный кучкой лебезящих прихлебателей. Он был на два года старше, родом из Эт-Ройхеезе – Земель Видящих – и свято верил, что знает о Магическом Союзе все. Лизефан, действительно, кое-что знал, в том числе и о Башне. По крайней мере, больше остальных учеников. Он любил быть в центре внимания и стращать всяческими леденящими историями своих менее искушенных слушателей. У Лизефана хватало мозгов, чтобы сознавать превосходство Юста, но не хватало выдержки, чтобы не задираться. При любом удобном случае он старался Юста задеть, оскорбить или подставить.

Юст Лизефана не переваривал – вполне взаимно, но внимательно слушал его россказни, в надежде ухватить что-нибудь важное. Чтобы поскорей вернуться домой, ему требовалось пройти Посвящение. А чтобы поскорей пройти Посвящение, ему требовалось знания.

О Башне и без Лизефана ходило множество пугающих слухов – даже больше, чем об Адской Бездне. Наверное, потому что Башня была вполне материальна и находилась совсем рядом. Юст вместе с прочими любопытствующими не раз подходил к самому рву.

Поражающая и давящая своей мощью, она была сложена из огромных камней и скрепляющего их раствора, что считалось аллегорией скрепленной реальности. Раствор был такого же ярко-зеленого цвета, как и исходивший из вершины столб, и казалось, что Башня опутана светящейся сетью.

«Башней на краю мироздания в устье реки бесконечного времени» называли ее в древних книгах, что хранились в Большой библиотеке. Юст, конечно, не сам прочитал – просто слышал от отца.

– Треть тех, кто проходит в двери Башни, не возвращается, – как-то раз за обедом устрашающим шепотом начал вещать Лизефан и замолчал, дожидаясь от своих слушателей напрашивающегося:

– Что же с ними случилось?

– На верхнем ярусе есть незастекленные проемы, вроде как окна или арки – вы ведь видели? – Лизефан плотоядно облизнул губы и обвел мрачным взглядом внимавших ему учеников.

Некоторые тут же охотно закивали. Жалкие подхалимы.

– Вот всякие слабаки, не выдержав испытания, и выпрыгивают оттуда. Они попадают прямёхонько в ров. Ров наполнен не водой, а самой настоящей кислотой. Она растворяет попавшие в нее тела, а потом Преобразователи выпаривают жидкость и делают из нее костный клей или удобрения для цветников в Радужных садах.

Прихлебала Ронжер Грут – шуорец, стыдившийся своего происхождения и по этой причине отказавшийся от шуорского имени, заискивающе улыбался Лизефану и одновременно трясся от страха. Юст тоже старался унять пробивавшую его дрожь. Но жалкий вид Ронжера и ухмылка Лизефана действовали на него вызывающе.

Юст изобразил на лице пренебрежительный скепсис. Лизефану, ясное дело, не понравилось. Сузив глаза, он злобно уставился на Юста:

– Именно эта судьба ждет тебя, лиорентийский выкормыш, потому что ты неженка и слюнтяй.

– Из кислоты не делают ни костный клей, ни удобрения, – фыркнул Юст. – Так что ты бы лучше определился с чем-нибудь одним, тупица.

– Невежественный дикарь! – прошипел Лизефан, будто придавленная ногой гадюка. – К твоему ничтожному сведению, кислоту очень даже используют при приготовлении костного клея! И что вообще ты можешь знать о сложных вещах, тем более, о Башне и о наших великих городах?

Однако же Юст считал, что знает – возможно, не меньше самоуверенного Лизефана и даже не меньше прошедших Посвящение адептов, которые самое важное все равно забыли.

Источником познаний Юста был отец, а у того, в свою очередь, имелось несколько присказок, раскрывавших каналы получения информации: «прочитал в книгах», «много странствовал, а чего только не услышишь в путешествиях» и любимая ссылка на верблюда, который в отцовских историях представал просто-таки кладезем премудрости и полезных сведений.

– Маги верят, что души, заточенные в Адской бездне, чуют любого, в ком есть способности, – объяснял отец по дороге в Анидаб-Дорему. – И души эти стремятся освободиться от мук, вырваться на свободу любой ценой, захватив подходящее тело и разрушив личность его предыдущего владельца. Зеленый столб, который выходит из Башни, на самом деле соединяет ее с Адской Бездной. Адская Бездна запоминает тех, кто соприкасается с ней, и перестает их преследовать – временно, так сказать, потому что знает, что маги от нее все равно никуда не денутся и рано или поздно статут ее законной добычей. А пока она может и потерпеть. Заключает с магами такой вот своеобразный договор.

– Это всё правда? – спросил Юст.

– В это верят маги, – расплывчато ответил отец, пожимая плечами. – А они вообще… верят во что ни попадя. Они психически нестабильны и часто сходят с ума.

«Потому что их способности противоестественны, – добавил про себя Юст. – И Пророк покарал их за то, что они ими пользуются. А еще за то, что полторы тысячи лет назад маги устроили Катастрофу. Это общеизвестная истина, которую они сами признают».

– Мне уже назначен день Посвящения, – как-то шепнул ему Лизефан, сопровождая свои слова мерзкой ухмылкой. – Совсем скоро. Когда я пройду его, то, наконец-то, размажу тебя об стенку.

Сердце в груди Юста неприятно трепыхнулось. У треклятого Лизефана были основания так считать! Ведь Первое посвящение, после которого ученики получают ранг адептов, делает их устойчивее к магическому воздействию и намного сильнее. Именно поэтому Посвящение играет столь важную роль. Соприкоснувшись в Башне с Адской Бездной, испытав себя, маги обретают знания и могущество.

– Не зарывайся, – мысленно передал Лизефану Юст, усмехнувшись с нарочитым пренебрежением. – Я скручу тебе мозги по щелчку пальцев – и сейчас, и в любое другое время. Тебе повезло, что я добрый и великодушный и не имею привычки самоутверждаться за чужой счет, а то давно превратил бы тебя в тупую жвачную скотину, ползающую на четвереньках и щиплющую пожухлую травку.

Юст врал. В те годы он и помыслить не мог о том, чтобы кому-нибудь сознательно всерьез навредить. С тех пор много воды утекло, но реализовать подобную угрозу Юст и сейчас не посмел бы. С другой стороны, он стал терпимее и предпочитал замечать в людях хорошее, а недостатки задвигать на задний план. Так было комфортнее, прежде всего, ему самому.

Лизефан же тогда едва не лопнул от ярости и затаил еще большую злобу, подогреваемую вожделенными мечтами все-таки с Юстом поквитаться.

Пока преимущество было не на стороне Лизефана, однако Юст никак не мог допустить, чтобы ситуация переменилась и его недруг прошел Посвящение раньше. Поэтому после некоторых колебаний Юст решил нанести визит в Башню тайком, без должной подготовки и полагавшихся ритуалов.

Что он, собственно, терял? Ученики отправляются в Башню все равно поодиночке. Всегда. А вот возвращаются, правда, не всегда.

Всё, что надо, Юст к тому времени знал – так ему казалось. Знал, что надлежит делать и как отвечать на вопросы, которые будут ему задавать. Вот только о том, кто задает вопросы, он имел весьма смутное представление.

– Его называют Хранителем Башни, – сказала ему одна знакомая, недавно прошедшая Второе посвящение и получившая в награду бельма. Она положила глаз на Юста, еще когда глаза у нее были нормальными, хотя и считала его «мелким». Ну а Юст в ту раннюю пору почти никаким женщинам не отказывал. – И чем меньше Хранитель Башни с тобой говорит, тем лучше. Но, думаю, что с тобой, лапочка, беседовать он будет долго.

Это заявление Юста не обнадежило, отнюдь., но решения его не изменило.

Да, он боялся. Однако ведь и остальные тоже боялись. И так даже лучше – он побыстрее разделается со своим страхом. Разве это не разумные рассуждения?

«Мальчик мой, тебе не мешало бы побольше думать – особенно, о последствиях своих поступков», – говорил Кенлар, который, по всем признакам, был не самого высокого мнения об умственных способностях Юста. Ну, Юст и в самом деле думать далеко наперед не больно-то любил. Только если совсем уж припрет. А постоянно всё просчитывать – зачем, спрашивается, если можно без этого обойтись?

«Ты похож на мать», – добавил как-то Кенлар фразу, странную и очевидную одновременно.

«Мама любит читать, – возразил Юст.

«Верное замечание», – Кенлар потрепал Юста по волосам и весело рассмеялся, что, в общем-то, нечасто с ним случалось.

Родители и Кенлар всегда утверждали, что читать полезно. Рациональное зерно в их мнении, определенно, имелось, но сам Юст, находивший чтение довольно скучным занятием, разделял его не до конца.

По большому счету, затеянный Юстом поход был той еще авантюрой. Но момент выпал уж очень удобный и своевременный – во Дворце Единения в тот день проходил Большой совет – главное магическое сборище, и ученики оказались предоставлены сами себе. Юст просто смылся из школы, перемахнув через окружавшую ее стену. Вообще в этой Застенной части, на его взгляд, стен с запертыми воротами было неприлично много. Лазил Юст превосходно и проделывал подобный трюк не в первый раз, отлучаясь втихаря в, так сказать, специализированные городские кварталы в поисках приключений на свою голову. Дома бы его за подобное времяпрепровождение отец и сестра наверняка прибили бы на месте.

В тот знаменательный день дорога его, однако, лежала в другом направлении. До Башни он добрался без особого труда и накладок, не почувствовав, чтобы за ним кто-то следил. Башня не охранялась – войти туда мог любой дурак, в смысле, желающий.

Второй раз маги внутрь не заходят. Нет-нет, всякое, конечно, бывало, отыскивались… особо любознательные экспериментаторы, пожелавшие совершить повторный визит. Только никто из них не вернулся. По слухам, Башня будила то ли дремавшие воспоминания о первом посещении, то ли саму Адскую Бездну. Так или иначе, но все визитеры оставляли там свой разум и души. С телами их приключалось то же, что и с теми, кто терпел неудачу во время Первого посвящения – они оказывались во рву. Происхождение слухов оставалось для Юста загадкой, но страха эта неясность вовсе не унимала. У него нехорошо сосало под ложечкой, а сердце подскакивало до самого горла.

Он безостановочно прокручивал в голове все известные ему сведения, включая самые страшные предания. Это ничуть не успокаивало. Лизефан, конечно, врал насчет того, что Башня забирает себе треть учеников – доля неудачливых бедолаг, закончивших таким образом свою короткую жизнь, была, на самом деле, гораздо меньше. Однако риск сгинуть в Башне навечно имелся, и весьма неиллюзорный – Юст за то время, что пробыл в школе, застал два подобных случая.

Перед мостом, перекинутым через ров, он вынужден был остановиться: ноги подгибались и не желали идти дальше. Он старался не всматриваться в светящуюся ядовито-зеленым цветом воду. Конечно, его часто тянуло на всякие выходки, но добровольно в ров он бы ни за что не полез. Юст нарочно отвел взгляд, задрал голову – как мог, сильно, до хруста в позвонках.

Переливчатое пятно света расползалось по облакам, преломлялось, отражалось, изливалось обратно радужными лучами. Облака кружились, закручиваясь воронкой. Ему чудился какой-то ритм в их движениях, ускользавшая от глаз закономерность.