Откровение. Цикл «Принц Полуночи»

И это снова Эльрик. Зверь бы сделал непонятное понятным, а не обязал и не заставил, а Князь сам ничего делать не станет. Он бровь поднимет, и все забегают.

Ну да. И всё неясное прояснится, и всё неизученное – изучится. Только Эльрик пока вообще не здесь, он где-то «на лезвии» и не может приказать синдрому Деваля доложить о причинах возникновения. А «лезвие» – это, оказывается, Дорога. Та самая, между мирами. Дорога, по которой можно прийти куда угодно, или туда, куда нужно, или туда, куда хочешь попасть. И этот непостижимый, разумный, бесконечный путь, пронизывающий вселенную – тоже Эльрик. Он был Мечом, но Меч был его душой, а значит, Меч был им. Воображение пыталось создать картину (о схемах речи не шло), но в картине получалось слишком много измерений, и Зверь не мог увидеть её целиком.

Недоразвитый. Слишком мало умирал для такой многомерности.

Зверь ждал, когда перестанет удивляться тому, что узнаёт о Князе, но он уже много лет этого ждал. И все ещё удивлялся.

… – У любого, кто вышел на Дорогу, есть своя своротка на Обочину, место сердца.

– Ты много их видел?

– Вообще не видел, – Эльрик покачал головой, – посторонних в душу не приглашают. А из де Фоксов кроме тебя по Дороге ходит только Теодор. Это сын Ринальдо. К нему я могу прийти, но зачем? Мы друг друга и так отлично знаем, я его учил, он у меня учился.

– Я не де Фокс.

– Ну да. И если ты хочешь знать, насколько странной кажется твоя Обочина, то мне сравнить не с чем. А то, что ты её не помнишь и не узнаёшь, это понятно. С памятью у тебя серьёзные проблемы.

– С памятью у меня никаких проблем, – буркнул Зверь, – у меня в воспоминаниях провалы.

– И это, конечно, не одно и то же.

– А твоя какая?

Эльрик не переставал удивлять его, ну так Эльрику было две с половиной тысячи лет, и он был четырьмя разными шефанго одновременно, он был Мечом, Дорогой и чем-то там ещё, без чего вселенная прекрасно бы обошлась. Чем-то достаточно важным, чтобы вселенная всерьёз чувствовала потребность обойтись без этого.

Зверь привычно отвернулся от открывающихся с такого ракурса мыслей о том, что без него вот-вот погибнет по крайней мере один мир в упомянутой вселенной. И с гордостью подумал о том, что он сам, в свою очередь, не переставал удивлять непостижимого, древнего шефанго с диссоциативным расстройством идентичности. Правда, удивлял в основном непониманием элементарных вещей, но… Две с половиной тысячи лет! Надо думать, Эльрик за это время повидал достаточно тупиц, чтобы удивляться лишь по-настоящему выдающимся образцам.

Вот и сейчас белые брови чуть приподнялись. Черные губы тронула улыбка.

– Сам-то как думаешь?

Выдающийся образец, что уж там. Обочина – место сердца, часть души. А у Эльрика вместо души – Меч, Дорога между мирами.

– Посторонних в душу не приглашают, – Зверь всё-таки засомневался, – а на Дорогу может выйти кто угодно.

– Ну так Меч и не душа.

Это Эльрик так думал. Он мудрый, древний, много всего знает, знает даже больше, чем ему хотелось бы. Но даже самые мудрые и древние могут ошибаться. И Эльрик ошибался. Меч был его душой. И Дорога – тоже. Звёздный клинок, сияющий, холодный, бесконечный. Что ему люди, духи, боги, выходящие из миров и возвращающиеся в миры? Посторонних в душу, конечно, не пускают, но эта душа и не душа вовсе. Это Меч.

– М-да, – сказал Зверь, когда мысли замкнулись в круг. – Ты специально мне голову морочишь?

– Я? Зачем?

По глазам ни черта не поймешь, а голос искренний-искренний. Шефанго – они все такие, у них, гадов, магия голоса. Интонациями владеют в совершенстве, мимики нет, взгляд… мягко говоря, невыразительный. Но Эльрик ему и правда голову не морочил. Зверь сам прекрасно справлялся.

…Так всё-таки эльфы, шефанго или люди? Чьи базы данных взламывать в поиске информации о некротической энергии? Проникновение никто не засечёт, уж в чём в чём, а в этом Зверь был уверен. Поэтому опасаться мести разгневанных фченов Анго или эльфийских магов не приходилось. От человеческих, к слову, неприятностей было бы не меньше…

Зверь задумался. Представил себе злых шефанго. Очень хорошо представил. Аж мурашки по хребту пробежали.

Злых эльфов он и наяву видел. Это тоже было неприятно.

Злых человеческих магов с нечеловеческими можно даже не сравнивать. Рядом не стояли.

Нет, не то чтобы он боялся. Проникновения действительно никто не заметит, так какая разница, чьи маги страшнее? Но с терминологией, принятой у людей, он уже знаком. Зря ли учился целых три месяца? А на каком языке общаются между собой эльфийские ученые, только они сами и знают. Про зароллаш и говорить нечего. Язык, состоящий из сравнений, описаний и поэтических образов. Как они формулируют научные принципы, вообразить невозможно. Зверь и собственный термин «посмертные дары» считал чересчур романтическим – не будь ему четырнадцать лет, когда он его изобрёл, наверное, устыдился бы. А для шефанго оно, поди, ещё и слишком сухо покажется.

В общем, выходило так, что ломать надо здешнюю, удентальскую некрокафедру. Её сервер в локальной сети университета. Дурное дело нехитрое. Вот закончится смена, и можно приступать.

А потом – сразу на Обочину. Во-первых, Эльрика увидеть хочется, сил никаких нет. Во-вторых, после взлома сервера его наверняка будет о чём поспрашивать. Эльрик, правда, не учёный, но не к Ринальдо же с вопросами идти.

* * *

Ринальдо де Фокс ворвался в квартиру Роджера Тройни с бутылкой водки и истинно фоксовским напором, тем самым, который поднимал в бой абордажные группы, бросал дарки на штурм прибрежных крепостей и заставлял любого врага в ужасе бежать от свирепых шефанго.

– Даргус сегодня пользовался кундарбом! Он всё отрицает. Но факты, факты…

Тройни, которого некрупный де Фокс просто не смог бы сдвинуть с места, пришёл в себя уже в глубине прихожей. Бутылка каким-то образом оказалась у него в руках, и долг гостеприимства напомнил о необходимости достать рюмки.

Да, и пригласить Ринальдо заходить. Закрепить свершившееся на словах.

Холостяцкое жильё не располагало к приёму гостей. Просторная квартира вся целиком была библиотекой, кабинетом и лабораторией, без разных там излишеств вроде гостиной. Где-то в её недрах терялась крошечная спальня, но спал Роджер редко. Занятие это не стоило потраченного времени.

Ринальдо, однако, помнил времена, когда они вдвоём делили одну-единственную комнату, слишком гордые, чтобы поселиться в общежитии для малоимущих студентов, и слишком бедные, чтобы снять хорошее жильё. Там всё было точно так же – книги, бумаги, химикаты, лабораторная посуда и исписанные гениальными идеями обои. Места только гораздо меньше. И если уж они тогда находили обстановку и общество друг друга приемлемыми и даже желательными, то сейчас-то, в условиях куда более комфортных, Ринальдо считал квартиру Роджера самым разумно устроенным обиталищем ученого.

А вот кундарба у Роджера тогда не было.

И попугая по кличке Сволочь – тоже.

Сволочь питал к Ринальдо сдержанное дружелюбие, поэтому слетел с насеста и спланировал на стол, подняв крыльями небольшую бурю и заодно освободив столешницу от многочисленных бумажных обрывков с записями.

Необходимость убирать со стола, таким образом, отпала, и Роджер тут же расставил на расчищенном месте стаканы и бутылку. А Ринальдо собрал какую нашлась закуску. Воспользовавшись линией доставки. Ни кухни, ни кладовой с припасами у Тройни, разумеется, не было.

– Какие факты? – полюбопытствовал Роджер. – Даргуса видели с кундарбом, а он это отрицает? Свидетели ещё живы?

– Он же не во плоти был. Так пролез, – Ринальдо покрутил ладонью у виска, – по энергосети до сервера, оттуда – в свою базу данных.

– Ну-у, – Роджер не скрывал разочарования, – это кто угодно мог быть.

– Ага, конечно! Исэф, я и Даргус. Даже ты так не умеешь. И это был не я.

– Почему не Аладо? – Называть ректора, Исэфа Аладо, просто по имени Роджер не научился. Не настолько они были близки. Это Ринальдо с главой университета дружил, пил и еженедельно дрался на шпагах, а для Роджера тот оставался учителем, слишком близко подошедшим к всеведению и всемогуществу, чтоб поминать его вот так запросто. Роджер его сеньором-то называть перестал сравнительно недавно. Да и то только за глаза.

– Не он, – отрезал Ринальдо. – Во-первых, я спросил, во-вторых, зачем ему файлы Даргусовой кафедры?

– А Даргусу зачем?

– А в-третьих, – Ринальдо сделал многозначительную паузу и поднял рюмку, – спектр сети менялся на то время, пока Даргус там лазал. К обычному излучению добавилось его личное. Мы с Исэфом – люди, мы спектр не изменили бы. А Даргус – сам знаешь кто. Он – у-ни-каль-ный.

В этом Ринальдо был прав. Других таких, как профессор Даргус, в исследованной вселенной не существовало.

Раньше не существовало.

– Погоди, – Роджер ещё и захмелеть не успел, а уже почувствовал, что трезвеет, – погоди-ка, есть же ещё один.

Ринальдо замер. Медленно поставил полную рюмку на стол. Через секунду взял её и выпил водку как воду.

– Зеш…

– Ага.

– Кокрум.

– Точно. Нет, – Роджер покачал головой, – нет, я его знаю, он умный мальчик и не…

– Ещё как да! Вспомни нас в его возрасте. Мы что, были глупее?

Рискнули бы они в свои шестьдесят лет выкрасть данные с кафедры инфернологии у Скена Даргуса? Да они боялись старого упыря до судорог! Давно уже перестали быть студентами, давно уже были взрослыми людьми, почтенными докторами наук. А Даргус, принимающий экзамены, продолжал сниться в кошмарах.

– Мы бы не стали.

– Я бы стал. И тебя бы втянул.

Роджер взглянул на Ринальдо, хотел возразить, вспомнил, что перед ним де Фокс, и мрачно согласился:

– Втянул бы. Но фон Рауб не из ваших.

– Не могу до него дозвониться. – Ринальдо с досадой хлопнул ладонью по столу. Фисташки, насыпанные в плоское блюдце, подпрыгнули и разлетелись по столешнице. Сволочь крякнул. Он не делал культа из порядка, но воровать орехи из блюдца было удобнее.

– Наверняка он на Обочине. – Ринальдо попугая проигнорировал. – Стырил, что хотел, и полетел к Эльрику.

– Делиться награбленным. Этому твой братец его хорошо обучил. Ну так скажи Эльрику, пусть сюда его пнёт. И, кстати, сам он когда собирается сюда пнуться? Три месяца в коме, на меня фон Штаммы косо смотрят, думают, я его не лечу. Они ведь так додумаются до того, что я саботирую или, того хуже, вред причиняю. И как мы тогда без меня останемся?

* * *

… – Да, – сказал Эльрик, – он со мной.

И после паузы:

– Да, я знаю.

Следующая пауза была чуть дольше и… значительно тяжелее. Пока наконец Эльрик не произнес:

– Да, я знал.

Зверь, бывший слегка не в себе с того момента, как забрался в базу данных некрокафедры, насторожился. Эльрик явно говорил с Ринальдо. Никто больше не мог с ним связаться, пока он не вернётся в тело. Ринальдо задал неприятный вопрос. Эльрик дал неприятный ответ. А речь шла – о нём.

Каких неприятностей он успел наскрести на Князя? Взлом сервера, да, понятно, но следов не осталось, ничего не осталось. Он просочился на сервер университета по энергетической сети, это всё равно что протечь по проводам вместе с электротоком. Даже не взлом, по большому счёту. Естественный процесс.

– Ты не наследил… – сейчас Эльрик снова говорил с ним, а не с братом. – Но пока ты был там, к стихийной энергии добавилась толика твоей собственной. И это незамеченным не прошло.

– Я же… – Зверь не понял. – Я же просто человек. Не отличаюсь. Это сто раз проверяли.

– Во плоти не отличаешься. В сети ты был бесплотным, без маскировки. Кем угодно, но не человеком. Ринальдо выяснял, знал ли я заранее, что ты полезешь на сервер кафедры Даргуса, и он очень недоволен, что я тебя не разубедил. Тоже, – Эльрик хмыкнул, – не может понять, что нельзя использовать предвидение. Лучше вообще не предвидеть, но этого я не умею.

– Я бы не послушал. А ты не стал бы запрещать, ты никогда ничего не запрещаешь.

– Ринальдо, видишь ли, считает тебя здравомыслящим. Почему-то. Хотя вроде я достаточно о тебе рассказывал.

– Ну спасибо…

– Иди к ним. Сейчас. К Роджеру домой. И ещё кое-что, Волк, – Эльрик задумчиво взглянул в высокое, яркое от солнца небо, – с большой вероятностью весной тебе предложит контракт императорская военно-космическая академия Готхельма. Им нужен преподаватель. Особенный. Лучший из всех.

Зверь, который уже начал вставать, чтоб уйти с Буровой на Дорогу, хлопнулся обратно на палубу и уставился Эльрику в лицо:

– Это как? Откуда? Здесь про меня никто не знает.

– Действительно, – ухмылку можно было бы принять за улыбку, если б в ней не таилась смертельная доза яда, – я неверно сформулировал, прости. Им нужен особенный пилот, и они понятия не имеют, что ты ещё и преподавать умеешь. Но выяснят, не сомневайся. Если, конечно, ты согласишься на сотрудничество. Хотя я предпочел бы, чтоб ты поработал на меня. Вас в мире двое, особенных, но второй никого ничему научить не сможет, не так устроен.

Зверь в который уже раз пожалел о словах, опрометчиво брошенных сорок лет назад. Тогда они были… врагами? Нет, сильно сказано. Он боялся и ненавидел Князя. Он был тем, от чего Князь хотел избавиться. А ещё он был тем, что Князь считал красивым.

Сложно всё было. Очень неправильно.

– «Ноги моей не будет в твоём городе», – припомнил Эльрик. – Так ты сказал. И добавил, что я об этом пожалею. Может, ты тоже провидец?

– Я-то понтовался. А вот ты знал, что так и будет. Мог бы остановить меня.

Некоторые ничему не учатся. Пяти минут не прошло, как Эльрик сказал, что нельзя использовать предвидение, а лучше вообще не предвидеть. И что?

– Кто ж тебя остановит? – Эльрик достал кисет. – Лети, птица, принеси Роджеру Тройни благую весть. Глядишь, на радостях они с Ринальдо забудут, зачем тебя звали.

Благую весть?

Зверь пересёк Дорогу, раздумывая над тем, что хорошего он мог сказать Тройни и Ринальдо. Поделиться добытой на некрокафедре информацией? Так для них там ничего нового не было.

Для него – было. И он проел Эльрику мозг, так и этак осмысливая то, что узнал. Вслух, ясное дело. Князь был благодарным собеседником, знал, когда лучше помолчать, а когда – спросить. И спрашивал по делу. Не позвони Ринальдо, то есть не выйди Ринальдо на связь с братом, они до сих пор обсуждали бы…

Искали причины…

О чём Эльрик спросил перед тем, как ответить Ринальдо?

«Если посмертными дарами, пусть и с ничтожной отдачей, может пользоваться любое живое существо, так, может, они просто лечились?»

Зверь не успел это обдумать, а Эльрик сбил с мыслей новостью про готов, и в голове всё как-то… перетасовалось.

Люди просто лечились и сошли с ума. Просто лечились. Неосознанно используя посмертные дары…

…Сволочь взлетел со стола, вцепился в насест, повис вниз головой и разразился дурными воплями. Ринальдо и Роджер ощутили мощный поток чужой силы, похожий на порыв ветра, наполняющий крылья и паруса.

Ощущение мелькнуло и ушло.

Мгновение спустя в дверь постучали.

– Я открою. – Ринальдо неодобрительно взглянул на орущего попугая.

– Что-то я уже сомневаюсь, – пробурчал Роджер. – Даргуса, например, я бы в дом не приглашал.

– Вольф – не Даргус.

Сила профессора Даргуса ничем не отличалась от силы, окружающей Вольфа, когда он входил с Дороги в тварный мир. Но Даргус никогда не позволял ей вырываться, а Вольфу требовалось время, чтобы взять эту мощь под контроль. Доли секунды, но и этого достаточно, чтобы оповестить о своём появлении всю округу.

Дорога заставляла его открываться. Потому что Дорога – это Меч, а Меч – это Эльрик, и именно на Дороге именно Эльрику Вольф отдал столько силы, сколько хватило бы всем обитателям Ям Собаки, чтоб обрести неуязвимость на ближайшие пару навигаций.

Эльрику этого едва хватило, чтоб не умереть.

Ринальдо открыл дверь. Не запертую. В чём Роджер прав, так это в том, что не всем гостям стоит просто кричать: «Открыто!» Кого-то нужно приглашать. Осмотрительно. Соблюдая правила.

– Добрый вечер, Вольф. Входи, будь гостем.

Вольф взглянул на него диковато, то ли все ещё не здесь, то ли… вообще не здесь. Ну и как объяснять этому эльфу, что взлом базы данных – дело противозаконное, подсудное и категорически неодобряемое? Проблема была не в том, чтобы объяснить, – будучи проректором по социальной работе, Ринальдо имел дело с куда более сложными случаями, с куда более серьёзными нарушениями и куда менее вменяемыми собеседниками…

…Насчёт последнего он сейчас засомневался…

Проблема была в том, что Вольф и сам знал, что нарушил закон, но – и это существенно осложняло дело – на его совести было слишком много нарушений закона, не сравнимых с этим. Даже близко не стоявших.

– Входи, – повторил Ринальдо.

– Я попробую по порядку. – Вольф перешагнул порог. – О прорывах Ифэренн на полюсах вы знаете. Должны знать. Информация засекречена, но не от вас же…

Сволочь кувыркнулся на насесте и растопырил крылья:

– Нролле хасгарх! – заорал он. – Шкирш эльфе тийсашкирх! Тешер штез, арат!

Вольф сбился и бросил на попугая такой укоризненный взгляд, что тот мгновенно умолк. Сложил крылья, прижал хохолок и забормотал, смущаясь:

– Хор-роший, хор-роший, ор-решки, р-радость…

– Отдам безвозмездно! – воспрянул Роджер. – Отличный попугай. Послушный. Ест мало. – Он настолько вдохновился идеей избавиться от Сволочи, что даже забыл о серьёзности собравшего их повода. – Говорящий, кстати.

– Я вижу. – Вольф кивнул. – Слышу. Здравствуйте, доктор Тройни. Ринальдо… – Он коротко, натянуто улыбнулся. – Синдром Деваля не просто совпадает по времени с инфернальными прорывами, он связан с ними.

Синдром Деваля проявлялся во время прорывов на полюсах. Силовых полюсах, не географических. Точки выхода располагались в недоступном ни для людей, ни для нелюдей Орочьем лесу и в джунглях Харара. Джунгли для людей были доступны, но только теоретически. Экспедиции оттуда не возвращались с такой регулярностью, что все попытки исследований были прекращены и возобновились лишь пятьдесят лет назад, когда Хараром стал править Эльрик. Совпадения по времени между прорывами и вспышками синдрома установили относительно недавно, пять прорывов назад, чуть больше шестисот лет. Но никакой другой связи выявить не удалось. Попытки защитить людей от воздействия инферналов успеха не имели за отсутствием воздействия.

– К инфернальному излучению примешано некротическое. – Кундарб Роджера, потерявшийся где-то среди заваливших диван книг, ожил, и над диваном развернулась проекция рабочего стола. – Можно? – спохватился Вольф.

– У Даргуса ты не спрашивал, – пробурчал Роджер.

Вольф, естественно, счёл это разрешением. Достойный ученик Эльрика. Правда, с вежливостью ещё не окончательно распрощался.

– Вот так выглядит чистая инфернальная энергия. – Из кундарба забил фонтан тьмы, настолько чёрной, настолько тяжёлой и беспросветной, что на неё не хотелось даже смотреть. Эта тьма засасывала все краски, самый воздух, взгляд притягивало к ней, как тянет металлическую стружку к магниту. Только магнит не поглощает притянутое, оставляет блестеть на поверхности. – А та, что вырывается на полюсах, вот такая.

Цвет не изменился… Не было там никакого цвета, чему меняться-то?

Или всё-таки?..

Едва-уловимые сине-зелёные всполохи прорывались сквозь непроглядную тьму. Иллюзия? Взгляд переутомлен попытками оторваться от засасывающей чёрной бездны? Ясно, что нет. Это Вольф добавил красок, чтобы показать, в чём разница между чистой инфернальной силой и той, что хлещет в тварный мир во время прорывов.

– Разница настолько несущественная, что приборы её просто не фиксируют. В цветах она отчётливей, но люди магию не видят, эльфы не изучают прорывы, а шефанго… Эльрик сказал, им на такое даже смотреть нельзя, и они об этом знают.

– Если разница несущественная, – заметил Ринальдо, – значит, некротической энергии выделяется пренебрежимо мало.

– Зато она усваивается лучше, чем обычная. А, да, обычная выглядит вот так, – чёрный фонтан исчез, его место заняло переливающееся тёмно-синее марево, – это то, что рассеяно повсюду. Видите разницу?

Изображение превратилось в четыре поля разных оттенков. Непроглядно-чёрное, чёрное с сине-зелёным, тёмно-синее и сине-зелёное. Под каждым появились строчки чисел. Куда более привычная запись параметров излучения, чем палитра. Эльфы и шефанго тоже пользуются числами, но и палитрой никогда не пренебрегают. Им удобнее сочетать оба способа.

Чёрное – излучение Ифэренн. В числах оно выглядит куда приятнее, чем в цветах. Чюрно-зелёно-синее – излучение прорывов. Тёмно-синее – некротическая энергия. А эта синева с зелёными сполохами?

– Посмертные дары, – сказал Вольф. – Так они выглядят, когда я пропускаю их через себя.

– Хочешь сказать, прорывы излучают некротическую энергию, уже подготовленную для использования людьми?

– Кем угодно. Любыми живыми созданиями. Использовать можно и обычную, люди делают это рефлекторно, но то, что проходит через фильтр… через меня… гораздо эффективней. И оно влияет… посмертные дары влияют на психику, это я знаю точно, наблюдал много лет. Все душевнобольные пациенты нашей клиники… вашей, – Вольф взглянул на Роджера, тот закатил глаза, – были нездоровы или получили травмы непосредственно перед тем, как сошли с ума. Они лечились посмертными дарами из прорыва, сами об этом не подозревая. Теперь о вампирах. – Вольф посмотрел на Ринальдо так, будто тот лично нёс ответственность за то, что вампиры существуют. – Количество вурдалаков во время инфернальных прорывов растёт не потому, что вампиры чаще пытаются создавать потомков…

Он замолчал. Проекция над диваном погасла. После паузы Вольф произнёс тихо и неуверенно:

– Афат. Так они это называют. Дать афат. Стать ратуном. Создать най. И это явно не то, о чём я сейчас должен думать. Вурдалаки, – он резко выдохнул, тряхнул головой, – это не те, из кого хотели сделать… най. Потомков. Это те, кого хотели убить. Съесть целиком. В обычных обстоятельствах от убитых вампирами живых остаются обескровленные трупы. Но во время инфернальных прорывов…

– Посмертные дары не дают жертвам умереть до конца, но и не возвращают к жизни полностью, – продолжил Ринальдо, видя, что Вольфу почему-то всё труднее даются объяснения, – превращают в безумцев-людоедов.

– А инфернальное воздействие добавляет им силы и прочности, – поддержал Роджер. – Господин фон Рауб, у вас всё в порядке?

– У меня вообще ничего не в порядке. – Вольф отступил к дверям. – Накопители некротической энергии защищают от посмертных даров, поглощают их. Разместить накопительные устройства во всех клиниках – и те, кто страдает от синдрома Деваля, точно вылечатся. Остальные – хрен там, остальных нужно традиционными методами лечить.

– И куда же вы собрались, если у вас ничего не в порядке? – Роджер гнул свою линию. Он молодец, конечно, настоящий врач и про врачебный долг всегда помнит, но пытаться остановить Вольфа, когда тот не в себе, – всё равно что пытаться остановить Эльрика.

– Обратно. На Буровую. Князь мне мозги вправит. Ринальдо, акулы бы с ним, с лечением. – Вот-вот, это и называется «не в себе». Маскировка летит к чертям, из-под человеческого образа рвётся нелюдь. Очень симпатичный и крайне талантливый, но Роджеру определённо не стоит пока с ним встречаться. – Не в этом главное. Я, кажется, знаю, как использовать инфернальное излучение в здешней энергетике, знаю, как сделать трансформаторы. Надо только… подумать. Немного.

Шаг назад. Прямо сквозь закрытую дверь. Вновь волна вдохновляющей силы, мгновенный блеск звёзд в прозрачной пустоте.

И всё.

Тишина в заставленной книгами квартире. Умиротворяющий шелест деревьев за окнами. Только Сволочь тихонько бубнит с насеста:

– Хор-роший, ор-решки, вур-рдалак.

– А скажи-ка мне, дорогой друг, – Роджер поднял бутылку с водкой, посмотрел сквозь неё на свет, потом разлил водку по рюмкам, – когда ты говорил «мы в его возрасте», ты имел в виду годы или навигации?

Ринальдо принял независимый вид.

– Он ещё не выучил правила оформления научных работ.

– Да насрать мне на правила. Парень прискакал, слил нам открытие тысячелетия без претензий на авторство и умчался в межзвёздную пустоту. Ну так мне Дарний лично сказал, что он гений, от гениев я меньшего и не жду. Так годы или навигации?

– Я вообще не понимаю…

– Всё ты понимаешь. Эта птица, – Роджер сделал рюмкой жест в сторону Сволочи, – вспоминает зароллаш, только когда видит шефанго. Этнических шефанго. И Лейдер тоже считает, что фон Рауб – шефанго. А я вдруг вспомнил, что Лейдер в таких вопросах не ошибается. Лейдер гений. Это я и без Дарния знаю. Так сколько лет твоему мальчику? Шестьдесят или двенадцать?

– Ну не двенадцать. Биология-то у него человеческая. Почти. Кровь красная. С людьми генетически совместим. Ума опять же как у взрослого.