Модус Эффектора

– Поясни, пожалуйста, – словно невзначай, спросил он.

– У нас так много общего. Но вы ничего не подумайте! Евгений потрясающий собеседник! Мне с ним очень интересно. Только и всего!

– Спасибо, Галина! – Морозов улыбнулся и сложил блокнот. – Я еще загляну. А сейчас, позвольте откланяться! Надо еще кое-что проверить.

В голове у Антона соединились несколько звеньев головоломки. Сложились неожиданно и неприятно. Осталось только проверить свою интуицию. Он вышел на дорогу и медленно, оглядывая придорожные кустарники и канавы, побрел по обочине. Дойдя до Рабочей улицы, он тщательно осмотрел кусты терновника и… его гипотеза подтвердилась.

На самом деле версии у него были банальные. Топорик унес и по дороге выбросил Сашка. И вторая версия – кто-то другой это сделал.

– Вуаля…, – тихонько произнес Антон, кинув носовой платок на рукоять новенького пожарного топорика и, ухватив его вместе с окружающей травой, потянул из дебрей кустарника. – Значит, испугался все же Сашка чего-то. Убийца так выбрасывать не стал бы.

Но тут лицо Морозова резко изменило свое выражение. На лезвии топора и на рукоятке были подсохшие, алые пятна крови. Начавшая собираться в голове следователя головоломка рассыпалась на мельчайшие детали.

Глава 4. Ведьма

Трое подозреваемых появилось теперь у Антона. И Сашки среди них не было. Дворник Никитич, городской командировочный и… собственная жена. И думать об этом было тяжелее всего. Но… превыше ли долг семьи? Что-то внутри спокойно отвечало, что нет, а разум и сердце рвались горячо рассуждать и громко выражаться о чести, патриотизме, самоотречении. Да, да… долг – он превыше… Конечно.

Антон сидел в своем, продуваемом свежим ветерком из окна, кабинете и почти умиротворенно потягивал густой, настоявшийся чай. С утра Вероника заправила ему полный термос и завернула в придачу пару бутербродов, да пачку печенья. Неподалёку от отделения находилась хорошая столовая, где можно скоро и вкусно пообедать, но вот казенный чай он не пил. Никакой… Ни вкуса, ни запаха. А домашний мог даже долить свежим кипятком – он все равно оставался вкуснейшим и в меру крепким. Главное для Антона крепость и вкус, которые всегда помогали думать. Вот и теперь он заехал в отделение с целью привести в порядок мысли и улики.

"Подозреваемый номер один" – красивым каллиграфическим почерком написал Антон на чистом листе своего рабочего блокнота. – "Заворотнюк А.Н. – бывает возле медпункта ежедневно кроме выходных. Работает дворником".

Антон отпил чай и задумчиво посмотрел в окно. Сентябрь разгулялся по полной. Теплынь осенняя, золото повсюду, яблоки, арбузы, дыни, скоро айва пойдет… "Думай, Антон, не отвлекайся", – приказал он себе сосредоточиться. – "Соберись уже. Чему быть – того не миновать".

"Подозреваемый номер два. Городской. Евгений. Каждый вечер приходит в медпункт. Темная лошадка".

Антон взялся за изогнутую ручку серебряного подстаканника и задумался. "И что им всем дался этот медпункт? Что у них там?" Он снова сделал глоток чая и уверенно дописал:

"Подозреваемый номер три. Морозова В. М. – вечером, 13 сентября, была в медпункте. В то самое время".

Антон провел рукой по лицу так, словно хотел смахнуть с себя этого, третьего, подозреваемого. Но подозреваемый никуда не исчез – не из мыслей, не со страницы блокнота.

"Улики", – размашисто черкнул Антон пониже подозреваемых и поставил четкое, многообещающее двоеточие. "Свежие окурки "Беломора" и импортных сигарет в урне возле медпункта". Антон нахмурился, пытаясь вспомнить облик городского и понять, может ли он курить такие сигареты? Ну а кто еще может? Больше точно некому… Антон поставил точку с запятой и дальше дописал: "заколка женская – невидимка, с сиреневым стеклянным камушком на конце".

Брови его сердито сошлись на переносице. Заколка Вероники. Второй такой наверняка ни у кого нет. Так же как и импортных сигарет. Когда-то, с ее слов, набор таких заколок ей подарила однокурсница иностранка, родом из Аргентины. Точно ни у кого больше быть не может. Антон сердито отодвинул подстаканник подальше от себя и закрыл окно. Ну, она была в медпункте, у Галины, да. Но это ничего не значит. Ничего. Ровным счетом. Почему он начал ее подозревать? С какого момента? На самом виду она лежала, эта заколка. Прямо на пороге, почти в центре, а над порогом лампочка, и, если подтянуться к ней, то это как раз и будет рост Вероники на цыпочках. И слева ветка акации, ну вровень с ее головой и будет. Могла зацепить невидимку и потянуть. Спешила, вот и не придала значения. Но значит это еще и другое. Если бы она находилась там в рабочие часы медпункта, то когда Галина выходила, заколку бы непременно заметила. Ну, невозможно не заметить. И обязательно подняла бы. А так, значит позже… После закрытия приходила туда. Когда ушла из дома, Антон не знал. Работал еще. А вот вернулась почти следом за ним. А это ну прямо за несколько минут до произошедших событий.

Но самое главное в понимании преступления, это мотив. Зачем? Зачем Никитичу кого-то убивать? Старик ведь… Не агрессивный, не корыстный. А может и не он это? Может он только пособничал? Так же, впрочем, как и остальные подозреваемые. Городской темен, конечно… Скользок и чем-то неприятен. Хотя, признаться честно, Антону с ним ни разу не приходилось общаться. А ведь он здесь давненько. Все лето он его наблюдал, а уже сентябрь на дворе. Надо бы выяснить – он гость или все же квартирант?

А Вероника… Ну ведь есть вероятность того, что не заметила Галина заколку? Ну конечно же есть…

И так бы с легкостью и чистой совестью вычеркнул он сейчас из списка подозреваемых свою супругу, но не давала покоя эта невидимка, как нож, впивалась в его следовательские мозги, доставая до самого мужского сердца.

– Что же ты делала там так поздно, Вероника? – вслух произнес Морозов, и в дверь тихонько постучали. – Войдите! – нервно ответил он и быстро согнал с лица всю навалившуюся на него драму. Однако никто не вошел, а стук повторился. Все такой же тихий, словно понарошку. – Войдите! – еще громче крикнул Антон, но его, кажется, снова не услышали.

Он подошел к двери и быстро ее отворил. Никого. Только залитый солнцем, пыльный коридор со старым, кривым паркетом и стоящим прямо у кабинета большим, многолетним фикусом. Один лист фикуса как-то странно подрагивал. Антон прислушался и, закрыв дверь, затаился. Никаких шагов с той стороны. И тишина, как назло, полная. Вымерли все, что ли? И вдруг – снова стук… Антон моментально открыл дверь, но… за ней опять никого. И даже фикус был неподвижен, словно притворился. И не спросишь его ни о чем… Антон прошелся по коридору. Кто-то намеренно шутил. У кого-то хорошее настроение. Однако, вовремя опомнившись, он вернулся к себе, взял со стола блокнот и сунул его в планшетник.

– Михал Иваныч, – заглянув в соседний кабинет, Морозов застал следователя по производственным правонарушениям, – ты ко мне заходил сейчас?

– Я? – с трудом сосредоточив взгляд на вошедшем, оторвался от каких-то важных записей Михал Иваныч. – Да нет… А что случилось?

– А Юра у себя, не знаешь?

– Юры нет с утра. Он в Каменске сегодня.

– Ах, да… А Тоня? Я что-то не видел ее.

– Да что случилось, Антон? – оживился наконец-то Михал Иваныч, и опустил на глаза очки, которые все это время покоились у него на лбу.

– Так настойчиво кто-то стучал…

– Дверь у меня приоткрыта… Душно… Я не видел, чтобы проходил кто… Может действительно, Тоня?

– Ну ладно… Если кто будет спрашивать – я на участке.

– Ну, само собой, Антон! – Михал Иваныч вынул мятый клетчатый платок из кармана пиджака и вытер им шею. – Ну и душно же! Что за день сегодня!

Проходя мимо заваленного бумагами и красными обложками стола Тони, Антон одарил ее вопросительным взглядом.

– Не заходила ко мне, нет?

– Нет, а что? – с улыбкой, как всегда, заговорила секретарша и стрельнула на Антона слегка раскосыми своими глазами.

– А посетителей не было? – игнорируя ее широкую улыбку и откровенное кокетство, продолжил сурово допытываться Антон.

Девушка работала здесь около полугода, но ошибок в работе случалось море, выговоров соответственно тоже. Она старалась, Антон это видел, и потому все время за нее вступался. Она видимо понимала это по-своему.

– Я бы увидела, – резко сменив выражение лица, с легкой обидой в голосе оправдалась Тоня и, дыхнув на круглый штамп, шлепнула им по красному удостоверению.

– Хорошо, хорошо, не обижайся, пожалуйста, – почувствовав, что был немного груб, извинился Антон. – Просто пару раз кто-то стучал, но я так и не понял, кто… Странно как-то – тихо, но настойчиво.

Антонина загорелась любопытством и новой порцией надежды. Он говорил с ней сейчас так по-дружески. Это многого стоило. Сердце девушки радостно встрепенулось, и неудержимая улыбка с крупными зубами снова озарила приемную. Тем более, что было, чем озарять. Две золотые коронки на резцах. Дорого и модно. Но Антон не оценил. Похоже, очень торопился.

– Кто-то пошутил… – Антонина вздохнула и поправила воланы на груди, невольно обратив к ним внимание Морозова.

– Я на участке, – кивнул он и вышел на улицу.

– Бери быка за рога, Тонька, – тихо произнесла самой себе секретарша, покосившись на овальное зеркало у входа. – Пока ты молода и красива. Уж ничем я не хуже его жены. Не серая мышка, уж точно.

И, совершенно довольная своим идеальным курносым профилем, Антонина страдальчески охнула и шлепнула в удостоверение очередную печать.

Антон вышел на улицу и огляделся. Аркадия нигде не было. Послеобеденное время – самое тяжелое. Всех размаривает по—разному. Никак вздремнул Аркадий где. "И когда уже постоянного шофера найдут?" – поворчал про себя Антон, и хотел было уже сесть за руль сам, но тут в поле его зрения попали густо накапанные пятна крови примерно в метре от порога отделения.

– Это что еще такое? – он взглядом проследил направление кровавой дорожки и присвистнул. Уходил красный след в аккуратно стриженые кусты вокруг здания милиции и там пропадал. Изумленно дернув бровями, Морозов за кусты заглянул и с сожалением поцокал языком. – Кого ж это так ранили? Человека или животное? Может, Тузика?

Он тут же вспомнил о черно—белом, приветливом песике. Вот уже год почти, как прибился он к отделению, и все подкармливали его, как могли. Но скоро наступят холода, и Антон стал задумываться о том, чтобы забрать Тузика домой, так как наспех сколоченная сотрудниками будка с тыльной стороны здания, в холода может его и не спасти.

Переживания о судьбе доверчивой собаки накрыли Морозова тяжелой стеной. "Неужто машина придавила? А может ударил кто или подрался?"

– Тузик! Тузик! – позвал Морозов, оглядев территорию. Он посвистел, но собака не появилась. – Вот так номер!

Антон перебрался через кусты и двинулся вдоль значительно поредевшего кровавого следа. Капель на той стороне действительно было меньше, но они не прекращались. Пугающая воображение дорожка протянулась далеко по тротуару и все никак не кончалась. Дойдя почти до следующей улицы, Морозов услышал доносящийся со стороны отделения знакомый и задорный лай Тузика.

– Где ж ты был, проказник? – с облегчением произнес Антон в сторону заливистого лая и улыбнулся. На фоне желтой стены отделения, повыше кустов, замелькал пушистый бублик Тузикова хвоста, и на сердце Морозова стало спокойней.

Но ситуацию это не облегчало. Кровь носом? Такая обильная? Кто будет продолжать идти с подобным кровотечением? Скорее присядет где—нибудь, чтобы его остановить. Может, пьян? Но след ровный, без шатаний. Антон пересек дорогу и двинулся дальше, по Первомайскому переулку. След не прерывался. Плюнуть и уйти? Ему подозреваемых допрашивать, а тут… Ну а кто, кроме него, разберется в этой ситуации? На что тогда милиция? Ведь кому-то плохо. А если ранен кто? И какая разница – человек или животное?

С запада потянулись темно-свинцовые тяжелые тучи, подул наконец-то свежий осенний ветерок, воздух запах дождем.

"Ну вот, только дождя и не хватало" – недовольно оценил надвигающуюся непогоду Морозов, и ускорил шаг.

Каково же было его удивление, когда местами уже забитые пылью и затоптанные прохожими кровавые капли привели его к улице Октябрьской, ко двору с редким некрашеным забором и густо беленными фруктовыми деревьями по всей усадьбе. Двор чисто выметен, палисадник вычищен. Кровавый след уходил прямо под слегка покосившуюся калитку, с накинутой на деревянный столбик проволочной петлей. Небольшой беленый домик располагался в самой глубине двора, в тени деревьев, и кто-то там определенно копошился. По крайней мере, Антону приметилась красная одежда, мелькнувшая между веток.

– Хозяева! – привычно крикнул Морозов и оперся мощным своим торсом о короткую, древнюю калитку.

Красное между ветвями шевельнулось и вправду оказалось человеком. Фигура двинулась через двор, прямо по выложенной большой разномастной пластушкой, дорожке. Оказалась фигура женской и весьма недурной, что объективно и совершенно со стороны, отметил Антон. Красный цвет сформировался в простую шерстяную кофточку, с невероятным усердием натянутую на высокую литую грудь и распахнутую настолько удивительным вырезом, что становилось стыдно. из-под кофточки, почти сливаясь с ней по цвету, весело струилось вокруг ног коралловое ситцевое платьице, сквозя силуэтом в скупом свете прячущегося в тучу солнца.

– Здравствуйте, товарищ милиционер! – слегка смущенно обратилась к нему вышедшая женщина, лет тридцати на вид. Какая-то безупречная, точеная, с ослепляющей своей красотой улыбкой.

– Здравствуйте! – сухо поздоровался Морозов, поймав на себе пронизывающий, словно щупающий в запретных местах взгляд свинцовых миндалевидных глаз. – Вы видели, что у вас во дворе творится?

– У меня? – искренне растерялась девушка и оглянулась на двор за своей спиной. Длинная, по самые колени, темная коса змеей метнулась вдоль спины.

– Да вы на землю посмотрите. – Антон кивком указал на почти потерявшиеся в пыли двора темные пятна, уходящие в куст калины, растущий метрах в трех от забора.

Девушка рассеянно направила свой, ставший еще прекрасней, взгляд туда, куда указал товарищ милиционер.

– Пятна какие-то, – не понимая, к чему он клонит, охарактеризовала увиденное она и снова прощупала Морозова взглядом. По груди и животу пробежали мурашки. "Ну и взгляд" – невольно подумал он и почувствовал несвойственное ему в подобных ситуациях волнение.

– Кровь, – скучно поправил он хозяйку и опять кивнул, но только себе под ноги.

Девушка скинула петлю со столба и отворила калитку. Антону в лицо ударил запах вощины – медовых сот, из которых до последней капли выгнали, выдавили, вытянули ароматный янтарный мед. Он невольно почувствовал во рту то незабываемое ощущение, когда откусываешь лакомый ячеистый кусочек сотового меда и раздавливаешь его небом, языком, чувствуя, как крошатся хрупкие восковые пластинки, наполняя рот сладким своим содержимым. И вкус меда смешивается с ароматом тщательно разжеванного, высосанного, выжатого в жмых воска. Слюноотделение у товарища милиционера усилилось и сотового меда захотелось нестерпимо.

Хозяйка склонилась к земле и в недоумении отпрянула, успев дать Антону время на оценку открывшейся вдруг перед ним картины выскальзывающей из тугого, несоразмерного декольте груди. Антон даже вздрогнул, пережив в одну секунду неожиданное желание подхватить выпадающее содержимое красной, натянутой до предела кофточки. Но на то он и Антон Морозов, чтобы быстро взять себя в руки, и сообразить то, о чем, наверное, мало кто может догадаться в такой непринужденной, совершенно обывательской ситуации. Его банально соблазняли…

Глаз Морозова недовольно сощурился. "Уж не ханжа ли я?" – стараясь быть честным с самим собой, подумал он, но взгляд красавицы, направленный прямо ему в лицо, каким-то образом снова вызвал дрожь совершенно в других частях его крепкого, коренастого тела.

– Кровь, – тихо согласилась девушка и мягко рассмеялась. – Не понимаю… Откуда.

– От самой милиции.

– Что от милиции?

– След тянется от самой милиции.

– Надо же… Ну не знаю… Ну… хотите, пройдите – вместе осмотрим двор. Мне что-то страшно одной. Я крови боюсь.

Самым ключевым во всей сбивчивой ее фразе оказалось слово "вместе". Оно сразу прилипло к нему где-то в районе солнечного сплетения, и волна тугого восторга прокатилась по всему телу, наткнувшись на непреодолимый барьер в области груди. Барьер этот был опытом.

Антон согласно кивнул и последовал за девицей. "Спокойно, Морозов", – беседовал он с кем-то внутри себя, проходя сквозь двор и наблюдая перед собой страстную, длинную косу, бьющуюся при ходьбе о невероятно рельефные и, на удивление, отлично просматриваемые ягодицы. Казалось, что на ней и белья-то нет. – "Она не виновата, что ты ведешь себя сейчас как кобель. Разбирайся с собой сам".

– Меня Ирина зовут, – слегка обернувшись, бросила через плечо девушка, и запах меда снова густой струей ударил ему в лицо.

Антон не ответил. Ему сейчас было хреново. Потому что он столкнулся с главным врагом человека – с самим собой. Он был недоволен собой. Он буквально себя презирал. И больше всего за то, что ему нравились эти ощущения. Он попробовал вспомнить Веронику. Но чувства к ней по яркости проигрывали тому чувству, которое ураганом бурлило сейчас во всем его теле. Бурлило, буравило, жгло, кружило голову.

Однако, несмотря на веющее в лицо приторное заморачивание, Морозов успел отметить, что хозяйство у красавицы скромное. Или просто она удивительная чистюля. По двору нигде ничего не лежало, не стояло, не валялось кучей. Ничего из того, что является обычным содержимым деревенского дома – горка песка, например, или стопка кирпичей, веники, совки, хозяйственные ведра – без этого уж никак не обойтись, корыта, старая мебель, бельевые веревки, садовый инвентарь. Ну, да мало ли что еще может заполнять, пусть даже и очень аккуратно, подворье нормального хозяйственного человека. Тем более что сараюшек в наличии немного. А ровным счетом одна. Ну что в ней можно разместить? Складывалось такое впечатление, что хозяева только переехали и не успели еще расположиться от всей своей хозяйской души. Хотя ведь и после старых хозяев что-нибудь да осталось бы. Разве что все выгребли на помойку… В общем, бросилась Антону в глаза достаточно уютная и милая стерильность большого, щедро усаженного фруктовыми деревьями двора с хорошим таким огородиком соток в десять.

– Давно здесь живете? – не удержавшись от любопытства, спросил Антон. – Я вас что-то не припоминаю.

– Пять лет уже. Как родители умерли, мы с сестрой разъехались. – Ирина остановилась. – Ну не знаю, где вы что искать собираетесь? Зарослей у меня нет, пристроек тоже немного. Здесь уже след этот прервался, вижу. – Она кивнула на последние, стертые почти, капли крови, упавшие метрах в трех от огорода. – А в огороде искать следы сложно, сами понимаете…

– И все же я рискну, – сурово возразил Антон и медленно двинулся по тропинке между огородными рядами. Справа темнели грядки уже убранные, пустые, слева густо рос буряк. Картошку, по всей видимости, выкопали. По одной стороне огорода раскинулись рыжие кабаки, и ярко зеленела кучерявая все еще грядка с петрушкой. – Много картошки в этом году?

Антон обернулся на девицу и поймал ее томный, слегка исподлобья, взгляд. Стало как-то хорошо, и ужасно захотелось впиться в ее красиво очерченный малиновый рот с черной родинкой под нижней губой.

– Да немного, – сладко ответила Ирина, расстегнув зачем-то пуговки на своей и без того поглощающей все его мысли кофточке. – Жарко что-то. Туча-то какая, Антон Валерьянович! Сейчас гроза полоснет. Идемте в дом. Нет там никого, в этом огороде.

– А чего ж мы тогда в дом пойдем, если нет никого? А, Ирина? – Антон с сарказмом усмехнулся и хитро посмотрел на хозяйку. – Да и имя свое я вам не называл.

– Да ну кто ж вас не знает? – Ирина расстегнула пуговки до конца и, быстро скинув с себя кофту, оказалась не в платье, а в сарафане с тоненькими бретельками, тугим лифом и низким вырезом. Под тонкотканной, расходящейся лучиками тканью, угадывались запретные темные пятна. – Чаем вас напою, – девушка маняще улыбнулась. – Или не хотите?

– Я на работе, товарищ Ирина, – холодно ответил ей Морозов и, положив руки на пояс, оглядел участок. – Будет что подозрительное, сообщите. А мне некогда. Дождь хлынет вот-вот, а тут еще в одно место нужно успеть.

– Так, а что же там может быть подозрительного? – по-прежнему томно и едва слышно протянула хозяйка, взявшись зачем-то руками за верхнюю, крошечную пуговку сарафана.

Брови Антона изумленно приподнялись.

"Неужто сарафан расстегнёт?" – подумал он и хмуро напрягся.

– Замужем? – небрежно бросил он ей прямо в лицо, проходя мимо.

– Была… – шепнула ему горячим дыханием Ирина, и Морозову снова повеяло медово-восковым дурманом.

Он растерянно сглотнул и пошел к калитке.

– Дети есть? – продолжал он свой неожиданный допрос, буквально чувствуя спиной тугую волну от ее двигающейся сзади груди.

– Нет, не случилось как-то.

– А лет сколько?

– Двадцать семь…

У самой калитки Антон обернулся, наткнувшись на слегка растерянный взгляд девушки. В небе раскатисто громыхнуло, и крупные, редкие капли обжигающей свежестью звучно закапали на его лицо и на обнаженные плечи Ирины.

– Чисто у вас… Хорошо… Но все же будьте бдительны. Кровь эта мне не нравится.

– Да может животное какое? Что ж тут такого? – Ветвистая, яркая молния с оглушительным треском впилась прямо в огород, и Ирина вскрикнула. Капли стали чаще, Антон вздрогнул и, надев фуражку, посмотрел на черное, словно проклинающее небо. – Куда вы пойдете?! – воскликнула трясущаяся от страха Ирина и, схватив Морозова за рукав, потянула к дому. Он замер на несколько секунд, но дождь вдруг усилился так, что промокнуть насквозь совсем не хотелось. Морозов поддался уговорам хозяйки и послушно двинулся за ней в дом. – Вы видели?! Видели?! Прямо за домом бахнула! Страшно же! Я одна боюсь! Останьтесь, прошу вас! – неустанно и радостно щебетала она.

"Да, боишься ты…" – подумал Антон, с невероятным волнением воспринимая впившиеся в его руку маленькие смуглые пальцы Ирины. – "Ведьма, наверное… Не захочешь – поверишь".

Ирина шумно и жадно втащила Морозова в комнаты маленького, низкого домика. Они прошли один коридор, миновали следующий и очутились в просторной передней, которая по совместительству была и кухней. Полосатые красно-серые дорожки, уставленная крынками и кастрюлями не топящаяся еще печь, квадратный стол у окна, застеленный однотонной бежевой клеенкой, тяжелый почерневший шкаф с зеркалом. Цветов на окнах он не заметил, зато в изобилии торчали свечи разного размера и цвета. В подсвечниках, стаканах, кружках.

– У вас что – часто свет выключают? – не удержался от вопроса Антон, кивнув на подоконник.

– С проводкой проблемы, – мягко шепнула Ирина прямо ему в лицо и туго прижалась грудью. – Он спокойно отстранился и нагнулся снять сапоги. – Проходите в зал, что здесь-то? – быстренько сменила она интонацию и тонкими, босыми ступнями буквально скользнула по толстым половым дорожкам.

– Извините, забыл разуться, – пробормотал неразборчиво Морозов и стянул наконец-то запыленную свою обувь.

– Да ничего, – улыбнувшись, заметила Ирина и начала зачем-то расплетать неимоверно длинную косу. – Вам все можно…

Слова прозвучали зазывно. У Антона внутри даже что-то затрепетало. "С колдуньями я, кажется, точно не общался еще," – почему-то подумал он и прошел в зал. Дождь усилился и стало так темно, словно поздним вечером. Но свет хозяйка не включала.

– Значит, одна проживаете? – деловито оглядев комнату, задал дежурный вопрос Морозов.

Комната поразила его той же пустотой, что и двор. Этажерка в центре, меж двух окон, по всем полкам уставленная всевозможными фигурками; зеркало на стене слева и зеркало справа; старое кресло-качалка в правом углу, у входа, а в левом, накрытая белоснежной скатеркой с голубями, швейная машинка. Вот и весь интерьер. С левой стороны от входа виднелась еще одна комната. Спальня, по-видимому.

– Одна, Антон Валерьянович! – страдальчески вздохнув, мелодично прозвенела Ирина и встряхнула темными, как ночь, волнистыми волосами. – Вы не против, если я переоденусь, а то платье промокло.

Антон волнительно сглотнул и быстро окинул взглядом коралловый сарафан с каменными возвышениями вверху.

– А по-моему, вы не промокли! – безразлично бросил он и с осуждением стеганул девицу голубыми своими глазами.

"Соблазняет же, как пить дать, соблазняет", – непрошено мелькнуло у него в голове, и он подошел к окну – посмотреть на дождь и дать ей возможность спокойно переодеться в спальне, куда девица и нырнула, шустро задернув занавеску.

– Промокла-промокла! – весело отозвалась Ирина, стукнув дверцами шкафа, как показалось Морозову. Послышались шуршащие звуки, тоненький визг застегиваемой молнии и несколько пшиков. В зал из спальни потянуло "Красной Москвой".