Взмахом одного крыла

Тётя Шура взяла скамейку, поставила около кровати, отложила на тарелочку еды и подала Кате. Сама села рядом, чтобы поухаживать за больной.

Максим взял кусок хлеба и начал с отменным аппетитом кушать принесённую еду.

– Очень вам признателен, Александра Степановна, такой пищи как у вас, я уже много лет не ел. Настолько она вкусная, сытная, но, самое главное, натуральная. У меня такое ощущение, будто я в детство попал, моя бабушка так же готовила!

Тётя Шура залилась румянцем, как девочка, от таких комплиментов.

Катя поднялась повыше на подушки, взяла с тарелки кусочек хлеба и начала потихоньку кушать.

Проглотив пару кусочков кролика, Катя обратилась к старушке:

– Тёть Шур, поставь, пожалуйста, чайник! В горле всё саднит, а кролик – просто прелесть, и когда ты всё успеваешь, я удивляюсь?!

Позавтракав, все сидели с кружками в руках и пили ароматный чай с мёдом. Катину ногу положили на подушку поверх одеяла, чему она была безмерно рада, так как нога за ночь затекла, и шов на ней больно стягивал кожу.

– А как ваша рука, Максим Алексеевич? – вдруг спросила тётя Шура.

– Нормально, спасибо. Катерина перевязала правильно и вовремя. Грязь могла попасть, тогда бы заживала долго.

– Ну да, теперь у нас тут лазарет для раненых! – усмехнулась Катя.

Церемонию «светской беседы» и чаепития неожиданно прервал стук в дверь. Не успела Катя спросить, кто там, как дверь открылась и на пороге стоял дед. Лицо его было очень хмурым, а в глазах читалась тревога.

– Что с тобой, Тимофей? – первой спросила тётя Шура.

Дед снял шапку. Руки его тряслись, он стоял молча, точно истукан. Все напряглись в ожидании ответа.

Тётя Шура подсочила к нему и стала громко кричать:

– Да что ты, дед?! Что ты стоишь, как глухонемой? Язык отсох, что ли?

– Там это, – начал запинаться дед: – там Маша!

Не успел он договорить, как тётя Шура и Максим вылетели на улицу. Дед так и стоял с шапкой в руках и поникшей головой. Этот суховатый, седой старичок с морщинами на лице, повидавший жизнь, в тот момент был похож на беззащитного ребёнка. Катя всё поняла и начала громко плакать. Самое обидное, что она не могла так же, как все остальные, быстро пойти к бабушке Маше.

Дед повернулся, набрал стакан воды и поднёс Кате:

– Успокойся, дочка, все мы туда уйдём, рано или поздно, не важно, когда. Господь никого тут не оставит.

Он сел на скамейку и начал смотреть по сторонам, как будто проверяя, нет ли кого-нибудь ещё в доме. Удостоверившись, что они вдвоём, дед начал разговор:

– Я тут подумал, тайна у меня есть, я никому не хотел её открывать, люди нынче, как собаки, злые и ненавистные. Глотки друг другу готовы вырвать из-за ерунды. А в могилу с собой я эту тайну тоже не хочу брать, грех на мне.

Катя, всхлипывая, внимательно смотрела на деда, лишь изредка вытирая слёзы.

– Я как Машу нашёл, так и понял это. Поэтому решился всё тебе рассказать.

– А почему именно мне?

Катя, всхлипывая, недоверчиво посмотрела на деда.

– Потому что ты похожа на мою Наташеньку, – дед опустил голову.

Катя вдруг вспомнила рассказ тёти Шуры про деда и его семью.

Да, трагедия страшная. Поговаривали даже, что дед умом после того тронулся. Были у него заходы, но все относились к этому с сочувствием и пониманием. Вот и сейчас Катя подумала, что деда накрыло. Катерина не подала виду, что страх сковал её. Но понимая всю ситуацию, решила взять себя в руки, и как ни в чём не бывало, спросила деда:

– Ты, дед Тимофей, уверен в своём решении всё мне доверить? А вдруг я не оправдаю твоих ожиданий?

– Я абсолютно уверен в тебе, хотя ты, наверно, думала, как и все остальные, что я умом двинулся, но я тебя три года изучал и испытывал.

У Кати от такого откровения глаза округлились, и она уже спокойно стала слушать рассказ деда.

– Помнишь, в июне мы с тобой плавали на старую заимку?

– Помню. И что?

Так вот там на месте упавшего дуба зарыт клад. А недалеко от него я похоронил человека. Только просьбу его не выполнил, поэтому хочу, чтобы ты это дело завершила!

Катерина опустила глаза и задумалась.

– А если я откажусь?

– Не откажешься! – звучало как заявление. – Я давно за тобой наблюдаю. И за это время хорошо тебя изучил. Ты очень честная, справедливая и ответственная. И когда ты узнаешь обстоятельства, при которых умер тот человек, наврядли мне откажешь!

Сначала Катерина смутилась от таких признаний, но последние слова деда её насторожили.

– Слушай, дед, давай всё по порядку, а то ты ходишь вокруг да около.

– Так ты сама меня перебиваешь своими сомнениями.

В этот момент послышались шаги за дверью. Максим резко открыл дверь и вошёл в комнату. Катя с дедом переглянулись: дескать, потом переговорим и оба посмотрели на Максима. Тот молча подошёл к окну и начал рыться в Катином пакете с лекарствами.

– Что вы ищете? Может, я подскажу? – спросила Катерина.

– Мне нужно какое-нибудь седативное средство для Александры Степановны, у вас есть валерьянка, пустырник, что-то успокоительное?

– Есть валокордин. Но в таких случаях лучше водки выпить и поплакать.

– Я предлагал ей, но она наотрез отказалась.

– А где вы её вообще оставили?

– В доме у Марии Ильиничны.

Катя посмотрела на деда и стала давать указания:

– Дедуль, сходи, пожалуйста, в сарай, там под притолокой воткнуты два старых костыля, они от прошлых жильцов остались, посмотри, если годны, тащи сюда. Вы, Максим, извините, без отчества, – Катя посмотрела ему прямо в глаза: – помогите мне собраться и привести себя в порядок.

Максим оторопел от такого «командира», но спорить не стал. Притащил таз с водой, поставил на скамейку, тут же взял полотенце и повесил его рядом на дужку кровати. Катя умылась, причесалась и продолжила тем же тоном, обращаясь к Максиму:

– Откройте шкаф, там на средней полке лежат синие с полоской штаны, а наверху футболки. Выберите на свой вкус и дайте мне! Я сейчас попробую сесть, а вы мне поможете переодеться!

– А вас не смущает, что я – мужчина. И тем более вам незнакомый?

– Слушай, хирург, ты, наверно, очень правильный? Только вот я из другого теста! Мне чихать, мужик ты или баба, там один человек помер, а у другого от горя крыша может поехать, они тут с детства вместе жили. А ты мне здесь какую-то мандулу зачёсываешь!

Максим достал всё, что просила Катя, и начал помогать ей одеваться. Лишь заметил, что жаргон у Кати, как у зэчки.

– Вы всегда так общаетесь?

– Если только выводят дурацкими манерами, когда не до церемоний!

– Жаргон блатной вас тоже не украшает…

– Да как ты вообще стал военным с такими понятиями?

Потом в какой-то момент Катя поняла, что этот разговор не имеет смысла, учитывая, что Максим – просто зануда и ей некогда с ним спорить. Вот придурок, – подумала она про себя, но вслух ничего не сказала.

– Ты знаешь, Кать, я – взрослый мужик и прекрасно всё понимаю, просто мне не хотелось ставить тебя в неловкое положение. И как ты сказала, мне тоже с одной стороны начихать в данной ситуации, я много чего повидал, тем более, как ты правильно заметила, я врач.

– Да-а-а… Быстро же ты «переобуваешься»! – протянула Катерина.

Тут на пороге появился дед, в руках он держал старые костыли.

– Давай примерим, дочка, я один отремонтировал чуток, они, кажись, тут с войны лежали, дряхлые совсем!

Максим взял её за руку, помог подняться с кровати. Дед стоял с костылями, помогая ей на них опереться. Катя осторожно сделала шаг вперёд, раненая нога свисала как плеть, Катя боялась на неё наступить. Максим, убедившись, что всё нормально, обратился к деду:

– Ну вы тут сами без меня разберётесь, я побегу к старушкам, ещё очень много дел!

Максим прихватил лекарство и быстро вышел за дверь. Катя с дедом потихоньку с передышкой доковыляли до дома бабы Маши. Пока шли, условились про дедову тайну не разговаривать пока, потому как не до этого сейчас. Это деда от стресса нахлобучило, вот и решил сразу всё выдать, будто тоже помирать собрался. А пока шли, думали, где могилку копать надо, но самая большая тревога была за тётю Шуру. Ясное дело, мёртвым уже всё равно, а вот живым очень помощь нужна, особенно в такие минуты.

Тётя Шура сидела, как застывшая скала, уставившись в одну точку, казалось, она смотрит в пустоту, так как зарёванные красные глаза абсолютно ничего не выражали. Не поворачивая головы, она обратилась к Кате:

– Она тебе дом свой завещала, будешь тут жить?

Катя, хромая на костылях, подошла к женщине, обняла её и заплакала. Тётя Шура, выйдя из ступора, обняла Катерину и тоже разрыдалась в голос, причитая о том, как они ходили, любили, жили, и вот теперь она осталась одна. Вдоволь наревевшись, решили, что надо собраться с силами и проводить бабу Машу как положено. Деда отправили за гробом и священником в соседнее село, сами развели костер за домом, набрали ключевой воды, поставили греть.

Катерина сидела на скамейке, присматривала за костром, тётя Шура искала чистые одежды для погребения. Мария Ильинична померла внезапно, тихо и мирно уснула и больше не проснулась. Просто сердце остановилось во сне. Всем бы так помирать, – подумал дед, когда утром принёс ей свежей рыбы. Старушка, как игрушечная, лежала на своей кровати, скрестив руки на груди, лицо её было безмятежным. Подле неё на скамейке стояла икона Казанской Божьей матери, тут же горела свечка. Максим готовил лавку для омовения усопшей. Через два с половиной часа подъехал дед на своей истрёпанной «Ниве», следом за ним появилась «Газель». Батюшка сам на газели привёз гроб и крест, а также прихватил с собой двух прихожанок. Женщины в чёрных платках и юбках до пола, перекрестившись, вошли в дом. Начали помогать готовить еду для поминок – батюшка и об этом позаботился, с собой они привезли продукты. Бабу Машу отнесли в баню, обмыли, одели, положили в гроб. Затем Максим, батюшка и дед вынесли гроб на улицу и поставили на лавку. Тётя Шура в хлопотах немного отошла от горя. К вечеру Марию Ильиничну похоронили. Сначала сидели, поминали у неё дома, потом батюшка и прихожанки уехали, и Катя позвала всех к себе. Очень уж она устала, хотелось полежать, нога нещадно ныла. На том и порешили. Дед нёс костыли, Максим нёс Катерину, тётя Шура с корзинкой и Хани семенили сзади. В эту ночь никому не хотелось оставаться один на один с самим собой. Все они не хотели думать о том, что сегодня произошло. Мёртвое – мёртвым, живое – живым.

Войдя в дом, Максим аккуратно положил Катерину на кровать и направился ставить чайник. Дед вдруг позвал его:

– Шура забыла кроликов своих покормить, возьми фонарик, там на полке у Кати, пусть вдвоём пока посидят, пошли, покормим.

Мужики собрались и вышли на улицу. Тётя Шура, печально сидя на диване, не проронила ни слова.

– Тёть Шур, давай чаю попьём. И ещё у меня к тебе дело есть.

– Какое дело? – встрепенулась старушка.

– Помнишь, ты мне как-то рассказывала про деда и его жизнь, ну, мол, кто он, откуда, про семью его.

– И что?

– А ты не можешь мне опять рассказать? Только поподробней.

Женщина удивлённо подняла брови:

– Тебе это зачем?

– Да вот, хочу книгу про вас написать, вернее про вашу жизнь. Вот уйдёте один за одним все трое, и памяти не останется, а так люди читать будут, вас поминать.

– Уже двое, – поправила тётя Шура. И задумалась: а ведь и правда, с родственниками они связи не поддерживали, те как уехали двадцать лет назад – ни слуху ни духу. Своих детей она ещё в молодости похоронила. Саше пятнадцать годков было, а Вите – семнадцать, на мотоцикле разбились, у отца сердце не выдержало, тоже через год накрылся, так и осталась одна. Спасибо, Маша не дала руки на себя наложить: всё кричала, что грех это великий, и Господь никому не по силам испытаний не пошлёт, и что надо всё принять и смириться. Да, смириться и молиться.

А ей больше ничего и не оставалось кроме молитв.

– Чего у него сама не спросишь? Он же столько времени с тобой проводит, на рыбалку ходите, вы прямо не разлей вода. Вот и расспросила бы его!

– Не хочу его раны теребить, ты же знаешь, что он с заходами, не дай Бог, что случится.

– Вообще-то да, я и не подумала об этом.

В комнате повисла тишина. Лай собачки и топот ног в прихожей известили, что мужики уже вернулись назад.

Первой с радостным лаем вбежала Хани, следом за ней по очереди вошли мужчины.

– Ночью, видать, дождь будет, ветер поднялся, – снимая кепку, сказал дед. – Кролей накормили, Шура, курей я закрыл, так что всё нормально.

– Ну и слава Богу! – отозвалась старушка. – Садись, Тимофей, давай чайку попьём. Я сегодня здесь с Катей заночую, а вы с Максимом к тебе, наверно, пойдёте ночевать. Ты как, Максим Алексеевич? Согласен? Тётя Шура посмотрела на Максима.

– Да, конечно, как скажете. Я тут поинтересоваться хотел? – Максим посмотрел на стариков. – А вы помните, кто тут раньше жил?

– Где именно? – спросил дед.

– Ну в этом доме, или хате. Я не знаю, как правильно.

– Как же, не помним? – подхватила тётя Шура. – Всё мы помним: бабка Нюра здесь жила с дедом Николаем. Оба фронтовики, она в партизанах была, он – танкистом. Дети их в город уехали жить, сын, правда, потом вернулся. Никудышный был, пил часто, семью потерял из за пьянки. Так зимой и замёрз насмерть. А дочка хорошей была. Дед когда помер, она часто приезжала. Нюру всё уговаривала к ней переехать. Но та наотрез отказывалась. Внука привозили часто на лето, смышленый пацан был. Максимом звали.

Тут тётя Шура глаза вытаращила на Максима:

– А как твою мамку зовут, сынок?

– Звали, – с грустью в голосе ответил Максим: – звали Зинаида Николаевна Захарова. Мне десять лет было, они с отцом в Крым отдыхать поехали, да там и утонули. Меня с собой не взяли, чисто случайно, у меня ангина была. Потом двоюродный брат отца забрал меня к себе. Я долго искал эту деревню, память детская сильная, часто вспоминал этот дом. Тогда он мне казался огромным, и бабушку с дедушкой я хорошо помню.

– А как ты в лодке оказался без сознания? – внезапно спросила Катя.

– Да так и оказался! Поехал я на рыбалку с Хани. Оставил машину у знакомых, сам лодку спустил на воду, думал, порыбачу немного, да домой поеду. А тут с другого берега кто-то кричать начал, я подплыл поближе. Вижу: драка идёт. Хотел помочь, да не успел. Только я на берег вышел, как меня кто-то сзади по голове огрел. А очнулся я уже у тебя, Катя.

– Это же надо, какие уроды! – возмутилась тётя Шура. – Ну, слава Богу, всё обошлось. А Катюша бедная тебя еле вытащила, откуда у неё только силы взялись!

Взяв паузу, старушка продолжила:

– Слушай-ка, так тебя, наверно, люди ищут: жена, дети, милиция, в конце концов.

– Да никто меня не ищет, – Максим опустил голову.

– Ну, конечно! – протянула Катерина. – Через два дня сам убедишься: или менты, или егерь, кто-нибудь да примчится! Просто это единственная деревня, где река выемку сделала, обычно все сюда и заплывают, кто заблудится или, того хуже, браконьеры. А ещё из-за того, что люди здесь ещё живут. И если искать надо, то только здесь. А вообще меня не это беспокоит. Ты же теперь наследник как никак, и меня выгонишь, наверно. Тем более, я тебя козлом называла.

Все трое во главе с Максимом уставились на Катю.

– Ну вообще-то козла можно списать на болевой шок, а насчёт дома, то пока живи, а там видно будет!

– А чего ты беспокоишься? – спросила старушка. – Тебе чего, домов мало? Маша тебе свой оставила, а хочешь, ко мне переходи и живи, чего ты взъелась на мужика-то?

– Я здесь привыкла за три года жить. Огород вон как обработала, одних дров вон сколько заготовила. А ты говоришь!

– Вы не ссорьтесь! Утро вечера мудренее, – дед встал с дивана, надел свою кепку. – Пошли, Максим, уже заря скоро, надо поспать хоть чуть.

Тётя Шура их проводила, закрыла дверь на засов. Расстелила себе на диване постель, потушила свет и легла.

– Тёть Шур! – шепотом позвала Катя? – Ты спишь?

– Уснёшь тут с вами, да с такими историями! – отозвалась старушка.

– У меня такое ощущение, что парень-то наш темнит! Что-то тут не так, уж больно всё просто. Забрал пёсика, один поехал на рыбалку, если удар был по голове, да ещё и без сознания человек столько времени был, значит, сотрясение как минимум. Он бы утром такой здоровый не бегал, а лежал бы, мучился. И ещё он военный, а значит и рукопашную борьбу должен знать.

– Да спи ты, Шерлок Холмс хренов! Достала уже, тебе какое дело? Ты много про себя рассказывала, когда сюда приехала? Ходила, как будто тебя из могилы вытащили. Я уже давно поняла: место тут какое-то гиблое. Или все помирают, или едут сюда помирать. Прям тянет сюда суицидников, прости Господи! – старуха осенила себя крёстным знаменьем. – А чего тянет? Говорили, дед на заимке кого-то убил. Вот после и началось: у деда жена беременная на последнем месяце заживо сгорела, у меня дети разбились, у Максима родители утонули. Это помимо людей, которых в округе находят иногда мёртвыми. Чёрт знает что вообще. Не деревня, а какое-то кладбище сплошное. А дед хитрый, с заимки переехал и молчок, козёл старый, всё из-за него.

– Ладно, ладно, тёть Шур, не шуми, ты что так разошлась? Хрен бы с ними, мы-то живы! Не нервничай, всё будет хорошо!

– Живы, живы. Спи давай!

Утро было пасмурным, как дед и предсказал. Свинцовые тучи, то собираясь в кучу, то выстраиваясь в один ряд, словно солдаты, кружили по небу. В доме тоже было темновато.

– Просыпайся, соня! – тётя Шура сидела за столом и смотрела в окно. – Где там мужики-то? Покормить их надо, а потом своими делами заниматься. А то уже обед почти, а у меня хозяйство не кормлено!

– Они не маленькие, сами о себе позаботятся! Найдут, что поесть!

Тут открылась дверь, и вошёл дед.

– День добрый! Мы это, с Максимом в город поедем, вам что-нибудь надо?

– И вам не хворать! Вы что, обалдели? Сейчас ливень будет, а вы за сто километров собрались! И вообще, что за надобность такая неотложная? – спросила тётя Шура.

– Да не знаю, Максиму приспичило, встал ни свет ни заря, машину мою подремонтировал, сказал, срочно в город надо. Я же его одного не отправлю, он дорог не знает.

– Ладно, тогда селёдки мне купи и макарон. Приедете – деньги потом отдам.

– А тебе чего, Кать? – дед повернулся к женщине.

– А мне петушка на палочке! – засмеялась Катя. – Шучу, конечно. Купи мне сигарет, а то последняя пачка осталась, чаю, макарон и сахара.

– Когда ты уже курить бросишь?! Не надоело тебе дым глотать? – старушка смотрела с укором на Катю.

– Нет, не надоело! Что поделать – люблю курить.

– Заголить бы тебе задницу, да отодрать хворостиной, как сидорову козу, да боюсь, уже не поможет.

– Конечно, не поможет, это осознанный выбор, а не детская блажь.

– Ишь ты, какая умная стала! Старушка с укоризной в глазах посмотрела на Катерину.

Дед не стал дальше слушать, взял у Кати сумку и вышел из дома.

Женщины затихли. В комнате наступила тишина, только слышалось тиканье старых часов и постукивание капелек дождя о стекло. Где-то послышались раскаты грома.

– Ну вот, на тебе! Досиделась, старая дура! Кать, где дождевик твой? Дай-ка я накину, может, успею, пока мелкий, до дома добежать.

– Там, в прихожей висит! – уже вдогонку ответила Катя.

Как же она ненавидела такие дни: пасмурно, сыро, на улицу не выйдешь, заняться особо нечем, приходилось искать себе увлеченье. А тут с этой ногой вообще беда! Да и урожай мой, скорее всего, пропадёт, – подумала Катя, – как я теперь засолки делать буду? А потом вдруг вспомнила своего сына. Да он, наверно, меня ненавидит теперь, и правильно – за что меня любить-то? Кому нужна такая мать, которая сбежала и бросила его? Это как предательство. Катя опять накрутила себя и расплакалась, уткнувшись в подушку. Потом мал по малу стала успокаиваться. И вспоминать разговор с дедом. Во всяком случае, за эти три дня столько событий произошло, что не так-то просто было во всём этом разобраться. Во-первых, что-то скрывает Максим, во-вторых, дед, всегда скрытный, неболтливый, вдруг ни с того ни с сего сильно изменился, почему-то стал общаться, да и вообще тайну клада решил поведать. Ну и дела? Вот уж сроду не подумала, что этот замкнутый и осторожный человек выберет именно меня своим наследником такого дела! Ну, воля его.

Ещё много чего крутилось в её голове, пока она просто не уснула.

Проснулась Катя уже за полночь от того, что страшно зудела нога, а точнее шов. Это хорошо, значит, заживает, – подумала Катя, почёсывая между ниток. В комнате было очень темно. Да, надо бы добраться до выключателя. В туалет хочется, курить хочется, в общем, много чего хочется, а света нет. Катя потихоньку приподнялась на подушке, аккуратно откинула одеяло, вытащила одну ногу, спустила вниз, затем другую – раненую. Уперлась руками в матрац и приподнялась. Резко схватившись за спинку кровати, Катя выпрямилась. Подогнув больную ногу, она допрыгала до выключателя. Ну вот, теперь всё будет хорошо. В туалет по-маленькому можно было сходить и на ведро, в таких случаях оно всегда стояло в прихожей, днём, естественно, его полоскали и сушили на улице, на ночь заносили обратно. Особенно оно было важно для семей, где было много ребятишек или старый больной человек, а также лютой зимой, когда на улице можно было запросто застудиться. Вот так, по-простому, жили в деревнях.

Катерина, сделав свои дела, потихоньку поставила чай на плиту. И только она допрыгала до стола, как в окошко тихо постучали. Катя присела на скамейку около окна и громко спросила:

– Кто?

– Это мы, Кать!

Катерина узнала голос деда:

– Ну, заходите, дверь открыта. Через минуту Хани уже влетала в комнату, Максим с дедом стояли на пороге с пакетами, сумками, довольные и счастливые.

– Вы что, банк ограбили? – спросила женщина. – Мужчины выставили пакеты на стол и присели на диван.

– Какой там банк, Кать? Это всё Максим! – дед посмотрел на него и продолжил. – Решил вас побаловать. Да мы только что приехали, хотели завтра к тебе зайти, а тут смотрим – свет горит, что ж до завтра тянуть? А ты чайник поставила, я смотрю, вот молодец! Как раз вовремя, мы проголодались, как собаки.

Дед щебетал, щебетал, ещё больше удивляя Катю, так как мысли её накануне подтверждались с каждым дедовым словом.

– Ты сиди, дед Тимофей! Я сам на стол накрою.

Максим начал доставать из пакетов продукты и складывать в холодильник, спрашивая при этом, кто что будет и что оставлять, а что убирать.

Катя сидела и смотрела на всё происходящее с невозмутимым видом, стряхивая пепел с сигаретки.

– А тёте Шуре привезли, что она просила?

– Конечно, привезли, завтра отнесём, правда, дед?

Максим нарезал ветчины, хлеба, по-быстрому пожарил яичницу, открыл банку шпрот и, приглашая деда за стол, сам сел на табуретку.

– А что в том пакете? – показывая пальцем на чёрный полиэтилен, спросила Катя.

– Лекарства. Тебе, кстати, надо перевязку сделать. Как нога-то? – Максим, прожёвывая кусок хлеба, пытался поддерживать разговор.

– Нормально, только чешется, зараза! И нитками когда зацепляюсь за покрывало, больно очень.

– Ну, ничего, через дня три по одному начну снимать.

– Я смотрю, ты тут адаптировался совсем: то важный такой, как павлин, был, а сейчас уже по-человечески общаешься.

– У меня работа такая, с многими людьми приходится общаться, они – пациенты, я – врач. Я – вылечил, они – ушли. Это нам ещё в академии объяснили, что доктор должен быть хладнокровным и объективным, быть культурным в общении и внимательным к больным, не взирая на статус и положение в обществе.

– Ну мы же здесь не твои пациенты. Вернее, не все.

– Просто привык к субординации.

– Тогда всё логично, извини, что хамила. Я с врачами раньше в таких ситуациях не общалась.

– Я тоже раньше в таких ситуациях женщин не зашивал.

И тут они вспомнили, как Катя их фашистами называла и как орала благим матом, вспоминали и смеялись.

– Да, вот она жизнь какая, никогда не знаешь, каким боком к тебе повернётся и кого пришлёт в твой мир, – философски заметил задумавшийся дед.

– Как бы там ни было, а всё же хорошо, что я тебя выловила, иначе кто бы мне так профессионально швы наложил.

– Я в принципе тоже немного рад, что сюда к вам попал, я здесь себя как-то по-другому чувствую, как-то спокойней что ли?

– А зачем ты в город мотался?

– Хотел другу позвонить, сказать, чтоб машину мою перегнал сюда.

– И всё? А жена, дети?

– Ну что ты к нему прицепилась? – не выдержал дед. Глаза его расширились, чуть ли не криком начал кричать: – Нету у него жены! И детей нету! Ушла она, к другому ушла, и убийцу наняла, чтоб от Максима избавиться, и денежки с квартиркой его себе присвоить.

Максим сидел тихо, как мышь, не проронив ни слова.

Катерина молча закурила сигарету. Выдохнув табачный дым, тихо произнесла вслух: