Постепенное приближение. Хроники четвёртой власти

Время тогда само выносило на поверхность густую человеческую пену. На всех углах гудели политические тусовки: шли выборы за выборами. Решением клокочущих гражданских коллективов назначались не только мэры городов или главы районов, но даже начальники заводских цехов и деканы факультетов в учебных заведениях. Горластые и наглые в одночасье взлетали над толпой.

В число таких попал было и Кротов, идущий на выборы в мэрию Зауралья. К этому времени он, отказав жене в праве на учёбу, получал уже высшее образование. По стезе автодорожника не пошёл, для возни с запчастями было достаточно и техникума. Решил пробовать себя на политической арене. Для начала поступил на исторический факультет, где исправно покупал у более толковых и менее богатых сокурсников рефераты с курсовыми, а у преподавателей – положительные оценки в зачётке.В институте Валерий быстро пролез в местные лидеры одной из тогдашних многочисленных партий, став одним из главных активистов штаба депутата Госдумы Мурина. Но Бог миловал город от такого народного избранника: перед выборами он передумал идти в депутаты и снял свою кандидатуру. Бывший затравленный интернатовец решил, что намного выгоднее ворочать делами из тени. Кротову было достаточно, что через него или с его помощью прокручивались махинации Мурина. Устраивало это и депутата, по сути державшего Валеру смотрящим за его немалым местным хозяйством, как когда-то поручил стеречь свои кооперативы дядя Толик.

Близкое знакомство Валерия Андреевича с видным политиком открыло ему доступ в самые высокие чиновные кабинеты и офисы деловых кругов города. И хотя все знали, на чём и как поднялся этот нувориш, какие бандитские ухватки пускает в ход в своём бизнесе, до поры закрывали глаза на его мутные делишки, полагая, что грани дозволенного этот выскочка не переступит.

Высокие короны ошибались: Крот пошёл-таки вразнос. Теперь нужно было решать, как с ним быть.

***

К удивлению и немалому облегчению Триша, коллектив равнодушно воспринял весть о назначении Ниткина на место Сокольского. Даже Вешкина не устроила обычных для неё инсинуаций, решив подождать, что выйдет из этого абсурдного эксперимента. Правда, на стол главному легло сразу несколько заявлений об уходе – знак того, что с переменами согласились не все. Но это не проблема, по городу всегда бегает достаточно голодных писак, готовых тут же заслонить собой образовавшиеся кадровые бреши.

Лариса трижды перекрестилась, помянув добрым словом Сокольского, который так своевременно организовал ей переход в рекламу. Она радовалась, несмотря на то, что теперь у неё была новая крутая начальница: с Гришиной опасливо держал себя даже сам Триш. Смириться с Ниткиным, тихой сапой пробравшимся на место Романыча, она бы не смогла.

Выйдя с больничного, Ольга Ивановна первым делом потребовала в свой малюсенький кабинет новую подчинённую.

– Не буду спрашивать, чем вы, Лариса Петровна, не угодили начальству – наслышана о великом раздрае в редакционном отделе. Рекламой заниматься собираетесь всерьёз, или так, отсидеться у нас решили?

– А вы полагаете, что у вас как раз то место, куда, как на курорт, отправляют? – Лариса с первых слов устанавливала с начальницей определённую дистанцию: нашим палец в рот не клади.

Гришина пас приняла:

– Это кому как. Так будете вкалывать, или нет?

Лариса глянула на Гришину долгим испытующим взглядом, потом, вздохнув, призналась:

– Честно? Пока не знаю. Я ведь привыкла к интересной работе, к серьёзным заданиям. Если таковые найдутся, почему бы и не повкалывать…

Ольга Ивановна, будто не заметив Ларисиного вызывающего прищура, придвинулась к ней ближе, словно собралась сообщить какую-то тайну:

– Вот и я пока не знаю, что у нас с вами выйдет. Но мысли кое-какие есть. Как вы смотрите на то, чтобы вести заказные журналистские расследования или другие того же толка темы?

Лариса внутренне ахнула. Да кто из уважающих себя газетчиков откажется от подобного дела?! Тем более – дополнительно оплачиваемого? В том, что эта работа даст хороший приварок к её заработкам, Лебедева не сомневалась. Однако в ответ опять выставила свои колючки:

– Ольга Ивановна, а откуда, позвольте спросить, возьмутся такие темы? Я что-то не упомню, кто и когда стоял в очередь к нашему «Обозу» за платными публикациями…

– Не боись! Встанут, ещё как встанут! Время для этого приспело. Ты, кстати, такую работёнку сама себе и организуешь. Ты ведь с разными прокурорами да с ОБЭП на короткой ноге, с милицией тоже? И с модными адвокатами, как я слышала? А у этих ребят всегда есть дела, за освещение которых найдутся желающие платить. Вот увидишь: Гришина будет права.

Лариса опять ненадолго задумалась, переваривая новость. Перспектив лучезарная, да есть в ней и тёмные пятна.

– Ну допустим, заказухи будут. А как наши небожители к ним отнесутся – вы подумали? Ведь Ильич, словно пуганая ворона, шарахается от любой мало-мальской остроты. А теперь ещё и Ниткин туда (Лариса подняла глаза к потолку) затесался.

– Да уж подумала. Как мне известно, от денег не отказывался ещё ни один дурак, даже самый дубовый. Обработать верхА – моя забота. Такое разделение труда устроит?

У Ларисы один камень с души упал. Она рассмеялась:

– Такое – устроит! Я ведь и сама Тришу все уши прожужжала, что надо давать больше злободневных публикаций, иначе среди конкурентов газета сдохнет. Но вы ведь его знаете – не согласился, не понял. Может, через вас, да через рубль дойдёт?

Гришина с Лебедевой ещё долго заседали в уставленной цветочными горшками каморке. Новое дело вызвало разные вопросы. Лариса между строк поинтересовалась материальной стороной предприятия. Ольга Ивановна нахмурилась, её светлое, как мрамор, лицо, обрамлённое пышными жемчужными кудряшками, посуровело. Но твёрдо пообещала, что «такой труд будет оценен соответственно». Больше или меньше сегодняшнего жалованья, Лариса не поняла. Но пока с уточнениями отстала – придёт день, придут и деньги.

Зато спросила у рекламной богини о другом, не менее насущном: кто будет вычитывать подготовленные ею материалы? Ольга Ивановна, прикинувшись непонимайкой, наивно выкатила свои карие глазищи:

– А чего, Ниткин-то не сгодится?

– Если сюда будет лезть Ниткин, то нам с вами и затеваться нечего – раздражённо скривилась Лариса. – Как вы заметили, я пока только спрашивала, а условий не ставила. Так теперь вот ставлю: Ниткина – геть! Только его пьяного носа в рекламных текстах не хватает! Мы после него ни одной строчки продать не сможем! Что хотите делайте, как хотите главного уламывайте, а к заказухам никого подпускать не нужно. Разве что самые важные Тришу показывать.

– Ох, Лариса Петровна, круто забираете! Получается, вы в нашем отделе не копирайтером себя видите, а целым независимым редактором? – Гришина опять уставилась на Ларису пронзительным взглядом. Потом, повращав немного бездонными зрачками, заметила раздумчиво:

– Хотя, наверное, это и правильно, на новую гору в старых галошах не влезть. Придётся мне доказывать, что у тебя должен быть редакторский статус.

– Вам можно посочувствовать… – теперь Лариса улыбнулась – печально.

– Тебе тоже! – в предложенном тоне отреагировала Гришина. Незаметно она стала обращаться к Лебедевой на «ты». – Прежде чем примерять редакторское кресло, докажи-ка состоятельность придуманного нами расклада, сделай пару платных материалов на новой основе. Для этого, кстати, всё готово: у меня на подходе заказ от одной строительной фирмы.

***

За свой столик у окна Лариса вернулась ободрённая. Она ещё раз убедилась, что Бог, закрывая одну дверь, обязательно приоткрывает другую. То, что, предложила Ольга Ивановна, давно уже созревало и в её мыслях. Начальница лишь придала хаотично бродящим идеям более стройное направление.

В общем, первый заход можно признать удачным. Да как дальше-то поплывётся?

Однако, хорошенько обдумав разговор с Гришиной, Лариса поняла, что начинать, видимо, придётся не с заказного криминала. Она принялась вычерчивать какие-то ей одной понятные схемы. Проходившая мимо Ольга Ивановна хотела сунуть в них свой крохотный напудренный носик, но Лариса закрыла бумаги ладонями:

– Не тормошите меня, ради Бога! Похоже, я нащупала нужный нам путь. Дайте срок – сама всё покажу.

И она снова глубоко ушла в свои бумаги.

Размышления прервали вернувшиеся в комнату сотрудницы:

– Лариса Петровна, а вы что же не вышли? Вы ведь с Леонидом Ивониным тоже работали? – с обидой спросила молоденькая Леночка Жаркова.

– Куда не вышла?

– Так Ивонина прямо с рабочего места в больницу увезли! Вы что – не в курсе?

Ларису как обухом по голове хватили: друг Лёня спёкся! Не зря он последнее время всё за сердце хватался! Она бросилась наверх в верстальную, чтобы там узнать подробности.

Упав лицом прямо на клавиатуру Лёниного компа, громко размазывала слёзы Смешляева. Она ткнулась башкой в плечо вошедшей Лебедевой и бессвязно запричитала:

– Лора, Лора, это всё из-за меня! Я идиотка, я дура-то ненормальная! Ведь это я ему ляпнула! Молчала бы, так и жил бы себе Лёнька, как огурчик!

Ларисе самой впору было завыть, но она только гладила горевавшую Таньку по конвульсивно вздрагивающим лопаткам и не прерывала этих отчаянных рыданий. Пусть баба проревется. Потом уж будет объяснять, как стряслось несчастье.

Впрочем, Лариса уже догадывалась. Не иначе как из-под Ниткина земля загорелась! Куда бы этот поганец ни прислонялся, всюду сеял если не пакость, так раззор!

Так оно было и на этот раз. Притихшая Татьяна, наконец, рассказала, что началось всё после ухода Андрея Романовича. Во время очередной вечерней попойки к Васечке со Смешляевой подкатил Ниткин. Назюзюкавшись до степени душевных откровений, он стал дразнить Татьяну намёками о скором решении собственного квартирного вопроса. Мол, ей, простодырой, надо не ждать, когда счастье свалится на голову, а обтяпывать дела так, как наловчился он. Танька поначалу в тему не въехала. Но слово за слово, и новоиспечённый начальник проговорился, что ему светит квартира, сам Курилов пообещал. Главный-де по городским СМИ долго умолял его, ценнейшего газетного специалиста Натаныча, сесть в кресло позорно изгнанного из редакции Сокольского. А чтобы Ниткин не сомневался в расположении руководства, упросил принять в благодарность жилплощадь.

Компашка понимала, что похвальбу Натаныча нужно делить на три. Но уж что-то больно уверенно врал он про посулы Курилова…

– Квартира – это хорошо; ещё лучше – две! – перебил Ниткинские враки Толстоганов. – А где Курилов-то эту квартиру возьмёт? Свою, что ли, отдаст? На редакцию в этом году одно жилье полагается, Лёне Ивонину.

– Да кто такой Лёня, чтобы ему раньше первого зама квартиру выкатывать? – хмельно оттопыривал слюнявую губу Ниткин. – Больше ждал, так и ещё подождёт. Я вам точно говорю: мне первому квартира обещана!

На следующее утро ни Васечка, ни Володька уже не помнили, что обсуждалось под двадцатую рюмашку. Но у протрезвевшей Таньки память оказалась надёжнее. И в неё крепко въелись слова о том, что уже обмытое Лёнино новоселье откладывается. Вместо него будут праздновать Натаныча. Два дня Смешляева ходила в тихих слезах, оплакивая невезучесть Ивонина. Потом не выдержала и выложила версталю всё как есть.

Принесённую на Танькином хвосте новость Леонид вначале принял за очередной её заход: на его редакционном веку от забулдыжки Смешляевой исходило немало разных небылиц. Но её слова беззастенчиво подтвердил и сам Ниткин, оговорившись, правда, что квартира обещана не ранее, чем в середине лета. И всё же Ивонин больше недели не верил своему горю, не принимал такой жестокой правды, и крепился всеми силами. А нынче, не выдержав, упал со стула в верстальной без чувств.

В то время, когда Лебедева с Гришиной обсуждали стратегию их будущей работы, вся редакция высыпала на крыльцо проводить карету скорой помощи. В реанимацию везли одного из старейших членов журналистского клана города. У нестарого ещё Леонида Ивонина диагностировали обширный инфаркт, жизнь его повисла на тоненькой ниточке.

Расстроенная, но по обыкновению прекрасная Аллочка, заглянув в верстальную, помогла привести Смешляеву в чувство. Лариса побрела в рекламный закуток, глотая злые слёзы. Ну погоди, Ниткин! Получишь ты своё! Подавишься ещё и квартирой этой, и должностью, и властью, к которой рвёшься, ступая по людским головам! Сколь верёвочке ни виться!..

Первый день на новом рабочем месте, хорошо начатый, был безвозвратно испорчен.

Чтобы не травить душу, перетирая по редакции обстоятельства Лёниной болезни, Лебедева напросилась на встречу с прокурорскими: в кои-то веки Вершков был на месте. Выходя из кабинета, она едва не сбила с ног посетителя, которого могла ожидать меньше всего. Путь ей загораживал Александр Депов. Желтоватая бледность, запавшие серые глаза и двухдневная щетина говорили, что в последнее время жизнь его не была безоблачной. Но Лариса по-женски отметила, что этакий антураж сделал обычный чересчур рафинированный облик Александра Павловича куда более выразительным. Рекламные девочки аж рты раскрыли при виде авантажного мужчины. Лариса хмыкнула: его бы с Ниловой связать одной упряжкой! Вот стоматологам была бы работа выпавшие челюсти вставлять…

– Рабочий телефон ваш, Лариса Петровна, с утра молчит, – произнёс Депов глуховатым голосом. – Вот и пришёл, не предупредив. Или опять не вовремя?

– А я теперь здесь, на другом номере… Извините уж.

В глазах адвоката стояла боль вопросов – что? кто? почему? Но Лариса и не думала отчитываться, говорила с ним без смущения, хотя и без вызова или издёвки – просто и даже ласково. Человек вон бросил все дела, чтобы с нею повидаться, беспокоился…

Оказалось, Саша привёз отремонтированный велосипед (теперь на самом деле), и хотел передать его мальчику. Быть может, они с Ларисой Петровной съездят к сыну?

Ларисе стало стыдно. За полторы недели, промелькнувшие после знакомства с Колькой, она навещала маму с Сашкой только дважды, да и то торопливо, сумбурно, без манерно накрытого чайного стола и долгих посиделок. Про велосипед и вовсе забыла. Надо исправляться. Конечно же она поедет, и даже, если Саша желает, познакомит его с матерью.

Про знакомство она брякнула в уверенности, что адвокат откажется. Родителям ведь представляют женихов или невест. Но Александр Павлович просиял, привычно засуетился с презентами «к чаю». Ларисе стало смешно и жаль его. Она с грустью смотрела на бывшего любовника и думала: словно мороженого объелась. И сладко, и тошнит. Не то что Колька – жадный глоток крепкого кофе с перчинкой.

– Саша, ничего не нужно, мама не мне чета, у неё всегда блины да пироги наготове. Я позвоню, что приеду, и всё будет в лучшем виде. Но только прямо сейчас не могу – нужно быть в прокуратуре.

– Подвезти? – тут же предложил Депов; видно, он не терял надежды на восстановление отношений со своим медноволосым тигрёнком.

Машина тихо шуршала по отмытому апрелем асфальту. Если бы не Ивонин, солнечный денёк с ароматами набухших тополиных почек казался бы прекрасным. Но на душе у Ларисы кошки скребли, поэтому дорогой она сидела молча, только участливо спросила:

– Что-то выглядишь усталым?

– Работа навалилась. Почти не спал две ночи. На послезавтра назначены слушания по Кроту.

***

Остановив свой вылизанный мерс у знакомого двухэтажного здания, Депов взял в ладони её руки. Лариса не стала отстраняться. В конце концов, если исключить секс, они оставались достаточно близкими людьми. Адвокат принялся за старое:

– Лорик, ты можешь не любить меня, но поверить должна. Благополучием твоего сына заклинаю: не ходи на этот процесс, кто бы и как бы тебя туда ни толкал. Не попадайся Кроту на глаза!

– Так он меня видел на том, первом заседании. Я стояла рядом с его женой, он к нам подходил и даже шипел какие-то угрозы. Если такой цепкий, как ты говоришь, то уже запомнил.

– То тогда. А сейчас он на людей смотрит так, словно хочет каждому в глотку вцепиться. Думаю, таких ты ещё не встречала. Я работаю с ним давно, он от меня зависит, и то мне не по себе. Осадок остаётся такой, будто повстречался с буйным умалишённым. Появилось в нём что-то больное, звериное, безжалостное.

Депов потянулся было губами к её пальцам, но Лариса мягко высвободилась:

– Пойду я. Если не раздумал с великом, жду тебя здесь через час.

Обстоятельного общения с Вершковым не вышло. Не помогли даже ритуальные пряники из соседнего ларька. Лёха разговаривал с Ларой Петровной неохотно, отвечал односложно, и всё поглядывая на какого-то парня, листавшего бумаги у окна, и не спешившего оставить его наедине с посетительницей. Когда тот всё же вышел, прокурор шёпотом объяснил:

– Эти уши нам с вами ни к чему. Побежал, поди, до Горланова – первым капнуть, что явилась недружелюбная прокуратуре пресса. После вашей статейки – «Убийство или оборона?», кажется, – на меня тут шишки с разных сторон посыпались. Будто не вы, а я сам её накатал. Ну да ладно. Сейчас-то зачем пожаловали? Опять Крот покою не даёт? Скоро ведь его бенефис…

И Вершков спел уже известную Ларисе песню. Что, по его соображениям, суд будет тянуть на оправдательный приговор – как ранее и предполагалось. Только теперь к делу примешивались новые интересы. Оправдания двойного убийцы (или хотя бы вменения ему аффекта) подковёрно требовала и бандитская рать – как своеобразное мщение семье мёртвого Гаврилова за давнее убийство рэкитира. Между такими жерновами ни судья, ни прокурор искать истину станут. Да и зачем препятствовать сведению криминальных счётов?

– В общем, как-то так, Лара Петровна. Большего не могу, да и не хочу говорить. Если опять станете воевать против Крота, то зря. Вряд ли что выйдет. Не советовал бы я вам и на суд соваться – подытожил Лёха, будто прочитав Ларисины мысли.

– Хотя бы результаты баллистики скажете? Кто всё же стрелял? – вспомнила она про обещание, данное матронам.

– Парни не стреляли, это точно. А остальное пока не разглашается.

Ларисе хотелось перевести разговор на тему платных публикаций. Но в это время в кабинет опять протиснулся давешний сотрудник, и Вершков поспешил выпроводить гостью.

У мамы было всё душевно и по-семейному, дочкиного кавалера она встретила радушно. Видимо, Сашка успел рассказать, какой у них завёлся классный бой-френд. Починенный велосипед тоже сыграл свою роль: мальчишка едва не кинулся Депову на шею. Александр Павлович беззастенчиво купался в атмосфере хорошо свитого гнезда, то и дело бросая на Ларису радостные взгляды.

А она?

Во время милого сердечного чаепития она отсутствовала. Ела, пила, шутила с сыном, показывала гостю старые фото – и была от всего этого далеко-далеко. Её поглощала одна неотвязная дилемма: идти – не идти. Не давало покоя предостережение Вершкова. Этот зря пугать не станет.

После, быстро распрощавшись с адвокатом, Лариса побрела к своему подъезду, уткнувшись взглядом под ноги.

Так что, смелая ты наша? Как поступишь, неподкупная? Или пусть другие разбираются с вылезшей из всех щелей постперестроечной мразью – ворами, бандитами, убийцами? А твоё дело – лишь жарче раздувать праведный гнев? Чужой. Как та обезьянка у Киплинга, готовая поддержать друга… острым словом? Мы завсегда шумнём за справедливость…?

А с другой стороны – кто за саму тебя вступится, ежели чего? Кто заслонит твоих совсем уж беззащитных маму и сына от Кротова и от тех могущественных его хозяев, что так старательно натягивают белые перчатки на его кровавые щупальца? Газета? Друзья? Любовники?

Нет рядом с тобой никого, кто в силах выступить в том же весе, как и этот страшный зверь…

Так зачем, ради чего лезть на рожон? Показать крутизну да принципиальность? На людях помахать перед танком оловянной сабелькой? Дескать, гляди, народ, СМИ и впрямь имут власть в этом мире?!

О Господи, спаси меня от ошибок, сохрани неразумную от ложных шагов!..

Лариса и не заметила, как от спора с собой перешла к горячей молитве, к которой всегда обращалась в самые непростые моменты жизни. Она стояла под окнами квартиры и, вглядываясь в неполный диск чистой луны, разговаривала с небесными силами.

В это время из темноты тамбура навстречу ей шагнула тёмная женская фигура. От неожиданности Лариса отпрянула. Но голос оказался знакомым: у входа её поджидала одна из матрон, Анна Венецкая. Она необычно тихо спросила:

– Что вы, Лариса Петровна, решили? Идёте с нами в суд?

Отец наш небесный, как же быть, что ей сказать?

– Анна Васильевна, у меня ещё две ночи и день впереди, что-нибудь да решу – как бы отшучиваясь, ответила Лариса. – А вы, кстати, узнали про баллистику?

– А вы? Вы же обещали.

– Из погибших никто не стрелял. Это всё, что мне сообщили.

Венецкая придвинулась ещё ближе:

– И на том спасибо.

И вдруг эта немолодая тучная женщина, отдавшая тюрьме мужа, могиле – сына, всей своей массой повалилась перед Ларисой на землю, обхватила её колени, и запричитала, как от неизбывного горя причитают все несчётные поколения русских баб. Она молила так, будто не от судьи или прокурора зависел исход слушания, а единственно лишь от этого вот автора анонимной статьи. Лариса была и огорошена, и потрясена. В ногах у неё в жизни никто не валялся. Она пыталась поднять Анну Сергеевну, но та не вставала с влажного асфальта, а только исступлённо повторяла:

– Прошу вас¸ прошу вас, прошу…

Видимо, это был припадок: у женщины сдали нервы. Понимая, что уговорами делу не помочь, Лариса вдруг громко и повелительно, если не грубо, крикнула:

– Это что ещё за цирк! Поднимайтесь немедленно!

Окрик подействовал: Венецкая встала. Не глядя на Лебедеву, она запахнула измазанное пальто, и, не извиняясь, тяжело пошла прочь на негнущихся ногах.

Из кухни пахло хорошо перчёными пельменями: Колька был дома. Видимо, выглядела Лариса так, что кавалерчик, ни о чём не расспрашивая, быстро стянул с неё куртку, джинсы, ботинки, и засунул помертвелую Лоло под горячий душ. Потом укутал в свой толстый халат и усадил к столу перед большой рюмкой водки и дымящейся миской с едой. Чай подал вдогонку.

– Пей! Теперь ешь! Теперь говори!

Слушаясь, как маленькая, этих команд, Лариса постепенно пришла в себя и выложила Кольке то, что скопилось на душе. Долго сдерживаемые слёзы душили её. Стараясь успокоиться, она прижималась к его груди, а он осторожно и нежно вытирал её лицо. Подлость Ниткина, болезнь Леонида, а в особенности приближающийся суд и брякнувшаяся на колени старуха – обо всём переговорили они этим долгим вечером.

– Вот ты, Колька, как человек отстранённый – скажи ты мне, что с матронами-то делать? Ты, к примеру, как бы решил? – Лариса смотрела на Вернина-младшего, как на ораакула.

– Знаешь, последнее дело – примерять свою ситуацию на человека, который находится вне её. Всё равно он скажет не то, что тебе будет полезно. Поэтому уж не обижайся – я от советов воздержусь. Но поступить ты должна так, как находишь единственно возможным. Делай то, в чём чувствуешь свою силу. Фильм «Брат» смотрела? Ну и действуй так, как там сказано. А пока, Лоло моя ненаглядная, давай-ка баиньки. Утром само всё решится.

Глава 21

Ольга Ивановна Гришина была из тех руководителей, что предпочитают крепко держать под уздцы доверенное им дело. Как и Триш, она, вышла из комсомольско-партийных кругов. Только в отличие от Бориса Ильича, двигалась не в болтологическом направлении, а отвечала за один из экономических секторов горисполкома. Сидя на этой жёрдочке, Гришина узнала подноготную большинства предприятий региона. Она была накоротке со многими директорами, имела подробнейшие сведения о том, что таят недра той или иной промышленной структуры, и даже располагала уж совсем непубличной информацией о личной жизни разных представителей вверенного ей хозяйства. Ольгу Ивановну знал и побаивался весь доперестроечный реальный сектор города.

Жила она вдвоём с хорошим уважительным мужем, вырастив сына с дочерью и направив их по надёжным столичным тропкам. Супруги были одного поля ягоды, только он стоял на ступеньке повыше. Когда пошёл слом старых устоев, он быстро прибрал к рукам негромкий, но крепенький банк, обзавёлся увесистым пакетом акций самых голубых фишек, и очень умно обернулся в период ваучеризации. В результате Гришины вошли в десятку самых обеспеченных семейств Зауралья.

Ольга Ивановна, к тому времени уже дама весьма почтенного возраста, не знала бед даже в экстремумы бесконечных постперестроечных финансовых штормов, и могла бы не утруждать себя какой бы то ни было работой. Подобно большинству жён нуворишей, прожигающих жизнь барынями, она имела возможность полностью посвятить остаток дней салонам красоты, ювелирным витринам и нескончаемым путешествиям по заграницам.

Поначалу так и было. Но, приведя в ослепительный порядок свою внешность и сделав обязательные для культурного просвещения вояжи, Гришина поняла: ещё год-другой, и в такой колее она сдохнет со скуки. Деятельная натура бывалого функционера требовала совершенно иного выхлопа.