Постепенное приближение. Хроники четвёртой власти

– А ты здесь как – по делу, или просто болтаешься? – с заметной подковыркой поинтересовался Нагорнов.

– И так, и эдак. Я уже один номер отбыл, теперь пусть ребята свои блюзы точат, попозже опять к ним присоединюсь. А в перерыве вот на халяву доедаю ваше мясцо и развлекаю Ларису. Кто-то же должен это делать в отсутствие отца старшего поколения– так, Станислав Янович?

– Колька у нас лабух, шляется по ресторанам со своей кодлой – почему-то злорадно пояснил Стас специально для Лебедевой. Мол, знай, с каким недотёпой имеешь дело.

– А известно ли вам, уважаемый профессор, что абсолютное большинство известнейших музыкантов начинали свою карьеру, как раз играя в ресторанах? – нисколько не смутившись, парировал Колька. – Олега Газманова знаете? А Долину? Заграничная наша звёздочка Успенская тоже кабацкого хлебца вдоволь поела. Про Шуфутинского я уже и не говорю – обслуживал как положено бродяг со всех Северов. Игорь Николаев, Машка Распутина, даже косящий под аристократа Малинин лабали будь здоров. Под скрип челюстей подросли и Гриша Лепс с любимцем поживших тёток Стасиком Михаловым. Кабацким музыкантам, видите ли, платят примерно, жалованье не задерживают. Деньги даже на творчество остаются…

– Так то – известные, а то – ты! Не работаешь, только знай бренчишь на своей балалайке.

– Вы, Станислав Янович, опять незаслуженно ругаете меня – совсем как мой папаня. Наверное, за бутылочкой-то не раз мне косточки мыли? А я, между прочим, зарабатываю вполне себе прилично. Во всяком случае, ни у кого копейки не стреляю. Если же одна моя задумка пойдёт, вообще буду в шоколаде.

– Что за идея? – в отличие от Нагорнова, Алла была настроена к Кольке куда более уважительно.

– Придёт время – всё узнаете. Ну, мне пора, моя очередь подходит.

Колька, между делом добивший до крошечки весь антрекот, направился к подиуму, занятому небольшой инструментальной группой. Две электрогитары, ударные и синтезатор – это и был Колькин коллектив.

– Лоботряс! Отец уже не знает, что с ним и делать! – продолжал сокрушаться юбиляр. – После института сразу же забросил свою специальность, связался с этими обормотами, по кабакам зависает. Говорит – музыка! А какая это к чёрту музыка, если слушают её одни пьяные рожи!

– Такие, к примеру, как мы с тобой! – съязвила Аллочка, которой давно надоела эта тема. – Чего вы к парню прицепились, гнёте под свой шаблон! Сегодня другое время, может, и правда что-нибудь путное из него выйдет. Он же не просто тупо лабает – он и сам музыку пишет. Даже в какой-то столичный музыкальный институт поступил! Значит, что-то там себе кумекает.

Ответить Ниловой Стас не успел: в зале снова заиграл оркестр. Репертуар был обычный, не слишком отвлекающий от поглощения съестного и спиртного. Квартет исполнял песни – хорошо знакомые и малоизвестные, пересыпая их танцевальными ритмами. Посетители то и дело подходили к подиуму, шептались с Колькой и недвусмысленно что-то совали ему в руку. За этим следовал заказанный музыкальный номер. Шёл обычный кабацкий чёс.

За столом Нагорнова царило успокоение. Оркестрик работал вполне себе профессионально, отчего Стасу расхотелось обсуждать недостатки Вернина-младшего.

Вечер подходил к концу, дамы вдоволь натанцевались и скучали в ожидании десерта. Лариса уже подумывала, не пора ли откланяться, как со стороны оркестра прозвучало:

– Сегодня среди гостей присутствует врач, профессор, и вообще отличнейший человек, отмечающий своё третье двадцатилетие. Станислав Янович, примите от нас небольшой музыкальный подарок.

Светильники под потолком зала начали медленно гаснуть, остались включёнными только небольшие лампы на столиках. Тихим перебором зазвенела Колькина гитара, потянулась плавная тоскующая мелодия, её подхватил густой, с картавинкой, голос:

Мне б забыть, не вспоминать

этот день, этот час,

Мне бы больше никогда

не видать милых глаз!

Но опять весенний ветер

в окна рвется и зовёт.

Он летит ко мне навстречу,

песню нежную поёт…

Он пел негромко, без привычных эстрадных ужимок. Но зал вдруг разом перестал греметь вилками и бокалами, внимая печали знойных городских улиц.

Лариса сидела, будто окаменев. Это был лейтмотив её детства. Тогда причитания аргентинского танго лились с одной из больших чёрных пластинок, которые крутили в их доме на громоздкой радиоле. Женщина из другого мира, нереально далёкого, жаловалась на разбитую любовь. Мама поднимала влажные глаза к потолку и шептала:

– Лолита Торрес, чУдная Лолита…

Позже подросшая Лариса посмотрела Бог знает как сохранённые в советском прокате фильмы с этой певицей. Она очень хорошо поняла растроганный мамин шепоток, но никогда нигде больше не слышала необычных латиноамериканских мелодий. Что ж, пыль повседневности заносит даже самые яркие звёзды….

И вдруг здесь, в этом разгульном кабачке, прозвучало незабываемое:

В шумном городе

мы встретились весной,

Сколько улиц

мы прошли тогда с тобой,

Сколько раз тогда прощались,

и обратно возвращались,

Чтоб друг другу всё сказать…

Вслед за неподражаемой испанкой танго любви обосновалось в репертуаре Гелены Великановой и Клавдии Шульженко, покорив послевоенные танцплощадки поголовно всех советских городов. Но сейчас страстные стенания выводил мужчина, у него получался уже совсем другой рассказ. Ноты были те же, а песня – иная. Не та, старинная, из детства, а сегодняшняя, но по-прежнему живая и горячая, забирающая душу. Грассирующий баритон, сходя на нет, допел прощальную строку, гитара простонала на последнем аккорде. В наступившей тишине вспыхнул верхний свет. Слышно было, как исполнитель снял с плеча инструмент. А потом…Ларисе казалось, что от криков, свиста, оваций, топанья ног вот-вот обвалится потолок кабачка. Нестройный этот гвалт постепенно слился в одно требовательное: ЕЩЁ!!! Колька, освобождённый, наконец, от магии Лолиты Торрес, подчинился зову публики, вскинул гитару и швырнул к ногам почитателей длинную бисерную россыпь звуков в сопровождение лишь лёгкого барабанного перестука. Опять – уже окончательно – сдал на руки басисту свою кормилицу, поклонился в пояс, послал собравшимся рукопожатие и крикнул:

– Спасибо, что оценили. Я ухожу, меня ждут.

И вприпрыжку подался к столу Нагорнова:

– Лоло, ты идёшь?

Ошарашенный Стас поднялся, будто хотел загородить собой Ларису, не дать ей вдвоём с этим шалопаем выкинуть очередное неприличное коленце. Но она, послав юбиляру нежнейший прощальный поцелуй, выскочила вслед за Колькой, уже раскрывшим навстречу ей объятия. Вслед неслись возмущённое дребезжание Нагорнова и оглушительный Аллочкин смех.

***

– А дождик ты любишь?

– Смотря какой. Теплый и мелкий люблю, а как нынче, пополам со снегом – не очень. Ноги промокают, и горло начинает болеть. А для меня сейчас горло – верный кусок хлеба.

– Горлопан ты курносый!

– А ты – тигрёша рыжеглазая!

Лариса с Колькой беззлобно пикировались у неё на кухне, куда их естественным ходом вещей занесло после разбитного «Приюта муз». Погодка на самом деле была дрянь, что, к счастью, не предвещало никаких нежданных визитов, включая сыновний. Люди жались по домам, пережидая короткое возвратное неистовство истаявшей зимы.

– Кстати, Лоло, приготовь мне какую-нибудь бадейку с горячей горчицей, а? Чтобы простуду отогнать. – Намёк на желаемый ночлег вышел у Вернина-младшего более чем прозрачным. Понимай как знаешь, принимай как хочешь. Где только нахватался этакого изящества, шельмец?! Уж точно не у папочки, под воротничок набульканного казарменным юмором.

Вернувшись из ванны, где рядом с ворсистым полотенцем парил лечебный тазик, Лариса неожиданно встретила испытующий взгляд:

– Покажи мне свой паспорт!

– Паспорт? Зачем?

– Покажи, тогда и объясню.

Пожав плечами, Лариса принесла сумочку, где во времена повсеместных осмотров и досмотров документ жил постоянно. Колька открыл только первый разворот, с минуту разглядывал его, а потом захлопнул и расхохотался:

– А Нагорнов-то не соврал. Он там, в кабаке, шепнул, что ты, мол, уже старуха, и мне не ровня. Чтобы, значит, я перестал тебя клеить. Я не поверил.

– А теперь поверил?

– Теперь – да. В том смысле, что Стас не наврал про твой возраст.

– Ну и? – с вызовом подбоченясь и сузив глаза, тихо спросила Лариса.

– Ну и молодец, что не наврал. Всё равно ты выглядишь моей ровесницей. Уверен, не я первый тебе об этом говорю.

– Колька, усвой раз и навсегда: я не из тех дамочек, что ведутся на подобные штучки. Мне сороковник скоро стукнет, тебе… Четверть века-то хоть наскребётся? В общем, всё есть так, как есть. Не устраивает – прощенья просим!

– Лоло, вообще-то ты на дуру не похожа, да и я не совсем балбес. И если я здесь даже после Нагорновских намёков, значит, мне наплевать на всё, кроме тебя самой. На зарплату там, возраст, детей, мужей… Хотя нет: кто у нас муж-то?

– Объелся груш. Давно. Что, по квартире не заметно, что мужицкой руки здесь нет? – Лариса опять начала закипать. С какого-такого барсика она обязана давать отчёт этому сопляку? Пусть суёт свои мослы в тазик, допивает чай – и домой-домой-домой, к мамкам-нянькам. Или жёнушке. Мог ведь успеть и жениться?

– Я вот тоже объелся тех же самых груш, – будто подслушав мысленную Ларисину тираду, заявил Колька. – Меня ведь не только папашка, но и жена постоянно шпыняла моей музыкой. А зачем жить с женщиной, которая не слышит главной струнки души?

Видя, что тема жён-мужей не слишком впечатляет Ларису, Колька опять коснулся её губ длинным ласковым поцелуем. По пути к дому таких поцелуев было не счесть, они, не обращая внимания на прохожих, беспрестанно льнули друг к другу, как кружащие над улицами влажные снежинки – к потеплевшей весенней земле. Наконец, он отстранился и благодарно погладил Ларису по щеке:

– Лоло, так что там с моим тазиком?

Прелюдия была окончена. После целительных процедур и весёлого брызганья под душем парочка трепетными рыбками нырнула в раскрытую постель. Первая ночь промелькнула для ненасытных любовников единым коротким мигом, очнулись они лишь с рёвом будильника, возвещавшего о проклятущей трудовой повинности.

Теперь Колька при малейшей возможности летел к своей Лоло, которая неизменно встречала его с жадной радостью. Каждый их день вдруг оказывался наполненным множеством наиважнейших событий и новостей, которыми не терпелось поделиться друг с другом. Несмотря на молодость, парень был знающим и рассудительным. Он умел найти неординарные ответы на вопросы, которых у корреспондента «Вечернего Обозрения» Лебедевой всегда было в изобилии. Лариса же обставляла свидания с редкой по искренности домашней теплотой, которой Вернин-младший давно был лишён в своей семье.

Отношениям этих в сущности малознакомых и столь разновозрастных людей могла бы позавидовать иная давно сложившаяся супружеская чета. Они ощущали себя не тривиальными любовниками, а единым целым, людьми, нашедшими свою вторую половину. Секс с Колькой приводил Ларису в весёлый экстаз, она всегда была непрочь завалиться с «кавалерчиком» в постель, но не это цементировало их тягу друг к другу. Куда больше радовало чаёвничанье на кухне, неспешные беседы или горячие споры. Лариса вдруг ощутила, как мало было у неё таких минут прежде, как много теряла она без них в жизни до Кольки.

И каждый раз задавалась вопросом, что же есть этот бурно закруживший их вихрь? Колька, по-видимому, решил свой жизненный ребус первым. Буквально на пятый совместный вечер он вдруг прямо с порога, баюкая в объятьях Ларису, заявил:

– Я понял: я люблю тебя, Лоло! По крайней мере, сейчас.

А Лариса?

Лариса всё ещё не могла ответить столь же определённо. Сердечный друг нравился ей всё больше, но назвать это чувство любовью она опасалась. Да и какой она должна быть, эта любовь?

Был муж, её первый мужчина, подаривший в юности столько приятной новизны и чудесного сынишку. Но прошло время – и всё сошло на нет, будто не бывало и сумасшедших ночей, и дней, наполненных ожиданием.

Был Саша Депов, корректный, заботливый, ценящий. Вечер, проведённый с ним, до сих пор жил в сладких воспоминаниях. Всё было прекрасно, великолепно, на высшем уровне. Быть может, как раз таким бывает настоящее чувство?

А в правоту романа с Колькой ей всё никак не верилось. Ну не может такой завидный музыкальный молодец, обвешанный юными поклонницам, по уши влюбиться в женщину много старше себя! Здесь и сейчас – это да, это – пожалуйста. А потом? А дальше что?

И Лариса решила пока жить сердцем, а не мозгами, которые в последнее время что-то пошли набекрень. Просто плыть по течению, ничего не загадывая и не отвергая. Куда-нибудь кривая да вынесет…

***

Чтобы безоглядно, как в тёплое море, упасть в мужские объятия – такое с Ларисой случилось впервые. Правда, иногда, будто очнувшись, она пыталась встряхнуться, заставляла посмотреть на происходящее отстранённо. Тогда начинала жестоко совестить себя, ругать за то, что морочит парню голову. Даже давала обещание прекратить эти порочные отношения, день ото дня становящиеся всё более желанными.

Однако все пропесочки, клятвы и зароки летели к чертям, как только на неё устремлялся смешливый взгляд зелёных глаз…

Между тем, вокруг новой Ларисиной связи стали закручиваться разные события.

Один из казусов случился с членом городской коллегии адвокатов Деповым. Об Александре Павловиче Лариса не то чтобы забыла – и помнила, и даже испытывала неловкость из-за своей молниеносной измены. Но отчего-то не раскаивалась, не чувствовала себя обязанной недавнему поклоннику. Ну, был прекрасный интим – и гут, и точка.

Иное дело сам Депов. Как потомственный юрист, Александр Павлович с юных ногтей был приучен мыслить логически. После успешного рандеву с Лебедевой это мышление убеждало, что теперь имеются основания считать её в некотором роде своей принадлежностью. Или хотя бы рассчитывать на продолжение начавшихся нежностей. Утвердившись в такой мысли, адвокат в один из вечеров решил порадовать Ларису сюрпризом – навестить её без предварительной договорённости. На правах почти что бой-френда, как он сам себе кумекал.

И Депов, теребя кулёк с пирожными и бутылкой чистокровного Хеннеси, позвонил в знакомую дверь.

Лариса вышла в полузапахнутом халатике. Во взгляде – напряжённость и ни малейшего намёка на недавнюю теплоту:

– Александр Павлович, что-то случилось? – тихо спросила она его, словно опасаясь, что их услышат.

Не понимая причины такой холодности, Саша переминался с ноги на ногу, бубня, что, мол, проходил рядом, решил вот узнать, когда можно завезти Сашке велосипед… И к чаю кое-что прихватил…

– С велосипедом вы можете не торопиться (он не ошибся, Лариса намеренно обращалась к нему на «вы»!). А к чаепитию я сегодня не очень расположена. С удовольствием составлю вам компанию, но в другой раз.

Депов видел, что она спешит поскорее отделаться от гостя. Что за новости? Или сын дома? Вот идиот, совсем про Сашку забыл! Ничего не оставалось, как поворачивать оглобли вспять. На прощание он уже целовал Ларисе руку, как из комнаты раздался картавящий мужской голос:

– Лоло, детка, к нам кто-то пришёл?

А дальше в прихожую выглянул невысокий плотный юноша в полном неглиже, если не считать полотенца, кое-как накрученного вокруг бёдер.

Депов, едва кивнув на приветствие голыша, считал лестничные марши. Он ругал последними словами этого «пионэра» – успел всё же разглядеть, что парень был совсем молодой, – Ларискино непотребство, а пуще всего собственные дурь и доверчивость, вогнавшие его в такую глупость. Надо же – рот раззявил, женихаться надумал! А ты хоть спросил эту чёртову разведёнку, сколько таких вот Деповых шляется к ней со всего города?

Саша был вне себя от бешенства. Но, проклиная день и час, когда дьявол в лице пьяненькой Аллочки подсунул ему эту медноволосую куклу, он всё же не мог не признать, что Лариса утёрла его красивый нос по всем статьям. Свободная женщина, она разве клялась ему в верности? Перепихнулись пару раз – значит, обязалась ждать его в тереме, как царевна Недотрога? Да и он – что он сам обещал, что требовал, на что заявлял права? Нет, дорогой, не те нынче времена. Проворонил девку, так пеняй, дурбень, только на себя. Таких царевен нужно сразу на аркан – и под венец. А иначе завтра, глядишь, выставит тебя из её спальни какой-нибудь совсем зелёный фруктец…

Деповская самонадеянность недёшево обошлась Ларисе. Тонким чутьём влюблённого Колька сразу уловил дух соперника. Однако наметившаяся размолвка быстро сошла на нет, когда за бутылочкой модного ликёра «Амаретто» Лариса обрисовала ему свои отношения с адвокатом, умолчав лишь о недавнем интиме. Колька недовольно покрутил коротким носом, но всё же объяснения принял.

А на следующий день Колькины с Ларисой похождения открылись и Никнику. Младший Вернин, субъект материально самостоятельный, давно не посвящал домашних в свои дела, в особенности амурные. Когда мать, отец или бабушка делали пытки заглянуть в его закулисье, Колька учтиво, но твёрдо пресекал их поползновения:

– Я уже в том возрасте, когда вам должно интересоваться только моим здоровьем – с улыбкой напоминал он родичам.

О его жизненных виражах семья узнавала исподволь, чаще всего где-нибудь на стороне. Женился по-тихому, развёлся без шума. О появлении великовозрастной любовницы и вовсе не собирался где бы то ни было распространяться. Но, как водится, тайное выплыло наружу неждано-негадано. У Аллы кутило привычное сборище – поздравляли с юбилеем Нагорнова те, кто ещё не успел. В надежде, что Лебедева сгладит перед Стасом своё неприличное исчезновение из «Приюта», Нилова притащила и её. Но Стас, видимо, уже и думать забыл о Колькином с Лорой пассаже. Сейчас он был озабочен тем, как бы понадёжнее прикрутить её к Вернину-старшему. Алла предупредительно шепнула Ларисе, что Никник не в курсе её нового романа: ведь она с Нагорновым, как настоящие друзья, никому ни гу-гу.

О-о-о! Даже эта тонкая умница была уверена, что Колька – всего лишь мимолётная вспышка в одиноком неудачливом Ларисином существовании…

Всё катилось как обычно – расхристанно и пьяно-скабрёзно, если не считать поведения Никника. Этот был неузнаваем. Откинув свою привычную жеманность, Вернин не спускал с Лебедевой масляных глаз. Каждым жестом, каждым прикосновением он давал понять избраннице (а заодно и всем окружающим): я желаю, чтобы эта женщина была моей!

Будь это несколько недель назад, Лариса обрадовалась бы: наконец-то её обожатель приступил к активным действиям. Закончится фаза непоняток, их отношения перетекут в более определённое и приятное русло.

Но сегодня за нарочито настойчивыми ухаживаниями она не видела ничего, кроме себялюбивых ужимок стареющего бонвивана. Она окончательно выздоровела от прежней болезненной тяги к красавцу Никнику. Поэтому старалась не придавать его пассам особого значения. Делать это было не трудно – душу переполнял другой, так похожий и не похожий на сидевшего рядом с ней мужчину.

Тем временем Никник наседал, его напор становился невыносимым. Чтобы отделаться от этой назойливости, Лариса вышла в прихожую: авось сумеет удалиться по-английски. Однако Вернин выплыл следом и облапил совсем уж бесцеремонно. Он хмельно нашёптывал что-то бесстыдное, когда зазвонил телефон.

– Лора, послушай, кто там! – крикнула из комнаты Алла. Лариса, с трудом отстранившись от воздыхателя, сняла трубку.

– Аллочка?.. О, Лоло, это ты? – через мощную мембрану Колькин баритон гремел на всю прихожую. – Тебя там не обижают? А то я папеньку-то своего знаю, случая не упустит. Может, мне за тобой приехать?

– Н-нет, в-всё в порядке, не б-беспокойся, я уже ухожу – лепетала Лариса, понимая, что весь этот разговор прекрасно слышен тискающему её Никнику.

Разом протрезвевший Вернин едва ли не отшвырнул женщину, от которой секунду назад добивался благосклонности. Пепельная копна сбилась на бок, рот перекосила презрительная ухмылка, глаза загорелись в злобном прищуре. Стало заметно, что он не очень-то и красив, немолод, и совсем не похож на старательно изображаемого душку.

– Так вот, оказывается, у какой девчонки околачивается в последнее время мой оболтус! Ну нашёл кралю, так нашёл! Во всём городе лучше не сыскать, а главное – моложе. Да ты, Лариса Петровна, совсем, видать, с катушек съехала? То с лесбиянкой Алкой открыто кувыркаешься, то малолеток клеишь! А передо мной всё комедию ломаешь – мол, жена я чистая! Ну уж нет, теперь не отвертеться. Всем даёшь, и мне дашь!

Оскал уязвлённого самца приблизился к самому её лицу. Вернин грубо сжал Ларисины запястья и рывком втолкнул в двери санузла. Несмотря на сопротивление, одна рука Никника задирала подол её платья (вот идиотка, всегда ходишь в джинсах, а тут в шелка вырядилась!), другой он нашаривал молнию своих брюк. Поняв, что дело может кончиться плохо, Лебедева, как недавно в школе у Сашки, собралась в пружинный комок. Чему её девчонкой учил отец на такой случай?

Мозг работал чётко. Выбрав момент, когда ошалевший от ярости и похоти мужик расставил ноги, она со всей мочи поддала коленом ему в пах. Пока гости и хозяева дотумкивались, что за вой несётся из туалета, освобождённая Лариса схватила курточку и бросилась вниз по лестнице.

Глава 20

Покидая интернат, пятнадцатилетний Кротов радужных надежд на свою жизнь в родном доме не строил. Семья безжалостно выкинула его на тяжкую казёнщину, и возвращался он с чувством обречённости: там ему ловить было нечего. Валерка хорошо помнил, как после смерти отца они жили впроголодь, и мать постоянно корила быстро растущего сына за прожорливость, за порванные брюки, за деньги на школьные учебники.

Но к большому его удивлению, теперь всё оказалось наче. И стол, и холодильник ломились от таких дефицитов, коих интернатовец и названия-то не слыхивал. Мамаша больше не работала. Она, обвешанная шиншилями и пудовыми золотыми побрякушками, шастала по комиссионкам в поисках раритетных мебелей и заграничных сервизов. Братец весь был упакован в фирму, а дядя Толик по-барски потягивал бешеной цены спиртное. Среди этого бьющего в нос благополучия кое-как одетый недокормыш видел для себя самые последние роли, и был готов к любым сражениям за место под солнцем.

Но вопреки безрадостным мыслям, подростка ждала совсем иная будущность. Дядя Толик, на 7 лет забывший, казалось, о «чужом щенке», вдруг проявил к нему интерес. Несколько дней глава семейства приглядывался к пасынку, как бы невзначай заводил с ним разговоры о том, о сём, интересовался, чем Валерий дышит, чему обучен, да что умеет. А потом вдруг велел готовиться к поступлению в автодорожный техникум. Свой императив он обосновал вполне конкретно:

– Давай получай корочки, мне свой человек в помощники нужен. Ты, как я погляжу, парняга ухватистый, со смекалкой тоже всё в порядке. Для дела сгодишься. И то, что фамилии у нас с тобой разные, очень даже в масть. Никто семейственности не заподозрит. Ты же Кротов…Крот!

Кличка, данная ненавистным дядькой, смолой прикипела к Валерию. По сущности своей он и правду был кротом – хозяином невидимых тёмных ходов и лазов.

Возражать против техникума Крот не стал. Он быстро почуял в приближении к отчиму немалую собственную выгоду. Но мыслей о войне с роднёй всё же не оставил: слишком много обид пришлось претерпеть ему по воле отчима.

Дядя Толик был ещё тот жук: всю свою жизнь просидел на золотой жиле, исправляя должность завскладом областной торговой базы. Через него шло снабжение запчастями многих автотранспортных предприятий, таксопарков и даже сельских машинотракторных станций. При социализме он жил будто в светлом коммунистическом раю. По своему хотению выполнял выгодные лично ему заявки, волокитя другие. Снабженцы разного пошиба подобострастно волокли в его конторку кули и ящики с самым крутым дефицитом. Он мог «достать» всё, чего только желала его куцая душонка. Дом год от года набивался дорогим товаром – коврами, хрусталём, ювелиркой, импортными тряпками. В нескольких разбросанных по городу гаражных кооперативах стояло с полдюжины личных авто.

Немногое изменилось и с перестройкой. Дядя Толик, всегда державший нос по ветру, одним из первых в городе организовал ряд кооперативов. Это были прибыльные «боковички» при той же самой торговой базе, изрядно отсасывающие государственные фонды с доверенных ему складов. И всё бы шло лучше некуда, если бы новая частная собственность не требовала тщательного пригляда. Но на тот момент у дядьки не было достаточно верных людей. Тут и подвернулся вернувший из ссылки пасынок. По соображениям Толика, он вполне годился на роль надзирателя за семейным добром: такой же, как сам, недоверчивый, алчный и злобный. Дело стало лишь за дипломом. Так Валерка попал в «гешефты» проклятущего родственника. Щуку бросили в реку…

Толик настолько не ошибся в мальчишке, что к моменту окончания техникума пасынок уже незаметной, но мёртвой хваткой держал в своих руках все ниточки управления вверенными ему кооперативами. А спустя ещё пару годков и вовсе прибрал их себе, оставив хозяину лишь небольшую часть имущества. Осознавший положение дядя отчим взбесился и попытался было вернуть своё. Но безуспешно: объясняться ему пришлось с крепенькими твердолобыми «бычками», состоящими в услужении у Крота. Семейные уроки подлости, бездушия, стяжательства, воровства и злобы были выучены назубок. Юный Валерий Андреевич Кротов блестяще освоил и науку восхождения по головам. Из него выкристаллизовался типичный образчик новых русских. Оставалось ждать подходящего случая, чтобы с умом вложить нахапанные капиталы и расширить круг влияния.