Путешествие за…

– Конечно, сказки. Полтора километра нормальной дороги в России – это точно сказки, – рассмешила всех я.

Знаю, привыкли мы ругать наши сегодняшние дороги (обращаюсь я уже к современному читателю), а вспомните времена, когда их действительно не было, когда расстояние, которое сейчас легко проезжается по «плохим-то» дорогам за четыре часа, приходилось преодолевать в течение светового дня. Вспомните и возрадуйтесь. И вообще радуйтесь тому, что имеете, тогда и воздастся.

Менеджер на ресепшене через неделю моего пребывания в отеле заметил: «Какой у вас насыщенный график, мадам. Вы очень востребованы». За мной и впрямь заезжали разные люди и автомобили. Только по утрам приезжал один и тот же человек, соответственно, на одной и той же машине. А вот во второй половине дня меня забирали директор и его дети, каждый на своём авто, и менеджеры фирмы, каждый в своё дежурство.

В выходные посетили Амстердам, катались на теплоходике по каналам, окружённым стеной, слепленной из разнокалиберных мрачноватых, на мой вкус, двухэтажных домиков. Экскурсия проходила под струями ливневого дождя. В связи с этим окна были наглухо задраены, приходилось вглядываться сквозь слой стекла и воды, чтобы рассмотреть проплывавшие мимо красоты.

Центральная площадь, которую мы посетили по окончании экскурсии, не пустовала даже в дождь. Люди продолжали толпиться на ней, несмотря на потоки, выливающейся на головы воды. Я заметила юркнувшего в крошечный проулочек, скорее даже, переход, молодого человека, выковыривавшего крошечный пакетик из щели в стене. Без сомнения это был наркоман. Разрешённых лёгких наркотиков «бедняге», похоже, было маловато.

Практически каждый день пребывания в Голландии шёл дождь, но мои чёрные туфли были по-прежнему идеально чистыми, на них даже не оставалось характерных белых разводов.

Но вернёмся на улочки Амстердама. Голландцы поинтересовались однажды, хочу ли я увидеть истинное лицо города. Я с удовольствием согласилась.

Оказалось, что лицо это отражалось в красных фонарях улицы с одноимённым названием. «Мои» голландцы намеренно приотстали, чтобы посмотреть, что я буду делать без них. Каждый первый автомобиль притормаживал возле меня, некоторые водители высовывались чуть ли не по пояс, норовя прихватить за руку. Я дефилировала на своих каблуках в удлинённом платье, старательно не глядя в их сторону, неловко теснясь к витринам, в которых стояли, сидели, танцевали оголённые девушки всех рас и размеров. В отличие от меня, голландцы и другие туристы были одеты просто – в джинсы-брюки, в ботинки-кроссовки и разнокалиберные курточки.

Решив дождаться своих спутников, я остановилась возле одной из витрин. Девушки быстро сориентировались: начали наперебой изображать лесбийскую любовь. Подоспевших голландцев это очень позабавило.

Второй выходной мы провели на океане. Купаться было слишком рано – апрель даже для русских туристов был холодноват, поэтому мы гуляли, разыскивая перламутровые раковины, для того чтобы сдать их и получить взамен очень экзотичные бумажные цветы. Из раковин этих изготавливали натуральные перламутровые пуговицы и ювелирные изделия с перламутровыми вставками. Голландцы отдали мне все полученные в обмен на раковины цветы. Я же сумела практически без потерь доставить их домой своим детям, которые долго ещё играли ими, представляя себя путешественниками в дальних-дальних странах.

Пообщавшись с людьми всех возрастов и, будем говорить, сословий, я поняла, что горе может настичь человека везде, в том числе и в благополучной Голландии. И там люди болеют, страдают, любят. Дочка директора пару раз водила меня в гости к своим друзьям. В первый раз это был молодой человек, воспитывавший сынишку один. Он никак не мог прийти в себя от горя. Жена его умерла от рака.

Мне невольно подумалось: «Так вы же экологически чистые продукты едите. Да ещё и стандарты свои европейские всему миру навязываете». Да простит меня за мои мысли молодой голландец.

Вторая семья, куда я попала, тоже была юной, очень счастливой, но не слишком обеспеченной, по меркам Нидерландов, конечно. Но ведь всё в этой жизни познаётся в сравнении.

Все две недели каждое утро в холле гостиницы меня поджидал чёрнокожий поклонник. Сперва он лишь наблюдал за мной, затем стал активно привлекать к себе моё внимание, давая понять, что нравлюсь ему. Это было забавно, но не более того. И вот однажды он заскочил вслед за мной в лифт. По счастию, мы оказались там не одни. Мужчина, по виду индус, спросил по-английски, на какой этаж мне надо. Машинально ответив ему, я вскоре покинула лифт. Вслед за мной выскочил и тёмнокожий голландец: «Мисс, я бы хотел с вами встретиться. Можно пригласить вас на кофе?»

Я была словно в ступоре, не могла ответить ни слова. Просто, молча, шла по направлению к своему номеру. Голландец, только что собственными ушами слышавший, как я на чистом английском языке чирикала на ресепшене с сотрудниками отеля, смотрел на меня с удивлением и обидой.

В конце концов, молодой человек отступился, решив, по-видимому, не связываться с этой остервенелой расистской.

Когда по возвращении домой я рассказала о случившемся любимой подруге, та поинтересовалась:

– Что же тебя остановило? Ты же хотела насолить мужу. Он что, слишком чёрный был?

– Не-ет, скорее, шоколадный. Мулат, по-моему.

– Может быть, толстый, неприятный? – выдвинула она очередную версию.

– Да нет, стройный, я бы даже сказала, красивый.

– Тогда, наверное, неопрятный, встречаются такие, – опять не попала в цель приятельница.

– Нет, весьма аккуратный, отглаженный, как с обложки. Каждый день в новой рубашке и джемпере, словно только что с прилавка – новьё, да и цвета приятные – светлые, в основном, голубой и белый.

Я удивлялась своей реакции не меньше подруги, потому что считала себя терпимой ко всем людям, расам, религиям. А на деле оказалось…

Чем дольше оставалась я в дальних краях, тем больше вспоминались те, кто остался дома. В первую очередь, конечно, дети, но самым удивительным было то, что с большим теплом думалось и мечталось о муже – мужчине, на которого я была раздосадована, на которого в последнее время постоянно раздражалась. И всё больше расстраивалась, что мои близкие не могут разделить радость пребывания в стране мельниц и тюльпанов, не могут порадоваться вместе со мной всем её чудесам.

Я с удовольствием покупала небольшие подарки, по заказу сынишки купила черепашку-ниндзя, а для дочери «настоящую» Барби. Правда, игрушки оказались китайского производства, как и у нас. Мужу приобрела «Мартель», продававшийся по очередной акции.

Незадолго до моего визита в Голландию дочь директора открыла свой собственный магазинчик детской одежды. Мне позволили выбрать для своих детей всё, что ни захочу. Я отложила несколько вещичек известных мне фирм «Шевиньон» и «Бэрберри». «И всё-таки дорогой у вас вкус, Евгения», – пошутил в очередной раз мистер ван Гульден, оплачивая покупку.

И вот прошло две недели. Мне надо было возвращаться в Лейпциг, чтобы уже оттуда лететь домой. Голландские друзья выбрали необычный маршрут. Из Роттердама я должна была отправиться на самолёте в Брюссель, затем у меня была пересадка на рейс до Лейпцига, а уж оттуда по своим, заранее купленным, билетам я должна была отправляться в Москву. То, что от Москвы предстояло преодолеть ещё почти две тысячи километров, в расчёт не бралось, ведь дома, как известно, и стены помогают, ну, или колёса поезда, к примеру.

На душе было тревожно. Столько пересадок, да ещё бельгийскую границу надо как-то пройти… А вдруг опять какие-нибудь проблемы возникнут? Своими опасениями я поделилась с мистером ван Гульденом. Тот выделил мне сопровождающего, который должен был разрешить все спорные вопросы на границе.

Официальным лицом оказался молодой человек лет двадцати пяти, милый, с нежным профилем, уверенности мне ничуть не добавивший, но, как оказалось – напрасно. Мальчик великолепно справился со своей задачей. Самолёт, на котором мы добирались с ним до Брюсселя, оказался небольшим, наподобие нашего кукурузника, только более современным. Поразило не это…

За пятнадцать минут полёта стюардесса успела обслужить всех пассажиров трижды. Сначала она разнесла прессу – местные газеты, затем предложила на выбор кофе или чай в сопровождении небольшой печенюшки, а напоследок угостила ещё и холодными напитками всех желающих. Если учесть, что на внутренних рейсах в России тогда не кормили совсем, а на международных аэрофлотовских потчевали весьма скромно, то это была роскошь невообразимая.

Голландец, ответственный за прохождение контроля в брюссельском аэропорту, что-то объяснял таможеннику, который уточнив, сколько дней я находилась на территории Бельгии-Голландии без визы, лишь пожурил: «Не делайте больше этого, мадам». Я обещала…

Помахав напоследок Нидерландам в лице молодого парня, я отправилась во второй полёт по пути следования, на сей раз до Лейпцига. Но случилось непредвиденное: где-то посередине пути сообщение, прозвучавшее по радио, привело всех пассажиров в невероятное возбуждение. Я не понимала в чём дело, объявлено было по-немецки. А уже через десять минут мы приземлились в аэропорту Потсдама.

Намеренно выходила последней, чтобы расспросить стюарда о причинах внезапной посадки. На моё счастье экипаж по-аглицки понимал, поэтому удалось узнать, что по техническим причинам воздушный корабль дальше лететь не может и что примерно через час нам будет предоставлен другой борт.

Во избежание неприятностей я держалась подле пассажиров своего рейса, поэтому, когда объявили посадку и все засобирались, проследовала вслед за ними. Уже перед выходом на поле меня задержали. Девушка – работник аэропорта зачем-то поинтересовалась, откуда я лечу. Без задней мысли я отвечала, что из Брюсселя. Девушка огорчённо сообщила, что они не могут найти мой багаж.

Тревога сменилась паникой: «Нет, это никогда не кончится. Неужели все мои передвижения здесь будут сопровождаться неприятностями?» В самолёт не пропускали. Из-за меня рейс задерживался уже на пятнадцать минут.

От нечего делать я начала рассказывать девушке, что ещё утром была в Роттердаме, что когда прибыла в Брюссель, на руки багаж не получала, так как мне объяснили, что он будет отправлен далее по маршруту. Серьёзное до этой минуты лицо девушки осветилось улыбкой: «Так вы летите из Роттердама! Значит, это ваш чемодан болтается на ленте выдачи!» И уже через пару минут мой баул доставили в самолёт, которому незамедлительно было дано разрешение на вылет.

К счастью, дальнейшая моя поездка прошла в штатном режиме: никаких неожиданностей не принесла. Уже в поезде я окончательно расслабилась и дремала, отходя от продолжительного стресса.

Мои родные, любимочки мои, встречали всем составом. Дети возбуждённо разбирали подарки и гостинцы, рассказывая попутно, как им жилось в моё отсутствие. Вечером, оставшись с мужем наедине после того, как они улеглись спать, прижавшись к нему, я сказала:

– Боже мой, как хорошо дома!

– А там, за границей, что – плохо?

– Там тоже хорошо, только вас там нет… тебя там нет.

21.07.2012 г.

Издание второе, переработанное

Blackmail4

Держу в руках большой коричневый конверт из толстой обёрточной бумаги, проложенный изнутри пупырчатой плёнкой, дабы не повредить при перевозке содержимое пакета, разглядываю надпись. На столе рассыпаны фотографии Варшавы. Но основное в конверте не адрес, а адресат, где в графе «Кому» написано по-английски: «То my blackmail». Письмо без обратного адреса и имени отправителя, но может быть оно только от одного человека на свете – от Бруно Телли.

Боже мой, как чисто! Как красиво! Как солнечно!

До́ма на деревьях уже совсем нет листьев, а здесь они все в позолоте. И асфальт такой чёрный, как будто его положили и расчертили специально к моему приезду. А ещё говорят Варшава грязная…

С такими мыслями выхожу из Варшавского аэропорта, уютного и чистенького, разыскивая глазами Бруно.

Подъезд к аэропорту напоминает въезд на бензоколонку. И машин не больше, чем на заправке, а я-то после Шереметьева-2 боялась, как мы найдёмся.

А вот и Бруно! Стоит возле «Лендкрузера». Нет, совсем не изменился. Здорово! Ведь прошло уже четыре года.

Интересно, он меня тоже сразу узнает? Ага, вижу, узнал, машет рукой!

Я практически без вещей, поэтому спешу к машине. Здороваемся запросто, слегка чмокнув друг друга в щеку, будто и не было всех этих лет.

Весь полёт от Москвы тревожилась, представляя себе эту встречу: «Как выглядит? Как я выгляжу? Как встретит? Не опоздает ли? И встретит ли вообще? Что делать буду четыре дня со ста пятьюдесятью долларами в кармане?»

Волновалась я с тех самых пор, как получила приглашение от Бруно, вернее, когда приняла решение лететь к нему в Варшаву, потому что Бруно неоднократно приглашал меня к себе.

Сначала в Италию, куда я не смогла поехать из-за наличия отсутствия финансов, затем в Украину (недорого, и визу оформлять не надо), для того чтобы увезти меня оттуда в Польшу. И вновь я не смогла поехать, на тот момент что-то не сошлось в расписании. И вот теперь Польша…

Волновалась я ещё и потому, что летела в Польшу втайне от своих родных и близких. Все дело в том, что я замужем, и лечу, как бы, в командировку, а так как никакой командировки на самом деле нет, пришлось соврать и коллегам, что на четыре дня отбываю на юбилей бабушки. Юбилей у бабушки действительно состоится, но только без меня. Я так решила!

С непривычки долго взбираюсь на сиденье джипа. Бруно помогает мне. Когда, наконец, усаживаюсь, мужчина бережно берёт мою левую руку, целует пальцы и прижимает к своей груди.

Трогаемся с места, едем, распугивая по пути лёгкие разноцветные листочки, вытанцовывающие невероятные головокружительные па вокруг колёс автомобиля. А то вдруг сорвётся один с близстоящего дерева и потянет за собой золотистую стайку таких же вот, любопытствующих, листиков, через дорогу прямо перед нами, вызывая в душе такой восторг, что плакать хочется.

Бруно замечает слезу на моей щеке, отпускает руку:

– Что? Что случилось? Я что-то не так сделал?

– Нет, что ты, просто мне у-у-жасно хорошо.

– Ты всегда плачешь, когда тебе хорошо?

– Частенько… Правда, давно этого не случалось. Несколько лет уже точно. Давай не будем об этом…

– Давай… не будем…

Бруно внимательно смотрит на меня. Непривычно мало говорит. А я разглядываю рабочую панель его автомобиля. Интересно раскрашена. Под дерево, но узор слишком причудлив. Проследив за моим взглядом, итальянец рассказывает, что изготовлена она из корня какого-то уникального дерева. А я-то думала, как можно было придумать такой затейливый рисунок…

Вот и Варшава. Очень близко от аэропорта или мне так только показалось? Квартира Бруно находится в самом центре, в доме, как у нас говорят, сталинской постройки – полногабаритном, оформленном в стиле советского классицизма. Большая парадная, высокие ступени лестницы с широкими полированными деревянными перилами, только очень чисто. Бруно открывает дверь квартиры, вносит мою сумку. Вхожу, оглядываюсь.

Нас встречает Италия со страниц журналов по интерьерам. Огромная комната – студия метров семьдесят. Здесь же кухонная зона с гигантским столом из природного камня, зеркальный шкаф с выстроенными рядами стеклянными стаканами, бокалами, бокальчиками на все случаи жизни, выполненными в одном стиле, а вокруг зеркала, зеркала…

Вижу на полу огромный букет, нет, не букет, а ведро с розами. Сколько же их тут? Только теперь осознаю, что Бруно встретил меня без цветов. Итальянец рядом, с полотенцем в руках. Обнимает меня, долго и страстно целует:

– Это для тебя, cara mia Lina5… Тебе надо принять душ после дороги. Есть хочешь? Я приготовлю.

– Нет, в самолёте покормили. Если только чаю…

– Хорошо, иди, вот ванная.

Ванная комната – тоже продолжение Италии. Прямо посередине на позолоченных львиных ногах стоит большая ванна цвета малахита. Зелень плитки успокаивает, тёплая душистая вода ласкает. Окунаюсь в вспоминания…

День перед Рождеством…

Мы с представителем отдела внешнеэкономических связей одного из многочисленных режимных предприятий на Урале, встречаем делегацию из Италии в Шереметьево-2. Собственно, делегация состоит из двух сотрудников итальянского автомобильного гиганта.

Я работаю переводчиком. Приехала в Москву специально для сопровождения данной делегации. До уральского «миллионника», где и находится то самое, режимное предприятие, мы поедем на поезде. Таково желание наших гостей, которые захотели посмотреть из окна поезда на зимнюю Россию, на сибирскую тайгу. Конечно же, из литературы и других художественных источников они больше знают о Сибири, но так как интересы их всё же связаны с Уралом, наш город был приравнен в данном конкретном случае к Сибири.

Стоим с табличкой, на которой написано название завода. Вот и они. Высоченные загорелые красавцы. Одеты со вкусом. Не по-нашему. Не слишком молодые, лет по сорок пять, может, чуть меньше. Боже! Вещей-то набрали! Чемоданы, портфели, кофры, на шее у одного из них ещё и фотоаппарат

Раскланиваемся, знакомимся и на такси отправляемся на вокзал.

Один из гостей с прехитрой улыбкой интересуется, кто же написал им письмо-приглашение на итальянском языке? Пришлось сознаться, что это была я, что это был мой первый опыт, и вообще я самоучка, изучала язык специально к их приезду по самоучителю. «А что, много ошибок наделала?» Правду, конечно же, они мне не сказали. Ответили, улыбаясь, что для первого раза – очень даже недурственно.

Надо заметить, что общаемся мы на английском, потому что все образованные европейцы говорят на этом языке. А так как делегации на завод прибывают со всего света, руководством решено было держать только одного штатного переводчика – с английского.

Наши места в спальном вагоне. Никогда прежде не ездила в таких вагонах. В общем-то, ничего особенного, только очень чисто, зеркала во всю стену, коврик в проходе да над головой нет привычной полки. Бельё выдали новое, а главное, сухое. В туалете бумага туалетная и мыло на месте. В других вагонах о таком в то время и не мечтали. Вдвоём бы с любимым мужчиной прокатиться в этаком-то вагончике, да нет пока такого…

Итальянцев «роскошь» СВ6 ничуть не впечатлила. Пока гости устраивались в своём купе, я глазела на пролетающий за окном пейзаж, стоя у окна в проходе вагона. Вскоре ко мне присоединился один из гостей, брюнет со слегка вьющимися волосами, большим выпуклым лбом, улыбающимися шоколадными глазами в лёгком светлом джемпере. К тому времени я уже знала, что зовут его Бруно Телли.

– Как вам поезд, купе понравилось? – спросила я.

– Неплохо. Светильник для чтения над спальным местом – это удивительно.

Наслышанный о неустроенности российского быта, итальянец прихватил с собой специальную лампу, которая крепится прямо к книге. С удовольствием рассказывал про роскошь европейских поездов и очень рекомендовал мне попутешествовать на таком поезде.

Конечно, истинный итальянец не мог не поинтересоваться русскими девушками, какие, мол, они? Я, как могла, обрисовала образ среднестатистической россиянки в собственном понимании. Во время рассказа иностранец несколько раз говорил: «Такие же, как вы? Так же, как вы?» Видимо, образ, нарисованный мною, в чём-то походил на меня. Надо сказать, что я и впрямь напоминаю русскую барышню с полотен художников – передвижников: светло-русая, слегка полноватая, с серо-голубыми глазами, плавными движениями…

Моё место находилось в одном купе с представителем завода Александром Ивановичем, который посчитал своим долгом накормить гостей, поэтому набрал с собой, как сейчас помню, пять или шесть колец «Краковской» колбасы, шпроты, помидоры, солёные огурцы и белый хлеб. По этому случаю мы почти сразу пригласили соседей отобедать. Гости явились с пармезаном и бутылкой минералки без газов, что нами в начале девяностых воспринималось, как курьёз. Зачем воду-то с собой возить, в кране, что ли, мало?

С итальянцами мне пришлось работать впервые. Более разговорчивой нации я дотоле не встречала. Стоило, одному из них на миг замолкнуть, в разговор включался другой.

Лично мне понравился второй представитель итальянской фирмы – Антонио Рокко, более выдержанный, менее многословный, седовласый, с чёрными аккуратными усиками, в очках и светло-сером пиджаке из жёсткой костюмной ткани.

В отличие от собрата, синьор Телли много шутил, но, как мне показалось, слегка нарушая грань допустимого. Например, его озадачило то, что мы с Александром Ивановичем в одном купе должны провести целую ночь. Мы же не являемся членами одной семьи или…

«По итальянским законам, – сказал он, – если мужчина с женщиной находятся наедине в течение получаса, то мужчина просто обязан жениться».

«Ох, уж эти горячие итальянские парни! Как мало им надо для женитьбы!» – подумалось мне.

Итальянцы совершенно искренне благодарили нас за то, что в великий праздник Рождества Христова мы встретили их и готовы отмечать его вне дома, вдали от близких. И это в начале девяностых, когда Рождество и за праздник-то мало кто в России почитал. В знак признательности гости подарили нам по косметичке, доверху наполненной косметикой величайших мировых брендов.

Ой, что-то я засиделась! Пора покидать ванну. Бруно уже, наверное, волнуется. Как я выгляжу? Вроде нормально! Щёки раскраснелись, мокрые волосы рассыпались по плечам, голубое махровое полотенце добавляет синевы серым глазам.

Выхожу, Бруно – за компом. Сразу встаёт, не давая мне сойти с места. Полотенце быстро оказывается на полу. Закрываю глаза, пытаясь не смотреть в многочисленные зеркала.

Я этого ждала… Мы этого ждали целых четыре года.

Вскоре оказываюсь на кухонном столе. Упиваюсь радостью, зарождающейся где-то внизу живота, охватывающей постепенно всё тело, проникающей в душу, в сердце, в каждую клеточку моего организма. И вдруг… начинаю содрогаться от слёз счастья. Бруно опять озадачен:

– Я сделал тебе больно? Прости. Только не плачь.

– Я же тебе говорила, что когда хорошо, мне хочется плакать. А если ты ещё раз остановишься, ‒ я не прощу тебе этого! Продолжай! Ещё! А-а!

Опускаю конверт на стол. Беру в руки фотографии. Вот памятник Освободителям Варшавы на центральной площади, памятник Адаму Мицкевичу в зелени деревьев небольшого скверика, а это Королевский замок в Старом городе, пешеходная зона…

После небольшого завтрака Бруно везёт меня кататься по городу. Хочет познакомить с Варшавой, которую обожает. Он даже выучил немного польский язык.

В самом сердце города совсем рядом с домом, где живёт итальянец, находится памятник советским солдатам – освободителям Варшавы. Ноги солдат в память о Катынском расстреле польских офицеров выкрашены красной краской. Не очень-то жалуют освободителей в Европе, несмотря на то, что поляки пострадали от немцев больше других, если взять количество смертей на душу населения. Но и от наших тоже пострадали…

А вот памятник Адаму Мицкевичу, гордости поляков. В очередной раз Бруно удивляется моим познаниям, когда начинаем обсуждать произведения поэта – стихи, баллады, поэмы, самую известную из них «Пан Тадеуш». Итальянец, влюблённый в Польшу, читал её на родном языке, а сейчас пытается делать это ещё и в оригинале.

В городе множество красивейших католических и православных храмов. Один из них мы посетили. Это был, как сейчас говорят, новодел, что ни на йоту не преуменьшило величия и торжественности постройки и внутреннего убранства.

Подъезжаем к Старому городу, к пешеходной зоне. Дальше на автомобиле нельзя. Брусчатая мостовая, а я на каблуках…

Русские женщины, все как одна, в девяностые ходили на каблуках. Это сейчас они позволяют себе низкий каблук и отсутствие макияжа, а тогда даже мусор выносили при полном параде. Надо сказать, полячки от нас мало чем отличались в ту пору: хорошенькие, одеты недорого, но со вкусом, всегда накрашенные, голодные до всего нового, дорогие иномарки не пропускали без внимания. Об этом мне уже Бруно поведал.

«Та-а-ак, а я-то тогда здесь зачем?» – «Я же уже говорил, ты – особенная».

Идём по пешеходной зоне – тот же Арбат, только поменьше и покультурней, что ли. А-а, понятно, совсем нет бомжей и пьяных. Никто не держит в руках бутылок с пивом. Детей много, но они ведут себя достаточно спокойно. Катаются себе, кто на роликах, кто на велосипеде, а кто – на скейтборде.

Улочки Старого города извилистые и уютные, с множеством магазинчиков, ресторанчиков, кафешек, декорированных то огромным башмаком из папье-маше, то фигурой повара, то из окна над входом в магазин, будто выпрыгивает человечек с зонтом в руке…

Переходим каменный мост надо рвом, в данный момент без воды. Может быть, по весне он и наполняется водой, как в былые времена, но сейчас, осенью, он пуст.

Входим внутрь – сводчатые потолки, красивые хрустальные светильники, лепные украшения. Сегодня в королевском замке (как звучит-то, а-а?) проходит конкурс молодых исполнителей. Бруно – большой ценитель музыки, как впрочем, все итальянцы, да он и сам поющий. Мне довелось слышать его пение в записи, подаренной им директору того самого уральского предприятия, на котором мы вместе работали и где, собственно, и подружились. Мой компаньон осведомлён, что у меня за плечами музыкальная школа, и что играю я не на чём-нибудь, а на виолончели – самом близком к человеческому голосу инструменте. Ну, как играю, стоит в углу. Периодически настраиваю…