Путешествие за…

Наталия Грачева

Путешествие за…

Всё! Больше я так не могу! Всё! Решено! Хватит на них всех горбатиться. Пусть-ка без меня… Всю жизнь с сумками таскаюсь, как будто мужика в доме нет, не говоря, уж, про стирку, уборку, готовку. А он всё шляется где-то, всё дела у него… Работу в шесть заканчивает, а раньше десяти ни разу не нарисовался. Ладно бы ещё деньги зарабатывал, а то отказываешь себе во всём… и ждёшь-ждёшь-ждёшь. На-до-е-ло!

У него, видите ли, работа… А у меня, что, не работа? Ему, видите ли, с друзьями хорошо. А мне с подругами плохо, что ли? Так мне ж нельзя, у меня дети… А у него, что, не дети? Домашние животные, что ли? Впрочем, и животным внимание требуется.

Всё! Всё-всё-всё. Уеду! Сестра уже десять лет в Германии живёт, а мне всё некогда, всё денег не хватает. Ничего. Пусть-ка дома посидит, пусть-ка поготовит детям, пусть-ка приберётся хоть разок за две недели. Сам на машине раскатывает с дружками, а я с пакетами каждый день на своих каблучищах плетусь. Вон сосед Михаил уже несколько раз говорил: «Надо же, самая красивая женщина в доме и с самыми большими авоськами таскается. Мне б такую женщину, так я бы её на руках носил вместе с сумками…».

Всё, хватит! Уеду! Сыну десять, и дочка уже не слишком маленькая – в сентябре в школу пойдет. Ничего-о, справится.

Я, конечно же, маму на помощь призову, но попрошу не слишком усердствовать в помощи-то этой… Да и свекровь любит с детьми возиться… Ничего… как-нибудь…

Приглашение от Галины уже полгода назад пришло. Сегодня билеты закажу и буду визу ждать.

Голландцы тоже хотят меня у себя в Роттердаме видеть – порт показать, с фирмой познакомить. После того совещания с транспортниками, которое я организовывала, они обрывают телефон, работать предлагают. Деньги, может, и не слишком большие, но для нашего провинциального города очень даже хорошие. Ладно, посмотрим, что за компания.

Послушать их, так у них всё самое-самое. И аэропорт Схипол в Амстердаме – пятый по величине и роттердамский морской порт – самый большой в мире, и футболисты классные, и тюльпаны… Страну на карте едва видать, а ведь могут же…

Следует объяснить, что Галя – это моя родная сестра. В восемьдесят четвёртом она прибежала ко мне с вопросом: «Что делать?» Речь шла о молодом человеке – строителе, немце по национальности, который сделал ей предложение и готов был увезти с собой в Германию. С немцем Галя познакомилась в магазине, где работала продавцом.

Я не слишком-то обрадовалась её роману, потому как чужестранец совершенно не говорил по-русски, а сестра знала лишь десяток немецких слов. Как они объяснялись, мне было непонятно.

Этот вопрос, мне думалось, риторический, я адресовала своему тогдашнему ухажёру, на что тот провещал: «Да зажал девушку где-нибудь в тёмном месте, вот и договорились». Не очень-то приятно было слышать такое о своей сестре. Я даже обиделась на своего приятеля за эти слова. Но истина заключалась в том, что он был абсолютно прав. Всё дело было в физиологии или химии, как сейчас принято говорить.

Тем не менее, я не могла не поддержать влюблённую сестрицу. Да и в стране творилось невообразимое. Магазины пустовали. Все промтовары и дефицитные продукты доставались из-под полы и с чёрного хода, остальное покупали, выстаивая многочасовые очереди. О свободе не помышляли. О демократии только услышали.

По этой причине я не смела удерживать сестру в Союзе, потому и одобрила её желание уехать. Ведь даже самая скромная жизнь на Западе была тогда намного благополучнее, чем на Родине.

Итак, я еду в Германию и уже скоро увижусь с сестрой, увижу, наконец, воочию своего племянника Андреаса.

Галя с мужем будут встречать меня в аэропорту Лейпцига. Правда, лечу я из Москвы, а до неё ещё сутки трястись в поезде. Не беда, я люблю поезда. Под стук колёс хорошо думается и… спится. А ещё в Москве я встречусь с любимой подругой Надеждой и с её супругом – американцем Робертом. Подруга – моя землячка, а у мужа её бизнес в России. Судьба свела их в нашем родном городе, куда Роберт приезжал по делам. Надя работала тогда в фирме, сотрудничавшей с компанией её будущего супруга. Из-за того, что на Урале Роберту доводилось бывать нечасто, молодожёны решили поселиться в Москве.

Мне не терпелось повидать подругу, а ещё я надеялась пообщаться с Робертом – может, посоветует чего. Я же впервые за границу выезжаю. Боязно, однако… Надеюсь, американец найдёт время проводить меня до аэропорта…

За день до моего отъезда в Москву раздался звонок из Германии. Взволнованная сестра сообщала, что ситуация в их краях поменялась кардинально. Строительную бригаду её мужа отправляли на полгода в Австрию. Контракт оказался очень выгодным, но вот выезжать необходимо немедленно, чтобы сделать это за счёт принимающей стороны. А если отъезд отложить, то переезжать придётся за собственный счет. Рачительный супруг Галины настаивал на срочном отъезде, потому что был не настолько богат, чтобы позволить себе дополнительные траты.

Новость огорошила. Я была в панике. Что делать?! Как быть с билетами? Они с фиксированной датой вылета, а это значит, что вернуть я могла лишь процентов двадцать пять-тридцать, если вообще что-либо удалось бы вернуть.

За советом обратилась к своим потенциальным голландским партнёрам. Те, ничуть не сомневаясь, предложили ехать к ним на все две недели. Мне лишь предстояло самостоятельно добраться до границы с Бельгией, поселиться в небольшой гостинице на пару-тройку дней, а уже оттуда сотрудники фирмы забрали бы меня.

Пару дней я, пожалуй, как-нибудь прокантуюсь, денег хватит, а дальше голландцы брали все расходы на себя. Ничего, справлюсь, только бы вот нервную дрожь унять. Надо заняться чем-нибудь. Уборкой, например…

На нервной почве почти весь путь до Москвы я проспала.

Вечером довольно весело посидела в обществе Надежды и Роберта.

А наутро американец сопроводил меня до легендарного аэропорта Шереметьево-2, белое здание аэровокзала которого я видела дотоле лишь в новостных программах по ТВ и на открытках. Надо заметить, что Роберт был просто шокирован суммой карманных денег, которые я взяла с собой на две недели. Это была купюра с президентом Франклином и пятьдесят немецких марок. (Огромные деньги для россиянина в то время). Со страху он снабдил меня ещё одной стодолларовой банкнотой и сложил мне весь запас съестного, разрешённого к провозу на территорию Германии, от чего моя, и без того немалая, дорожная сумка заметно потяжелела.

В аэропорту было столпотворение. Подобно пчелиному улью, переговаривающиеся люди всех национальностей создавали равномерный шум, прерываемый лишь объявлениями на четырёх языках: английском, немецком, французском и, слава Богу, русском. Для меня, специалиста по английскому языку, в общем-то, не принципиально было слышать их в русском варианте, но как-то спокойнее, что ли.

Поначалу я растерялась в этом водовороте куда-то стремящихся, спешащих, а иногда и просто прогуливающихся людей. Не думала, что внутри всё будет выглядеть так же грандиозно, как и снаружи.

Уже при подъезде к аэровокзалу меня впечатлило неимоверное количество иностранных автомобилей различных марок и моделей. До́ма тогда хоть и бегали «иностранки», но все какие-то обветшалые, лично мне уважения не внушавшие.

Однако вернёмся в аэропорт. К счастью, со мной был Роберт. С его непосредственной помощью удалось разобраться в инфраструктуре здания. И когда друг оставил меня дожидаться рейса в одиночестве, я осознала, что организовано всё очень даже удобно, что на все случаи жизни существуют указатели на двух языках, и что, на худой конец, всегда можно было обратиться в справочное окошечко или в службу безопасности аэропорта. Полученные знания я намеревалась использовать в немецком воздушном порту.

И вот я уже лечу. Лечу к своей мечте!

Собственно, и переводчиком-то стала потому, что хотела путешествовать, мечтала повидать разные страны, пообщаться с людьми разных культур. Но сперва границы, как говорили в то время, оставались на замке, а затем я обзавелась семьёй, обременённой большей частью заботами о хлебе насущном, а отнюдь не финансами.

Лечу! Вот и началось моё первое путешествие за рубеж. И вот самолёт уже кружит над оранжево-черепичными крышами окраинных районов Лейпцига. И вот прохожу уже таможенный контроль, и вот меня просят показать встречающих, так как прибыла я по гостевой визе…

Мой куцый немецкий не позволяет свободно общаться, поэтому меня просят отойти в сторонку, затем препровождают в небольшую глухую комнатёнку. Сижу в недоумении минут двадцать. Наконец, находится человек, сносно говорящий по-русски. Он задаёт вопросы:

– К кому приехали?

– К сестре, – к счастью, её немецкую фамилию я запомнила.

– По какому адресу она проживает? – и тут меня как током ударило, я же оставила у Надежды всё, что мне не могло пригодиться в поездке, дабы не таскать лишние вещи через границу. Записная книжка с адресом Галины осталась там же. Я прихватила только визитки своих голландских коллег. И всё же мне удалось припомнить название улицы, на которой проживала сестра с семьёй.

После каждого моего ответа таможенник куда-то убегал минут на десять-пятнадцать. Позднее выяснилось, что он проверял данные по компьютеру.

В небольшой комнатке без каких-либо окон, на границе между странами, в смысле, на таможне, я провела около полутора часов. Впустили меня в немецкую сторону лишь после того, как назвала даты рождения Галины и её сынишки, поменяв, кстати, числа местами, потому что оба они, так же, как и я, родились в январе. Но намучившиеся со мною за это время служащие таможни не обратили на мою оплошность никакого внимания, и вскоре я уже садилась в автобус, идущий в центр.

Всю дорогу до железнодорожного вокзала я размышляла, с чего бы это пограничникам так озаботиться моей участью, с чего бы им уделять моей скромной персоне столько внимания, ведь со мной прилетел целый самолёт земляков. Объяснение этому могло быть одно: всё больше соотечественниц терялось в начале двухтысячных на просторах европейских, и не только европейских, стран. Согласно криминальным сводкам обнаруживали их, в большинстве своём, в борделях. В связи с этим я сделала вполне логичный, на мой взгляд, вывод, что ещё в полном порядке, что в свои тридцать пять выглядела вполне себе ничего. Вскоре мне довелось убедиться в верности своих выводов, но пока не об этом.

А пока мы, то есть я, прибыли на площадь железнодорожного вокзала. Банхоф1был огромен. Старинное сооружение из потемневшего от времени серого камня выглядело сдержанно, но в то же время величественно. Я радостно вступила в здание, стараясь не обращать внимания на огромную сумищу на опустившемся под тяжестью плече. (Нести её в руках не было никаких сил). Оценив обстановку, поняла, что пропала.

По обе стороны от входа располагались окна-окошки-окошечки касс. Все надписи были сделаны исключительно на немецком языке. Мало того, фрау в справочном окне не говорила по-английски. Сумка между тем настолько сильно оттягивала плечо, что я даже не могла пройтись, чтобы разобраться во всех хитросплетениях вокзала. Оставить багаж где-нибудь на время я тоже не решилась. Вся моя жизнь на тот момент находилась внутри него.

Я растерялась. Как разобрать, где тут пригородные направления, где междугородние, а где международные? К тому же, направлений этих было несколько. Позднее сестра рассказала, что их было двенадцать и на каждое направление отведено было по пять-шесть путей. В общем, я испугалась. Испугалась потеряться в чужой стране без знания языка и денег. Уеду не туда, и что дальше? Не-ет, я здесь, в Лейпциге устроюсь, позвоню голландцам, они что-нибудь посоветуют, помогут.

А для начала решила узнать у таксистов, где можно найти гостиницу подешевле. Ещё по выходе из автобуса отметила для себя, что перед главным входом в вокзал разместилось не менее ста ярко-жёлтых авто с шашечками на боках и крыше.

К сожалению, мне снова не повезло. Таксисты в этом городе тоже не говорили по-английски. Объяснялась я с ними всё больше на пальцах и при помощи десятка немецких слов. Кто-то все же вспомнил, что существует какой-то Петер, который точно говорит, но в данный момент находится на выезде, и если мисс готова подождать полчасика, то его вызовут по рации. Что ж, это был явно не мой день, поэтому ничего другого не оставалось, как ждать. Ужасно хотелось пить, но открывать разбухшую от вещей сумку я не решилась, боясь не застегнуть её после. Пришлось терпеть.

Подъехавший минут через двадцать Петер подтвердил мои опасения: «В центре недорогих гостиниц нет, все они стоят не менее ста марок». Поэтому, предложил проехать с ним в весьма приличную и очень недорогую гостиницу на окраине, которую ему недавно посоветовал его брат. Прежде чем пуститься в путь, я уточнила стоимость жилища. Водитель обозначил сумму марок в пятнадцать за сутки.

Прикинув, что такая цена в случае форс-мажора позволила бы продержаться если не две недели, то дней десять точно: супруг не дал бы мне пропасть в чужой стране, поэтому я согласилась без особых раздумий. Петер внушал доверие, хотя изжить лёгкое беспокойство полностью, мне не удавалось.

Ехали долго. Высотки сменились небольшими белыми домишками с оранжево-черепичными скатами крыш и уютными окошками, завешенными тюлевыми занавесочками. На подоконниках стояли горшочки с разноцветной геранью.

Чем дальше удалялись от центра, тем большее беспокойство овладевало мною. Да и счётчик отщёлкал уже за двадцать марок. Про стоимость проезда я почему-то спросить позабыла. Исподтишка наблюдая за таксистом, размышляла про себя: «Что он за человек? Куда везёт? Что-то далековато эта его гостиница находится».

Вскоре и домики остались позади. Мы двигались по шоссейной дороге вдоль леса, в котором, казалось, все лужайки были подстрижены газонокосильщиком. Ни одного сухого или поваленного ствола я не заметила, сухостоя тоже не наблюдалось – всё было вычищено в лучших традициях английского газона.

Моя приятельница рассказывала однажды, как в конце восьмидесятых впервые отправилась в поездку в Венгрию без путёвки. Меняли тогда только десять рублей, и ещё на десять можно было захватить сувениров. Денег на туалеты у горе-туристов не было, поэтому останавливали автобус где-нибудь возле такого же прозрачного лесочка. Ладно, мужчины, а девушкам приходилось углубляться далеко в лес, да ещё и прикрывать друг друга (извините за подробности) при помощи широких юбок или же собственных тел. По всему лесу валялись следы пребывания земляков – обрывки газет «Труд», «Известий» и даже «Правды».

Чтобы не думать лишнего, я болтала с водителем, не переставая. Расспросила немца о его семье, как смогла, рассказала – о своей, делая упор на то, что дети у меня ещё маленькие. Чего я хотела этим добиться, не знаю. Возможно, пыталась вызвать жалость к ним… или к себе.

В конце концов, мы вполне благополучно достигли места назначения. Так называемая гостиница не выглядела жилищем, скорее, это был магазинчик-стекляшка или небольшое кафе. Но, как оказалось, в задней части одноэтажного здания действительно находились комнаты для проживания. Петер передал меня с рук на руки хозяйке заведения. Вид у неё был устрашающий. Только в фильмах ужасов и в страшных сказках доводилось мне видеть женщин такого типажа. Похожа она была не то на злую колдунью, не то ведьму. Лицо её было слишком тёмным для немецкой фрау, к тому же, всё оно было усыпано бородавками с чёрными торчащими из них волосками. Смотрела она на меня притворно ласково, даже заискивающе, плотоядная улыбка не предвещала ничего хорошего. Я отчаянно сомневалась, стоит ли вообще оставаться в таком месте. На обратную дорогу деньги ещё имелись.

Таксист, беседовавший с мадам, пока я изучала её внешность, сообщил, что мотель предназначен для дальнобойщиков, но свободные номера в наличии есть, что стоить мне это будет всего тринадцать марок в сутки. Потом подсказал, что рядом, за парком, находится конечная остановка трамвая, и что в дальнейшем я смогу совершенно самостоятельно выезжать в город.

Несмотря на закравшиеся в мою душу сомнения, я согласилась остаться в мотеле на пару дней, потому как вряд ли где-то ещё смогла бы найти жильё за такие небольшие деньги. Петеру, по всей видимости, бабуля тоже не понравилась, потому что он оставил мне визитку с телефоном, чтобы я могла звонить ему в любое время, если возникнут проблемы.

За сим, водитель откланялся, а хозяйка услужливо проводила меня до номера. Это было крохотное помещение с окном почти до самого полу, прикрытым лёгкой белоснежной занавеской. В комнатку вмещались односпальная кровать, небольшой стол и стул. Когда я внесла туда свою сумку, развернуться стало негде.

Удобства находились на этаже, но мне повезло: туалет с душем находились через коридор прямо напротив моей комнатёнки. Не распаковывая вещей, я, не медля, отправилась на водные процедуры.

Время было не позднее, где-то около четырёх часов пополудни, но умаявшись от треволнений этого длинного, насыщенного событиями и эмоциями дня, я сразу же прилегла. Правда, быстро заснуть не удалось из-за смердящего карболкой одеяла, которое воняло настолько сильно, что хотелось выскочить из комнаты, не то, что спать под ним. Про карболку я знала лишь из книг, но была абсолютно убеждена, что это была именно она, ведь в Европе во все времена, судя опять же по литературе, её использовали повсеместно для дезинфекции.

Я пыталась избавиться от укрывавшего меня предмета, откинув его в дальний от кровати угол, но быстро замёрзла. Апрель в Германии в тот год выдался довольно прохладным.

Несмотря на это, мне вряд ли понадобилось более получаса, чтобы забыться глубоким дремучим сном без каких-либо сновидений. Проснулась я в полной темноте от гула многочисленных мужских голосов и музыки, доносившихся из бара. Однако не они оказались причиной моего пробуждения. В дверь комнаты кто-то скрёбся. Я сделала вид, что продолжаю спать. В баре царило веселье, и меня не прельщала перспектива оказаться в обществе десятка-двух подвыпивших мужчин, пусть даже иностранцев.

За дверью заговорили на немецком. Я узнала голос хозяйки-ведьмы или, наоборот, ведьмы-хозяйки, как хотите. По отдельным знакомым немецким словам: gehen, musik и essen2, поняла, что приглашена в бар, тем не менее, твёрдо решила не открывать дверь ни при каких обстоятельствах.

Когда немка поняла, что «просыпаться» я не намерена, она, громогласно ворча, удалилась, тяжело шлёпая ногами по линолеумному полу коридора. Посидев для надёжности в укрытии, в смысле, без света ещё какое-то время, я взяла в руки книгу. На моё счастье это был Стивен Кинг, да и произведения были под стать – про оборотней и кладбища. К счастью ужас от происходящего на страницах книги действа затмевал ужас от происходящего наяву. Не слишком-то почитаю фантастику, но в тот момент я её почти любила. Впрочем, Кинга обожаю. Его мистика или фантастика будто вырастает из обыденной, иногда очень счастливой, жизни и всегда неожиданна и непредсказуема.

Хозяйка отступила, но не отступилась. На протяжении всей ночи в мою дверь стучали, колотили, барабанили, сопровождая стук гортанным немецким говором, различные мужчины.

Я же на нервах потихоньку уничтожала запас еды, выданный мне Робертом в качестве сухпайка, допивала огромную двухлитровую бутыль минералки, которую вынуждена была таскать за собой целый день, не решаясь высунуть носа в направлении туалета.

Читала я часов до четырёх утра. А так как совсем не думать о сложившейся ситуации не получалось, то очень быстро определилась с желанием наутро покинуть приют и уехать куда-нибудь поближе к центру, к цивилизации, к полиции, наконец.

К тому времени шум голосов поредел, а затем и вовсе стих. По коридору прошлепали, протопали, проухали шаги многочисленных постояльцев, по-видимому, в направлении своих лежбищ.

Несмотря на полный мочевой пузырь, мне удалось заснуть. Открыла глаза, когда за окном был уже белый день, а в коридоре стояла полная тишина. Я решилась на отчаянный шаг – посетить дамскую – ой, нет! – общую туалетную комнату. Впрочем, вариантов было немного – идти или же вспомнить раннее-раннее детство, и тогда карболка потребовалась бы ещё и матрасу.

В баре слышался спокойный разговор двух девушек, перемежавшийся редкими репликами молодого человека.

Почистив пёрышки, то бишь, умывшись, причесавшись, слегка накрасившись, собрав к отъезду свою сумищу, заметно полегчавшую за ночь, я направилась в бар на разговор с фрау Ведьмой.

Когда входила в помещение, показалось, что понимаю, о чём говорят женщины в баре. А когда осознала, что это так и есть, обрадовалась, как никогда прежде. Девушки, протиравшие стаканы после вчерашней вакханалии, разговаривали на украинском языке.

«Всё, – решила я, – теперь мне помогут, подскажут, разъяснят, что здесь происходит и как мне следует действовать дальше».

Я обратилась к девушкам по-русски. Обе замечательно говорили на государственном языке бывшего СССР. От них-то я и узнала, что делать мне тут нечего: спокойной жизни в стенах данного заведения целых две недели ожидать не приходится. Для посетителей бара имеется телефонная карточка, по которой при желании можно позвонить, вот только сделать это следовало незамедлительно, пока фрау, общавшаяся с клиентами до самого утра, не проснулась, и лучше было бы, если б я продолжила изъясняться с нею по-английски, потому что та приняла меня за англичанку.

Парень, потягивавший чаёк перед барной стойкой, по-видимому, охранник, как мне показалось, доброжелательно прислушивался к нашей беседе. Я глазами указала девушкам на него. Те ответили, что это обычный посетитель, что особой охраны в мотеле нет. Отдалённость от города и отсутствие наличных денег заставили их самих когда-то остаться работать в этом месте. Какие функции выполняли девушки, я уточнять не стала, поторопившись в направлении телефонной будки, находившейся на другой стороне оживлённой трассы.

Когда вставила карточку в отверстие жёлтого таксофона и набрала голландский номер, услышала размеренное немецкое нечто, произнесённое женским компьютерным голосом. Не поняв смысла сказанного, я ещё несколько раз пыталась набрать нужный номер. Не услышав ничего нового, кроме вновь и вновь произносимой автоответчиком одной и той же фразы, после очередного повтора, догадалась: «Неправильно набран номер». Как следовало его набирать, я не знала, поэтому вернулась в мотель ни с чем. Про ноли перед номером я была осведомлена, вот только запуталась в их количестве: прежде мне приходилось звонить в Голландию лишь из России, а это была совсем другая история.

Девушки в баре тоже не знали кода Нидерландов, поэтому не смогли помочь мне, зато я ещё больше утвердилась во мнении, что следует срочно покинуть это негостеприимное место, о чём сразу же объявила материлизовавшейся в дверях бара хозяйке, разумеется, на английском языке.

В ответ бюргерша заявила, что я должна ей за двое суток. «Но я же только ночь провела здесь, поэтому, как договаривались с таксистом, заплачу тринадцать марок». Хозяйка подозрительно покачала головой: «Нет, ты просто не поняла, у нас таких цен нет. С тебя тридцать три марки».

Сумма превысила даже ранее оговорённую оплату за двое суток. Мне подумалось: «Вот так вот и попадают в зависимость и кабалу», – но я так мечтала побыстрее избавиться от мадам, что сразу же отдала запрошенную ею сумму. Затем поинтересовалась, где находится трамвайная остановка. Хозяйка отрицала наличие таковой поблизости, мол, и не было никогда.

Молодой посетитель, всё ещё находившийся в баре, внимательно слушавший наш разговор, вмешался, когда немка откровенно соврала про трамвай – ведьма! Мужчина сказал, что знает, где остановка, и что готов проводить меня до неё. Мало того, он взвалил мой багаж на своё плечо и повёл напрямик через лесопарковую зону.

Шли мы, бодро болтая по-немецки. Я даже не предполагала, что обладаю таким солидным вокабуляром. Парень рассказал, что поставляет в бар при мотеле бочковое пиво, что ему двадцать пять лет, что живёт с родителями, что жить после открытия границ с Западной Германией лучше не стало и что одна из девушек в баре ему нравится и что, вообще, русские женщины очень-очень красивые. Впрочем, сейчас об этом твердят на каждом углу. Тогда же мне это показалось откровением.

Я не знала, как выглядят европейские женщины, хотя воспоминания о хозяйке мотеля наводили на определённые мысли, ну, в смысле красоты немок.

Почему-то я была абсолютно уверена, что молодой немец меня не обманет, что всё будет хорошо, хотя в парке мы не встретили ни единого человечка. И он не подвёл. Привёл на конечную остановку трамвая, о которой говорил таксист Петер, и даже перепоручил меня заботам одного семейства, к слову, выглядевшему весьма экзотично, если не сказать, устрашающе.

Даже у мальчика лет трёх на шее был надет ошейник-строгач, кои обычно носят собаки бойцовых пород. Облачённые в кожу, металл, с ирокезами на головах, папа, мама и ребёночек выглядели эпично, и лишь присутствие других пассажиров прибавляло мне уверенности.