Враг моего врага. «Песец»

– Бог не дал мне всезнания, ваше высокопреосвященство, я могу лишь предполагать, – Дьёрдь сложил руки ладонями друг к другу. – Сатане удается зацепиться лишь за те дефекты, которые уже имеются в ауре, этакие заусенцы души. Страх, зависть, презрение, ненависть… У адмирала Мрланка есть перед всеми остальными командирами неоспоримое преимущество: он счастлив, безмерно и бесстыдно. Он вернулся к жизни после таких ранений, от которых не оправляются, он удостоен высшей награды Рая и высшего звания во всем райском флоте, его ценит координатор, а правая рука координатора разве что в рот ему не глядит. Его жена ждет ребенка, у него прелестная юная любовница. Он доволен жизнью во всех ее проявлениях, он любит этот мир и снисходителен к его несовершенствам… Понимаете?

– Понимаю, – медленно и словно нехотя кивнул кардинал. – Любовь к миру есть любовь к Богу. Мир в душе есть броня от тьмы. Вот, значит, как…

Даже обидно: счастливый вампир неуязвимее, чем верный сын Церкви, отягощенный проблемами. А у кого их нет, проблем? То-то и оно.

Джеронимо посмотрел на епископа одобрительно. Пусть не все его вести радостны, следует признать два неоспоримых факта. Во-первых, Галаци хорошо поработал. Предотвратил как минимум одну драку, догадался освятить все линкоры, отследил начало дьявольских козней, пытается налаживать взаимодействие с вампирами – коли уж сняли с них проклятие, глупо их игнорировать. Во-вторых, епископ умеет думать и рассуждать, у него обо всем есть мнение, но гордыней при том не грешен, мнение свое не абсолютизирует. Жаль, что слеп и слаб, не то быть бы ему кардиналом.

Дьёрдь Галаци переминался с ноги на ногу. И на лице его – зеркале души – не было покоя и уверенности, приличествующих священнослужителю. Джеронимо прищурился.

– Что тебя гложет, чадо? Тревога о делах насущных или, может быть, груз грехов? Не настало ли время для исповеди?

– Со мной все в порядке, ваше высокопреосвященство.

А ведь епископ испугался.

– Мне кажется, ты ошибаешься, чадо, – промолвил Джеронимо, как мог, мягко. При необходимости суровый кардинал умел и это. Даже заменять категоричное «Я знаю, что ты врешь» на «Мне кажется, ты ошибаешься». Другой вопрос, что мало для кого он это делал.

Дьёрдь потупил взор. Джеронимо поднялся с кресла, прошелся по кают-компании, как бы невзначай перекрывая путь к двери. Сомнительно, что епископ вот так возьмет и уйдет без позволения и благословения, но в фокусе внимания нечистой силы всего можно ожидать. Праведные тоже подвержены искушению. Не бегать же за ним потом по всему кораблю.

– Я не верю, что твои грехи невозможно отпустить, – проговорил кардинал – Очисти душу, чадо. Священнику надлежит пребывать в гармонии с собой и с Богом. Сними камень с сердца, иначе ты можешь оказаться следующим, кого зацепит дьявол.

Дьёрдь передернулся. Только не это! Он бы смолчал, но молчать не получится. Если он смолчит, то о всякой гармонии можно забыть. Либо отказываться от сана, либо…

Натта наблюдал за метаморфозами на мученическом лице епископа. Галаци стоило бы по меньшей мере научить владеть мимикой, если уж взяться делать из него кардинала. В том, что исповедь состоится, Джеронимо не сомневался. Прямо сейчас, через пять минут, через полчаса или завтра – разницы, в сущности, никакой, важен лишь итог.

Пока Гржельчик не убедился, что Хелена цела и невредима, вообще отказывался разговаривать с Такаши. Лишь увидевшись с ней, согласился на переговоры.

– Гржельчик, простите, – покаянно произнес японец. – Если б я знал заранее, что на «Молнии» ваша дочка, это наверняка бы меня остановило. А как она туда попала?

– Не ваше дело! – зарычал он и вновь обрубил связь.

Телесно Хелена не пострадала, но была ужасно напугана. Когда лазерный залп «Максима Каммерера» ударил по «Молнии», ей показалось, что стрелы света сейчас проткнут ее насквозь и выжгут. Она завизжала и слегка обмочилась – совсем немножко, незаметно со стороны, но она-то ощущала отвратительно мокрую ткань трусиков. А потом корабль начало кидать, верх и низ менялись местами, гравикомпенсаторы не успевали за маневрами Мрланка. Хелена ухватилась за какую-то стойку, зажмурилась и не отпускала. И рыдала от страха, слегка подвывая. Всем было не до нее – может быть, даже к счастью: никто не видел ее зеленой физиономии и промокших трусов. Как же прав был папа! Корабль в бою – неподходящее место для девушки. Почему она ему не поверила?

Когда все закончилось, она, икая, доползла до душа и привела себя в порядок. На «Ийоне» имелся отдельный женский душ, маленький и уютный. Здесь, на «Молнии» – нет. Женщины не служат в райском военном флоте. За очень, очень редким исключением. Тут был помывочный отсек, разделенный на кабинки – слава Богу, закрывающиеся, – и общий предбанник. Никто из шитанн ее не стеснялся, кетреййи делали вид, что прикрывают чресла ладонью, но как-то формально, особо не стараясь. Она жутко смущалась, не зная, куда деть глаза. Сама предпочитала накинуть что-нибудь еще в кабинке и торопливо проскользнуть через предбанник.

Тихонько открыв дверь между помывочной и предбанником, она осторожно выглянула. И пошатнулась от увиденного. Предбанник был почти пуст – конечно, бой только что кончился, все заняты проверкой систем и ликвидацией последствий, не до мытья. В проходе стояли всего двое, и они обнимались. Худой высокий шитанн и здоровенный десантник кетреййи, выше партнера чуть ли не на голову. Шитанн целовал десантника в шею. Хелена узнала его по лысому затылку: это был адмирал Мрланк.

Кетреййи заметил ее. Ухмыльнулся и подмигнул. Она вспыхнула и бросилась вон.

Ну почему она не слушала папу? Он предупреждал, что она пожалеет. И вот папино предсказание сбылось: она жалела, отчаянно и яростно. Давилась слезами и реттихи, забравшись с ногами на кровать Мрланка и придумывая, что скажет ему, когда он придет. Беда в том, что она толком и сказать ничего не может. Надо было как следует учить хантский. Да разве она предполагала, что ей понадобится этот дурацкий язык? Языки давались ей чуть лучше, чем проклятая математика, но польза от них казалась еще сомнительнее.

Явился. Довольный, Хелену аж перекосило. И тут же потянулся к ней, стаскивая с плеч кружевную розовую накидку. Она рефлекторно отдернулась.

– Ну, милая, чего ты? – промурлыкал коварный изменщик. – Иди ко мне, Хеленна. Сделай, как я люблю, а я уж тебя утешу.

Она подобрала ноги и отодвинулась еще дальше.

– Я хочу обратно к папе!

– Напугалась, девочка моя? – понимающе улыбнулся он. – Не бойся, все уже позади. Этому дураку Такаши стоит научиться водить свой крейсер, прежде чем бросаться вызовами.

Он нежно взял ее за руку, она попыталась вырваться.

– Пустите! Отвезите меня на «Ийон».

– В чем дело, Хеленна? – с железной хваткой его ладони бесполезно было бороться. Но тепло еще не исчезло из голоса. – Разве я тебя обидел?

– Да! – выкрикнула она со слезой. – Вы… – она не знала, как будет по-хантски «проклятый гомосексуалист», в школе таким словам не учили, – вы меня обманываете! Вы целуетесь с мужчинами, пока я не вижу!

– Я? – изумился он. Похоже, искренне. – Милая Хеленна, я ни с кем, кроме тебя, не целовался еще с тех пор, как попрощался в Шаркките с женой. А уж с мужчинами… Мне семнадцать лет было, когда это случилось в первый и последний раз. Мужчины меня вообще не привлекают.

– Я сама видела! – упрямо возразила девушка. – Вы были с этим огромным кетреййи. Вы обнимали его за шею, и прижимались страстно, и целовали. Оторваться не могли!

До Мрланка наконец дошло. Он с облегчением засмеялся.

– Глупая, – это слово прозвучало ласково, а не обвиняюще, – я у него кровь пил.

– Да-а? – недоверчиво протянула Хеленна. И правда, она вспомнила, что адмирал Мрланк присосался ртом к шее здоровяка. А она-то подумала… – А зачем вы его обнимали и гладили?

– По-твоему, я его бить или щипать при этом должен? – фыркнул Мрланк. – Человек отдает мне свою кровь, неужели это не повод проявить благодарность?

– А вы не могли у меня взять кровь, раз вам так надо? – все еще обиженно проговорила Хелена. – Обязательно у этого мужика?

– У тебя? – Мрланк саркастически присвистнул. – Меня твой папа убьет!

– А я ему не скажу, – пообещала она.

– Ну так иди сюда, девочка, – он показал клык в неконтролируемой усмешке, – не жмись в угол! – и сгреб ее в охапку, обдирая ненужную накидку с упругого горячего тела.

– Ой, – пискнула она придушенно. – Вы что, прямо сейчас меня укусите?

– Не-ет, – прорычал он – не грозно, а предвкушающе, как собака, дорвавшаяся до куска запретного мяса. – Сперва я тебя трахну, – это слово в школе тоже не проходили, но она уже его знала.

Дьёрдь Галаци замер в ожидании приговора. На душе действительно полегчало, когда он выговорился. От него больше ничего не зависело. Он переложил свой груз на чужие плечи. Осталось лишь смиренно принять то, что скажет Джеронимо Натта.

Тот молчал долго. Потом вздохнул, вздох вышел тяжелым.

– Даже не знаю, что с вами делать, Галаци. То ли сжечь от греха подальше, как еретика, то ли произвести в кардиналы.

Ничего себе, альтернатива. Дьёрдь украдкой поежился.

Джеронимо поверил епископу сразу. Придумать такое немыслимо. Если нечто подобное приходит на ум – сие либо Божье откровение, либо дьявольский соблазн. Но он-то, в отличие от Галаци, не слепой. Он видел насквозь этого плотненького венгра, зябко кутающегося в черное одеяние. Он слаб, но вера его сильна, и дьявол его не касался.

Что с этим делать – вот вопрос. Не всякое знание во благо. Одно дело – признать за вампирами право на свет, и по этому-то поводу немало копий скрещивалось, хотя Церкви не пришлось ничем поступаться, кроме изжившего себя проклятия. Но совсем другое…

Джеронимо отчетливо понимал: если услышанное им станет известно в массах, христианскую Церковь ждет крах. Возможно, правильнее всего достать стилет и воткнуть в сердце нежданному пророку, а после повторить то же с самим собой. Безопаснее для будущего Земли и веры. Но два обстоятельства мешали осуществить это прямо сейчас. Джеронимо не желал брать на себя грех самоубийства. Если ему суждено принять смерть во имя будущего, пусть это произойдет по велению папы, от руки палача. А кроме того, он не хотел убивать Галаци. Этот епископ был лучшим. Лучшим из всех, среди которых имелись и более сильные, и видящие темные потоки… Гурский был сильнее, но епископ из него вышел никудышный. Карден смотрел в упор на водоворот тьмы, захлестывающий корабли, но не среагировал вовремя, завис, не сумел взять под контроль ни один конфликт. Кортес-и-Тобаго умен, а поладить с иноверцем Левицем такта не хватает, богословские диспуты с капитаном устраивает на повышенных тонах, вместо того чтобы действовать заодно. Это бы ладно: кто без греха? Сам с Максимилиансеном далеко не сразу общий язык нашел. Но Галаци удавалось же.

– Когда закончится операция, – проговорил Джеронимо, – отправитесь к папе. Честно говоря, я предпочел бы видеть вас в красной мантии, чем в красном пламени. Но решение принимать не мне. Возможно, я еще окажусь с вами на одном костре… Впрочем, нет. Костер – казнь показательная и в отношении землян категорически не одобряемая светскими властями. Нас прикончат по-тихому, чтобы не привлекать внимание к нашим персонам. Мы умрем во сне от обширного инфаркта. И это будет правильно. Но, Боже мой, сколько бы мы могли еще принести пользы…

Ну вот зачем он стал расспрашивать Галаци? И зачем Галаци стал расспрашивать того вампира? Скольких проблем можно было бы избежать, если бы знать заранее.

– Можете забирать, – сказала Клара. – Только пусть пока наблюдается у меня ежедневно.

Йозеф зашел в медблок, чисто чтобы поинтересоваться, как дела, подбодрить гъдеанку, обновить напутствие Кларе и напомнить Аддарекху, что его служба все-таки не медицинская. И вдруг – забирайте. Он этого не ожидал. Какие-то секунды внутри металась малодушная мыслишка: оставить Унтли здесь долечиваться. А там, может, и приживется в медблоке. Он не привык ни с кем делить капитанскую каюту и не был уверен, что хочет этого.

– Наверное, ей лучше под твоим присмотром еще побыть, – заикнулся он, но Клара настойчиво повторила:

– Забирайте.

Небось, пациентка мешает уединению с вампиром.

– Она к вам просится, – сказала Клара. – И правда, что ей тут холодные простыни пролеживать?

Он ни за что не признался бы, что именно это его и беспокоит. Бог с ней, с каютой, но гъдеанка ведь в его постель ляжет. И как себя там вести? На трезвую голову проблемы, которых он не видел, будучи пьяным, терзали душу сомнениями.

Да какого рожна, раздраженно подумал Йозеф. Хранить верность некому. Почему бы не пригреть бабу? Он уже спал с ней, мало ли что не помнит.

Унтли привстала с койки, когда он вошел.

– Господин Йозеф? – а она за эти дни без кровопусканий похорошела, лицо разгладилось, приобрело слабый румянец. Только тревога в глазах: вдруг выгонит? Застряв в лазарете, Эст Унтли волновалась: ведь не для того он ее к себе брал, чтоб она под капельницами разлеживалась. Сейчас как скажет: убирайся обратно на «Молнию», раз от тебя все равно никакого проку, одни расходы.

– «Господин Йозеф» очень глупо звучит, – сказал он. – Ты можешь звать меня просто «Йозеф», а? Хотя бы наедине.

– Я постараюсь, – пообещала она, – господин… – она испуганно зажала рот ладонями. – То есть…

Он вздохнул. И протянул ей руку:

– Фрау Золинген говорит, тебе уже не обязательно торчать тут безвылазно. Собирайся, пойдем.

Унтли кинула взгляд туда, сюда…

– Это ищешь? – спросила Клара, неся полиэтиленовый пакет с ее одеждой.

Унтли панически схватилась за воротник стираного бесформенного больничного халата, что был на ней – будто только что осознав, в какой ужас она одета. Блеклая мятая материя, тапочки на три размера больше… Косы с вечера не переплетала… А господин Йозеф на нее смотрит, и немудрено, что хмурится. То есть Йозеф. Как можно называть адмирала просто «Йозеф»?

– Можно мне переодеться? – промямлила она.

Гржельчик кивнул. Она продолжала сидеть, теребя пакет со своими тряпками. Не хочет переодеваться при нем? Можно подумать, он ее голой не видел. Клара потянула его за рукав; он пожал плечами и последовал за ней.

Клара деликатно прикрыла дверь.

– Вы уж не обижайте ее, кэп… то есть адмирал, – многие еще не привыкли.

Он дернул плечом.

– Я похож на человека, который обижает женщин?

– Ваш приятель адмирал Мрланк тоже не похож. А Мария наша – вообще агнец Божий, если не знать.

Он посмотрел на часы и оглянулся на дверь.

– Что она там копается? Уже трижды можно было переодеться туда и обратно.

Клара фыркнула.

– Моется, наверное. Ее хлебом не корми, дай поплескаться. Ну, не самая плохая привычка.

Он молча согласился. Пусть плещется хоть по пять раз в день. Зато всегда чистенькая.

– Шрамы на шее останутся, – предупредила Клара. – Пластическая хирургия – не мой профиль. Если что, на Земле специалистов полно. И мизинец у нее сросся неправильно, давно уже. Ломать да переделывать – только мучить зря. Надеюсь, кривой мизинец вы переживете?

Дверь отодвинулась, и Эст Унтли с мокрой расчесанной головой выдавила робкую улыбку в ответ на вопросительный взгляд Йозефа. Кокетливый шарфик на шее – если не знать, что он скрывает шрамы, и не догадаешься. Кофточка подчеркивает грудь и талию. И болезненную худобу тоже, но она уже бросается в глаза не так, как в первый день. Интенсивное питание, комплекс витаминов – кто знает, какие там еще врачебные секреты? Высохшая мумия ожила и превратилась в довольно миленькую женщину, которую можно поцеловать, предварительно не напиваясь. Йозеф почувствовал, как шевельнулось в нем желание. Глупо тратить время бездарно, стоя тут, у медблока.

– Пошли, – кивнул он.

– Здесь опасно, Хеленна, – с сожалением произнес Мрланк. – Сама видишь. От своих приходится беречься. Что же будет, когда появятся враги?

Девушка представила и передернулась. Еще врагов не хватало!

– Я хочу, чтобы ты была в безопасности, солнышко мое.

Хелена не стала возражать. Ей хотелось того же самого. Вчерашний бой потряс ее до глубины души, до сих пор по спине нет-нет и пробегала невольная дрожь.

– Ты поедешь в Рай, – сказал он. – Тебе там понравится. Будешь жить в моем доме. Кончится эта операция – я приеду…

Она послушно кивнула.

– Твой отец отправляет два мересанских корабля ремонтироваться в Генхсх. Полетишь на одном из них.

– Да-а? – засомневалась Хелена. – А мересанцы ничего мне не сделают?

Мрланк усмехнулся. Синие, может, и не прочь побаловаться с чужой девкой по дороге, но кто же им даст? Гржельчик уже популярно объяснил т’Доррену, что с ним произойдет в самом непосредственном будущем, если он не то что притронется к его драгоценной дочке без должного пиетета – обратится непочтительно! Красочные обещания Гржельчика должны мересанцу в кошмарных снах сниться. А он, Мрланк, еще добавил. Если девушка пожалуется на т’Доррена или его подчиненных, с Рая им не уйти.

Больше всего Мрланка удивил кардинал Натта. Перед отбытием он вызвал к себе раба Божьего Михаила и долго полоскал ему мозги сентенциями о вреде блуда и пользе воздержания. А также о неминуемой каре за грехи, как Господней, так и сугубо мирской, но от этого не менее фатальной. Несчастный т’Доррен был уже не рад, что согласился довезти Хелену. Никакого удовольствия от красивой девки, одни нервы.

Хелене т’Доррен показался брюзгой. Взирал на нее, как на ядовитую змею, даже руки подать не хотел. Боялся, но она-то об этом не знала. Перед стартом запер ее в каюте, от соблазна подальше, и открыл, только когда «Тринадцатый» приземлился в Генхсхе. Вот вам чемодан, молодая госпожа, а вот – трап. Удачи.

И, умыв руки, т’Доррен поторопился отослать сообщение по ква-девайсу этому ненормальному Гржельчику, что его клятая дочка, будь она неладна, благополучно добралась, как договаривались, в целости и сохранности.

Йозеф открыл глаза. Утро заявляло о себе жаждой. Вроде и не принимал вчера алкоголь, но организм, еще не вполне отошедший от немощи, требует, чтобы его промыли. Он подвигал рукой и наткнулся на чужое тело. Унтли, вспомнил он. Пора привыкать.

Гъдеанка уже не спала. Тихо лежала, не шевелясь, чтобы не разбудить его случайно. Когда он заворочался, она соскользнула с кровати, кутаясь в кружевную накидку, позаимствованную у безотказной Эйззы, завозилась у тумбочки.

Через минуту перед Йозефом возник стакан воды. Его протягивала Унтли. Он оперся на подушку, взял стакан, поблагодарив кивком. Она заулыбалась, робко и счастливо: опять угадала. Она угадывала все его желания. Некоторые – даже до того, как они возникали. Не успел он подумать об изгибе бедра под полупрозрачной накидкой, она юркнула к нему, принялась ласкать – аккуратно, чтобы он не расплескал воду. Он блаженно замурлыкал. С тех пор как Йозеф забрал Унтли из медблока, ему казалось, что он попал в рай. Не так уж сильно он соврал Мрланку, как выяснилось, назвав ее женщиной, о которой мечтал всю жизнь. Разве не мечтал он, чтобы о нем заботились, слушались с одного раза, не смеялись над его неловкостью, разговаривали ласково и не повышали голос? И так приятно чувствовать, что кто-то тебя любит – неважно, по какой причине. Главное, что вот оно, давно позабытое ощущение, греющее тело и душу.

И совершенно невозможно отплатить за это черной неблагодарностью. То есть кто-нибудь наверняка смог бы, но у Йозефа было свое понятие о справедливости. Впервые за многие годы Эст Унтли была счастлива, без всякого преувеличения. И пусть этот гордый адмирал говорит, что не любит – она же видит, как он добр к ней, нежен и предупредителен, и как тепло он смотрит на нее, и какие нотки звучат в его голосе… С ним она вкусила наконец высшее наслаждение, и не единожды. Теперь и умереть не страшно. Но в кои-то веки ожидание смерти, непрерывно висевшей над ней, отступило. Йозеф никому не позволит ее убить и даже просто обидеть. Ужасная мересанка, напавшая на нее, и та извинилась.

Только одна черная туча висела на горизонте. Унтли была гъдеанкой. А Йозеф собирался обойтись с ее родиной, мягко говоря, нехорошо. Он был не в состоянии отделаться от чувства, что поступает плохо, но поступить по-другому не мог. Он адмирал, а не какой-нибудь солдатик, которому ради красивых глаз и дезертировать не грех.

На каждом из земных крейсеров уже были монахи, сопровождающие епископов. Брат Антоний втайне молился о том, чтобы его определили на мересанский линкор. Но судьба в лице кардинала Натта назначила ему райский корабль.

В монастыре он служил недолго. В один из холодных прозрачных дней осени прибыл курьер из долины. Бросил послушнику Энди поводья мохнатого ослика и устремился в каморку аббата. А потом аббат вызвал брата Антония. Не только его, с ним подошли еще двое братьев.

– Вы готовы, – объявил аббат Франциск. – Отныне вы отправляетесь в распоряжение кардинала Джеронимо Натта.

Антоний удивился. Брат Питер, проведший в монастыре восемь лет после того, как оставил службу в морской пехоте – ладно. Брат Августин, молодой, но живший здесь с рождения, с того самого момента, как какая-то крестьянка подкинула младенца на порог обители – понятно. Но он? К чему может быть готов новичок, только-только ставший монахом? Он в молитвах-то слова путал до сих пор.

Так он и сказал аббату. Мол, за доверие благодарю, но заслужил ли? Аббат Франциск прищурился по-доброму и одновременно печально:

– Ты, сын мой, готов более прочих. Кардинал собирает людей на борьбу с сатаной в его нынешнем оплоте, – он вздохнул и пояснил: – На Гъде.

Антоний склонил голову, пряча огонь, зажегшийся в глазах. Ему бы, как монаху, побольше смирения. Или хотя бы самообладания. А он рвется в бой, словно все еще десантник.

Но аббат ничего не сказал. Посмотрел на мересанца и кивнул одобрительно. С его точки зрения, брат Антоний владел собой в необходимой и достаточной степени. Из него не хлестала ненависть, его не колотило нездоровое возбуждение. В осанке – решимость и собранность. Которых не хватало брату Августину, скрывающему за смирением растерянность.

Аббат Франциск благословил каждого отдельно и шепнул на ухо несколько слов, предназначенных лишь одному.

– Бог любит тебя, – сказал он Антонию. – Прислушивайся к нему чаще, и не ошибешься.

Он поцеловал мересанца в обнаженный лоб, перекрестил и добавил заботливо:

– Будь стоек, сын мой. Там, в мире, тебе придется трудно. Но не закрывай голову, если хочешь слышать Бога.

Райский линкор был почти таким же, как мересанский. Не зря печально известный «Конец фильма» удалось легко замаскировать под райский корабль, и земляне его едва не пропустили. Но изнутри «Райское сияние» было густо нашпиговано электричеством. Провода по стенам и потолку, электрический свет, непрерывное жужжание кондиционеров. Антонию вспомнились худшие дни плена, на высоком лбу выступили капли пота. Брат Питер взглянул на него:

– Плохо? Молись, брат.

Питеру, Августину и всему десятку монахов, прикомандированных к «Сиянию», тоже было не слишком уютно. Не из-за электричества, конечно. Из-за шитанн. Антоний не полностью владел вопросом, но у Церкви были с шитанн давние нелады. На монахов исподтишка косились, а то и открыто бросали враждебные реплики. Инструкции в этом отношении были четкими: на конфликт не идти, неразумных кровососов по возможности благословлять и пытаться наставить на путь истинный. Ударят по левой щеке – подставь правую. И пробей в печень, обычно добавлял в этом месте брат Питер, назначенный старшим.

Антоний не питал предубеждений к шитанн. Прежде, будучи десантником, он презирал всех инородцев одинаково; ныне, приняв тезис, что все люди, сотворенные Богом – братья и сестры, следовал ему неукоснительно. К неприязни шитанн он относился философски: на фоне остальных испытаний, уготованных ему Господом, это – наименьшее.

Более серьезным искушением оказалось знакомство с капитаном «Сияния». Это была женщина, крупная и красивая, как монумент. Она встретила монахов ласково и приветливо, чем еще хуже разбередила вскрывшуюся при ее виде рану в ауре. У Антония давно не было женщины. Будучи пленником на «Ийоне Тихом» и «Джоне Шепарде», заключенным в земной тюрьме, послушником в монастыре, он почти успел позабыть о том, что такие существа бывают на свете. Он и не думал, что когда-нибудь вновь окажется в женском обществе, потому и к обету безбрачия отнесся спокойно: все равно ему предстоит жить среди мужчин. Но пути Господни неисповедимы. Он попал на «Сияние», а тут – капитан Василиса Ткаченко. Откуда она только взялась, прости Господи? На райских кораблях обычно не ходят бабы. От красавицы кетреййи его повело, прямо как какого-нибудь шитанн, истосковавшегося по крови. Это была не влюбленность, просто навязчивая идея. Крайне навязчивая. Будь Антоний, как прежде, десантником Ройеном, непременно начал бы добиваться внимания хирра Василисы, и неважно, какой ценой. Теперь же ему оставалось лишь молиться о преодолении соблазна. Ежечасно.