Фатум

Настасья Карн

Фатум

Глава 1

Пролог

Решетка на окне не от грабителя. Решетка на окне от меня. Роль она играет тюремную; иными словами, наружу не выпускает. Они знали изначально, еще, может, до сотворения меня, бабушки, прабабушки, неандертальцев и вечной мерзлоты, что высоты двух этажей недостаточно, чтобы испугать человека на тридцать четвертом дне частичной изоляции и десятом дне изоляции полной.

Шесть метров до земли чреваты малым – переломом коленей. Открытым, если упасть неправильно. Вылет коленной чашечки, разрыв связок, кровотечение и обломок кости, торчащий из бедра. Неприятная подробность: сознание потеряешь либо сразу, либо через пару минут, когда крови в организме станет недостаточно. Гранатовый сок не поможет.

Далее человек упадет столбом в землю и раздробит носовую перегородку. Туда же прибавится и сотрясение, но для неудачника, смертельно отключающегося на заре освобождения, это погоды не сделает. Очень скоро он начнет ползти и замрет, бездыханный, в направлении цели. Целью будет река, вероятно, отравленная, или лес, который они сделали бесконечным, как в сюрреалистичных кинокомедиях про вечную жизнь, где дьявол наказывает героя блужданием по лабиринту длиною в жизнь. Кто бы не сделал лес бесконечным, обладая магией – да простит меня за сквернословие его величество, неприкосновенный, блаженный и достигший апофеоза высший гальдрман Энберг.

Десятый день, как она перестала кормить меня. Двести сорок девять часов назад Мерфи вышла за дверь, талантливо держа поднос с пустой тарелкой из-под ужина на распахнутой ладони, и исчезла, как исчез он приблизительно шестьсот семьдесят два часа назад.

Я бы повеселилась, истощенная, мучаясь от боли в желудке и напиваясь проточной водой, но голод не мучает. Оказалось, она не кормила меня по-настоящему, принося пластиковую, безвкусную пищу, а просто создавала видимость нормального быта, пока я не стала готова напрямую столкнуться с тем, что из себя представляет это место. Мне не нужно есть, чтобы сидеть в комнате. Пью и сплю я по привычке, соблюдая ритм жизни, присущий человеческому существованию, но человек ли я все еще?

Я живая? Или это видение в агонии?

Отбываю наказание за неведомый ветру проступок, совершенный в безвременье отнятых воспоминаний. Он там запрятан на кончике, до которого не дотянуться; на окраине прожитого мною после встречи с Энбергом, куда несусь, сидя взаперти, когда голову пронзает боль очередного воспоминания. Одно за другим они приближают к истинной причине нахождения здесь. Они объясняют наличие нечеловеческого создания, скребущего дверь под полночь, кряхтящего и сторожащего меня; причину нахождения в добром здравии в условиях десятидневного голода; безлюдность далекого моста за окном и почему коридор растягивался, нарушая законы физики, когда я пыталась бежать отсюда в первый и последний раз.

Бьорн назвал это такой же частью мира, как то, что люди добывают из его недр; остаточным явлением катаклизма, породившего мир. Оно – частицы первозданного в устоявшемся складе вещей и способ влиять на них. И чтобы избежать недопониманий, непосвященные дали этому название – магия.

Он исчез, туго связанный с изъятыми у меня воспоминаниями, потому что провоцировал их возвращаться. Находясь здесь, говоря со мной, источая запах и просто дыша, он подстрекал мое бессознательное собирать из раздробленной картины прошлого цельные фрагменты и вспоминать все, что способен забыть разум, – не тело. Открытием первой недели его отсутствия было понимание, что смысл его наказания, разделенного между нами поровну, заключается не в том, чтобы приходить за полночь к запертой девчонке, а в том, чтобы не дать ей вспомнить. Своими визитами он пытался сделать мою здешнюю жизнь сносной, но она была невозможна без всплесков воспоминаний. И он ушел, только узнав, что процесс уже запущен.

Его джемпер, ненароком забытый здесь и использованный мною в качестве одежды для самодельного манекена, который я повесила на люстре, чтобы сбежать, лежит свернутым в дальнем углу, рядом с дверью. Подходить к нему запрещено из соображений безопасности. Он пахнет взрывом моста и трепещущими зарослями дуба, и этот запах, который чувствую, подползая достаточно близко или, того хуже, прижимаясь носом к джемперу, открывает для меня новые воспоминания. Я усугубляю ситуацию, воображая чье-то присутствие в одиночестве; закрывая глаза в приступе слабости и падая лицом в кашемир. Он стабильно открывает для меня день-другой из прошлого, и я дозирую воспоминания, с тяжелым сердцем запрещая себе подходить к этому запаху ежедневно. Раз в пару дней – зависит от того, насколько меня хватит. Но меня не хватает.

Что если дело не в воспоминаниях, а в том, что Бьорн мертв? Об этом нельзя думать долго. Мерфи тоже наверняка мертва. Думать об этом нельзя, но больше думать не о чем. Меня ломает – шатает, раздирает, спрессовывает. Хочу к людям, давно забывшим о моем существовании. Хочу хоть к кому-то. Мне очень жаль, что хоть кто-то есть только в прошлом. Окунусь туда полностью напоследок и забудусь.

Завтра я сожгу это место.

Глава 1

В студенческие годы мы с Ритой были завсегдатаями гостями Темпл-Бара на углу Эссекс-стрит. В узких кругах мы были известны как амбициозные вертихвостки с горящими глазами и полупустыми кошельками, но достаточно находчивые, чтобы разглядеть одинокого мужчину за баром и обеспечить себя парой бокалов на вечер. Тактика была моя, за выбор «жертвы» отвечала Рита. План придумали от скуки, доедая обточенные карандаши в библиотеке колледжа.

Ход действий следующий: из посетителей Рита выбирает мужчину среднего класса с умеренно обреченным лицом. Он не должен демонстрировать признаков ожидания; кто стучит пальцем, болтает ногой, чешется, поправляется – не подходит. Участь минует и нарядившихся в лучший костюм, наглядно-депрессивных, неформалов, а также широколицых – что прихоть не моя, а Риты.

Подходит захожий обитатель собственных мыслей, также известный как самокопатель, или карьерный неудачник. Тонкий свитер из масс-маркета с узором-косичкой и неудачно подобранные джинсы, сужающиеся к низу и демонстрирующие прелести мужских икр. Всегда тупоносые ботинки из кожзама, никогда – туфли. Кроссовки – возможно, но это исключение. Прическа с рекламного баннера сети барбершопов, где красная звездочка оповещает о фиксированной цене за стрижку, и полное отсутствие индивидуальности. У него в жизни много что не сложилось: девчонки не обращают на бедолагу внимания, начальник – полный урод, а мама звонит каждое утро пожелать хорошего дня, потому что иначе начинает переживать за его безопасность. Ему под тридцать.

Как только вычисляем жертву, пора выбирать подход из широкого списка наших с Ритой разработок. План действий может варьироваться исходя из конкретной ситуации, но в подавляющем большинстве звучит так: нельзя не поддаться двум глуповатым студенткам.

“Где вы купили эту одежду? Мой парень выряжается как черт знает что. Посоветуете хороший магазин? Чтобы рядом с ним не было стыдно гулять в парке. Что? Такая милая девушка заслуживает лучшего? Приятно, что вы считаете меня красивой. Мне обычно не делают комплиментов, вы прямо джентльмен. А вы не против, если к нам подойдет моя подруга? Ей нужен хороший совет. Вы выглядите как человек, который эту жизнь раскусил. О, простите, не надо было так сходу. Не хочу вас смущать. К вам, наверное, часто обращаются с такими просьбами. Очень приятно, меня зовут Эмили, а это Анна”.

Выдуманные имена – заслуга Риты. Мы обеспечены безлимитной выпивкой на вечер. Имеется погрешность в виде оперившегося мужчины, который твердит банальные жизненные истины, искренне веря, что открывает для нас мир осознанности, но это тоже легко решается: смеешься, что девочки ходят в уборную парами, берешь Риту под руку и выходишь на пожарную лестницу, чтобы подняться на второй этаж. Через полчаса, когда коктейль закончился, а подтаявший, пропитанный уцененным джином лед съеден, можно найти жертву на втором этаже или вернуться на первый: с огромной вероятностью бедолага уже покинул бар, не справившись с тяжбой утраты.

Однажды не прокатило. Когда счет наш зашел за два десятка, статистику подпортил высоколобый кудрявый программист, глушивший коктейль, в меню отмеченный как «дамский». Кевин раскрыл тактику на этапе уборной. Завязалась ругань, где обе враждующие стороны не стеснялись выговаривать, куда оппоненту лучше деться, с какой скоростью и почему. Говорила преимущественно Рита, потому что если бы заговорила я, вход в бар был бы для нас запрещен – за словом в карман не лезла. Наживать врагов я умела так же хорошо, как сохранять уже имеющуюся дружбу. Издревле повелось, что проходные люди годятся только для двух вещей: излить душу и хорошенько поругаться.

Однако Кевин Уолш не был проходным. Через месяц у них с Ритой долгожданная свадьба. Их дочери Жасмин будет год на следующей неделе. В чем-то моя тактика дала сбой.

Когда они начали встречаться, Кевину не укладывалось в голову, почему мы продолжали заниматься «барной рыбалкой», срываясь из дому под час ночи и уматывая в центр города на сереньком подержанном «Шевроле» Риты. Кевин сам не единожды предлагал купить нам выпивку и настаивал на честности. Он не понимал, что дело было в азарте, захватывающем дух в кулак и вздымающем приземленное, тяжеловесное тело вверх – на высоты, где при разгерметизации салона на авиасуднах выпадают кислородные маски. Жизнь на последних годах обучения в колледже была преимущественно скучна, и мы не нашли ничего эффективнее, чем раз в неделю чувствовать себя на высоте, пусть и таким варварским способом.

Мы получили дипломы, и спустя два года Рита забеременела. Наша барная традиция сошла на нет. Только вчера, по прошествии пятнадцати месяцев, мы снова вернулись на охоту, чтобы растрястись, уподобившись былым временам, но обе заходили в бар, чувствуя, что рыбалка не принесет прежнего удовольствия. Наши лица, раньше плотно набитые бисером азарта, огрубели под тяготами плавания в мнимой свободе выбора, которая открывается для человека, завершившего официальные этапы взросления. Рита волновалась за Жасмин и не отлипала от телефона, а я пошла в наступление одна, и, видимо, тот офисный клерк оказался не так прост, как выглядел, раз проснулась я невесть где.

По пробуждении меня окружает исконный ирландский интерьер, сдержанные цвета и берег реки за окном. В отдалении, на линии горизонта, возвышается каменный мост темно-желтого цвета. Какой-то традиционный отель для обожателей диких местностей или база отдыха с почасовой оплатой и клопами в недрах матраса. Чищу зубы одноразовой зубной щеткой и прохожусь по симптомам: голова не болит, чувство тошноты отсутствует, признаков интоксикации нет, одежда чистая и на мне. Значит, ничего в бокал не подсыпали: даже легкое седативное при единичном приеме дарит головокружение наутро. Получается, приехала сюда сама. Или Рита привезла. Она грудью кормит, алкоголь не пьет.

Не могу найти сумочку и телефон. В спешке куда-то кинула и забыла. Или их забрали в комнату хранения.

Иду к выходу, чтобы найти управляющего, но в дверь заходит женщина. Она опережает меня.

– Доброе утро, Ивонн. Как вы себя чувствуете?

– Доброе-доброе. Не думаю, что знакома с вами. Вы персонал?

– Если вам так угодно.

Отлично, помощь пришла сама. Могу только посочувствовать этой женщине, если она видела, в каком состоянии я вчера сюда попала. Как назло, ничего не помню.

Беру со стола пакетик с одноразовой расческой, чтобы привести волосы в нормальный вид. Разговариваю с сотрудницей, а сама подгибаю колени, чтобы заглянуть в маленькое настенное зеркало, что без рамки и будто вчера было вырезано из голого стекла.

– Да, видите ли, такая ситуация. Не могу найти телефон и сумочку. Даже не представляю, что со мной вчера было. Они в комнате хранения, да? У меня точно из рук все сыпалось.

– Как вы себя чувствуете, Ивонн?

– Да, сервис, точно. Чувствую себя хорошо. Похмелье меня не мучает, спасибо. Вы очень наблюдательны, мисс… Миссис?

Женщина не представилась или я пропустила это мимо ушей. Часто этим грешу, утаивать нечего. Сильно чем-то увлекаюсь и выпадаю из контекста, отправляясь странствовать по продолжительным мысленным цепочкам. Рита бесится, когда ей приходится повторять что-то по несколько раз.

– Мерфи. Доктор Мерфи.

Оглядываюсь на часы: маленькая стрелка на девять. Нет ничего хуже, чем опоздать на первую встречу с самым денежным клиентом за последний месяц. У меня в записной книжке дважды подчеркнута его должность – финансовый директор. От сложности его проблемы зависит, буду ли я следующую неделю питаться рисом. Можно, конечно, подобрать пару вариантов на сайте знакомств и поужинать по-человечески, но как-то осточертело браться за неподходящих и скучать под их монотонное чавканье.

– Так что прежде, чем чем самая жирная рыба в тех водах, где я обитаю, сорвется с крючка, я попрошу вас вызвать такси и как можно скорее. Уже девять? Нет, девять пятнадцать: плохо. Отсюда долго до южной части Дублина?

– Извините, Ивонн, но вам придется задержаться здесь.

– Ах, да. Бумажные обязательства. Я что-то должна подписать? Оставить отзыв в книге жалоб и предложений? Мне все понравилось, сервис на высоте. А я вам вообще заплатила вчера? Надейтесь, что на карточке найдется нужная сумма. Вид из окна у вас, конечно, невероятный. Только сильно за него процент не дерите.

– Вы не скованы бумажными обязательствами, Ивонн. Процесс оплаты уже происходит.

– Сегодня же воскресенье, точно. У банков задержки с транзакциями. Не беспокойтесь, я вышлю чек об оплате по почте, чтобы подтвердить перевод. Так сколько отсюда до Дублина?

– Далеко.

– Понимаю, но даже пьяная я не в силах преодолевать сверхзвуковые расстояния. Попрошу телефон на ресепшене и вызову сама.

Срываю пальто с крючка и дергаю дверную ручку. Дверь открыть не удается. Пробую еще раз, но мягче. Та же история.

– У вас дверь заклинило.

– С дверью все в порядке, она выполняет свою функцию.

– Да нет же, вы…

Пробую прокрутить медленно, но не слышу щелчка открывающего механизма. Спрашиваю:

– Вы закрыли ее?

– Присядьте, Ивонн.

– Если через час я не смогу принять клиента, то в моей кредитной истории появится дополнительная строчка. Прошу, проводите меня к ресепшену.

Сотрудница молча стоит в ожидании. Только сейчас замечаю на ее лице отпечаток времени: глубокие морщины, затемненные полосы которых разделяют ее лицо на секторы мягких возвышенностей скул, лба и острого подбородка. Впалые глазницы, где глазные яблоки выделяются под тонкими веками. Шарики, покрытые кожей.

Пусть незнакомка не сочтет за оскорбление мой громкий вздох. Сажусь на край кровати.

– Чего вы от меня хотите? – спрашиваю, взглядом бегая от лица женщины до настенного циферблата.

– Я понимаю, что вы потрясены, Ивонн. Но отсюда вы выйти не сможете.

– Что это значит – не смогу выйти?

Она несет какую-то чушь. Я бы уже раз двести доехала до Дублина, если бы не вела этот бессмысленный разговор.

– На вас наложены определенные обязательства. Нам обоим будет проще, если вы пойдете навстречу, – говорит женщина.

– Какого рода обязательства?

– Вы не можете выйти отсюда.

А теперь мне почти интересно.

Если брать за знаменатель пробуждение в незнакомом месте и неспособность вспомнить окончание вчерашнего вечера, то за числитель сойдет Рита О’Нилл (в перспективе Уолш). Социолог с высшим образованием сидит в декрете и пишет статьи для журнала «Домашний очаг», чтобы не сойти с ума от скуки. Из побочных развлечений: звонить мне в рабочее время и в качестве дружеской издевки спрашивать, не нашла ли я себе кого-то за те два часа, что мы не переписывались. Потому что “а вдруг нашла”. Даже институт брака так не желает повысить плотность населения моей однушки, как этого желает Рита.

Что за розыгрыш? Какая-то метафора? Посиди и посмотри пару часиков, каково по жизни идти одной. Как будто я не знаю. Или она хотела ударить в то, что никто меня не будет искать? По ее мнению, это должно во мне что-то сломать. Но Рита – та, кто должна искать. Все схвачено еще с колледжа.

– Это Рита придумала, да? – Женщина хлопает глазами, едва заметно поджимает губы: все равно замечаю. – Ну, конечно, Рита. Сколько она вам заплатила за спектакль? Или все держится на коллективной инициативе? Тут где-то в углу камера, которая крупным планом снимает мою реакцию? Куда помахать? Это все очень весело, не спорю, миссис Мерфи, но я правда очень спешу.

– Доктор Мерфи.

– Что?

– Называйте меня – доктор Мерфи.

Смеяться приходится беззвучно. Не знаю, могу ли обидеть женщину напротив, если открыто продемонстрирую недоверие ко всему происходящему. Это вовсе не укор в сторону ее актерских навыков.

– Еще и ролевая игра. Она очень постаралась. У вас почасовая оплата или за весь перфоманс?

– Ивонн, у вас частичная амнезия.

– Всего бокал. За целый вечер один бокал. Я не знаю, что они туда подсыпали, но этого недостаточно, чтобы проснуться с амнезией. Где попало – да. Без сумочки – да. Возможно, меня даже слегка пошатывает, но амнезия? Вам прописали хромой сценарий.

– Ваши мигрени не прекратятся, Ивонн. К сожалению, я не могу предоставить препараты, чтобы снять симптомы.

Шутка больше не смешная, когда она упоминает головные боли. О них известно только семье Риты, заикающемуся частному врачу из неблагополучного района, куда по воле случая завела нелегкая, и Конору Хардену. Третье – мое огромное упущение. На первый взгляд факт бесполезный, но не когда ты квалифицированный психолог, способный помочь каждому, кроме себя. Почти каждому.

Конору достаточно разместить только строчку об этом в социальных сетях и привести пару фактов в пользу собственной клиники, чтобы свести поток моих клиентов к нулю. Он воспользовался бы этим способом, не будь его нахальство и безжалостность надрессированы вести дела иным образом.

– Откуда вам известно про мигрень?

– Вы сами рассказали мне.

Ничего не понимаю. Оглядываюсь по сторонам, будто пространство содержит ответ.

– Что происходит?

– Вы дали согласие на участие в инновационной методике терапии, направленной на улучшение общего психического состояния.

– Это придумал Конор?

– Конор не принимал в этом участия.

– Так вы его знаете?

– Я знаю очень много о вас, Ивонн. Вы сами передали мне информацию.

Накрываю лицо руками, ощущая непонятную тревогу. Не могу точно сказать, откуда исходит угроза, но она определенно есть. Женщина напротив имеет надо мной власть и знает больше, чем хотелось бы. Теперь я вижу ее четко и рассматриваю, чтобы найти деталь, за которую можно уцепиться.

Футболка да штаны, как от летнего пляжного костюма. Спокойный бежевый цвет льна и шероховатый материал. Седые волосы стянуты в хвост. На ногах тапочки, в руках продолговатый тканевый сверток. Ничего из ряда вон, разве что треугольная форма ее лица вызывает чувство, схожее с эффектом дежавю. Оно содержит знакомые очертания, но четкой ассоциации с уже знакомым человеком не приходит.

Говорю женщине:

– Ясно. Так… Я отказываюсь от участия в терапии и готова подписать отказ. Я была не в себе, когда предоставляла какие-то данные. Договор не котируется.

– Договор нельзя расторгнуть.

– А вот это уже чистый лепет.

Делать вид, что все в порядке, не имеет смысла. Только дурак будет сидеть в комнате с горящим кустом и притворяться, будто не видит его.

– Ивонн, присядьте.

– Позовите директора. Позовите управляющего. Позовите главного врача, если вам так угодно.

– Вы можете говорить со мной.

– Ладно, но вы вслушайтесь. Я сама психолог. Зачем мне подписываться на участие в инновационной терапии?

– Должно быть, что-то к этому привело.

– Меня ждет клиент.

– Нет, Ивонн. Он вас не ждет. Мы его предупредили.

– Откуда вам известно, что это он?

– От вас.

– Я ничего не понимаю.

– Расслабьтесь и ни о чем не тревожьтесь. Примите горячую ванну. Теперь вы можете не спешить. Комната в вашем распоряжении. В шкафах вы найдете свежие комплекты одежды. Я буду пополнять их каждую неделю.

Не помню, чтобы когда-нибудь давилась воздухом, но, оказывается, тело располагает и такой опцией.

– Неделю? Что значит – каждую неделю?

– Мы не можем побаловать вас широким ассортиментом блюд и их выдающимися вкусовыми качествами. Но, поверьте, блюда не менее питательны и отлично выполняют основную функцию. Они могут показаться вам пресными, но вскоре вы привыкнете.

– Я не хочу привыкать ни к чему здесь. Я не давала на это согласие. Выпустите меня, иначе создам для вас большие проблемы.

– Не думаю. Это понадобится к вечеру. Когда оно войдет, вы поймете, для чего вам нож.

Женщина подходит к крошечному журнальному столику и кладет на него нож, который понадобится вечером. Он был в свертке. Спазмы диафрагмы отныне несут истерический характер.

– Бред какой-то. Я просто выйду вместе с вами, – говорю и встаю с места, источая твердое намерение покинуть комнату.

– Вам лучше оставаться на месте, Ивонн. Это самая безопасная комната из всех в этом доме. Дверь не сдерживает вас. Она вас оберегает.

Интонация ее голоса наводит тихий ужас. Она подходит к двери, а я, как ни хотела бы, не двигаюсь с места. Не знаю, почему не решаюсь. Неведомая сила держит импульсы, что мозг посылает в онемевшие мышцы.

Прежде чем выйти, женщина говорит:

– Я вернусь к обеду. И еще: если услышите необычные звуки из-за двери, постарайтесь не обращать внимания.

Удалось разглядеть часть коридора и стену за дверью, раскрывающие опять-таки ничего примечательного. Однако и сверток я таковым не сочла. Жуть завернута в картину привычного.

Если начну думать, зачем нож, то закончу, сидя на полу с приступом тревоги, и потрачу драгоценное время, чтобы успокоиться. Необычные звуки из-за двери – просто слова. Придумать можно невесть что. Вымысел, не подкрепленный объективной реальностью, дышит в пределах головы рассказчика и головы слушателя. Конкретно сейчас ничего не происходит. Вести себя следует соответствующе.

Первым делом проверяю дверь, чтобы убедиться в ее недееспособности. Важно упомянуть, что дверь недееспособна конкретно для меня. Может, замок электронный, а на ручке сканер отпечатка пальца? Но кто стал бы устанавливать электронный замок в такой глуши? К тому же Мерфи использовала физический ключ, который повертела до щелчка дважды: чтобы выйти и чтобы закрыть меня.

За окном стабильное ничего. Природа без признаков человеческой активности, но мост свидетельствует, что люди здесь все же есть. И чугунная решетка из тонких витиеватых балок. По расстоянию до земли понятно, что нахожусь на втором этаже, но высунуться, чтобы убедиться в этом, я не могу. Местность выглядит знакомой, вот только пейзажи острова схожи, в какой бы его части ты ни оказался.

Сажусь, чтобы обдумать произошедшее. Есть три версии происходящего: видимая реальность, ее интерпретация Мерфи и моя интерпретация. Во втором варианте я буду находиться здесь не менее недели, игнорировать странные звуки из-за двери и использовать нож по вечерам с целью, доселе неизвестной. Скудные качества блюд можно пропустить. Все окаймлено инновационной терапевтической методикой, но ни одна схожая методика не представляет собой насильное затворничество. Следовательно, это либо чья-то великая шутка, либо пыль в глаза, за которой кроется истина.

Обращаю внимание на факты и прихожу к первой версии произошедшего – видимая реальность. Отельный номер в традиционном ирландском оформлении и незнакомка с разного рода тараканами в голове, которая по личным причинам не хочет меня выпускать. Она просит отдохнуть, принять горячую ванну и никуда не торопиться, при этом утверждая, что сегодняшний клиент отменен. Оплата за номер прошла, ничего больше не требуется. В шкафу свежая одежда и накрахмаленная смена постельного белья. Телефона и сумки нет, потому что я их потеряла, когда ехала сюда. Признаки опасности отсутствуют, а нож предназначен для сложного блюда, которое принесут к ужину. Именно поэтому Мерфи употребила местоимение “оно”.

За исключением фантастических выдумок сознания, в настоящий момент ничего вопиющего не происходит. В моем распоряжении уютный отельный номер, шикарный вид, ванная в классическом стиле и стеллаж с книгами. Поводов для опасений нет. Этим стоит насладиться, пока оно есть, ведь с минуты на минуту, я уверена, придет человек, который скажет, что возникла ошибка, и выпустит меня. Даже если нет, моей пропажей уже обеспокоена Рита: мы стабильно созваниваемся по утрам, чтобы обсудить планы на день. За редкими исключениями, конечно. В худшем случае посижу здесь пару дней, а потом Рита обратится в Гарду, меня пробьют по базам и увидят, что Ивонн Авив зарегистрирована гостьей некоторого учреждения.