В постели отчима

И вот, каждый армирует свою дверь и присаживается на свою станцию. Так называется неудобное кресло бортпроводника. Калерия передаёт готовность по интерфону, и самолёт выезжает на взлётно-посадочную.

Несколько минут и мы взмываем в небо. Смотрю в иллюминатор, затаив дыхание. Многие знакомые часто задают этот вопрос, считая, что именно на высоте опаснее всего. Но на самом деле самые опасные это взлёт и посадка. Но управляет Северский. Я точно знаю, что наш командир самый лучший и рейс с ним пройдёт гладко.

В момент, когда мы входим в непроглядную серость, я слышу чей-то обеспокоенный вздох. Это пассажир почти в хвосте. Возможно, у него аэрофобия, а это значит, что за ним нужно следить пристально и успокоить в случае чего. Жаль, что сегодня не чистое небо. Мне бы хотелось увидеть родной Новосибирск с высоты полёта через год после возвращения. Но ещё будет время.

Наконец-то мы набираем нужную высоту, а за иллюминаторами виднеется идеально голубое небо. Отчим взлетел так плавно, что нас даже ни разу не тряхнуло. Теперь можно отстегнуть ремни, и приниматься за раздачу напитков и пледов желающим.

– Хочешь мятную конфетку? – предлагает Снежана, помогающая мне толкать тяжеленную тележку с напитками.

– Спасибо, нет, – улыбнувшись, отказываюсь я.

Не люблю всё, что имеет мятный вкус. Но узнаю, что это её личный лайфхак. Кому-то в полёте очень хочется томатного сока, а Майской мятных конфет. А мне вот, всегда хочется обычной минералки с долькой лимона. Но попить я смогу только после того, как обслужу пассажиров.

– Колесникова, один чёрный кофе без сахара средней температуры, и один кофе с молоком в кабину пилотов, – командует старшая, когда мы с тележкой достигаем шторки, разделяющей бизнес-класс и эконом.

На пару секунд теряюсь. Обычно пилотов всегда обслуживает бортпроводник, отвечающий за кухню в бизнесе. Но Калерия поясняет, что Толик сейчас занят пассажиром, а так как пилотам через полчаса после взлёта положен бодрящий напиток, эта задача ложится на плечи ответственного за кухню в экономе, то есть, мои.

Делаю два стаканчика горячего напитка. По интерфону запрашиваю у командира разрешение на вход. Он даёт добро. Сразу же набираю на боковой панели код для входа и только после этого могу открыть дверь в кабину.

Это удивительная возможность понаблюдать за мужчиной, полностью погружённым в управление самолётом. Не то чтобы я планировала заниматься подобным любованием, но всё равно бесстыдно смотрю на красивые губы, волевой подбородок, обрамлённый идеальной трёхдневной щетиной, на руки, переключающие какие-то датчики, на расслабленные плечи, на чуть нахмуренные брови, сведённые у переносицы, когда момент особо важен. И, естественно, на глаза. В солнечном свете они выглядят такими светлыми и яркими, словно впитывают сам оттенок небесного светила, что я даже пропускаю мимо ушей какой-то остроумный комментарий второго пилота.

Капитан скептически гнёт бровь. Закусываю губу, понимая, что уже слишком откровенно пялюсь на Дмитрия.

– Ваш кофе, – наконец-то робко подаю голос.

Ну почему я такая только перед ним? Сама не из робкого десятка, никогда не была той самой девочкой-нежным цветочком из любимых мной сериалов, но присутствие Северского делает меня мямлей. Застенчивой, неуклюжей, глупой. Вот и сейчас даже руки дрожат, когда протягиваю стаканчик второму пилоту, развернувшемуся на мой голос.

– Ты вовремя, спасибо, – ослепительно улыбается Печорин. Он кажется очень добродушным и отзывчивым. Дмитрий же просто игнорирует моё присутствие, общаясь с диспетчерским центром. – Как наши пассажиры?

– Всё спокойно, Андрей Игоревич. На удивление тихие и пока не было никаких претензий. На моей практике это впервые.

– Можно просто Андрей. Что, Яночка, привыкла к более оживлённым рейсам?

– Последнее время летала на чартерах. Сами понимаете, там спокойно не бывает, особенно когда летят обратно из отпуска, – хмыкаю я.

– Может быть, сибиряки спокойнее. Или же их очаровал голос нашего командира, – хлопнув по плечу Северского, смеётся Печорин. – И не подумаешь, что он способен на брифинге посмотреть таким взглядом, что хочется аннулировать своё лётное удостоверение.

Заметно, что они отлично сработавшиеся коллеги. Мне всё ещё непонятно это разделение на команду, и я мысленно обещаю себе выяснить подробности после рейса.

– Капитан, ваш кофе, – протягиваю стаканчик и ему.

– Через пять минут встаём на автопилот, – грозно зыркнув на меня, забирая стаканчик, строго рявкает отчим. – Колесникова, у вас работы в салоне совсем нет, раз вы тут прохлаждаетесь?

И чем я, интересно, заслужила подобный тон? Но это хоть какой-то прогресс. Новая эмоция, заменившая его безразличие. Я согласна даже на это, ведь хуже равнодушия нет ничего.

– Яна, будь зайкой, принеси нам сочку томатного. Особенно ему, – второй пилот кивает на командира, пытаясь сгладить обстановку. – А то Север из тебя всю кровь выпьет ещё до посадки. Мне полдольки лимона и чёрного перца бахни, андерстенд?

– Да-да, – быстро-быстро киваю я. – Сейчас всё будет.

Пулей вылетаю из кабины, натыкаясь в бизнесе на Анатолия. Он хмыкает, поздравляя «с почином», и сообщает, что остальное для пилотов сделает сам. А когда я иду в сторону эконома, слышу вдруг, как Калерия, даже не пытаясь говорить тише, изрекает своему помощнику: «Видать, завтра снова будет новенькая в команде. Капитан её не одобрил».

И эти слова, как будто подтверждают мои догадки. Он не хочет меня рядом с собой.

Глава 7.

Дмитрий.

– Это – моя сестричка, Яна, – миндальничает Лида, прижимаясь поближе ко мне, как будто метит территорию, что вызывает у меня отвращение. – Прости, дорогой, не успела тебе рассказать! Она поживёт тут недельку. Ты её даже не заметишь! А это – Дмитрий Дмитриевич. Мой муж.

Смотрю на девчонку, о существовании которой я даже не знал до этой секунды. А девчонка старательно старается не смотреть на меня. Злюсь на Лиду. О подобном нужно предупреждать заранее, мы обговаривали это до брака. Что за глупая женщина, чёрт её дери?

– Приятно познакомиться, Яна, – бросаю я, ради приличия.

Девчонка, кажется такой хрупкой и напуганной, чуть ли не дрожит из-за моего присутствия. Есть в этом что-то завораживающее и очаровательно-невинное. Она как маленький Котёнок, что спрятался зимой под капот, а его застукали и пытаются выгнать обратно на холод. Щёки розовые, то ли от мороза, то ли от смущения, а может, и от всего вместе. Глаза серо-карие, большущие, в обрамлении дрожащих ресниц, как блюдца, необычные: ободок радужки почти угольный, а к зрачку цвет меняется, светлеет, переходя в расплавленное серебро, а после, сам зрачок опоясывает светло-карий, как будто на серебро пролили капельку чая. Редкий цвет глаз. Я такой видел единожды.

И смотрит испуганно. Почему-то раздражает. Сощуриваюсь, осматривая сестру жены. Высокая, но ниже меня почти на голову, ноги две палки, а остального не видно из-за мешка, который современные подростки за одежду принимают. У знакомого дочь такая же. Там ещё хуже, не сразу со спины поймёшь мальчишка или девчонка. Сколько этой Яне? На вид лет шестнадцать, не больше.

Злюсь ещё больше. Ещё подростка мне не хватало в собственном доме! Сначала глупая птица, теперь девчонка. Что дальше?

Лида неловко пытается оправдать поведение родственницы. Пропускаю мимо ушей. Неинтересно. На роль любящего дяди я не подписывался. Волнует только одно: почему девчонка не у своей матери.

О чём жену и спрашиваю, когда та чуть ли не силком тащит меня на кухню. Мнётся, мямлит что-то о том, что сестра квартиру сдала по глупости, когда их мать в больницу положили. Улыбку невинную пытается выдавить. А ведь о её больной матери я слышу впервые. Одного предупреждающего взгляда достаточно, чтобы Лидия перестала юлить и напряглась, а её улыбка мгновенно стёрлась с лица.

– Любопытная история. Да только что-то не вяжется, – прищурившись, с нотами недовольства в голосе тяну я.

– Дим, ты не злись. Я с ней разберусь… Давай лучше поужинаем? – пытается сгладить обстановку Лида.

Отмахиваюсь от неё. Не то, чтобы жена плохо готовила. Просто от неё это не требуется. И о семейных вечерах у нас договорённости не было. Видимо, хочет сыграть в счастливую семью при сестре.

Жена. Звучит инородно, в какой-то степени даже отвратительно. По сути, мы друг другу чужие люди. И я уже десять раз пожалел, что выбрал на эту роль Лидию Колесникову. Но так было нужно. И пока придётся потерпеть.

– Насчёт Яны… – невинно хлопает ресницами женщина. – Мы можем хотя бы притвориться…

– Всё! – обрываю одним словом поток её будущих тирад на тему сестры. – Я устал. Не трогай меня сегодня, Лида.

День реально ни к чёрту. Застряли с экипажем в Новосибирске, так и не улетев из-за технической неполадки. Ещё и Печорина со дня на день переведут из команды, наконец-то дав ему первого пилота. А ко мне приставят зелёного юнца.

Беру свой планшет, просматривая график рейсов на будущую неделю. Что ж, завтра проще простого, Новосибирск-Екатеринбург разворотный. Знакомые аэропорты, изученные до миллиметров взлётно-посадочные. Даже закрыв глаза с отказавшими двигателями, я бы посадил самолёт там, где летал уже сотню раз. Чёрта с два я бы променял свою карьеру на что-то ещё. Не представляю жизни без неба. Единственно ценное в моей жизни – форма с иголочки, погоны с четырьмя золотыми полосами, закаты, рассветы и верный самолёт.

Почти не замечаю, как сестра жены входит в кухню и робко садится за стол. Они с Лидой о чём-то переговариваются. Игнорирую.

– Димка, давай и тебе положу мяса? Совсем ничего не ешь, – снова обращается ко мне жена.

Что ещё за Димка, твою налево? Бросаю на неё очередной предупреждающий взгляд, так и кричащий: «переигрываешь, дорогая». Сегодня она слишком перегибает.

– Не стоит.

Лида намёк понимает, всё же пыталась меня изучить за эти два месяца. Переключается на сестру.

– … а так она у нас птица высокого полёта, в Дубай работать собралась. И не страшно этих шейхов обсуживать… – качая головой, сокрушается женщина.

Почему-то цепляюсь за эту фразу, сопоставляя в голове сначала девчонку и слово «работать», а значит, ей явно больше лет, чем я думал. А потом слова про шейхов вызывают странную ярость. Вот этот вот маленький Котёнок собирается их обслуживать? Каким, чёрт возьми, образом? Что вообще творится в семейке жены?

Девчонка, тем временем, так теряется, что умудряется пролить на себя морс. Лида причитает, сама Яна, кажется, нервничает всё сильнее. Стягивает с себя намокший «мешок», и вдруг снова смотрит в мои глаза. Всего секунду, но замечаю, как она краснеет. Сидит вся пунцовая и не отводит от меня взгляда. И плевать, что я всматриваюсь сейчас. Плевать, что девчонка это замечает.

Внезапно безобидный ужин с сестрой жены, превращается в какую-то ненормальную прелюдию. На девчонке остаётся облегающая белая рубашка, практически не оставляющая простора для фантазии. А мой взгляд начинает метаться между её оказавшейся объёмной грудью и большими, испуганными глазами. У неё длинные, тонкие пальцы. У неё нежная, хрупкая, трепетная красота. Совсем непохожа на Лиду. Что за безумное наваждение? Почему она вдруг кажется такой знакомой?

Зависаю на её стройных длинных ножках, обтянутых чёрным, когда Яна ёрзает на стуле, кладя одну на другую. Чуть не облизываясь, представляя, как вожу по ним рукой, слыша стон, дурманящий сознание. Почти ощущаю, как её длинные пальчики впиваются в мою спину в порыве страсти.

Девчонка оттягивает воротник рубашки, будто пытаясь ослабить его. Расстёгивает две верхних пуговицы, сбрасывая напряжение с шеи. Почему-то краснеет и прячется за длинными шоколадными волосами, нервно приглаживая чёлку. Если бы она сейчас расстегнула остальные пуговицы, обнажая кожу груди и живота, подошла ко мне, я бы прикоснулся к ней прямо здесь, на глазах у жены?

Сглатываю и отвожу взгляд от Яны, отгоняя от себя эти противоестественные мысли. Разжимаю пальцы, которыми неосознанно всё это время сжимал планшет, грозясь переломить его к чертям собачьим.

А девчонка вдруг утыкается в свой телефон, счастливо улыбаясь и что-то печатая. И в этом простом действии столько нежности, отчего-то сжимающей сердце. С кем она переписывается? С другом? Ухажёром? Парнем? Кажется, Лида что-то говорила о том, что этот Котёнок сразу с самолёта пошла гулять с парнем. Конечно. Наверняка у неё имеется парень. Почему-то мне безумно хочется, чтобы она улыбнулась так мне. Почему-то именно эта улыбка что-то топит внутри. А ведь я давно заледенел, под стать своей фамилии. Замёрз, потерял нечто важное, жизненное. Стал тем, кому интересна только работа. А остальное перестало иметь смысл, после…

Нет. Вспоминать не хочу.

Только единожды я снова почувствовал себя почти живым. Когда одна глупая… Но об этом тоже вспомнить не желаю.

Словно почувствовав мой взгляд, Яна поднимает глаза, встречаясь со мной взглядом. Мгновение выдерживает контакт, снова краснея, а затем вскакивает со стула и спешит прочь.

Правильно, беги, девочка. Тебе лучше держаться от меня подальше. А мне от тебя.

Вот только когда, прибыв в аэропорт и встретив её в брифинговой, в моей команде, которую я самолично отбирал, понимаю – не наваждение больше, а моя реальность. В форме её не узнать. Взрослая, привлекательная девушка.

Что, чёрт возьми, она делает тут? Кто распорядился? Почему я не знал, что Яна – стюардесса? Или прослушал? Хочу избавиться от неё сразу же, ещё не начав предполётный инструктаж. А она, не подозревая ничего, сидит за столом, нервно грызя ручку.

Нет, не так. Скорее соблазнительно сжимает её пухлыми мягкими губами. Взгляд сосредоточенный, внимательный. Вспоминаю, как она коснулась моей руки, протянув её в ответ при знакомстве, аж пальцы покалывает. Мне не хочется, чтобы она отворачивалась, но Котёнок делает именно это. Непреодолимое желание выгнать всех к чёрту отсюда, сбросить со стола все бумаги и, обхватив руками по обе стороны её щёки, приподнять голову выше, чтобы смотрела теперь только на меня. Но нет. Нельзя.

Отвожу от неё взор, избавляясь от искушения взять прямо здесь, на глазах у всех. Продолжаю предполётную подготовку, но мыслями я далеко.

Какого чёрта она оказывается Колесниковой? Разве должна быть у сестры жены фамилия её бывшего мужа? Почему у них отчество разное? Нет. Не моё это дело.

И всё же зря, ты не сбежала от меня, Яна. Но я, так и быть, помогу тебе это сделать.

Глава 8.

Дмитрий.

Аэропорт излечивает нервы и скверное настроение в разы лучше любого глицина. Диспетчеры, раз в несколько минут, объявляют посадки и гейты. Спешат пассажиры. Огни готовящихся к рулению самолётов разрезают пасмурную серость, другие взмывают в небо, рассекая туман.

Печорин сидит за столом, сгорбившись над бумагами с полётным заданием. Я же привычно открываю маршрутную карту на планшете и разъясняю схему захода на Екатеринбург. Андрей тоже опытный, но такова наша обязанность. Печорин хоть и старше меня на несколько лет, в авиацию пришёл позже. Теперь налетал достаточно, и скоро у него будет свой второй пилот. И пусть я ещё на земле, но мыслями уже там, в полёте, будто телепортируюсь через экран гаджета в небо.

После брифинга иду к метеорологу за более точными сводками, вручая стопку нужных документов Андрею. Второй пилот одаривает меня возмущённым взглядом, в котором так и читается кричащее: «у меня своих бумажек мало, что ли?»

Хмыкаю. В бытность вторым пилотом тоже раздражало. Но командиры всегда делали так. Поэтому теперь это делаю я. А скоро будет и сам Печорин.

Добравшись, наконец-то до «Эйрбаса», первым делом дотрагиваюсь до холодного «брюха», проводя ладонью и весь мир перестаёт для меня существовать. Остаётся только железная птица, что скоро загудит тяжёлым, ощутимым на физическом уровне рыком. Мысленно здороваюсь с верным другом. Любой здравомыслящий человек, наверное, скажет, что я – ненормальный. Наверное, так и есть, ведь самолёты я люблю больше, чем людей.

«Эйрбас» под пальцами ощущается так спокойно, но каждый пилот знает, что самолёты тоже рвутся поскорее в небо.

Самостоятельно провожу техническую проверку снаружи, отправляя Андрея в кабину, заполнять документы. Затем и сам иду в кабину, усаживаясь на кресло капитана. Перепроверяю Печорина и откидываюсь на спинку кресла, прикрывая глаза. Остаётся только дождаться отмашки от старшей бортпроводницы о готовности салона, а потом от диспетчеров. А дальше только небо, в котором всё перестаёт иметь значение.

– «Крылья» 6015, «Толмачёво» руление, добрый день экипажу, буксировку разрешаю, запуск по готовности, – слышится приятный женский голос диспетчера.

– Буксировку разрешили, спасибо. И вам доброго дня, «Крылья» 6015, – приветственно отзывается второй пилот.

Пока нас буксуют от стоянки, Андрей зачитывает чек-лист на английском.

– «Крылья» 6015, полоса 06, исполнительный и взлёт разрешаю. Ветер у земли 50 градусов и 5, порывы 13 метров в секунду, хорошего полёта.

– Исполнительный занимаю, взлёт разрешили, полоса 06, «Крылья» 6015. Спасибо, доброй смены, – отвечаю диспетчеру уже я, хватаясь за сайдстик и рычаг.

Начинаю руление, выводя послушный самолёт на рулёжную дорожку. Запускаю двигатели. И вот, мы на взлётно-посадочной. Начинаю разбег, «Эйрбас» набирает скорость, прохожу точку невозврата, и судно отрывается от земли, оставляя на ней все лишние и ненужные мысли.

– «Крылья» 6015, доброго дня, «Толмачёво» круг, – здоровается с нами уже другой диспетчер, мужчина. – По схеме набирайте эшелон 80.

– Принято, эшелон 80, «Крылья» 6015, – буднично чеканю я.

Печорин убирает шасси, а судно продолжает набирать высоту. Наконец-то выходим из облаков, и перед глазами открывается самая любимая картина: высота, на которой всегда светит солнце. Легонько отклоняю сайдстик, делая разворот с небольшим креном.

– И? Примешь новенькую? – любопытничает мой второй пилот.

– Нет.

– Отправишь на растерзание рандома, как и остальных? – хмыкает Андрей. – Мне бы твою власть в «Крыльях», давно бы собрал всех тех юных красоток, которых ты выпер, Север.

– Занимаем эшелон 320, – игнорирую я высказывание Печорина, следуя указаниям диспетчера.

– Есть, эшелон 320.

– Сложно было пересаживаться обратно на «Боинг», когда полетал на «Эйрбасе»?

– Заставляют пройти тренировки на «Боинг»? – даже не удивляюсь я. – Не знаю. Я начинал на них, уже привычно.

– И, конечно, сейчас будешь их защищать? – фыркает Андрей, попутно рассматривая схему полёта на своём планшете. – На «Эйрбас» как минимум имеется гениальное изобретение человечества – столик! А в «Боингах» есть придётся на коленках.

– «Боинг» требует большего от пилота, а «Эйрбас» удобнее в управлении. Но по факту разницы нет. Самолёт имеет душу, если ты её в него вкладываешь. Он становится тебе другом вне зависимости от того, в какой стране или кем был создан, от ширины фюзеляжа, системы навигации, наличия штурвала или сайдстика. Какой бы он ни был, самолёт не может без пилота, а пилот без самолёта.

– Запомню твою пафосную речь, командир, чтобы потом с таким же философским видом вещать её своему второму.

Печорин тихо смеётся, собирая еле заметные морщинки вокруг тёмно-карего цвета глаз. Всё-таки, все мы пилоты, немного не от мира сего. В небе нам гораздо лучше, чем на земле.

Кто-то из бортпроводниц запрашивает разрешение на вход в кабину. Позволяю, не взглянув на монитор, и тут же жалею об этом. Даже боковым зрением замечаю, как взгляд Котёнка бегает по моему лицу, как будто пытаясь зацепиться хоть за одну эмоцию, но получается целое ничего. А она продолжает стоять дальше, не решаясь и рта раскрыть.

– Ваш кофе, – отмирает девчонка, наконец-то подавая голосок.

Диспетчер требует готовиться к занятию другого эшелона, и моё внимание сосредотачивается на переговорах. И всё же не заметить, как Андрей расплывается в улыбке сложно. А она какого-то чёрта улыбается ему в ответ.

– Что, Яночка, привыкла к более оживлённым рейсам?

– Я последнее время летала на чартерах. Сами понимаете, там спокойно не бывает, особенно когда летят обратно из отпуска.

– Может быть, сибиряки спокойнее. Или же их очаровал голос нашего командира, – хлопает меня по плечу второй пилот.

Окатываю его раздражённым взглядом, на что Печорин не реагирует, только одаривает меня очередной хитрой улыбкой.

– Капитан, ваш кофе.

Опять дрожит как осиновый лист, протягивая мне стаканчик. Лишь бы не расплескала на форму.

– Через пять минут встаём на автопилот, – забираю у неё кофе, от греха подальше и ставлю в держатель.

И это опытная стюардесса, не понимающая, что мои руки сейчас заняты? Отличная причина, чтобы распрощаться с ней сегодня же.

– Колесникова, у вас работы в салоне совсем нет, раз вы тут прохлаждаетесь? – цежу сквозь зубы.

– Будь зайкой, принеси нам сочку томатного. Особенно ему, – продолжает распаляться перед Яной второй пилот. – А то Север из тебя всю кровь выпьет ещё до посадки. Мне полдольки лимона и чёрного перца бахни, андерстенд?

Сжимаю кулак на свободной руке, нервно дёргая шеей, разворачиваясь к Андрею лицом, как только Яна из кабины спешно ретируется.

– «Зайкой»? – небрежно выгибаю бровь. – Уверен, что хочешь видеть это недоразумение, правил не знающее, снова в нашей кабине?

Я зол. Нет, не так. Я в ярости. В сжирающей ярости и столь несвойственной мне ревности.

– Прости, капитан, – признаёт ошибку Печорин, на что получает от меня испепеляющий взгляд. – Набираем высоту?

– Набираем.

Через пару минут занимаем 340 эшелон, и я перевожу лайнер в режим автопилота. Теперь можно немного расслабиться, попить соку, принесённого вышколенным Анатолием. Но мне отчего-то хочется накинуть крейсерской скорости вполовину больше узлов и мчаться в Екатеринбург, а потом и обратно так, чтобы пятки сверкали. Только бы это всё поскорее закончилось. Потому что первое правило пилота: «все мысли и чувства оставляй на земле». Но с появлением этой чёртовой девчонки на моём борту, правила почему-то перестают работать.

Остаток полёта проводим в молчании. Разве что при снижении в «Кольцово», Андрей предлагает зайти на посадку по автопилоту, а я оспариваю. Видимость отличная, боковой ветер несильный. Хоть «Эйрбасы» и садятся безукоризненно, плавно и точно в знаки, в отличие от «Боингов», часто ведущих себя на автопилоте при посадке коряво и резко.

Сажаю самолёт мягко. Я почти всегда сажусь мягко. Пусть кто-то думает, что это самоуверенность, но я знаю себе цену и в курсе своих возможностей.

У нас в районе пятидесяти минут, за которые приходится снова мяться с документацией. Терпеть это не могу, потому что бумажки убивают всю романтику, но приходится. Обещал Андрею взять эти обязанности на себя в крайние его рейсы со мной.

И вот, лайнер заправлен, новые пассажиры в салоне, а бортпроводники полностью готовы к взлёту. Обратно передаю управление Печорину. Оставляю пиджак на кресле и выхожу из кабины.

И сразу же встречаюсь с растерянной Яной, рукой, тянущейся к бутылке с минералкой, стоящей в тележке бизнеса. Прохожусь по ней изучающим взглядом, задерживаясь на участках идеальной девичьей кожи, а когда останавливаюсь на лице, что уже пылает от смущения, не могу сдержать довольной ухмылки. Её реакция на меня начинает забавлять, вызывая несвойственный интерес.

А когда оковы наших взглядов разрываются, вдруг, отступив назад, Яна почти спотыкается и чуть ли не падает, но я успеваю схватить её за руку, неосознанно притянув к себе и вернув в вертикальное положение.

– Осторожно! – раздражённо выдаю я, но из объятий не отпускаю. – Порядок?

– Д-да, – приглушённо лепечет Котёнок, упёршись ладошками в мою грудь.

– Если ты теряешь голову от меня, Колесникова, нам противопоказано летать вместе, – тяжело сглотнув, грубо хватаю её за подбородок, вглядываясь в широко распахнутые глаза.

На секунду она прикрывает их, а когда распахивает, вижу в её расплавленном серебре такой взрыв эмоций, что хочется испить её до дна. Поглотить всё её чувства, пропустить через себя. И эти глаза. Я не ошибся, они мне знакомы. Знакомы, как и эта девчонка, так правильно и удобно ощущающаяся в руках, как будто родилась, чтобы быть в моих объятиях.

Она тоже смотрит, не отрываясь. Кажется, собирается что-то сказать, но я не позволяю, отстраняя Яну от себя, прежде чем развернуться и уйти.

А зайдя в уборную, глядя в зеркало, аккуратно притрагиваюсь подушечками пальцев к шее, куда почти уткнулись её губы. Улыбка на моём лице превращается в оскал.

Я передумываю. Слишком много вопросов к этой девчонке. Вероятно, однажды, она сама пришла ко мне, а я великодушно отпустил её. Сегодня у неё снова был шанс сбежать. Но маленьким мотылькам свойственно глупо лететь на огонь. И сейчас она окончательно потеряла свой шанс на побег.