banner banner banner
Пьесы для провинциального театра
Пьесы для провинциального театра
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Пьесы для провинциального театра

скачать книгу бесплатно


– Потише!

– Чего орёшь, как резанная?

– Да рожает она!

Пополнение

И тут паровоз резко сбавил ход, запыхтел, затормозил и через несколько минут раздалось долгожданное: «Приехали!».

– Не спешите покидать свои места. Сначала выходят первые вагоны, – объявил проводник.

Но его уже никто не слушал. Все начали спешно собираться, гвалт поднялся такой, что голос Татьяны потонул в этом человеческом потоке разнообразных мыслей, сказанных вслух.

– Будьте с мамой, ни на шаг от неё, я сейчас вернусь, – приказал Филипп детям и первым выпрыгнул на перрон.

Люди из душных вагонов попадали на леденящий, обжигающий дыхание воздух. Они беспомощно оглядывались по сторонам, пытаясь определить, куда их забросила судьба.

– Похоже, северные края. Что это за станция?

– Не подскажете, что за область?

– Говорят, Архангельская.

– Это в какой же стороне?

– Где Северное море.

– Боже мой, это ж мы у чёрта на куличиках оказались!

Вокруг железнодорожного полотна глухой стеной стояли заснеженные леса и ни одного огонька или признака городской жизни не было ни вблизи, ни вдали.

Филипп спешил к крошечному, деревянному зданию станции, видневшемуся впереди, задавая одни и те же вопросы всем встречным людям.

– Доктор, есть ли доктор? Кто-нибудь может принять роды?

Протискиваться сквозь потоки всё прибывающих и прибывающих на перрон переселенцев стало сложнее: никто из бывших пассажиров, несмотря на просьбу не выходить всем сразу, не хотел более оставаться в опостылевших вагонах.

– Доктора! Срочно доктора!

Вдруг чьи-то сильные мужские руки остановили кричащего: Василий Мазанов узнал голос шурина.

– Филипп, ты ли? Тоже этим эшелоном?

Мужчины обнялись.

Евдокия бросилась к брату.

– Филипп, что случилось?

– Там, в шестнадцатом вагоне, Таня моя рожает!

Когда они вбежали в вагон, то не поверили своим ушам: к голосу двухлетнего Евгения, заходившегося в плаче, добавился новый, радостно-звенящий голосок, оповещавший мир о своём появлении на свет Божий.

Рядом с роженицей стояла девочка, пытавшаяся удержать на руках орущего двухлетнего карапуза.

– Мама! Мама! – заливался малыш и протягивал ручонки к матери.

– К ней нельзя сейчас, – убеждала она мальчонку, но он продолжал плакать и требовать маму.

Шурочка, одиннадцатилетняя дочка Татьяны и Филиппа, была потрясена происходящим, но вовремя сообразила, что сейчас главная её задача – обеспечить маме покой и не подпускать братика. Что делать дальше, она не знала.

– Танюша, мы здесь! Сейчас, сейчас, родная! Всё будет хорошо! – вскричала Евдокия и бросилась на помощь.

– Нож или ножницы, скорее! Воду, спирт, водку, одеколон, что у вас есть? Давайте немедленно! – потребовала она у проводника.

– Раскомандовалась! Ишь, начальница нашлась! Весь вагон мне кровью залили, – возмутился было проводник, но здравый смысл в его голове победил недовольство, и он, порывшись в каком-то сундуке, достал пару чистых простыней, охотничий нож и небольшой мутный флакон с жидкостью.

Она отвинтила крышку. Пахнуло отвратительно.

– Что это?

– Не боись, бабонька! Самогон! Чистый, как слеза ребёнка.

Дальнейшие действия Евдокия совершала, словно во сне. Если бы её попросили их повторить, то, вероятно, она бы не смогла: так действует человек в состоянии сильного душевного волнения.

Скинув головной платок, она мгновенно отрезала прядь своих волос и перевязала ими пуповину. Затем облила лезвие ножа самогоном и решительным движением отсекла канат, соединяющий мать и дитя.

– Кто? Мальчик или девочка? – спросила Татьяна, вернувшись из забытья.

– Мальчик, Танечка! Хорошенький такой! Замечательный мальчик! Настоящий богатырь! – радостно ответила Евдокия.

Младенец, словно в подтверждение сказанного, закричал ещё сильнее.

– Поплачь, поплачь, соколик ты наш! – ласково приговаривала Евдокия, заворачивая малыша в рубашку Филиппа.

Через пару минут она передала белоснежный свёрток отцу.

– Здравствуй, сынок! – взволнованный Филипп, прижал к себе тёплый, орущий комочек и заплакал от переполнявших его чувств.

– Ну, с пополнением в семействе! – сказал Василий.

Голос из вокзального репродуктора вернул к суровой действительности.

– Товарищи пассажиры пятьсот первого эшелона из Средней Волги! Освобождаем вагоны! Освобождааа… еее …ммм!

Глава деcятая

Приехали

Пока девочки одевали сонного, капризничающего Женю, Евдокия готовила к выходу из вагона маму и новорожденного.

– Танечка, приподнимись, моя хорошая, я переодену тебя. Вот так, умница, – приговаривала она, ловко освобождая Татьяну от пропитанной кровью одежды.

– У меня нет другой юбки, не надо, не снимай, – попросила Татьяна.

– Не волнуйся, я тебе отдам свою, она совсем новая. Негоже в мокрой одежде на мороз! Тебе, дорогая, никак нельзя простужаться.

– А как же ты, Дуся?

– Ой, я и в нижней юбке побуду, ничего страшного, сверху-то всё равно пальто. И кофточку мою одевай, она шерстяная. А когда приедем в новый дом, я накуплю тканей, сошью и юбки, и платья.

Укутав Татьяну и детей, Евдокия обратилась к проводнику:

– Я немного прибрала здесь, но надо ещё хорошенько полы промыть. Дайте, пожалуйста, тряпку и ведро.

– Не надо, я сам всё поделаю. Уборка – моя забота. На-ка, возьми пару одеял, а то заморозишь крестника моего, – проявил отеческую заботу проводник.

– Большое Вам спасибо за помощь! Вы человек с добрым сердцем! Простите нас за беспокойство и лишние хлопоты, – ответила ему Евдокия.

– Эх, бабоньки! И какая нелёгкая вас сюда занесла? Сидели бы дома, детей рожали. Гиблые здесь места. Жалко мне вас, очень жалко, – расчувствовался проводник.

Тем временем Филипп и Василий дошли до станционного домика.

– Товарищи хорошие, я по-человечески всё понимаю, но как вам помочь, я не знаю. Не моя это ответственность – беременные и родящие. Я за подвижной состав, за график движения отвечаю.

Ни о чём не договорившись с начальником станции, мужчины отправились на поиски человека, занимающегося транспортировкой к месту приписки.

Вокруг него то и дело появлялись новые люди, образуя длинную очередь, и у каждого человека были к нему свои вопросы.

– Семьи не будут разлучать?

– Скажите, как селить станут, по сколько человек в комнате?

– Печки-то исправно топятся, а то у вас тут морозище ого-го!

– На довольствие талоны где можно получить?

Поток вопрошающих не иссякал, поэтому организатор отправки поворачивался вправо и влево, пытаясь отвечать сразу и всем, но ничего путного из этого не выходило.

– Товарищи, давайте по очереди, так будет быстрее для вас и удобнее для меня. Задавайте только конкретные вопросы, требующие незамедлительного решения.

– Носилки нам нужны для роженицы, не дойдёт она сама. Вы уж помогите, пожалуйста, – попросил Филипп.

– Будут вам носилки, хлопцы, – обнадёжил ответственный человек. – В каком вагоне женщина?

– В шестнадцатом.

– Кто же её сюда прислал? Сказано же было, только работоспособных мужчин на северное направление. Смотрю список прибывших и волосы дыбом: на тысяча семьсот сорок два человека лишь двести мужиков, остальные – дети, женщины, инвалиды! Сегодня же буду писать в Севкрайком и ЦК, чтобы прекратили эти извращения. Вы не волнуйтесь, товарищи, я сейчас распоряжусь насчёт вашей семьи.

– Скажите, долго ли ехать до места?

– Недалеко, около пяти километров.

– Хоть что за район, как называется? – задал вопрос Василий.

– Ленский район, товарищи.

– Там город или село?

– Поселение для раскулаченных. Там вас уже ждут.

Новоселье

Картина, открывшаяся глазам обнадёженных людей, была безрадостной: никакого поселения за станцией не оказалось, их встречал мрачный еловый лес, растянувшийся на сотни километров, а вместо тёплых домов и комнат ждала заброшенная, промёрзшая церковь.

– Вы что, с ума посходили? Вы куда нас привезли?

– Скотину – и ту в тёплом хлеве держат зимой!

– Мы не преступники, но лучше отправьте нас в тюрьму!

Местные жители, встречавшие прибывших переселенцев, сами были испуганы: такого скопления гостей они никак не ожидали.

– Граждане раскулаченные, вы зря возмущаетесь, – пытался восстановить порядок поселковый комендант. – Нам говорили, мол, человек сто будет переселенцев, а уже несколько сотен навезли. Куда прикажете вас девать? На всё село у нас всего десять дворов. Мы-то думали, что разберём вас по домам, к себе поселим временно, а вас всё везут и везут. Нет у нас места другого, понимаете? Ни сараев, ни бараков, ни пустующих домов.

– Как нет? А зачем тогда соглашались принимать переселенцев?

– В том-то и дело, что мы несогласные были, да кто нас слушать-то стал? Мы говорили, что климат у нас суровый, а помещений для проживания нет, строить новый спецпосёлок придётся ни один год. Объясняли, что зима у нас длинная, что навигация только в мае начнётся, тогда сможем хотя бы переправить людей на правый берег Вычегды, а нам уже с февраля шлют эшелоны. А что здесь? Болота и непроходимые леса! Некуда нам вас деть, понимаете? Теперь вам надо до весны как-то здесь продержаться, в этой церкви. Мы ж – люди, такие же, как и вы, выполняем приказ. Что ж теперь нам всем делать-то? Только терпеть. Как говорится, Бог терпел и нам велел.

Пожалуй, эти слова сочувствия немного утешили толпу отчаявшихся спецпереселенцев.

Перед входом в церковь образовалась большая очередь: входящие трижды крестились и кланялись в пояс, читая молитвы к каждому поклону.

– Вниду в дом твой, поклонюся ко храму святому твоему в страсе твоем. Господи, настави ми правдою твоею, враг моих ради исправи пред тобою путь мой…

Попав внутрь храма, люди застывали в немом почтении к христианским святыням.

В двухэтажном здании бывшей приходской церкви, в котором им отныне предстояло коротать дни и ночи, было два придела: нижний – левый, посвящённый Чудотворцу Николаю, и нижний – правый, названный в честь Знамения Пресвятой Богородицы. Несмотря на то, что теперь они имели жалкий вид, были полностью разорены и использовались под склады, толстые каменные стены хранили ещё следы росписей, и светлые Лики Святых сочувственно взирали на появившуюся из ниоткуда паству.

– Не задерживайтесь подолгу у входа, граждане, проходите внутрь, церковь не действующая. Пока размещайтесь на первом этаже, на полу. С завтрашнего дня всех сильных и здоровых мужчин ждём на работу. Первым делом нары надо сделать.

– А довольствие нам причитается?

– Только работающим – четыреста граммов хлеба в день, шесть – сахара и семьдесят пять граммов воблы.

– Картошка или крупа хоть какая-нибудь будет? Детям-то тоже есть надо!

– Нет, овощей и круп нет. На иждивенцев пока норма не установлена. Главное, работающих накормить. Сейчас ещё подвезут партию раскулаченных, так что вы потеснитесь. Если уж совсем невмоготу, то второй этаж занимайте, Вознесенский. Он, правда, летний, там совсем холодно.