скачать книгу бесплатно
– Вот и замечательно. Милости прошу в залу!
В комнате за большим столом ужинали человек семнадцать, наверное.
– Познакомьтесь, Василий Васильевич, это моя семья: жена, сыновья, невестки, дочери, зять, внуки и внучки. Что ж, встречайте гостя, угощайте чаем!
Василия посадили по центру, налили чай и поставили поближе тарелку с пирожками: капустными и яблочными.
Он стеснялся сначала, но никто его ни о чём не спрашивал, пили чай по-доброму, по-семейному. Когда волнение улеглось, Василий увидел напротив себя девочку в форменном платье из тёмно-синей шерсти. Они встретились глазами и улыбнулись друг другу.
– Паничка, собери гостю пирогов в дорогу, он передаст угощение батюшке и матушке, – попросил Павел Алексеевич.
Теперь Вася знал имя девочки: Паничка!
Когда он распрощался и ушёл, Павел Алексеевич сказал с улыбкой:
– Паничка, вот тебе и жених нашёлся! Хороший этот парень, Василий.
Павел Алексеевич Просянкин отнёсся к предупреждению очень серьёзно.
Понятно, что Василий Васильевич – очень молодой и беспокойный, но сразу видно, что честный паренёк, переживает за чужих людей, не принимает душой решения своих начальников. Значит, правдивый человек – комсомолец Вася Пильганов!
– Что ж, коли так, будем готовиться, – сказал вслух Павел Алексеевич. – Кроме денег, всё остальное не имеет смысла брать с собой.
Затем он подозвал к себе Прасковью.
– Если так сложится, что всех нас увезут, а детей, кому нет четырнадцати, оставят в Петровске, то ты, Паничка, будешь за старшую. Смотри: в эту картину я прячу деньги. На первых порах тебе хватит. А пока живи с родителями здесь, сколь возможно будет.
– Я запомнила, деда. А если меня прогонят из этого дома?
– Ты деньги сразу забери, иди на Белинского к Елене и Ване. Они фамилию с Просянкиных переменили на Мазановых. Дом оформлен на Ваню, не будут же мальчонку десятилетнего раскулачивать? Ты всё поняла, Паничка?
– Да. Как же твой подарок, деда? Здесь останется?
– Паня, ты Паня, – Павел Алексеевич погладил внучку по голове. – Ладно, что-нибудь придумаем со швейной машинкой. Не пропадать же ей?!!
– Василий Никифорович! – обратился он к отцу Прасковьи. – Свези «Зингер» к своей сестре Марии, а Паничка потом заберёт.
– Я поеду с тобой, папа! – сказала Прасковья.
Василий запряг лошадь, погрузил машинку в сани, и они с дочкой оправились за реку Медведицу.
Глава шестая
Последняя ночь
Мария встретила настороженно: с каким известием приехал брат?
– Зингера я привёз, Мария. Пусть у тебя постоит пока. Панина машинка.
– Ой, Вася, прошу тебя, не надо! Ежели комиссия нагрянет, да увидит и родителей здесь, и машинку эту, то сразу и раскулачивать вновь примется. Боюсь я! Дорогую машинку – нет, в дом не возьму. Не сердись на меня.
– Мария, а в подпол если поставить?
– Они везде рыщут, деспоты эти. Подумай о моих детках, Вася.
– Ладно. В огороде хоть позволишь закопать?
Василий ломом пробил мёрзлую землю, вырыл несколько ямок, в них и схоронил разобранный на части Паничкин подарок, а сверху присыпал снегом.
– Запомни хорошенько это место, Паня. Здесь кормилица будет тебя ждать. По весне заберёшь её.
– Папа, почему ты назвал машинку кормилицей?
– Человека кормит ремесло, доченька.
Они зашли в дом попрощаться. Cтаршие Мазановы разволновались, увидев сына.
– Отец, мама, простите меня за всё! Бог видит, нет моей вины в том. Не знаю, свидимся ли ещё?
Слеза покатилась по щеке Никифора Карповича. Он обнял сына.
– Васятка, береги себя, родной! – Анна Федосьевна перекрестила Василия и протянула ему освящённый пояс «Живый в помощи Вышняго».
– Да не приидет к тебе зло, и рана не приблизится телеси твоему. Сохранити тя во всех путех твоих, – прошептал молитву отец и перекрестил сына три раза.
– Закрепи пояс на теле, сынок.
– Хорошо, мама!
– Ты Параскеву-то не оставишь разве? Пусть она с нами будет, – предложил Никифор Карпович.
– Деданька, я маму никогда не брошу, – ответила за отца Прасковья.
Обратно ехали долго. Мороз ослабел, повалил снег. Белые хлопья заметали следы полозьев, дорога стала похожей на непаханое белое поле.
Вернулись за полночь. Кругом горел свет: в доме купцов Просянкиных никто не спал.
Его обитатели вели беседы, как будто ничего плохого или мрачного не ожидалось и не происходило с ними. Они проживали последний вечер в собственном доме, наслаждаясь каждой минутой счастливой жизни, которая стремительно уходила, рушилась, ускользала от них, рассеивалась, словно дым.
Евдокия играла на фортепиано Ноктюрн Шопена до-диез минор. Мелодия была красивой и очень грустной.
Прасковья обняла мать.
– Мамочка, мы же не расстанемся с тобой? Мы всегда-всегда будем вместе, да?
Слёзы покатились из глаз Евдокии.
Перед рассветом и старые, и молодые Просянкины покинули дом.
Раскулачивание
А утром нагрянула комиссия.
Трезвонил звонок, входную дверь сотрясали удары.
– Эй, Просянкины, открывайте!
– Кто там? – послышался женский голос из-за двери.
– Районная особая комиссия! Открывайте, а не то дверь сломаем!
Евдокия подчинилась и распахнула парадную дверь.
– Здравствуйте! А хозяев-Просянкиных нет, только одна я с дочкой. Мы родственники, гостили у них, – сказала она.
– Это мы сейчас посмотрим, кто тут есть, а кого нету! – разозлился высокий рыжеволосый мужик в тулупе и овчинной шапке.
Мужчин было двое. Первым делом они стали внимательно осматривать картины и простукивать их пальцами: искали денежные тайники.
– Живописью интересуетесь? – как можно доброжелательнее спросила Евдокия.
– Интересуемся, – ответил тот, что был поменьше ростом, и принялся срывать со стен произведения искусства.
Из одной картины посыпались купюры – припрятанная заначка Павла Алексеевича была обнаружена и изъята.
Нервы Евдокии не выдержали, она закричала.
– Вы не имеете права так себя вести!
– Это у вас никаких правов нету, кончились ваши права! – нагло заявил ей рыжий мужик.
– Вы обязаны зачитать приказ и составить опись имущества! Это – чужая собственность!
Евдокия хотела было что-то ещё сказать, но от сильного волнения голос её сел.
– Мама! Не надо! – Прасковья бросилась к матери.
Евдокию сотрясал нервный озноб: дрожали руки, ноги, стучали зубы.
Прасковья прижалась к матери.
– Мамочка, я тебя очень люблю! Не расстраивайся, пожалуйста. Пусть берут эти картины, -прошептала она.
Две хрупкие женские фигурки, обнявшись, противостояли миру зла.
Обрадовавшись удачной находке, мужики с радостными возгласами принялись вскрывать рамы остальных картин, а потом перешли к зеркалам.
Сокрушив картинную галерею и предметы быта, они добрались до ящиков комодов и шкафов, вытряхивая и выворачивая наизнанку каждую вещь с неистовой силой, будто они, эти вещи, не поддавались или сопротивлялись.
Обнаружив несколько женских украшений, мужики заулюлюкали, потрясая драгоценностями в воздухе, всем своим видом показывая, что отныне и эти украшения, и всё-всё, видимое и невидимое, принадлежит им.
– Бандиты! Грабители! Прекратите немедленно! – хрипло выкрикивала Евдокия.
– Таперича мы вашим кулацким добром распоряжаться будем. Освобождайте дом! – приказал низкорослый косоглазый мужик.
– Мы никуда отсюда не пойдём! И ваши слова нам не указ! Зачитайте документ, фамилии зачитайте, кого раскулачивать пришли!
Напрасно Евдокия взывала к разуму: мужики были неграмотными, не умели они читать и писать, потому ни документов, ни бумаги, ни ручек, ни чернил при них не было.
– Всех, кто в доме этом живёт, и раскулачим разом! – хохотнул рыжебородый.
– Я объясняю вам, что нет хозяев дома, они съехали, только я и дочь. И мы не Просянкины, а их гости.
Глаза рыжего как-то не по-доброму засверкали, он приблизился к Евдокии.
– Говоришь, в доме ты одна и дочь?
– Да, только я и дочь, – подтвердила Евдокия.
Она ещё продолжала надеяться на чудо, что это просто мелкие воришки, сельские мужичонки, решившие поживиться в купеческих домах, пока не нагрянула настоящая комиссия по раскулачиванию.
Рыжий хитро подмигнул напарнику, мол, воспользуемся случаем, раз уж подфартило так.
Затем он резко повернулся к Евдокии, схватил её в охапку и потащил на диван.
– Не смей прикасаться ко мне! – закричала она, но звук её голоса заглушили ладони рыжего мужика.
– Мама, мамочка! Не трогайте мою маму!
Прасковья коршуном бросилась на защиту. Она бесстрашно молотила кулаками по спине громадного дядьки, шапка свалилась с головы насильника, и девочке удалось вцепиться в его волосы.
И тут косой мужик-молчун подкрался к девушке и повалил её на пол.
– Пааа… ааа… пааа! Папочка! Нас убивают! – истошно закричала Прасковья.
Евдокия плакала от ярости и бессилия:
– Нелюди! Будьте вы прокляты!
Прятаться дальше не было смысла.
Василий ворвался в комнату. В его руках была кочерга.
Таким свирепым Прасковья ещё ни разу в жизни не видела своего отца.
– Паскуды! Нет на вас креста! Убью!
Он наносил удары по спинам мужиков, их тулупы порвались, они выли от боли, а Василий продолжал охаживать их металлической палкой.
