скачать книгу бесплатно
– А вон на елке висит! – он показывает на сиротливо приютившийся сбоку бумажный одноразовый конвертик для чая.
Ох уж эти его шуточки… Что он придумал на этот раз? Я обреченно топаю к елке снимать бумажный пакетик. На обороте ровным подчерком написано слово «Квартира».
Квартира? В недоумении я оборачиваюсь на мужа. Все бросаются меня поздравлять. У нас будет свое жилье! И это в лихие девяностые, когда большинство людей едва сводит концы с концами!
Оказалось, все это время Андрей, работая в шахте, параллельно развивал свой бизнес – маленький магазинчик и кафе – а ночами разгружал вагоны, чтобы у нас наконец была возможность отделиться от его родителей. И снова делал это незаметно, не жалуясь на усталость. Делал, чтобы устроить мне сюрприз. Вот только купленную заранее открытку потерял, но быстро вышел из положения – на помощь пришел тот самый этикетный пакетик для одноразового чая, который я бережно храню до сих пор.
Соблюдая традиции предков, мы схватили старого глухого кота, отчаянно сопротивляющегося всем предрассудкам, и почетно запустили его первым в новую квартиру.
Кот действительно принес удачу и подарил много счастливых моментов в этом нашем убежище, где мы с удовольствием закрывались от всего мира и были счастливы своей маленькой семьей, открывая двери лишь близким людям и верным друзьям. Жаль, что так мало времени нам было отпущено, может, оттого что кот был старый и большего не мог?
***
Инта, декабрь, 1993 год
Мы с Андреем бредем по предновогодним улицам, захваченные праздничной суетой. Внезапно муж резко останавливается. Я налетаю на него с коробкой только что купленных елочных игрушек, не ожидая столь неожиданного торможения.
– Ну вот, две раскололись, – созерцая коробку, сокрушаюсь я. Обхожу замершего посреди улицы мужа и вижу застывшую гримасу боли на его обычно улыбающемся лице.
– Что случилось? – еще больше пугаюсь я, бросая коробку и стараясь подхватить его под руку.
– Ну, что ты, что ты испугалась, игрушки вон расколошматила, что ты, – муж пытается обнять меня, продолжая балансировать на одной ноге. – И зачем мы стояли в очереди столько! Эх ты! «Переживальщик» ты мой, сколько «талонов на мыло» разбилось, будем теперь, как в анекдоте, предлагать гостям или руки помыть, или сахар в чай положить[27 - «Вы руки с мылом помыли?» – «Да». – «Тогда чай придется пить без сахара».].
Муж пытается улыбаться и веселить меня, но, судя по его выражению лица, это ему дается с трудом и пугает меня еще больше.
Это было началом. Началом большой битвы в том равнодушном перестроечном времени, когда диагнозы ставились на авось, и молодые люди не посещали врачей. Чем может болеть молодежь, кроме знакомых сезонных простуд? Таков был менталитет того поколения системы: молодым везде у нас дорога, какие прихрамывания в пути?! Юные и спортивные не болеют в нашей стране! Болеют только старики и маленькие дети.
После посещения нескольких местных эскулапов – любителей таких плакатных лозунгов – мой муж уверовал в несерьезность проблемы, несмотря на частые и порой невыносимые боли в ступне.
Для очистки совести, чтобы укрепить собственную веру в «неболеющую» молодежь, мы, собрав деньги на нашу «бесплатную» медицину, съездили в республиканскую больницу по направлению местного ортопеда. С деловым подходом, аккуратно складывая полученные от нас дополнительные вознаграждения в карман, профессор выдал нам успокаивающее медицинское заключение: «нервное защемление», на прощание заверив, что отдых, зарядка и вода нам помогут в достижении полного здоровья.
***
Пролетело еще несколько счастливых лет. Мы с удовольствием погрузились в семейную рутину. В один летний сезон позволили себе морскую вылазку в Сочи нашей маленькой семьей. Но уже в следующее лето смогли поехать на юг только вдвоем с дочерью, прибегая каждый день на переговорный пункт Новороссийска. Андрей несколько раз порывался приехать к нам, но желание заработать лишнюю копеечку, не прерывая шахтерские смены, останавливало его.
Мир нашего ребенка окунал нас с мужем в гербарии, раскраски, посиделки с друзьями, у которых тоже были дети. Полароидные[28 - Популярный в 90-х портативный фотоаппарат с возможностью моментальнойпечати снимков.] фотографии с праздничных утренников в саду пополняли семейный фотоальбом.
«Времена не выбирают» – эта банальная фраза полностью отражала те непростые реалии, когда простой поход в магазин был рулеткой – неизвестно, что удастся купить. Но молодость никто не отменял – и посиделки с друзьями на кухне, периодические вылазки на природу были самым лучшим времяпровождением для молодой семьи северного шахтерского городка.
Я продолжала работать в УПК под руководством моего отца, с удовольствием окунаясь в рабочий процесс в должности лаборанта профориентации. Перемены в стране не давали заскучать, меняли застывшие представления о традиционном поиске работы для нашего поколения, как и о самом выборе специальности. Слово «инженер» уже не звучало так гордо, и простые бухгалтерские школы набирали новое поколение абитуриентов.
Ускоряться в освоении новых реалий помогали быстро растущие фонды по отжатию денег у населения в обмен на ваучеры. Шахтеры ритмично стучали касками по мостовой столицы нашей Родины в надежде на ежемесячную возможность прокормить семью. Молодые люди наряжались в малиновые пиджаки. Новый ассортимент киосков пестрил неведомыми товарами, предлагая попробовать «вкус» заграницы. Веселое и увлекательное было время. Все, что еще вчера считалось запрещенным и способствовало пополнению армии сидельцев, теперь стало предметом законного заработка для людей новой формации – предпринимателей.
Преподаватели ведущих вузов в поисках заработка перестроились одними из первых. Как грибы после дождя, начали открываться дистанционные филиалы, чаще всего на платной основе. Один из них базировался на территории УПК, которым неизменно руководил мой отец. Это удачное совпадение явилось для меня еще одним шансом встретиться с удивительным, казалось, навсегда утраченным миром – учебой в университете. Мне снова повезло, я получила желаемое буквально с доставкой на дом. Университет «приехал» ко мне, устойчиво подпирая мою корочку бухгалтерских курсов и аттестат педкласса[29 - Речь идет о педагогическом классе при УПК. Два года учебы и экзамен давали право педагогической деятельности, в частности, организации досуга детей и молодежи.] в образовательном фундаменте.
Открытие филиала в нашем северном городке развернуло передо мной не только возможность обучения, но и освоение новой дополнительной профессии – организатора дистанционного обучения, которую я успешно совмещала с основной работой. «Оставь себе на булавочки, я зарабатываю достаточно», – говорил мне Андрей, когда я в очередной раз пыталась положить заработанные мной деньги в наш общий котел. Несмотря на сложные времена, в нашей финансовой жизни наметилась стабильная, непрерывающаяся прямая, позволяющая нам строить планы переезда в места с более продолжительным летом и все чаще заводить разговоры о втором малыше: мы мечтали «подарить» дочери брата или сестру.
***
Инта, 1995 год
– Надо что-то делать, так дальше не пойдет, – не выдержала я однажды, видя, как Андрей корчится от боли, разминая ногу.
– Не переживай, наверное, отсидел, вот нерв и защемило.
Андрей как раз поступил в воркутинский институт и ночами просиживал за учебниками, с удовольствием окунаясь в мир учебы и новых перспектив.
– Андрюш, приступы боли становятся постоянными, – я вспомнила недавние ночные вскакивания от судорог, которые он списывал на динамичность нашей жизни. Но смутная тревога уже поселилась во мне. – Давай попробуем в Москву. Я нашла в медицинском справочнике, что можно поехать обследоваться в госпиталь Бурденко, – приводила я очередные доводы, заметив, что многочисленные припарки и таблетки уже давно не снимают приступы боли. – Я поговорю с отцом, попрошу ключи на время обследования, в конце концов, это наша общая с ним квартира, после смерти мамы я ни разу о ней не заговаривала, наблюдая, как он ее сдает все эти годы. Завтра после планерки и поговорю.
– Даже не думай! Мы и в гостинице остановимся, это всего на пару дней… – вдруг неожиданно согласился муж. И, словно уберегая меня или отгоняя свои мысли, бодро добавил: – Все будет хорошо, просто потянул ногу. Врачи же смотрели? Смотрели. Ну! Что за нюни?
Но я точно решила в этот раз не отступать.
Разговор с отцом был коротким, и результат его – ожидаемым. Я узнала о том, что он мне ничего не должен, и если мне нужна доля в квартире, я могу обратиться в суд.
Снимать жилье в Москве на время обследования было очень дорого, и мы приняли решение остановиться в семейной квартире в Ростове Великом, а в столицу приезжать для обследования, благо между Ростовом и Москвой три с половиной часа езды на поезде. Заодно мы могли помочь с переездом родителям мужа, решившим перебраться в этот провинциальный городок окончательно.
***
Ростов, лето, 1996 год
Это было самое счастливое лето, пропитанное запахом хлеба и парного молока, наполненное вечерними посиделками во дворе под стрекотание деревенских сверчков и ежедневными купаниями в озере Неро[30 - Одно из древнейших пресноводных озер на территории России, располагающееся в юго-западной части Ярославской области. Именно на его берегу в 862 году выросла жемчужина Золотого кольца России – Ростов Великий.], неподалеку от старинных храмов.
– А хочешь, мы лето возьмем с собой? – Андрей, широко раскинув руки, лежал на поляне. Рядом на пледе дочь пыталась сплести венок из собранных полевых цветов.
– Это как? – моментально откликнулась шестилетняя Кариша. – Прям вот всамделишно? Увезем с собой? Вместо букета?
– Ну почему «вместо»? Букет тебе мы обязательно купим, как без него в школу идти, да еще и к первому звонку? Не положено, – обнимая прильнувшую к нему дочь, засмеялся муж. – Сейчас сходим к дедушкиному «шарабану» и посмотрим, во что мы с собой упакуем лето.
Муж с дочерью, вскочив, побежали по направлению к припаркованной поодаль машине – семейному раритету. За любовь свекра к этому чуду советского автопрома могла побороться свекровь, частенько выуживая мужа из гаража.
В старых «Жигулях» нашлась трехлитровая банка, заменяющая свекру бидон в утренних походах на рынок за молоком.
– Ну, девчонки, – командовал муж, – стройся лето собирать! – И ускорил шаг по направлению к расположенному вдоль поля лесу.
Мы с дочерью радостно посеменили за ним, стараясь идти строем, с удовольствием подыгрывая мужу в его настроении.
– Как вам эта красотища-а? – Андрей отошел в сторону, и мы увидели перед собой спрятанную за пушистыми елями среди обилия разнотравья земляничную поляну.
Это было удивительное зрелище: маленькие кустики земляники прятались под высокой травой, воздух был настолько пропитан ароматом ягоды, что казалось, как будто ты ее ешь. Вокруг тишина… Только пение птах и пчелиный звон.
– Они настоящие? – первой произнесла Ришка. – Как у бабушки на подносе?
Очевидно, ей вспомнился сюжет Жостовского подноса[31 - Русский народный художественный промысел росписи металлических подносов, в основе которой лежат сложные композиции из цветов и ягод.], используемого свекровью как подставка под самовар.
– Конечно, настоящие, законсервируем лето – и всю зиму будет жить оно в банке с вареньем, – засмеялся Андрей и протянул дочери собранную в ладошке ягоду. – Лопай давай, ребенок. Завтра в Москву опять поедем, будет у вас с мамой время на твои аттракционы в парк сходить.
Время от времени мы приезжали в госпиталь, проходили очередное, ни к чему не приводящее обследование, а в оставшееся время гуляли по Москве: забредали в музеи, слушали музыку в парках, катая дочь на каруселях.
***
Москва, август, 1996 год
– Вы бы сдали на гистологию, – рядом остановилась миловидная женщина в белом халате с бейджиком на груди – заведующая отделением.
– Что это такое, «гистология»?
Название мне показалось пугающим. Где-то я его раньше слышала.
– Мы сейчас возьмем анализы. Приезжайте через неделю.
Андрей вышел из процедурной веселый.
– Поедем, еще успеем в магазин, в который ты хотела, до электрички есть время.
«Гистология – это что-то из онкологии», – крутилось у меня в голове. Онкология – это ведь не страшно. В 91 году мне довелось частично столкнуться с ней. В груди нашли небольшую опухоль и отправили на пункцию в Воркутинский центр хирургии, вестибюль которого был переполнен странного вида женщинами: худыми, изможденными, в платках и повязках. Но я не успела толком присмотреться и испугаться, как все было кончено: уже вечером меня отпустили домой.
В поезде нам с Андреем попались крайне веселые попутчики, которые, узнав, что я переживаю, без конца травили анекдоты.
– Раз – и все! – смеялся Андрей, изображая бегемота из сказки Сутеева[32 - Речь идет о сказке Сутеева, главный герой которой, Бегемот, очень боялся прививок.], которую он не так давно читал на ночь дочери. – Что ты, Булечка, раз – и все.
Через несколько дней я получила заключение, что моя опухоль оказалась доброкачественной, и на фоне этой радостной новости все пугающие картины, виденные мной в Воркуте, моментально померкли.
***
Москва, сентябрь, 1996 год
Схожую радость и облегчение я испытала, получив заветный листок с диагнозом «саркома». Ведь не рак же! Всего лишь какая-то саркома. Бывает фиброма, миома – да мало ли их, этих «-ом». Полная ерунда! Конечно, сейчас это выглядит очень наивно, но тогда у нас не было доступа к интернету, чтобы загуглить незнакомое слово, а в народе было не принято говорить о раке, как будто это что-то постыдное и едва ли не заразное. Мы знали об онкологии очень и очень мало.
С мыслями о планах и очередным медицинским алиби, что все самое страшное не подтвердилось, мы окунулись в интинские будни и подготовку ко встрече с новым членом нашей семьи, который – я теперь это точно знала – должен был появиться на свет в конце мая следующего года.
***
Инта, октябрь, 1996 год
– Дура! Ты куда рожать собралась? Он умрет, ты одна с двумя детьми останешься!
– В каком смысле «умрет»? Что такое ты говоришь? Зачем ему умирать?
– У него рак, Надя! Причем агрессивный.
Этот звонок раздался как гром среди ясного неба через пару недель после нашего возвращения домой. Звонила родная сестра Андрея, многие годы проживающая в Сочи.
Я не знаю, был ли еще страшнее момент до этого в моей жизни, чем тот, когда я, беременная, держала трубку, из которой лились эти жуткие слова.
И был ли момент большей растерянности, когда я должна была сообщить Андрею, как обстоят дела на самом деле.
Разговор с его сестрой, словно торнадо, влетел в мою жизнь, сокрушительно все ломая на своем пути, не щадя все живое. В голове крутилось только одно: «Хорошо, что он в “дикую”[33 - Так называли свои смены шахтеры.], его нет дома, и я могу успокоиться. Как я могла не понять? Надо же было расспросить врачей, быть внимательней, и вообще, как так, почему? Или я не хотела слышать и видеть очевидные вещи? Сейчас это неважно, сейчас, сейчас… Надо думать о ребенке, не надо паники, все хорошо, все будет хорошо, с Андреем все будет хорошо…»
***
Инта – Москва, ноябрь, 1996 год
Через полтора месяца после злополучного звонка мы выехали обратно в Москву, точнее – к живущим в Ростове родителям мужа. Карина в дороге переживала о том, как ее примут в новом классе, в который ей придется пойти, но одновременно радовалась встрече с дворовыми друзьями.
Андрей часто выходил курить в тамбур. Ночью, проснувшись, я увидела его сидящим на нижней полке рядом со спящей дочерью. Он задумчиво смотрел в ночное окно вагона.
– Там же темнота, включи свет, если не спится, ты не мешаешь.
– Кто знает, кто знает, Буляша, что там…
И тут мне стало по-настоящему страшно.
Через несколько дней я стояла с документами Андрея перед московским онкологическим центром на Каширке.
Огромное здание нависало над головой, как враждебный инопланетный космический корабль. Мне предстояло сделать самый трудный шаг – шаг навстречу новой жизни, полной непонятных медицинских терминов, в которых я пока не разбиралась, полной изнурительного лечения, неопределенности, страхов и робкой надежды.
Я набрала в легкие побольше воздуха и, как в замедленной съемке, неуверенно шагнула вперед.
Медленно двигающаяся очередь из людского горя, словно длинный хвост большого животного, обматывающего больницу, закрывала собой вход. Это были пациенты и их родственники, желающие «купить» кровь у тех, кто сдаст ее для них.
В соседней очереди, словно молодые ростки, воткнутые в неплодородную землю, стояли студенты мединститута, ежась и озираясь. Было заметно, как иллюзия пыла «героев Красного Креста», приведшая их сюда, разбивается на молекулы, столкнувшись с реальностью. Студенты стояли, уставившись в пол, ожидая своей донорской очередности, провожаемые взглядами ожидания изможденных болезнью людей и их близких.
Большинство больных были растеряны, напряжены или озлоблены, лишь единицы казались отстраненно-спокойными.
Это был какой-то совершенно новый для меня мир, где люди вынуждены постоянно, день за днем, отстаивать свое право на жизнь, выбивая себе справки, направления на анализы, заключения, льготы и квоты, рискуя проиграть в борьбе с неповоротливой бюрократической машиной, окончательно сдаться этому огромному серому монстру, который, казалось, сотнями пожирал людей, вместо того чтобы их вылечить и отпустить в прежнюю счастливую жизнь. В длинных тусклых коридорах мне навстречу время от времени попадались тяжелые пациенты – бледные тени, когда-то бывшие беззаботными и веселыми людьми, а теперь, казалось, утратившие веру во все. Это ощущение безысходности просто пригвоздило меня к полу кабинета, где я стояла и машинально отвечала на вопросы, пока вокруг суетились люди, заполняли какие-то бланки, определялись со схемами и прогнозами, с планом операции.
***
Потянулись тягостные дни лечения. Андрею сделали операцию, попытались вырезать опухоль, после чего каждые несколько недель он приезжал в онкоцентр и ложился на очередную химиотерапию. Вскоре его состояние резко ухудшилось – сказывалась простуда, подхваченная после падения на перроне в ожидании электрички. После этого случая, выкупив место в больничной гостинице для мужа, я решила навещать его сама.
Денег катастрофически не хватало. Бесчисленные рекомендации столичных врачей сыпались на нас как из рога изобилия, превращая нашу мечту «о домике у моря» только в мечту, затягивая нас в финансовую воронку все сильней и сильней.
Жизнь закрутила меня между перронами по маршруту «Москва – Ярославль» с трехминутной остановкой в Ростове Великом.
Часто, запрыгнув в последний ночной вагон, я смотрела, как за окном мелькают уже знакомые села, деревни. Огни в их домах говорили о том, что домашние собрались за столом и сейчас будут пить чай, ужинать и делиться друг с другом событиями прошедшего дня.
– Ты чаем не беременна? Работаешь в Москве? Часто вижу тебя ночными рейсами, – проводница выглянула из своего купе. – Иди ко мне, сядь, тут не уступят, не надейся. Народ очень «образованный» пошел, особенно в метро, уткнутся в книгу – и вроде как и в ладах с совестью.
Пока я соображала, от какого такого чаю я беременна, меня любезно усадили и укутали в одеяло в купе для проводников. В руках оказалась чашка с ароматным чаем.
– Ты пей-пей, согревайся, осень ноне совсем негодная, а вот чай – это все, заваривай, заваривай. Заваривай себя вкрутую.
Чашка приятно обжигала руки. В котле старенького вагона потрескивали лучины[34 - Раньше поезда топили углем и иногда добавляли туда ароматные веточки, чтобы заглушить бытовые запахи вагона.], и аромат древесины смешивался с запахом осеннего уходящего дня.
Слушая рассказы проводницы, я вспомнила деревню, «бабушкино утро»[35 - Так любовно называл это время суток мой дед, будя меня по утрам и приглашая на завтрак на летней кухне деревенского домика на станции в Мылинке. – Прим. авт.] на летней кухне: варенье в вазочке, блины и важный самовар на столе. Дед всегда пил чай из самовара и, кряхтя над блюдечком, приговаривал: «Эх, Надяка, вот это жизнь!»
Эта маленькая чайная церемония деда, его отношение к чаепитию навсегда оставили во мне уверенность, что при любых обстоятельствах надо заварить чай и себя покрепче…
