Золотая ртуть. Легенда о мастерах

– Откуда я знаю, – огрызнулась она. – Мы две недели нормально не разговаривали. Обещал, что позвонит  и пропал.

– Красиво врешь, – хлопнул в ладоши Марк и столкнулся с укоризненным взглядом Ильи.

– Да ладно тебе, – сказал он. – Она-то причем?

– Она сама призналась с утра, что знает про Нелли. А майор мне соврал. Если бы не Илья, долго бы еще искали.

– Мне до лампочки, что он там сделал, – гневно прищурилась Динара. – Зато мне известно, что сделали вы с Нелли восемь лет назад. Озеро, ноябрь. Не припоминаешь? Вот про это дело мы и говорили. Может быть, я зря не сдала вас Олегу?

Марк вскочил с места,  его лицо побагровело от гнева.

– С-сука, – процедил он.

– Ты недооценил мои способности, – повторила она его слова и сложила руки на груди. – Да не расстраивайся так. Я заберу Иришку и уйду. Спасибо, что вытащил ее, но… Мы крепко влипли. В общем, у нас свои заботы, у тебя свои.

– Вы никуда не пойдете, – сказал он. – Никуда, пока я не объясню, что вам угрожает. И от тебя тоже хочу кое-что услышать. Про Нелли в том числе.

– Я, наверное, пойду, – засобирался Илья, взглянув на часы. – Марк, пиши, если буду еще нужен. Ключи на кухне. Мне бы вернуться до десяти. Не поубивайте друг друга.

– Ну да, постараемся, – ответил Марк, запирая за ним дверь.

Динара прошлась по большой комнате, прихрамывая на больную ногу. Стену напротив дивана занимал огромный темно-коричневый шкаф, разделенный на несколько секторов. От многочисленных рамок с фотографиями закружилась голова. В углу у балкона стоял складной обеденный стол, сверху лежал старенький ноутбук. Рядом со столом – тумба с небольшим плазменным телевизором и игровой приставкой. Сквозь прозрачную штору пробивались синие отблески подсветки соседнего дома.

Марк некоторое время пробыл на кухне, затем вернулся, поставил перед Динарой стакан с водой и положил на стол блистер с таблетками.

– Обезболивающее, – поспешно объяснил он, заметив подозрительное напряжение в теле девушки.

– А я просила? – язвительно спросила она. – Вроде бы нет. Я бы лучше поела чего-нибудь.

– Ну ладно, пускай болит. Сейчас пельмени поставлю, будешь?

– Давай, – вздохнула она и снова приложила ладонь к ране.

Марк снова сходил в кухню, вернулся и сел на диван рядом с Иришкой. Он положил на ее запястье компресс, пропитанный бурым настоем, наклонился над ухом девочки и что-то прошептал.

– Может быть, лучше подорожник? И подуть, – не удержалась от едкого словца Динара.

Марк тяжело вздохнул и скрипнул зубами от злости. Он сжал кулаки, потом опомнился, встряхнул руки, сел на подлокотник кресла и, наклонившись к уху Динары, сердито зашептал:

– Чего  добиваешься, а? Давай конкретнее, чего хочешь?

Она внимательно посмотрела на свою ладонь и стала загибать пальцы, начиная с мизинца:

– Я хочу, чтобы ты рассказал, что произошло сегодня, объяснил мне, наконец, почему Иришка в опасности, кто ты вообще такой и чего от нас надо.

– Ногу сама перевяжешь? – уточнил он, не спуская с нее глаз. – Тогда и поговорим. Бинты и антисептик в ванной.

– Ну хорошо, – сказала Динара и направилась вперед по коридору.

Она закрылась в ванной и, морщась от боли, стащила с себя брюки. Кровь закапала на белый кафель. Вдоль по ноге, точно генеральский лампас, пролегла багровая полоса. Динару замутило. Пол и стены закружились перед глазами, губы задрожали. Еще чего не хватало! Она схватила флакончик с антисептиком, намочила им бинт и приложила его к ране, стиснув зубы. Головокружение прекратилось. Рядом с антисептиком лежал тюбик с мазью. Динара нанесла ее на тампон и перебинтовала бедро.

Когда она вернулась в комнату, то застала Марка на балконе с сигаретой в руках. Ее босые ступни окунулись в прохладу пушистого ковра. Динара перегнулась через край окна и свесила голову вниз. Окно выходило на мини-стадион. С большой высоты он казался крошечным. В свете фонарей белели перекладины футбольных ворот и разметка. Марк смотрел на это поле так, словно вспоминал о чем-то.

– Извини, не заметил, задумался, – он потушил сигарету о стеклянную пепельницу и вышел с балкона. – Как нога?

– Да так, – отмахнулась она. – Ерунда. Мне домой надо. Жарко в этой одежде.

– Завтра, – пообещал Марк. – В шкафу халат есть махровый, в нем переночуешь. – Садись, – показал он глазами на диван. – Хочешь знать, кто я? Допустим, расскажу. А ты? Расскажешь о Нелли?

– Ты о чем? – напряглась Динара.

– Ты ведь хорошо знакома с ней, так? – тихо спросил Марк.

Глава 9

– Знаете, Нелли, я верю, что вы найдете в себе силы жить, – говорил Борис Глебович, шагая по пустынной Кремлевской набережной. Был  вечер, но еще не стемнело, впереди золотилось единственное слоистое облако, похожее на дыхание дракона. Оно отражалось оранжевыми бликами на мокрых плитах – огненный мост. Вокруг моста сплелась живая изгородь из невысоких, аккуратно подстриженных кустиков. От застоявшейся воды пахло канализацией. Полуденная жара спала, оставив на открытых участках кожи темно-розовые отметины. Нелли почесывала руки и зевала, потирая отяжелевшие веки. Горло пересохло. Она мечтала о глотке свежей воды. А еще Нелли подумывала о том, чтобы разорвать медную связь. Слишком стыдно, чтобы идти дальше. Но сил оставалось мало. Нелли виновато сопела и озиралась по сторонам. Только бы не столкнуться взглядом с профессором!

– Жизнь – чудесная штука, если правильно ей распорядиться, – продолжил Борис Глебович. – Опомнитесь и оглянитесь: все поправимо. Вы слишком рано опустили руки.

– Кто вас провел? – хрипло прервала его рассуждения Нелли. – На эту сторону приходят те, кого проводят ведьмы или маги. Кто из них?

Из ее глаз брызнули слезы. Нелли остановилась у высокого фонарного столба и с наслаждением прислонилась пылающим плечом к холодному железу. Черная краска слезала со столба мелкими чешуйками.

Борис Глебович замер напротив Нелли. Когда она все-таки подняла на него робкий взгляд, то поняла, что профессор не смотрит на нее с осуждением, как делали другие. Может быть, Борис Глебович пришел в ее сон, чтобы сказать что-то очень важное?

Он был в рабочей одежде, в которой обычно приходил на раскопки: темно-желтой рубашке с коротким рукавом и синих джинсах с маслянистыми разводами. К нагрудному карману была прицеплена авторучка. Нелли переняла от него эту привычку.

– Нелли, вы сами позвали меня, – объяснил он со светлой улыбкой. – И зовете не в первый раз. Но отчасти вы правы, кто-то наладил связь между нами. Само собой получилось.

У нее сдавило горло от плача. А ведь точно – звала. С тех самых пор, когда все пошло наперекосяк. Только не медные силы испортили жизнь: она загубила ее вот этими руками. Если бы не Томка…

Борис Глебович вынул из кармана носовой платок и вытер слезы с лица Нелли. Показал на сияющие плиты загорелой рукой:

– Видите золотой путь? Нам туда.

Нелли всхлипнула и посмотрела в указанном направлении. Потом с недоумением подняла голову. Золотое облако скрылось в серости вечернего неба, а огненный мост остался. Чудеса.

– Эх, столько лет прошло, а беда осталась той же самой, – грустно отметил Борис Глебович, – поглядывая на опустившиеся плечи девушки. – Не прощаете себя за  ошибки. И я не про тройку в вашем дипломе.

Они спустились с набережной и зашагали вдоль белой стены старинной казанской крепости.

– Куда мы идем? – с сомнением в голосе спросила Нелли.

– Сейчас сами увидите, – хитро подмигнул ей Борис Глебович.

Они приблизились к станции метро "Кремлевская". Профессор открыл тяжелую дверь и придержал ее перед девушкой. Нелли неуверенно шагнула в темноту. В холле никого не было. Мерно гудели приборы.

Каждый следующий шаг отдавался у нее тупой болью в затылке. Она удивилась: люстры не горели, но ступени хорошо просматривались под ногами. Нелли взглянула на стены и обомлела: они были усыпаны золотыми светлячками. Эти маленькие звездочки освещали путь.

Вдалеке загремел поезд. В лицо ударил густой поток воздуха, пахнущий старым чердаком, сырой землей и немного плесенью. Дверь центрального вагона раздвинулась, приглашая путников войти.

Внутри него было темно и очень холодно, в ушах свистело от бешеной скорости поезда. Остановился он неожиданно и резко, Нелли чуть не потеряла равновесие, хотя крепко держалась за поручень. Запахло пряной осенней листвой и мокрой корой деревьев. Как ни странно, они оказались в лесу.

– Пойдемте, – поманил ее за собой Борис Глебович. – Покажу вам настоящую сокровищницу здешних мест. Обещайте только, что не пойдете этими тропками. Для вас это опасно. Т-с-с, – приложил он палец к губам и слегка надавил Нелли на плечо, чтобы она присела вслед за ним. – Смотрите. Видите камень?

Острый конец серой глыбы высунулся из-за редких кустов. Далеко за камнем засветились искры на болотных топях. На небе проявился тусклый месяц. Мимо деревьев проскользнули черные скрюченные тени, едва различимые во мраке. Они приблизились к камню и закружились около него, подобно огромным птицам. Когда тени рассыпались в разные стороны, на глыбе осталась тонкая ледяная корочка, припорошенная снегом.

– Вы задавались вопросом, чем написана руна. Это магический древний состав, – шепнул Борис Глебович.

Изморозь медленно таяла, стекая по поверхности камня тоненькими струйками. Как только струйки коснулись руны, она засветилась. Ее контуры наполнились огнем.

– Руна светится после того, как камень замораживают? – удивилась Нелли. – Почему?

– Нет, – ответил профессор. Нелли впервые услышала в его голосе злость. – Не просто замораживают. Поливают горькими слезами и кровью девушек, которые живут в рабстве у извергов. Руна питается их болью и страхом, призывает свежие силы. Все служит Маре на заплаканной земле.

– Это и есть сокровищница? – спросила Нелли.

Борис Глебович, кряхтя, поднялся на ноги и двинулся левее камня.

– А почему вы сразу не появились здесь? Зачем Казань, зачем метро? – догнала его Нелли.

– Как бы я появился там, где при жизни никогда не был? – рассмеялся профессор и ласково взъерошил ей волосы. – Однако когда-то я познакомился с человеком, который знал про сокровищницу. Ничего про него не помню. Даже то, когда и как с ним встретился. А вот карту, – он задумчиво посмотрел на ладонь, будто бы что-то читал с нее, – карта до сих пор перед глазами.

– Разве вы не приехали за этим кладом? – спросила Нелли.

– Он под надежной охраной духов шаманов. Путь к нему лежит через строгое испытание. Сибирские ханты были суровы, к божественным реликвиям прикасались сильнейшие. Видите гору? Невысокая, правда? И сокровище, казалось бы, доступно каждому. Но как бы ни так! У хантов своя философия. Они жили по законам тайги, поклонялись природным духам. И теперь эти духи охраняют тайное место. Не глядите по сторонам, испугаетесь. Здесь армия призраков: все они когда-то позарились на легкую добычу.

На вершине горы густел березовый лесок. Небо потемнело, и звезды рассыпались алмазной крошкой по фиолетово-черному полотну. Из глубины деревьев послышался сдавленный голос струн. Он звучал так, как звучит больная душа. В нем смешивались тоска и отчаяние, гул зимнего ветра в печных трубах, плеск реки и треск костра. В нем соединялись воедино все четыре стихии. Нелли зажала уши: печальная музыка вплетала в сердце медные струны.

– Под эту мелодию они хоронили погибших в бою, – объяснил Борис Глебович. – А вот и священное дерево, –  показал он на гигантскую лиственницу. Она восседала на зеленом троне посреди низкорослых берез.

– Мало кто знает, но между ее десятой и одиннадцатой веткой находится метка шамана. Ее принимают за сучок, однако это рукоять старинного ножа. Четыреста лет назад хантыйское племя хоронило великого шамана. Потом, по обычаю, его перезахоронили. А ящик с ритуальным облачением, инструментом и медным топориком, который по обычаю кладут после смерти на порог чума, остался. Чтобы духи признали человека своим и не напустили на него медведя, надо достать до шаманской метки.

– Сокровище здесь, – широко улыбнулась Нелли. – Я его чувствую. Такой светлый поток…

Ящик стоял у обратной стороны дерева. На самом верху лежал музыкальный инструмент, напоминающий ладью. Вдоль ее корпуса были натянуты струны. Некоторые из них опали.

Нелли присела у ящика и разглядела реликвии ближе. Ее глаза засветились от счастья.

– Ничего не трогайте руками, – погрозил пальцем Борис Глебович. – Если хотя бы одна струна арфы-лебедя зазвучит, явится хозяин леса. Со мной уже ничего не случится, но вы… так и останетесь серым призраком хантыйской горы.

Нелли обернулась, но Борис Глебович бесследно исчез. Она обошла вокруг дерева, и тут случилось нечто ужасное и мерзкое: ствол лиственницы затрещал, исказился коричневыми волнами и затрясся. На землю шагнула одна нога, затем другая и перед Нелли появилось настоящее лесное чудище. Это был человек, вокруг которого обвились гибкие ветки. Его глаза мерцали зеленым светом. Он протягивал ей красный уголек в обугленных ладонях. Ветки на лице шевелились, деревянное чудовище что-то рассказывало ей, распахивая огромный беззубый рот, из которого несло болотным смрадом.

Нелли рвала связь, но ничего не выходило, кто-то крепко держал ее на земле. Гибкая рука схватила Нелли за руку и с силой швырнула в яму под деревом. Она ощутила под ладонями сырой земляной пол и подняла голову. На нее уставились несколько пар измученных глаз. На лавке сидели девушки и взрослые женщины. Они ни на минуту не прервали свою работу с приходом Нелли. Радужки у рукодельниц выцвели, как у слепых людей, белые платья износились так, что напоминали марлевую сетку. Быстро двигались пальцы, жужжали веретена, стучали ткацкие станки, шуршали травы, которыми набивались тряпичные куклы. Они стояли рядками на широком столе, их безликие головки были обращены к Нелли, нарядные фартуки переливались яркими цветами. В воздухе витал терпко-сладкий аромат. Он исходил от бурой шелухи, которую девушки зачерпывали ладонями из большого мешка и примешивали к другим травам.

Нелли испуганно попятилась и заметила, что три рукодельницы сидят поодаль. Их щеки покрылись красными пятнами и опухли от слез. Места на скамейке девушкам не досталось: они сидели прямо на земляном полу. Эти пленницы сматывали нитки дрожащими израненными пальцами и неотрывно глядели на Нелли.

За дверью раздались шаги, от которых задрожала земля. Нитки выпали из рук бедняжек, они затряслись от страха и закрыли лицо ладонями. Заскрежетал засов. От безысходности подгибались колени, Нелли поняла, что через несколько мгновений тоже станет невольницей в мрачном подземелье. Скрипнула дверь, и в темный проем хлынула ледяная вода. Нелли открыла глаза и поняла, что находится в палатке, а рядом с ней стоит Виктор Александрович – руководитель экспедиции – и льет ей на лицо воду из чайника.

Она фыркнула и вскочила с лежанки. Тусклый свет почти разрядившегося фонарика выдал беспорядок на столе: засохшие хлебные крошки, пустая бутылка из-под коньяка, скомканные тетрадные листы, разорванный блокнот. Виктор Александрович хлопнул пластиковой папкой по столешнице и подвинул к себе скрипучий стул.

– Ну, – сказал он и щелкнул ногтем по пустой бутылке, привлекая внимание Нелли. – Сколько это будет продолжаться? Я просил вас заполнить учетный журнал. Где он?

– Я заполню, Виктор Александрович, – пролепетала Нелли, опустив виноватый взгляд на полинялые джинсы. – Прямо сейчас заполню, обещаю.

– Нет, – возразил он и поправил рукава на зеленой рубашке в клетку. Его мохнатые брови слились в одну черту. – Заступите сейчас на дежурство у раскопа. Вы отлично выспались, пока другие выполняли вашу работу. Оденьтесь теплее. Ночи стали  холодными.

– Но ведь…лаборанты не дежурят, – заикнулась Нелли о правилах.

– Верно, – подтвердил Виктор Александрович. – Поэтому вы разжалованы в помощники главного лаборанта. Есть вопросы? – его грузная фигура остановилась у выхода. В приоткрытую брезентовую дверь ворвался  ветер и зашуршал бумагой. Повеяло ночной прохладой.

Нелли обхватила ноющие виски руками и услышала, как в глубине сознания до сих пор дрожат струны чарующей арфы-лебедя. Они окликали ее с вершины горы, звали к бесчисленным звездам и золотистым светлячкам, указывающим верный путь через топкое болото. Она закуталась в плащ и двинулась в сторону леса.

У раскопа ей сдал дежурство веснушчатый рабочий в синей фуфайке. Он узнал Нелли и с недоумением спросил:

– Разве некому больше?

Она уселась на скамейку, спрятала нос в крыло плаща и наклонилась к огню.

– Значит некому, – коротко бросила Нелли. – Возвращайся. Не стой, пожалуйста, над душой.

Она включила на телефоне аудиокнигу и вытянула руки над костром. Позади нее переговаривался темный лес. Отчего-то было страшно. Расстояние между огнем и скамейкой оставалось прежним, зато дремучая стена…

Была такая дворовая игра в детстве – «тише едешь, дальше будешь». Нелли помнила правила. Проговариваешь ключевую фразу, потом останавливаешь игроков словом «стоп» и оборачиваешься. Каждый становится на несколько шагов ближе. Лес тоже знал эту игру. Он тоже приближался и дистанция все время сокращалась. Когда деревья пересекли опасную черту, и случившееся уже не списывалось на похмелье, Нелли больше не оборачивалась. «Наверное, я все-таки задела струну», – подумала она и застыла над костром в ожидании возмездия. Аудиокнига замолчала, шум со стороны базы стих и только шорох ветвей над головой, уханье филина и гул ветра не исчезли из звуковой палитры.

Нелли выпрямилась и столкнулась взглядом со светлоглазой женщиной, расположившейся у костра напротив. Ни у кого и никогда она не видела таких чудесных глаз. Вместо радужек – два аквамариновых кристалла. Застывшие воды Байкала… Длинная коса спускалась до земли. Полупрозрачную ткань шелкового платья украшали причудливые узоры из серебряных нитей. Такими рисунками мороз расписывает зимние стекла. Неужели кто-то искусно повторил его мастерство?

Женщина взмахнула рукой и костер погас. Раскаленные угли сердито зашипели. От ткани ее рукава повеяло морозным воздухом и ароматом пушистых снежинок.

– Дежурство закончилось, Нелли, – прошелестела незнакомка, сложив прелестные бледно-розовые губки как в начале колыбельной песни. – Пойдем, я покажу тебе светлячков. Хочешь? – спросила она, сверкая аквамариновыми глазами.

Нелли испуганно замотала головой, чем вызвала беззаботный смех длинноволосой красавицы. Этот смех снял последнее напряжение с тела, оно стало легким и податливым, как облако. Хочешь – лети, хочешь – обратись в пушистый мячик и катись с пригорка. Шея и плечи больше не болели, мысли не тревожили, медные струны не впивались в сердце, ничто не мешало глубокому вдоху.

– Чего боишься? – насмешливо скривила губы женщина. – Его ждешь? Он скоро приедет, чтобы свести счеты. На этот раз не сбежишь. Пойдем, я спрячу тебя так, что никто не отыщет.

Нелли закрыла веки и поняла, что на самом деле готова пойти за ней. Только бы остаться такой, как сейчас, только бы не вернулась усталость, только бы не звенели над ухом навязчивые мысли о собственном предательстве. Она поднялась со скамьи и последовала в сторону морозного ветра.

– Эй! Ты куда? – окликнул ее возмущенный голос.

Нелли обернулась и увидела Диму Борзунова, помощника Виктора Александровича. Он спешил к посту.

– Костер погас, – равнодушно пожала плечами Нелли. – Пошла за спичками. Не мерзнуть же.

– Палатки в другой стороне, – слащаво улыбнулся любимчик руководителя. – У тебя по всему лесу заначки что ли?

Нелли захотелось плюнуть в его симпатичную мордашку, но она сдержалась.

– А ты зачем пришел? – спросила она. – Меня проверять?

– Не-а, – сказал Дима и плюхнулся на скамью. – Смена караула. Иди спать.

Нелли вздохнула, отряхнула плащ и повернулась к лесу. Темная стена вернулась на прежнее место, игра закончилась. Женщина с чудесными глазами тоже бесследно исчезла. От костра пахло мокрыми головешками. Возле ног резвились морозные ветерки. Нелли зажмурилась и последовала за ними.

– Эй, – крикнул Дима, – ты на базу не собираешься? У нас завтра сбор в девять утра.

– Я в деревню, – ответила Нелли, не сбавляя шаг, – в гости к товарищу майору. Мы старые знакомые.

Бесцеремонный помощник заткнулся. За спиной стало тихо: все звуки словно разбивались о невидимую стену. Мысли окутывал мягкий туман, сонное марево. Под ногами блестели золотые светлячки. «Где-то там есть заветный клад, – с наслаждением думала Нелли. – Где-то там играет волшебная арфа». Светлячков становилось больше, почва под ногами качалась, звезды приближались к земле и становились огромными. Место, где она сейчас находилась, напоминало мягкую колыбель, оно убаюкивало и успокаивало.

– Нельзя тебе туда, – проскрежетал над ухом старческий голос. – Ух, милая, а я гляжу ты уже замороченная. Ледяная вся. Пойдем-ка в избу, поспишь, отогреешься на печке.

Нелли ничуть не замерзла, но покорно поплелась за стариком, который вытягивал ее за руку из волшебной сказки. Перед глазами замелькали низкие кустики, захлюпала вода, и повеяло ароматом кислых ягод. Болото? Как она тут очутилась?

На проселочной дороге ей стало холодно. Вниз по шее от подбородка поползла противная дрожь, которая вновь сковала расслабленные мышцы.

– Очухалась? – спросил старик. – Это хорошо. Значит, все поправимо. Не успела ледышка добраться до твоего сердца.

Нелли повернулась к нему и в бледном свете, льющемся из окон, увидела край пушистых седых усов на обветренном лице.

– Вот моя изба, – едва шевельнулись усы. – Чуешь, как пахнет? Любушка моя пироги готовит, сейчас чай пить будем. Как зовут тебя, голуба?

– Нелли, – опустила она глаза и растерла озябшие плечи. Неудобно получилось. И надо бы возвращаться на базу, но огни приветливой избы так и манят к себе. Тепло… Согреться бы поскорее.

– А меня зовут Евгений Михалыч. Заходи, не стесняйся, – он распахнул скрипучую дверь и крикнул с порога: – Любушка, у нас гости! Ставь чайник.

Любушкой была молодая девица с кудрявыми локонами и сияющими голубыми глазами. За подол ее домашнего халата держалась маленькая девочка. Из-за двух рыжих хвостиков на макушке малышка была похожа на озорную белочку. Любушка вытерла руки о полотенце, наброшенное на плечо, и приветливо улыбнулась Нелли:

– Вы, наверное, с базы? – весело спросила она.

– Да, – кивнула Нелли.

– Пап, а ты разве до леса ходил? – нахмурилась Любушка.

– Вере помогал деда Николая искать, – вздохнул Евгений Михалыч и присел на табуретку у холодильника. – Опять убег. Пускай гостья наша переночует в детской комнате у печки. Потеснятся ребятки. Согреться ей надо, понимаешь, – многозначительно взглянул он на дочь. Любушка часто закивала и засуетилась у плиты.

– Вам положить меду в чай? – спросила она.

Нелли замерла у дверей прихожей, кутаясь в мокрую плащ-палатку и пряча замерзший нос в воротник.

– Благодарю, – сказала Нелли и еще раз содрогнулась от новой ледяной волны. – Я почти согрелась, сейчас вернусь на базу. Извините за беспокойство.

– Так, – хлопнул ладонями по коленям Евгений Михалыч, – никто никуда не пойдет. Славка, Сережка, а ну бегите сюда!

На зов деда примчались мальчишки: один кудрявый, светловолосый, в круглых очках на серьезном лице, другой помладше был копией своего брата, если не считать отсутствия кудряшек и очков. Младший держал в руках игрушечный грузовичок.

– Слушайте задание, – скомандовал Евгений Михалыч, поправив на голове черную капитанку с серебристым якорьком. – Проводите гостью в свою комнату и уложите спать у теплой печки. Справитесь?

– Ага, – весело прищурился старший мальчик. Очки на веснушчатом носу слегка подпрыгнули. – А сказка будет?

– Будет, – пообещал дед, – как дело сделаете.

Славка и Сережка подбежали к Нелли и взяли ее за руки.

– Пойдемте, пойдемте, – загалдели они. – У нас так тепло, хорошо! Еще и деда на ночь сказки рассказывает.

Нелли смутилась и рассмеялась. Ее щеки залила краска.

– Хорошо, пойдемте, – согласилась она.

Стоило ей закутаться в теплый плед и прижаться боком к печке, как веки отяжелели, и пространство вокруг стало глухим и туманным. «Опять не сняла цепочку», – мелькнуло в голове у Нелли. Не появилась бы Ольга… Ох и поглумится она, если поймет, что связь надежна.

Нелли ощупала шею и услышала скрипучий голос Евгения Михалыча. Он что-то говорил мальчишкам. Она прислушалась.

– О чем сегодня будет сказка, деда? – прошептал кто-то из братьев.

– Я расскажу вам одну легенду, которую услышал однажды в детстве от одного местного старичка. А легенда будет об извергах и храбрых мастерах. Слушайте же.

Живо еще предание, что давным-давно злые духи, или, иначе, мороки, прислуживали богине смерти в мире яви. Злодеяниям их не было числа: они пугали людей, запутывали тропинки в зимнем лесу, навевали кошмарные сновидения. В тех местах, где пролегал их путь, появлялись страшные болезни, голод, страдания и смерть. Восходила черная луна, мелькали во дворах тени, настолько кошмарные, что словами не передать. Тело длинное и худое, когтистые лапы до земли, головы вовсе не видать, вместо нее гривы косматые. Развевалась грива по ветру, словно разорванное черное полотно. Ходили они на полусогнутых, перемещались быстрыми прыжками. Если в окно кому заглядывали, бедняга дар речи терял и более не заговаривал. Полбеды, если спрятаться от глаз морока успевали. А коли не успел – ослепит зелеными глазищами, считай, калекой на всю жизнь остался.