Золотая ртуть. Легенда о мастерах

– Помню, – отозвалась Динара, не отрываясь от дела. – Она вела следствие в селе под Кировградом, а потом заблудилась в лесу и ее нашли мертвой. Это ж когда было! Покажи конверты. Ну вот, точно. Им двадцать лет уже.

– Он не рассказывал, – побледнела малышка. – Говорил, что просто пропала.

– Ну вот, теперь знаешь. Как же село называлось… Крутится в голове, а вспомнить не могу.

– Марицыно? – предположила Иришка.

– Да, вроде бы так. Ты-то откуда знаешь?

– На конверте написано, – ответила она и, призадумавшись, вдруг предложила:

– Письма-то старые, про них все забыли. Давай немножко почитаем? Вдруг там что-нибудь интересное?

Динара  взглянула нее с осуждением и убрала конверты в коробку.

– Нельзя читать чужие письма, – сказала она. – Да и вообще… Меньше знаешь, крепче спишь. Все, почти закончили. Неси ведро и тряпки. Там средство стоит под раковиной, плесни в воду.

 Иришка сердито зыркнула на нее и, надув губки, поднялась с пола.

Динара отряхнула одежду от пыли, растерла затекшие ноги, плюхнулась на диван и прикрыла веки. Пока она работала, все было хорошо, а теперь дурное предчувствие укололо ее вновь. А еще она не прекращала думать о найденных письмах. Ей, как и Иришке, было любопытно, о чем шла речь в переписке. Но не показывать же сестре дурной пример! И вообще…вдруг проболтается?

Динара не рассказывала Иришке о подслушанном однажды разговоре родителей, в котором шла речь о селе Марицыно и о каком-то запутанном расследовании. Так Динара узнала о смерти папиной сестры: оказалось, что ее нашли мертвой в лесу. Вадим Сергеевич не говорил дочерям всей правды, упоминал только, что тетя Мила пропала, ее ищут и, возможно, когда-нибудь найдут. Зачем ему было обманывать? И какую горькую тайну хранят письма, спрятанные на самой высокой полке шкафа за грудой папок?

Динара вскочила, оглянулась на дверь, вытянула из середины пачки одно письмо и, сложив его пополам, сунула в подклад шлема. Если взять одно, никто и не заметит. А там видно будет, стоит ли читать остальные. Она хитро улыбнулась и подмигнула фотографии тети Милы, которую Иришка оставила на обложке фотоальбома. Папа часто приговаривал, что у Динки характер – перец, в точности как у Людмилы. Если так, то она не сердилась бы, сама поступила бы так же. Волевые глаза женщины с капитанскими погонами смотрели на нее упрямо и жестко. Динара встала перед зеркалом и попробовала повторить ее взгляд, получится ли? Ничего не вышло. Не хватило того пронзительного спокойствия, отмеченного фотографом у тетки. Были искорки дерзости, решимости и упорства, но лихие, мимолетные, напускные. Девушка открыла альбом и положила туда снимок. Смотреть на него дольше было больно.

Иришка вернулась с прежней обидой на сестру, спрятанной в складке лба. Еще больше нахмурившись, она закатала рукава рубашки и погрузила руки в ведро с водой, чтобы намочить тряпку, но тут же, ойкнув, отдернула их.

– Что у тебя такое? Покажи, – потребовала Динара, заметив, как Иришка прикрывает ладонью правое запястье.

– Ничего, – пролепетала она. – Тут только часы и все.

– Гонишь ведь, – прищурилась Динара, вспомнив, как малышка затягивала ремешок часов, стоя у магазина на парковке. – А ну иди сюда!

Она притянула к себе Иришку за локоть и сняла с нее часы. На запястье, прямо под циферблатом, была глубокая ссадина. По ее краям сочилась липкая кровь, в стороны расползались розовые разводы от попавшей воды.

– Ну нифига себе! – возмутилась Динара. – Где ты так?

– В лесу, – часто заморгала  Иришка. – Когда мы обратно возвращались, я в темноте напоролась на сучок.

– А сразу сказать никак?

– Побоялась, что ругаться станешь. И…не возьмешь никуда больше.

Иришка соврала. Сестру она не боялась, несмотря на ее грубые выходки. Динара ведь не молчит, как отец, когда злится, покричит и успокоится, возможно, потом пожалеет. Дело было в том, что девочка поранила руку не на обратном пути, а прямо на капище. Напоролась на острый край камня Перуна, сметая с него сухие листья. Она почти не почувствовала боли, только обмерла и впилась взглядом в багровый след на коже. Крови было немного, из-за своей густоты она почти не текла, собираясь вокруг ранки мелкими капельками, но эта глубокая, почти черная линия, прочерченная на запястье, приводила  в ужас. А что, если теперь она умрет? Динара рассказывала как-то историю про мальчика, который умер от заражения крови.

Иришка замерла у жертвенного камня, не сводя испуганных глаз с пореза, а затем наклонилась и схватила большую охапку пестрых листьев. Несколько темных капель упали на камень и тут же исчезли, будто впитались в поверхность. Динара подошла на несколько секунд позже, как раз в то время, когда на камне засветился странный знак. Тогда у Иришки что-то оборвалось внутри, все показалось нереальным. Она не знала, как объяснить это чувство. Будто бы смотришь на себя со стороны и понимаешь, что произойдет дальше, потому что когда-то с тобой такое уже случалось. Страшно не от того, что Игорь едва успевает затормозить перед злосчастной ямой, а от того, что визг тормозов и гудки машин вызывают странные воспоминания: кофейный аромат, гладкое на ощупь кожаное кресло и музыка, еле слышимая, слов песни не разобрать.

Потом…резкий толчок, оранжевое заграждение вспыхивает в лобовом стекле, обжигая глаза, а на плечи ложатся руки, такие ледяные, что кожа немеет от их прикосновения. Шею щекочут длинные волосы, с них сыплются снежинки, которые тают и скатываются капельками по спине. Рядом с ухом раздается шепот, сравнимый с шелестом осенних листьев. Голос гипнотизирует, он прекрасен и суров одновременно, он не просит ответа и не приказывает. И женщина, владеющая им, представляется  Иришке воздушной, легкой, хрупкой, как тонкий лед после ночных заморозков.

– В твоей крови искрится золотая ртуть, но мастер не исцелял тебя. Нити судьбы ведут в прошлую жизнь и кончаются здесь. Ты можешь это исправить. Укажи на мастера. Я дам тебе защиту в мире яви, остановлю беду, спасу от извергов. Боишься? Разве есть что-то страшнее смерти?

Иришка зажмурилась, что есть мочи и вцепилась в рюкзак, но столкновения не случилось. Она тяжело и часто задышала. Некому рассказать о случившемся на капище. Даже Динара не поверит и все объяснит по-своему. Поэтому Иришка предпочла промолчать, скрыв под часами оголившуюся нить судьбы.

– Надо обработать, – покачала головой Динара. – Пойду, пошарю в аптечке. Надеюсь, что-то осталось.

Иришка сползла на пол, прислонившись спиной к коробкам. Она взяла тряпку и ленивыми движениями повозила ей около себя, убирая пыль. А потом сильно закружилась голова, и девочка поняла – что-то опять с ней не так. В горле захрипело и стало мокро, будто туда попала вода. Она встала на корточки и переместилась вперед, чтобы протереть новый участок. Тут же по ее рукам, по полу и тряпке забарабанили темно-красные капли. Иришка догадалась не сразу, что эти капли – кровь. На ее глазах разлетелись крупные рубиновые бусины. Она слышала приглушенные гневные возгласы, ссору, но ярче всего выделялась россыпь рубинов на полу – в то мгновение коричневые доски обратились в белый мрамор. Тряпка в руке стала мягкой, шелковой на ощупь и нисколечко не мокрой.

Динара, зайдя в комнату, охнула и, всплеснув руками, начала торопливо вскрывать канцелярским ножом упакованные коробки. Наконец, она нашла свои вещи, вытащила первую попавшуюся на глаза майку, и, подбежав к Иришке, плотно прижала к ее носу ткань.

– Держи крепко и голову не запрокидывай, – скомандовала она и метнулась к тумбочке, куда уже положила лекарства. – Возьми вату с перекисью, положи в нос. Так быстрее кровь остановится.

Кровь и не думала останавливаться. Она, напротив, текла все сильнее, белая ткань майки побагровела. Динару колотила дрожь, она вертела в пальцах телефон, не решаясь набрать ни номер Олега, ни тем более отца или матери. Скорую помощь она вызвала сразу, как только поняла, что Иришке становится хуже, но машина не ехала. Минута превратилась в вечность, а беспокойство переросло в панику. Медлить было нельзя, требовалась немедленная помощь врача.

– Юрка, – хлопнула себя по лбу Динара. –  Олег говорил, что он брал отпуск. И живет рядом.

Она пролистала телефонную книжку и набрала его номер. Кольнуло беспокойство: вдруг он не в городе? Шли протяжные гудки, а ответа все не было. Наконец, сонный голос пробурчал:

– Алло, Динара?

– Юра, привет! Прости за поздний звонок, срочно нужна помощь.

– Что такое? – голос на том конце провода оживился, стал резким и серьезным.

– Ты… Сможешь к нам приехать? На старую квартиру, помнишь? Иришке плохо, кровь из носа так и хлещет, не знаю, что делать. Скорую вызвали, но что-то долго их нет…

– Понял, минут пять-десять и буду. Ждите!

Юра действительно пришел очень быстро и, оттеснив Динару на пороге, сразу же бросился к Иришке. Ветер добрался до его курчавых волос, взъерошенных после сна, и одна непослушная прядь упала на лоб. Он суетливо спрятал ее за ухо, но от легкого дуновения все повторилось вновь.

Динара невзначай вспомнила их первую встречу – тот злосчастный байк слет, на который она сорвалась, пропустив мимо ушей предупреждение Игоря о слабой подготовке. Она была совсем еще зеленой – крепко вцеплялась в руль, чтобы удержаться в седле и почти не чувствовала машину. Да и старенькая Хонда уступала в маневренности многим байкам. Игорь, скрипя зубами и умоляя не гнать, отпустил Динару на один заезд. Азарт взял свое – на втором круге она разогналась, случайно вильнула рулем влево, чуть не влетела в чужой байк, резко затормозила и упала на бок. Юра в то время подрабатывал фельдшером на соревнованиях, но в полиции еще не служил. Травмы оказались несерьезными – синяки, ссадины и растяжения. Он сыпал шутками, когда мазал царапины зеленкой, все зазывал ее в гости. Спустя несколько лет Динара встретила его на юбилее у отца. Она взволновалась, вдруг расскажет про слет? Но Юра лихо подмигнул ей и, как ни в чем не бывало, познакомился заново.

– Сколько уже так? – спросил Юра, измеряя у Иришки давление.

– Около получаса.

Он помрачнел.

– Так. Набирай еще раз скорую, я сам поговорю. Давление падает, необходим адреналин.

Динара поспешно набрала цифры и протянула Юре телефон.

– Добрый вечер. Мы звонили полчаса назад, – сказал он. – Да, насчет ребенка. Когда будет машина, вы можете дать внятный ответ? Я не кричу на вас, и понимаю, что мало машин. Когда приедут? Хорошо, ждем.

Юра положил телефон на диван и спросил сердито:

– Почему отцу не позвонила? Чего ждала? Чуда?

– Он в командировке, уехал вчера. Нас Олег должен был забрать, но его тоже вызвали куда-то. Сказал, чтоб мы тут ночевали. Что я должна была сделать?

– Ладно, не заводись, я понял. Машина подъезжает, надеюсь, все хорошо будет. – Он слегка потряс Иришку за плечо и спросил: – В нос ничего не засовывала? Насморк сильный был до этого?

Она отрицательно потрясла головой.

– Не дурочка же, – возмутилась Динара. – Да и я все время рядом была. Ничего она такого не делала.

– Ой, знаешь, – отмахнулся Юра, – Взрослые люди не такие фокусы вытворяют… Мужики на спор в рот лампочки пихают и шарики в нос складывают. А дети все время экспериментируют.

– Я, правда, ничего не делала, – запинаясь от слабости, простонала Иришка.

В дверь позвонили.

– Явились, – хмыкнул Юра, отпирая дверь.

– Давайте не будем язвить, – поморщился невысокий пожилой фельдшер с покрасневшими белками глаз. Он открыл чемоданчик и добавил уставшим голосом. – Не от нас зависит своевременный выезд. Как я понимаю, вы врач? Что-то уже предпринимали?

– Причина кровотечения не ясна. Считаю, что ребенка нужно срочно госпитализировать.

– Да, я с вами солидарен, – кивнул врач, осмотрев девочку. – С нами поедете?

– Конечно, – ответил Юра.

– Я тоже поеду, – засуетилась Динара.

– В машине одно место, – лениво отметил молодой напарник фельдшера.

– Плевать, – отрезала девушка. – На байке прокачусь. И не говори мне ничего про отца, не хочу слышать, – обратилась она к Юре.

– Дело твое. Понимаю, сестра все-таки. Напиши только сообщение Олегу, где тебя искать. Мы в областную поедем, – громко сказал он, чтобы фельдшер услышал.

Когда Динара забежала в приемное отделение, время уже шло к полуночи. Юра ждал ее, опершись локтем об подоконник. Радужки его глаз в холодном свете ламп выглядели серебристыми. Он сбросил куртку на скамейку и остался в мятой черной футболке с выцветшей надписью "Хуго" на английском. Сначала Динара не заметила его и пробежала мимо, но оглянулась, когда Юра ее окликнул.

– Все хорошо, Динка, – взял он ее за руки. – Успокойся, спит Иришка. Ее обследовали, внутренних кровотечений нет. Врач сказал, что надо полежать пару дней, витамины прокапать. Давление подняли, поставили успокоительное.

Динара повернулась к двери и шумно вдохнула, приходя в себя. Потом уселась на скамейку и уронила голову в колени.

– Ух, досталось тебе сегодня, – сочувственно погладил ее по спине Юра. – Ничего. Я звонил Олегу, он заканчивает дела и едет сюда. Вместе вернетесь. Я поеду, ладно?

Динара кивнула и с благодарностью взглянула на него.

– Спасибо, что помог. Конечно, езжай.

Олег приехал спустя час. Служба за эту неделю измотала его, лицо посерело и осунулось, под глазами пролегли синие круги. Он устало опустился на кушетку рядом с Динарой и обнял ее за плечи. От ткани его пиджака повеяло дымом и каким-то тяжелым запахом то ли соляркой, то ли дизельным топливом.

– Я позвонил Вадиму Сергеевичу, – шепнул Олег. – Он сказал, что ты молодец. Хорошо, что Юрку догадалась позвать. – Поедем? Завтра у меня выходной, будем отсыпаться.

– А мне на работу, – сквозь сон пробубнила Динара.

– Возьмешь отгул? Отец просил, чтобы мы вместе к нему пришли. Есть важный разговор.

– Не хочу, – замотала она головой,  потирая пальцами виски.

– Динка… Это не из-за Иришки. Надо сходить. Я не могу сейчас объяснить, ты и так слишком устала.

– Достали вы со своими секретами.

– Ты спишь почти. Давай, поднимайся. Обо всем узнаешь завтра.

Уже находясь в теплой постели с закрытыми глазами, Динара вспомнила о конверте. Она немного полежала в сладкой полудреме, вспоминая суматошный день, потом вскочила с кровати, вышла в коридор и отыскала в шлеме письмо. Тихонько, чтобы не разбудить Олега, Динара прокралась в ванную комнату, закрылась и включила свет. Она с трудом разобрала почерк:

«Дорогой Вадик! Не передать словами, как я соскучилась по тебе и своему уютному кабинету! Как-то быстро наступил октябрь. Прошло две недели, а мы так и топчемся на месте. Эти бесконечные допросы не дают зацепок. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Как всегда. Все версии, которые выдвигались – мимо…»

Динара быстро пробежалась глазами по строчкам, пропуская скучные детали расследования и непонятные термины. Она не хотела  дочитывать, но зацепилась за концовку письма:

«Когда вела допрос рабочих, один из них, Николай Васильевич Сухоруков сказал, что стоит мне побеседовать с одним старожилом. Но, говорит, вызывать его бесполезно – с ума, вроде бы, сошел. Я навестила его, но протокол не заполняла. Меня будто не слышал, нес чушь про медный топорик на горе, пропавший камень из музейной коллекции и деревянного идола на болоте. Клялся, что его видели все пропавшие. Хотел еще, чтобы я записала историю про местных  мастеров. Я пообещала прийти, но, сам понимаешь, вряд ли это относится к делу. Ничего путного он не скажет. Как ты считаешь?»

Динара хмыкнула и убрала письмо в конверт. «Неспроста, выходит, отец прятал письма, – подумала она. – Надо бы поглядеть другие, пока он не вывез вещи».

***

Иришка проснулась поздно, ближе к полудню. Она подняла голову и с трудом разлепила веки, по которым разлилась свинцовая тяжесть. Тихонько позвала:

– Мама… Мам? Ты здесь?

Язык едва шевелился и был очень сухим, шершавым. Каждый вдох обжигал пересохшее горло. В затылке и висках гудело. Этот гул перемещался на нос и щеки и вызывал противный писк в ушах, какой бывает в старых телевизорах, когда не работает канал. Такие яркие полосы на выпуклом экране. Какой телевизор? Откуда она это помнит?

Девочка перевернулась на бок и осмотрелась. Она находилась в одноместной палате с новенькой мебелью, блекло-зелеными стенами и жалюзи  песочного цвета на окнах – из-за них было слишком сумрачно. На тумбочке, рядом с изголовьем кровати, возвышалась плетеная корзинка с крупными желто-красными яблоками. Табуретка в самом центре палаты пустовала. От густого запаха лекарств мутило, становилось страшно. Что с ней будут делать?

Иришка пробежалась глазами по столу и подоконнику, но графина или бутылки с водой на них не обнаружила. Девочка разочарованно вздохнула и протянула руку за яблоком. Оно было сладким с приятной горчинкой, только мякоть оказалась суховатой, а кожура чересчур плотной, как писчая бумага. Плохо прожеванный кусок чиркнул по горлу и застрял. Иришка попыталась его проглотить, но неудачно хлебнула ртом воздух, и ей стало еще хуже. Кровь прилила к лицу, пальцы вцепились в складки одеяла, волны в голове прибавили звук на максимум, перед глазами снова заплясали цветные полосы и круги. Палата шаталась и кружилась, тело гудело, будто бы выживая из себя душу: Иришка больше не ощущала себя маленькой.

Сначала ей стало холодно, но это быстро прошло. Самое страшное началось, когда палату заполнила кромешная тьма и кровать сильно качнуло вперед, а потом назад, точно на аттракционе, на который иногда водила Иришку Динара. Когда гигантские качели резко остановились, девочка почувствовала себя невесомой как облачко. Боль испарилась, но грусть и страх остались.

Глаза застелила пелена, легкая, как светло-изумрудная кисея, пахнущая морским бризом и влажным горячим песком. Сквозь нее Иришка различила смутные очертания нахмуренного мужского лица с выраженными монгольскими скулами, смуглой кожей, темными бровями и бледным контуром сжатых в нитку упрямых губ. Сильные руки нажали на грудь, рот наполнился теплой солоноватой водой.

– Какого черта лезешь купаться? – рыкнул на нее незнакомый (или все же знакомый?) голос. – О шторме для кого сообщают?

Пелена постепенно рассеялась, обнажив больничные стены. Иришка ущипнула себя за лодыжку и покашляла, проверяя, на самом ли деле может свободно дышать. Горло схватило резкой, кольцевой болью. Нет, ничего не привиделось. Кусок  яблока лежал на смятой простыне, вокруг него расползалось рыжее мокрое пятно. Иришка коснулась пальцем влажного крупинчатого края, силясь вспомнить, как спаслась и сколько времени продержалась без воздуха. На ум ничего не приходило, помимо мыслей о морском береге и испуганном, сердитом взгляде из-под нахмуренных бровей. Иришка никогда не видела этого человека, но легкое облачко души будто узнало его и не беспокоилось напрасно. Так кто же он?

За дверью послышались шорох, тихие голоса, всхлипы, а потом в палату заглянула мама. На ее щеках блестели мокрые дорожки со следами черной туши. Мама переминалась с ноги на ногу и крутила головой, с беспокойством поглядывая то на дочь, то на седого старичка доктора, который держал ее сухонькую ладошку в своих руках и пытался успокоить.

– Екатерина Станиславовна, ваша дочь в полном порядке, – ловя беспокойный мамин взгляд, мягко повторил он. – Причина кровотечения – слабые сосуды и сухой воздух в помещении, в котором находилась девочка. Рекомендую в ее комнате установить увлажнитель. В рационе увеличиваем количество овощей и фруктов,  дополнительно я выпишу витамины для укрепления сосудов. Вы запомнили?

– Да, да, – часто закивала мама, подтягивая табуретку ближе к кровати. – Спасибо вам за дочку. Я принесла любимые лакомства Ирочки – мармелад и пирожные. Это можно? – она открыла пакет и показала его врачу.

– Можно, – доктор пожал плечами и хрипло рассмеялся. От смеха его лицо стало еще круглее и добрее, по уголкам рта и глаз, будто лучики, разлетелись мелкие морщинки. Он поправил на шее стетоскоп и добавил, шутливо грозя пальцем: – В разумных количествах, конечно. Так скажем, для улучшения настроения. Согласна? – подмигнул он Иришке.

– А водичка есть? – задыхаясь от кашля, спросила она. – Пить хочу.

– Есть сок виноградный, – засуетилась мама, выкладывая на тумбочку продукты. – Сейчас, сейчас, дорогая.

Иришка вцепилась в протянутую ей кружку дрожащими руками и шумными глотками осушила ее до дна. Жжение в горле почти прошло.

– На выписку через два дня, – напомнил врач, выходя из палаты. – Не забудьте сок и пирожные убрать в холодильник. Слышите, Екатерина Станиславовна?

Она рассеянно кивнула в ответ.

Девочка незаметно смахнула на пол остатки от яблока и посмотрела на маму. Она вытирала глаза, покрасневшие от слез и бессонной ночи, краешком платка. По ее худому заостренному лицу разливалась бледность. Мама еще раз всхлипнула, крепко обняла дочку и покрыла ее макушку многочисленными поцелуями.

– Мам, не плачь, со мной все хорошо, – утешала ее Иришка, хотя сама не так давно оправилась от страха. От страха чуть не наступившей смерти, если быть точнее. О чем шептала ледяная женщина, похожая на Снежную королеву из сказки? "Что может быть страшнее смерти…" С каждым разом она подбиралась все ближе, показывая то, что девочка жаждала увидеть на капище. Картины из прошлой жизни. Теперь Иришка не хотела их видеть, хотела перемотать время назад, и не приходить на это страшное место, но…об этом надо было думать раньше.

Маму пугать не стоит. У нее сложная болезнь, при которой нельзя нервничать, иначе голова разболится так, что не будет сил подняться с постели. Надо бы рассказать обо всем Динаре, пока не произошло что-нибудь ужасное, но станет ли она слушать?

– Папа не смог прийти сегодня. Ему нужно кое-что обсудить с Динарой. Это важно. Не обижайся на него солнышко, – сказала мама, гладя Иришку по волосам. Русые пушистые локоны разлетелись по плечам девочки и сами собой завились на концах. Теперь она была похожа на маленькую ясноглазую принцессу из сказки. Не хватало шелкового розового платья, расшитого драгоценными камнями, вместо неуютной пижамы, из которой Иришка давно выросла.

Малышка напряглась при упоминании о Динаре. Неужели отец что-то узнал? Он не раз предупреждал сестру, что у него есть глаза на каждой дороге. Если патрульный их не остановил, это не значит, что они не были замечены.

– Папа позвал ее из-за меня? – спросила она, задыхаясь от волнения. Ее сердце будто увеличилось в размерах, стало тяжелым и теперь с трудом умещалось в груди. – Мам, Динара ни капельки не виновата! Это все я!

– Что ты! Вовсе нет! – поспешила ее успокоить мама. – Не переживай, там другое, – уточнила она тише. – У папы намечается очень серьезное расследование и, как я поняла, он хочет доверить его Олегу.

Иришка с облегчением выдохнула, подползла к окну, отдернула жалюзи и провела ладонью по теплому подоконнику, нагретому от батареи. В палату прокрался бледный осенний день, подсвеченный золотыми всполохами берез и кленов. Земля не прогрелась после первых холодов, и пожухлую траву покрыла полупрозрачная, почти стеклянная сетка изморози. Иришка взглянула на аккуратную тропинку у заднего двора больницы, вдоль которой пестрели поздние лиловые астры и желтые бархатцы, припорошенные пушистым снежком. Пожилая пара – мужчина с тросточкой и женщина с синим платком на голове отдыхали на скамейке, наверное, приходили навестить внука или внучку. Шаркая подошвами по асфальту и засунув обе руки в карманы, по рябиновой аллее неспешно прогуливался невысокий молодой человек. Он поднял голову, и Иришка испуганно отпрянула от рамы. Потом отдышалась и заставила себя еще раз посмотреть на него. Случайным прохожим оказался подросток в серой толстовке и черной болоньевой безрукавке.

"Не он, – подумала девочка. – Совсем не похож. Чего я испугалась?"

– Что такое? – снова взволновалась мама. – С тобой все в порядке?

– Да, мам, – сказала Иришка и плюхнулась на подушку. – Я почти поправилась. Скоро ведь домой, правда?

– Правда, правда.

Мама окончательно успокоилась, привлекла Иришку к себе и покачала ее в объятиях. От нее пахло домашней выпечкой и чем-то сладким, медовым. Девочка прильнула щекой к маминому плечу и зарылась носом в шерстяную накидку.

– Вот неженка! – воскликнула мама. – Что там на улице? Погулять хочешь?

– Ага, – призналась Иришка. Ей действительно хотелось на прогулку. Скорее бы надеть новенькие осенние сапожки на маленьком каблучке, чтобы похрустеть по тонкому ледку в лужах. А еще не терпится потрогать холодную изморозь на ветках, проверить, все ли белки в парке сменили шубку на серую, и пошевелить палкой кучу собранных листьев на площадке у дома. Они занятно шуршат, когда замерзают. Мама поймет. Из всей семьи только она и помнит, каково быть маленькой девочкой. Поэтому ей сразу понятны Иришкины желания.