Пыльные дни

– Еще раз здравствуйте, братья и сестры! – высокий и тучный, отец Михаил зашел в класс и тут же заглушил все разговоры. Из под рясы виднелся круглый упитанный живот. Его голос убаюкивал, но были слышны нотки снисхождения. Ване это не понравилось.

– Сегодня ваш первый день в нашем храме. Следующие пару часов я буду рассказывать про историю и суть нашей программы. Мы коснемся основ борьбы с унынием и дальше проведем вашу первую службу.

Сестра, которую Ваня окрестил «будильником», раздала всем брошюры с расписанием и книги с молитвами. Как верно заметил Ванин собеседник, в основном клиентам «Акедии Лайт» придется работать в храме. Но было и любопытное, например, факультативный день, когда каждый мог выбрать себе занятие – пение в хоре, рисование икон и роспись стен, изготовление свечей и посуды или шитье одежды. Всего программа длилась два месяца.

Михаил еще не успел начать лекцию, и Ваня решил воспользоваться паузой.

– Простите, можно вопрос? – он поднял руку. Сестра, которая стояла сзади, сделала шаг в его сторону и прошептала «Вы что, он же меня…», но не успела закончить.

– Все вопросы в конце, но сейчас я сделаю исключение, – отец Михаил просверлил Ваню взглядом с натянутой улыбкой.

– Если я не умею петь, шить, рисовать или делать посуду, как мне быть в факультативный день?

– Вы всегда можете научиться. Если будете совсем бесполезны, в частном порядке вас приставят к кому-то из священнослужителей в помощь. Но это исключительный случай.

Отец Михаил начал лекцию. Его презрительный тон раззадорил Ваню. Захотелось специально шуметь, нарушать правила и раздражать Михаила еще больше. С этим чувством азарта Ваня повернулся к сестре и тихо спросил:

– Вы испугались моего вопроса?

Она ответила не сразу и нервно наблюдала за отцом Михаилом. Потом приблизилась к Ване и прошептала:

– Нет.. То есть.. Он не любит, когда перебивают. Просит следить за порядком и наказывает, если не стараемся.

– Не переживайте. Вы пытались меня остановить. Так ему и передайте.

Сестра покраснела и кивнула. Удивительно, как утром она была деловой и даже суровой, но стоило оказаться рядом с начальством, она тут же стала по-детски робкой и боязливой.

Инструктаж длился два часа. За это время Ваня узнал, что по мнению церкви человек сам выбирает впадать в уныние, и именно поэтому это считается грехом. Унывающий человек опустошен и неудовлетворен своей жизнью и не хочет трудиться, чтобы что-то улучшить.

После диалога перед лекцией Ваня все никак не мог выкинуть из головы идею про работу. Почему им надо трудиться? Ответ нашелся почти сразу – по мнению церкви уныние у бедняков проявляется от лени и неумения построить свою жизнь. Их душа настолько расслабляется, что они растекаются по дивану и не могут собрать себя. Программа на Акедии заботливо берет на себя организацию труда и помогает внести ясность в ум.

На вопрос Вани, какой работой занимаются богатые клиенты, отец Михаил неохотно ответил, что для высших сословий причина уныния – меланхолия и истощенность ума, а значит для них методы борьбы будут другие. Церковь предлагает им отдых и полное отвлечение от забот мирской жизни. Ване это показалось абсурдным. Работающих людей заставляют больше работать, а неработающих людей – меньше работать. Казалось, должно быть наоборот.

***

Перед службой все убивали время как могли – гуляли, дремали или общались с местными. Всех немного развеселил обед в церковной трапезной. В большой комнате с длинными деревянными столами сидело человек 50. Для Вани так и осталось загадкой, где прятались все эти люди и почему он не видел их раньше в мотеле или автобусе.

Стоял гул от разговоров, все стучали металлическими тарелками и ложками. Запах еды вскружил голову – пахло супом, рыбой и выпечкой. Кажется, впервые за пару дней Ваня поел нормальную еду и выпил чай с сахаром. Металлическая кружка нагрелась и обжигала губы, приходилось дуть и пить маленькими глотками.

После обеда всем снова нужно было дотянуть до вечера, и часы казались бесконечными. Кто-то прилег поспать под деревом, кто-то гулял или изучал книги из библиотеки в учебной аудитории.

Наконец сестра повела группу на службу. На улице темнело, и небо окрасилось темно-синим, контрастируя с белой пустыней и храмом. Звезды выделялись, ярче, чем на Земле. У Вани даже затекла шея, настолько долго он не мог оторваться от неба.

Из окон храма лился желтый уютный свет фонарей и свечей. Дверь была в два раза больше, чем сестра, но та открыла ее с необычным изяществом. Внутри женщинам предложили надеть накладные юбки и завязать платки, а мужчинам снять головные уборы. Пока все собирались, сестра громко прошептала:

– В мотеле вас уже ждет форма, завтра приезжайте сразу в ней.

В храме пахло сладко, немного дымно, с нотками древесного лака. Люди находили себе места, кто-то садился, кто-то стоял в ожидании службы. Ваня рассматривал роспись на потолке, многоярусные светильники с каркасом из металла, темным налетом и царапинами от времени. Настоящих свечей почти не было, электрические светили желтым подъездным светом. Букеты у окон добавляли романтичности.

Было видно, что инновации с Земли добрались и сюда. Большую часть икон показывали на электронных экранах с приглушенным желтым светом – так они почти походили на настоящие. Обычные иконы были по карману только богатым храмам, но тут висела парочка физических полотен. Должно быть, их выбил Михаил. Ваня одобрительно закивал головой и даже немного зауважал его, как руководителя.

Подумать только, человечество давно освоилось в космосе, технологические компании строят корабли, заселяют планеты, а люди все еще ставят свечки рядом с портретами людей и придерживаются обычаев из древней книжки. Кажется, за столько лет вера не умерла только потому, что в неопределенности дает ответы, понятные четкие правила, на которые можно опереться. Если жить «правильно», можно получить привилегии. Не надо думать, просто делай так, как говорят.

Ваня был сыт, доволен и в тепле даже начал зевать, пока тучная дама в возрасте не взбодрила его.

– Молодой человек, подвиньтесь. Встали у прохода и не даете войти, – она толкнула его в бок.

Неожиданно из толпы вынырнул вчерашний долговязый парень в нарядном одеянии к службе. Кажется, Юра.

– Мария Иосифовна, опять скандалите? Можно же повежливей, – потом он обратился к Ване. – Идем, встань вот тут, у стены. Здесь будет хороший вид.

– Я присяду, устал. Мы не познакомились вчера, я Ваня, – и он протянул руку.

– Юра.

– Ты в храме работаешь?

– Да, на подхвате. Отец Михаил сегодня службу проводит. Завтра будет отец Афанасий, – он осекся и добавил. – Мужчина, который вчера с нами был.

Ваня кивнул.

– А Вера?

Вопрос потерялся в толпе, Юра убежал, не дослушав.

Сегодня можно расслабиться – они только смотрят, а исповедь и работы начинаются с завтрашнего дня.

Звонкий, но глубокий голос резко прервал шепот в зале. Солистка хора, женщина постарше и в очках, пела, сидя на табуретке. Затем подхватили остальные, человек семь, женщины и мужчины, в основном молодые. Ваня не вникал в суть, только слушал мелодию. Хор то замолкал, то раскатисто и звонко врывался в тишину.

Когда не нужно было петь, в хоре девушки помоложе почти беззвучно перешептывались, улыбались и слегка задирали друг друга. Их лица, юные и светлые, контрастировали с окружающей мрачной загадочной обстановкой. Это были обычные молодые люди, без церковной печати важности и превосходства.

На очередной паузе, когда отец Михаил читал молитву, хор зашуршал. Кто-то опоздал и теперь пытался найти место. Одна из девушек рядом с молодым мужчиной явно не хотела уступать, и опоздавшему пришлось встать с краю, почти у самой стены. Это была Вера.

Узнать ее оказалось сложно – платок закрывал темные волосы. Куртка и штаны сменились на черное платье. Это был не тот человек, которого Ваня встретил накануне. Вера выглядела кроткой, потерянной и совсем не бойкой. Трудно поверить, что она могла спасти кого-то из песчаной бури.

Солистка хора услышала шум за спиной и слегка повернулась. Казалось, она уже знала, кто стал поводом для беспокойства. Ваня видел по лицу Веры, что они встретились взглядом, и она смущенно опустила глаза.

***

На службе Ваня почти не обращал внимание на содержание молитв, только рассматривал храм. Мурашки шли только от пения хора. Иногда Ваня бросал взгляд на Веру и думал о ее настроении. Было непонятно, серьезная она или расстроенная – глаза ее были опущены, и она никак не включалась в игривое настроение хора.

Когда все кончилось, часть прихожан собралась рядом с отцом Михаилом.

– Братья и сестры, сегодня был тяжелый день, прошу меня простить, – он поднял руку, показывая остановиться. – Все вопросы передавайте через сестру-координатора, и я отвечу на лекциях или после следующей службы.

Толпа неохотно расходилась, что-то живо обсуждая. Отец Михаил проскользнул в открытую дверь, но не закрыл ее. Туда же до этого вошли хористы, видимо, это было подсобное помещение или комната отдыха. Ваня встал рядом с дверью, сам не зная, что ожидал услышать. Сложно было признаться даже себе, что он хотел подкараулить Веру и поблагодарить за спасение. Да и познакомиться по-человечески. Накануне на это не было сил, и он ничего не соображал.

Девушки звонко переговаривались о предстоящем дне. Прозвучал женский голос постарше – Ваня догадался, что это была солистка хора.

– Вера, останься, пожалуйста. Мне надо с тобой поговорить.

Голоса стихли, и хористы кучкой вышли из комнаты. Ваня спрятался за дверью и продолжал слушать.

– Тамара Сергеевна, я могу объяснить, – знакомый Ване уверенный голос, но уже не такой командный, как в машине посреди бури.

– Не надо. Отец Афанасий за тебя поручился, и мне нужен твой талант. Ты не ведешь себя, как будущая солистка. Опоздания недопустимы. Я не могу доверить тебе хор, если ты не контролируешь даже свое время.

В диалог вмешался отец Михаил.

– Тамара Сергеевна, не будьте такой строгой. Просто отец Афанасий не справляется со своими подопечными…

– Отец Афанасий тут не при чем, – Вера повысила голос, и он дрогнул.

– Верочка, я понимаю, что он вам дорог, но все-таки… Если вы и дальше будете нарушать дисциплину, я буду вынужден поднять вопрос о смене вашего куратора. Пока думаю, что предложу свою кандидатуру. Под чутким руководством вы будете прилежной работницей и прихожанкой.

Повисла тишина. На поверхности голос отца Михаила был успокаивающим, вводящим в транс, но если прислушаться, чувствовалось второе дно. Казалось, он хищный цветок – ничем не примечательный, но готовый съесть тебя, как только расслабишься.

– Хорошо, отец Михаил, – вздохнула Тамара Сергеевна. – Вы знаете, я ценю Веру. И мне бы не хотелось ставить солистом кого-то другого. До свидания.

Ваня вжался в стену, и Тамара Сергеевна вышла, не заметив его. Изнутри кто-то прикрыл дверь, но не закрыл до конца.

В комнате началось движение. Ваня услышал громкий шепот отца Михаила.

– Верочка, почему ты так огрызаешься? Неужели твой Афанасий тебе дороже, чем я? – его интонации будто облизывали собеседника.

– Вы мне противны, – Вера тоже перешла на громкий, но уверенный шепот.

– Ну-ну, Вера, не горячись. Со времени твоей учебы ты так отдалилась. Когда я стану твоим куратором, у нас будет много времени для продолжения знакомства.

Зашуршала ткань, заскрипели ножки стола по деревянному полу. Вера зарычала.

– Отойдите от меня и никогда не приближайтесь.

– Ой, а как же ты меня остановишь? Расскажешь своему драгоценному Афанасию?

– А может и расскажу…

– И что же он? Расскажет мудрую притчу? – в голосе Михаила прозвучала издевка. – А проболтаешься кому-то еще, Афанасия уволят и никуда больше не возьмут. Будет он в городе чинить ботинки. Подумай, я не тороплю.

Дверь резко открылась. Вера вылетела из комнаты, быстро добежала до выхода и скрылась. Ваня не решился окликнуть ее и так и остался стоять у стены, не зная, что делать. Из другого конца храма эхом долетели звуки открывающейся двери и шагов.

– Вот вы где! Весь автобус ждет. Вы меня довести решили или что? – сестра-будильник засеменила к Ване.

– Пожалуйста, тише, – Ваня приложил палец к губам и побежал к сестре. Он боялся, что их услышат и его раскроют, поэтому быстро шел к выходу. Страшно было даже оборачиваться, чтобы не увидеть, смотрит ли на него отец Михаил.

– Что вы вообще тут забыли? – подыгрывая Ване, прошептала сестра.

– А?.. Да так, осматривал храм и потерял счет времени.

– Это похвально. Но давайте в следующий раз не будем опаздывать.

Ваня потратил все силы на шпионские игры. Тело вдруг стало тяжелым, как будто в него набрали воды, глаза закрывались. В мотеле он заполз к себе наверх и сразу заснул.

Глава 3. Не верите в Бога?

Ночь была сложной. Ваня часто просыпался и не мог заснуть. Когда в 7:30 к нему постучали, он уже сидел на кровати в новой форме. Ничего особенного – серые штаны и рубашка без воротника.

– О, ты уже собрался, хорошо, – Сан Саныч жестом показал выходить. – Вчера мне сестричка всю плешь проела. Разбудите его, разбудите его. Запал ты ей в душу, – старик засмеялся.

– Я как заноза. Не можешь забыть, потому что мешает.

***

Перед входом в храм сестра снова построила всех в полукруг, прокашлялась и громко объявила:

– Сегодня у вас распределение на факультатив, а после обеда начнется работа. Но сначала исповедь, она будет каждую неделю. Вы можете воспользоваться электронным вариантом – сбоку при входе в храм есть специальный автомат, просто следуйте инструкции на экране. Или заходите в будку, там вас уже ждет отец Афанасий.

Приятно, что прогресс дошел и до Акедии. На Земле все храмы уже давно поставили у себя кабинки для исповеди. Ваня был рад, что не придется говорить о неудобном на глазах у всех.

Ему досталась очень активная группа – все сразу засеменили к месту назначения, расталкивая друг друга локтями. Им не терпелось поучаствовать в исповеди. Большая часть решила сэкономить время и воспользовалась электронным вариантом, но были и те, кто предпочел живое общение. Ваня был из их числа и зашел в будку последним.

Внутри было душно, пахло деревом и лаком. На Земле почти в такой же будке его тестировали на доминантный грех – тот, что выражен ярче и тяжелее всего. Стандартная процедура для желающих полететь на реабилитацию. С Ваней даже не закончили, все стало ясно почти сразу. Так он и попал на Акедию. При этом церковь не особо заботится, проходил человек обследование у врача и нужно ли лечить «грех». Суды тех, кому стало хуже после такой терапии, почти не сдвинули ситуацию с места. В брошюре церкви добавилась строчка, что сначала можно сходить на обследование, а священник вскользь говорит об этом на ознакомительной беседе, никого не принуждая к лечению.

Занавеска, которая закрывала вход, была плотной и пыльной, настолько, что Ваня даже чихнул. Когда он сел, под ним заскрипели доски.

– Будь здоров.

– Отец Афанасий, мы с вами так и не познакомились. Это Ваня. Спасенный из бури, – последнее он произнес театрально, стесняясь и смеясь над собой.

– Помню-помню, – Ваня не видел лица, но было слышно, как Афанасий улыбнулся. – Обычно на исповеди люди хотят оставаться анонимными. А ты представился.

– Даже не подумал. Незачем скрываться.

– Тоже верно, – голос у Афанасия был низкий, но не нарочито низкий, а приятный. – О чем поговорим?

Ваня запнулся.

– Ээээ… а о чем надо? Мне, если честно, не очень понятна идея исповеди, – он замолчал, но не выдержав паузы, разгоряченно продолжил. – Вы такой же человек, как и я. Как вы можете говорить, что плохо или хорошо, прощать мне что-то. Разве это не позиция сверху вниз? Мы же равны.

Афанасий негромко рассмеялся.

– Ты прав. Но я не оцениваю, просто слушаю, а вопрос прощения решаете уже вы с Богом.

Ваня сморщил брови.

– А зачем мне посредник? Я могу к Богу напрямую обратиться.

– Можешь, спорить не буду. Но, как бы сейчас это ни звучало, Бог не отвечает. Людям нужен живой собеседник, который поддержит словом, взглядом, делом. С ним становится легче, для этого и рассказываешь.

Ваня не понимал, слова не доходили до сердца, только останавливались в голове и кружились там.

– О чем хочешь поговорить? – спросил Афанасий медленно и спокойно, как бы боясь нарушить ход Ваниных мыслей.

Ваня смотрел в пол, долго не решаясь заговорить.

– Вчера я подслушал разговор.

– Какой?

Ваня коротко пересказал свое вчерашнее приключение. Сначала он попытался скрыть, что хотел увидеть Веру, но позже понял, что без этой детали его признание теряет смысл. Пришлось поделиться, прорываясь через стыд и неловкость.

Афанасий долго не отвечал. Ваня даже забеспокоился, не умер ли он там.

– Отец Афанасий?

Тот промычал, а потом заговорил, стараясь скрыть беспокойство. Оказалось, у Веры и отца Михаила непростые отношения.

– Наверное, разговор был напряженным, и твое любопытство понятно. Не рассказывай мне, о чем они говорили. Если Вера захочет, она сама поделится, – Афанасий затих, и Ваня пытался угадать, будет ли что-то ещё. – Что тебя тревожит больше: твой поступок или то, что ты услышал?

Ваня не колебался ни секунды.

– То, что услышал. Кажется, Вера в неприятном положении.

Заскрипели деревяшки. Афанасий пару раз набирал воздух, чтобы что-то сказать, но останавливался. Ваня терял терпение.

– Ты переживаешь, это похвально, – снова улыбка. – Но ты же совсем ее не знаешь. Для унывающего человека слишком много интереса в этом, как думаешь?

Афанасий смеется над ним? Неужели его считают дураком или, что еще хуже, подозревают в симпатии к Вере. В груди загорелся уголек, щеки покраснели. Родилась волна протеста.

– Вдруг я излечился, вам же проще, – Ваня нахмурился и сжал кулаки. – Мне просто любопытно. Это ваша забота, не моя.

Он резко встал, чтобы выйти из будки.

– Ну-ну, не горячись, сядь.

Ваня постоял у выхода, сжимая челюсти. Шторка была так близко, что чувствовалась шершавая ткань на коже. Через несколько секунд раздумий Ваня неохотно сел, все еще ворочаясь и не находя себе места на жесткой лавочке. Воздуха не хватало, хотелось выйти.

– На исповеди я обычно пытаюсь узнать приезжающих получше. Почему они сюда приехали и чего хотят от нашей программы. Может, ты тоже расскажешь?

– Меня мама с друзьями отправили, – Ваня отвечал резко и отрывисто, почти грубо. – Приехал, чтобы их не обидеть. Мне и на Земле было нормально.

Задергалась нога. Вопросы раздражали.

– А почему они решили, что тебе надо сюда приехать?

– Мое состояние их «беспокоило». Мама пыталась меня расшевелить, звала гостей, покупала билеты в театр. Один раз даже свидание чуть не устроила, – Ваня усмехнулся от воспоминания и нелепости ситуации. – Но мне не хотелось ни с кем общаться, я редко бывал на улице. Работать перестал. Не было желания, не было сил.

Ребра сжались. Как же тут душно. Он распрямился, поднял голову и набрал побольше воздуха.

– Казалось… и кажется, что жизнь остановилась. То есть… Время не останавливается, все движется, но мимо меня.

В стенку будки постучали.

– Отец Афанасий, вас там на распределении ждут.

Афанасий резко дернул шторку, и через решетчатую перегородку на Ваню полился свет.

– Я же просил не беспокоить на исповеди, – его голос прозвучал неожиданно жестко.

– Простите, но они очень ждут. Сестра без вас не справляется. Очень активная группа.

Афанасий и Ваня оба вздохнули – один с досадой, второй с облегчением.

– Ваня, прости. Мы с тобой вернемся к этому разговору.

– Да я и рад. Не хочу больше рассказывать.

***

В классе для лекций стоял гул. Сестра записывала всех в журнал для факультативного дня.

– Меня, пожалуйста, на рисование.

– А поменять занятие можно будет?

– На свечи и посуду! Сидоренко на свечи и посуду. И Макарову!

– А какие вообще есть направления, что-то я не запомнила. Повторите, пожалуйста.

Все кричали и пытались записаться первыми.

– Тихо!

Гул прекратился. Все взгляды устремились на Афанасия. В тишине он сел за стол рядом с сестрой, цокнул, посмотрев на журнал, и мягко продолжил.

– У нас почти никого нет на свечах и посуде, так не пойдет. И на шитье одежды мало записалось.

– Так ещё не успели, отец Афанасий! Я бы хотела на одежду, – девушка с длинной косой подошла к столу и вписала свое имя.

– Прекрасно, следующий.

Выяснилось, что занятие можно менять каждые две недели, и все стали записываться охотнее. Ваня подошел к журналу одним из последних.

– Запишешься в хор? – Афанасий слегка улыбнулся.

– Я не умею петь, – Ваня сделал вид, что не понял намека.

– Тогда куда?

– На рисование.

– Умеешь рисовать?

– Лучше, чем петь.

Занятия проходили у всех в одном месте в соседнем здании. Ваню усадили за стол и дали краски. Остальные ввели в курс дела – сегодня они раскрашивают набросок иконы, которую уже нарисовал иконописец. Он приходит в конце занятия и оценивает результат.

– Сегодня весело, настоящие краски и холст, – молодой человек рядом макнул кисть в банку с водой, побултыхал ей и завороженно смотрел, как растворяется краска. – Обычно мы рисуем на экранах, это очень скучно.

– Кому как! Мне на экранах больше нравится, меньше грязи, – его соседка вытерла пятно с руки, нахмурив брови.

Ваня давно не брал в руки кисть, и сейчас вместе с каждым мазком по полотну внутри поднимались воспоминания о творческих неудачах. Надо было выбирать другой факультатив.

Рядом ребята отливали свечи разной формы, опуская фитили в воск и вешая сушиться. Другие делали нарядные фигурные свечи. В другой секции лепили посуду и вазы из глины, похожие Ваня видел в сувенирных магазинах в городе.

Шитье выглядело менее интригующе. Сгорбившись над швейной машинкой, люди шили рясы, костюмы для участников программы, скатерти, подушки и сувениры на продажу.

Из соседней комнаты доносились звуки скрипки, пианино и голоса хора. Ваня грустно озирался по сторонам, не способный сконцентрироваться на рисовании. Все-таки свечи были бы лучше. Почему он не подумал бросить монетку.

– Может, у нас не так интересно, зато никто не трогает, – как бы прочитала мысли девушка справа от Вани. – Василий Степанович приходит только в начале и в конце. Обычно он даже не замечает, рисуем ли мы. Все равно сделает свою икону.

– Но вы рисуете, – Ваня кивнул на палитру и кисточку у нее в руке.

– Я художница.

Она делала уверенные мазки по иконе, и краска аккуратно ложилась на холст. Ваня перевел взгляд с полотна на девушку. Ее лицо было сосредоточено, но не теряло мягкость и плавность. Казалось, окружающий шум ее не заботит. Длинная темная юбка свисала на пол, легкая белая блуза и белый платок подчеркивали нежность. Из-под платка выбивались длинные светлые волосы, которые она иногда сдувала или поправляла рукой и оставляла на лице следы краски. Она сидела напротив окна, и пряди светились, создавая ощущение воздушности.

Ваня прокашлялся, отходя от первого впечатления.

– На самом деле я тоже. Художник. Но не могу рисовать, – добавил он после паузы.

Девушку эта информация никак не смутила, она все также, не отрываясь, писала икону.

– Тогда я понимаю, почему вы здесь. Если художник перестает творить, значит ему и правда плохо.

– А вы?

– Что я?

– Почему тут?

– Я здесь не совсем как унывающая, – она взглянула на палитру, размышляя, какой цвет взять, и заправила волосы за ухо. – Я ей была, а потом осталась тут жить.

Ваня придвинулся ближе.

– Почему?

– Как много вопросов! – она рассмеялась. – Нашла тут вдохновение. Мы с Василием Степановичем подружились. Он меня многому научил.

– Не думал, что кто-то живет здесь, потому что нравится.

– А почему же, как вы думаете, здесь живут?

Ваня слегка покачал головой.

– Деньги, вера, карьера.

Она сменила кисть и стала смешивать новый цвет на палитре.

– Это все достойные причины, весомые. И, наверное, могут тронуть душу. Но не мою.

– Не верите в Бога?

– Верю, но в какого-то своего. А вы?

– Не верю.

После паузы он положил кисточку на стол и протянул руку.

– Ваня.

Первый раз она оторвалась от иконы и посмотрела на него.

– Маша.

Ее тонкие пальцы были в краске и оставили след на Ваниной руке.

Глава 4. Все было бессмысленным

Воскресенье считалось на программе выходным. На работу не забирали, и на вечернюю службу можно было не ходить. Вставать все равно рекомендовалось в 7, чтобы не сбить режим, но часто участники нарушали рекомендацию. Ваня открыл глаза, когда часы показывали 12.