Дитя запретной крови. Тени прошлого

Ее вынесло на поверхность в самый центр хаоса. Она судорожно вдохнула, и вместе с воздухом в легкие хлынула ледяная вода. Она захлебнулась, закашлялась. Волна перекатилась через нее, снова погружая в пучину. Она боролась, инстинкт самосохранения был сильнее страха и боли. Вынырнула снова, отплевываясь. Волна. Удар сзади в плечо. Айлин развернулась, увидев крупный деревянный обломок. Схватилась крепко, впиваясь пальцами в трещины дерева.

Она огляделась, и увиденное ввергло ее в новый ужас. Корабль был разорван на части. Обломки мачт с болтающимися клочьями парусов бились о черные скалы. По острым каменным выступам, как окровавленные тряпичные куклы, были разбросаны тела матросов. Одно из них висело на скале, пронзенное обломком реи. Другое, безымянное, с размозженной головой, покачивалось на волнах недалеко от нее.

Волна донесла до нее страшный запах – крови, разорванных внутренностей, морской соли. Спазмы сжали желудок. Айлин склонилась над водой и его вырвало. Скудная желчь и соленая вода – есть ей было нечего уже давно. Ее снова вырвало, уже сухими, болезненными спазмами.

Она осмотрела свой плот. Это была крышка срубленного люка, сделанная из прочных, толстых досок. Она вцепилась в нее обеими руками еще крепче, и подтянулась всем телом, чувствуя, как последние силы покидают ее. Волны, уже не такие яростные, но все еще огромные, перекатывались через нее, пытаясь сорвать ее хватку. Она теряла сознание, ее голова падала на мокрое дерево, но ледяная вода тут же возвращала ее в кошмарную реальность.

Она видела, как другие, более мелкие обломки, один за другим разбиваются о скалы. Слышала последние, пузырящиеся крики тонущих. Чувствовала, как холод проникает в кости, парализуя мышцы.

Она не знала, сколько это продолжалось. Время потеряло смысл. Она просто висела на своем плоту, полумертвая, полубезумная, перемежая короткие провалы в забытье с приступами паники, когда очередная волна грозила перевернуть ее убогое убежище.

Наконец, шторм начал отступать по-настоящему. Волны стали ниже, ветер – тише. Небо, однако, не прояснилось, оставаясь низким и свинцовым. Айлин лежала на спине на крышке люка, не в силах пошевелиться. Она смотрела в небо и думала.

Она думала о приюте. О Дереке, о деде Паби, о вечных драках и скудной еде. Она думала о Клариссе, о тепле ее кухни, о запахе трав. Она думала о миссис Помпс, чье окаменевшее сердце, наверное, было единственным, что могло сравниться с холодом океанских глубин.

И странно, в этот момент она не чувствовала страха. Лишь огромную, всепоглощающую усталость и горькую иронию. Она так хотела сбежать. И она сбежала. Но не на том корабле. Совсем не на том.

Ее плот покачивался на успокаивающихся волнах, унося в неизвестность. Где-то вдали, за пеленой тумана и собственного отчаяния, лежало ее будущее. Если оно у нее еще было. Сознание снова начало уплывать, на этот раз безвозвратно. Последнее, что она почувствовала, прежде чем тьма поглотила ее, – это тихий, неприятный скрежет днища плота о песок.

Новая земля

Соленый ветер играл прядями волос и легкими одеждами ребятишек, резвившихся на влажном песке. Берег здесь был усыпан мелкой галькой и золотистым песком, который еще не успел просохнуть после отлива и блестел, как россыпь алмазов под лучами щедрого солнца. Очередная волна, кружевная и прозрачная, накатила на берег, заливая свежей прохладой следы босых ног, оставленные всего мгновение назад. Дети, их было человек десять, с визгом и смехом убегали от воды, а потом снова гнались за ней, поднимая фонтаны брызг. Их заливистый смех сливался с шумом прибоя и криками чаек в единую симфонию беззаботного летнего дня.

– Теперь ты водишь! – звонко крикнул кучерявый кареглазый мальчуган лет восьми, едва касаясь тонких плеч девочки с волосами цвета спелой пшеницы. Ее золотистые локоны, заплетенные в две длинные косы, развевались на ветру, переливаясь на солнце, словно живое золото. Не успела она обернуться, как мальчик, хихикая, уже убегал прочь, увязая пятками в мокром песке.

– Ах ты, хитрюга! Ну погоди же! – крикнула она ему вдогонку, но не рассердившись, а с веселым азартом в голосе. Она догнала свою подружку, стоявшую ближе всех, и, коснувшись ее руки, пустилась наутек сама, подхватив эстафету догонялок.

Так они и носились по кромке прибоя, их темные от загара спины и плечи блестели от капель воды и пота. Воздух был напоен запахом моря, водорослей и нагретого солнцем песка. Казалось, ничто не может омрачить эту идиллию.

– Стой! Мы же договаривались бегать только до валунов! – закричала одна из девочек, запыхавшись и упираясь руками в колени. – Это нечестно!

– Не догонишь! Ни за что не догонишь! – задорно откликнулся кучерявый забияка, уже перемахнув через линию из темных, поросших скользкими водорослями валунов, обозначавшую привычные границы их игровой территории.

Он слышал возмущенные крики товарищей, но не собирался останавливаться. Забежав за самую крупную глыбу, он резко замер, словно вкопанный. Девочка-«вода» нагнала его через несколько секунд, ее рука уже была занесена для победного касания, но так и зависла в воздухе. Глаза ее округлились от изумления.

– Кто это? – прошептала она, и в ее голосе не было ни страха, ни испуга, лишь жгучее любопытство.

– Не знаю, – так же тихо, затаив дыхание, ответил мальчик, не отрывая взгляда от своей находки.

Остальные дети, заметив замешательство друзей, тут же сбежались к валунам.

– Что там у вас? Нашли клад? – кричали они, пробираясь поближе.

– Ого! – кто-то ахнул. – А она… она живая?

– Не знаю, – повторил кучерявый мальчик, первый обнаруживший странную находку.

На песке, в тени огромного валуна, лежал самодельный плот из сбитых досок, явно видавший лучшие дни. На нем, раскинувшись в неестественной позе, лежала девушка. На вид ей можно было дать лет семнадцать-восемнадцать. Ее волосы, черные как смоль, были спутаны и испачканы песком, а самые длинные пряди касались воды; мелкие волны то забирали их с собой, то, откатываясь, нежно выкладывали на мокрый песок, добавляя в пряди новые крупинки. Одежда на ней – простая холщовая рубаха и потертые штаны – была мокрой, грязной, местами порвана, и от нее исходил стойкий запах морской воды, рыбы и чего-то затхлого. Лицо незнакомки было бледным и испачкано засохшей кровью и грязью. На щеке и подбородке виднелись ссадины, губа была распухшей и рассечена. Но даже сквозь грязь и следы перенесенных лишений проступали тонкие, почти изящные черты: высокие скулы, аккуратный нос, густые ресницы, слипшиеся от соленой воды. Она не двигалась, и ни у кого из детей не хватало смелости подойти ближе и проверить, дышит ли она.

– Откуда она тут взялась? – прошептал самый маленький из мальчиков, прячась за спину старшей сестры.

– Из океана, глупыш, откуда же еще? – с важным видом ответила девочка постарше. – Ее волны вынесли.

– Думаешь, она русалка? – с надеждой в голосе спросил кучерявый мальчик. – Настоящая?

– Русалки не носят штаны, Томми, – фыркнула златовласая девочка. – И у них хвосты, а не ноги. Ты это и так должен знать. И вообще, в книгах пишут, что русалки не такие… изможденные.

– Тогда кто она? – не унимался Томми.

– Наверное, просто человек, – пожала плечами другая девочка.

– Не может быть! – возразил коренастый мальчик с веснушками. – Мой папа говорит, что никто из людей не может переплыть Великий Океан!

– А может, твой папа не все знает? – вставила златовласка. – Вот же она, приплыла.

– Мой папа знает все! – уперся веснушчатый.

– Посмотрите на ее одежду, – вмешался еще один мальчик, – она вся рваная и странная. У нас так никто не одевается.

В этот момент девушка на плоте тихо застонала и слабо повернула голову, словно пытаясь стряхнуть оцепенение.

– Ой! Она живая! – ахнули дети хором и отступили на шаг.

– Надо позвать кого-нибудь из взрослых! – решительно заявила златовласая девочка. – Быстрее!

– Лекаря? Или Совет?

– Может, старейшину?

– И зачем вам старейшина, юные следопыты? – раздался позади них спокойный, глубокий и удивительно доброжелательный голос.

Дети вздрогнули и разом обернулись. Позади них стоял высокий статный старец. Казалось, он появился из ниоткуда, словно возник из солнечного света и морского бриза. Его длинная седая борода, цвета пепла и серебра, ниспадала на грудь, и каждый волосок в ней, казалось, был подчеркнут лучами солнца. Столь же длинные волосы были убраны в строгий, но элегантный узел на затылке. На нем была мантия невероятной красоты – струящаяся, серебристо-серая, расшитая по подолу и рукавам сложнейшими золотыми узорами, напоминавшими то ли ветви древних деревьев, то ли таинственные звездные карты. Мантия мягко колыхалась на легком ветру, окутывая его плечи, все еще крепкие и прямые, несмотря на возраст. Лицо старика было изборождено морщинами, каждая из которых казалась отметиной прожитых лет и обретенной мудрости. Из-под густых, кустистых бровей смотрели на детей ясные, пронзительно-голубые глаза, полные бездонного спокойствия и доброты. В уголках его глаз затаилась легкая, одобрительная улыка.

– Старейшина Таддеус Альвадрин! – почтительно воскликнула златовласая девочка, делая неловкий реверанс. Остальные дети тут же последовали ее примеру, замирая в почтительных поклонах.

– К вашим услугам, юная леди, – склонил голову старейшина. Его взгляд скользнул по детским лицам и остановился на темном пятне плота и лежащей на нем фигуре. – Что за диковинную находку вы обнаружили на нашем берегу? Не возражаете, если я взгляну?

Вопрос был чистой формальностью. Дети тут же расступились, пропуская его к воде. Таддеус неспешной, величавой походкой приблизился к кромке воды и замер, вглядываясь в лежащую девушку.

– Мы ее такой нашли, – тихо проговорил кучерявый Томми. – С ней… с ней все будет хорошо?

– Кто она такая, старейшина? – прошептал другой мальчик, робко трогая его за рукав мантии.

– О, как много вопросов рождает один незнакомый лик, – мягко произнес Таддеус, его голос был подобен шелесту старых страниц. – Пока она спит, ответы спят вместе с ней. Но я думаю, нам поможет разбудить их миссис Мэвис. Ее искусство сейчас нужнее моих размышлений.

– Мэвис Ханнингтон? Из цитадели? – переспросила златовласка.

– Именно так. Побегите, пожалуйста, в цитадель. Расскажите мадам Ханнингтон все, что видели. Скажите, что я прошу ее о помощи. Она знает, что делать.

Десятки босых ног тут же сорвались с места, унося новость и свое волнение по тропинке, ведущей от пляжа вглубь континета. Таддеус остался стоять у воды, его руки были спокойно сложены за спиной. Легкая улыбка сошла с его лица, уступив место глубокой, сосредоточенной задумчивости. Морщины на его лбу сомкнулись в строгие складки. Если бы кто-то из детей обернулся, он увидел бы величественную и одинокую фигуру старейшины на фоне бескрайнего океана, а у его ног – хрупкое, беспомощное тело, выброшенное волнами, словно предзнаменование.

Старец медленно обошел плот и присел на корточки рядом с девушкой, его серебряная мантия мягко легла на влажный песок. Длинные пряди его седых волос и бороды колыхались на ветру. Он бережно, сухими и удивительно крепкими для своих лет пальцами, отодвинул мокрые, спутанные пряди волос с ее лица. Кожа под ними была холодной и бледной. Он поднес два пальца к ее губам, стараясь уловить движение воздуха.

«Дыхание есть, – мысленно отметил он, – слабое, едва заметное, но есть. Это хороший знак».

Его внимательный, цепкий взгляд скользил по ее фигуре, отмечая все детали. Худая, но крепко сбитая. Холщовая одежда, мокрая и в белых разводах соли, облепила тело, обрисовывая стройные, но сильные плечи, тонкую талию. Под грубо сшитой рубахой едва заметно поднималась грудь в такт неглубокому дыханию. Темные волосы, спутанные и перепачканные, действительно напоминали клубок спящих змей. Пена прибоя, касаясь прядей, заставляла их шевелиться, усиливая это сходство.

Вдруг его взгляд привлек слабый блик. Что-то блестело на ее шее, скрытое мокрым воротником. Таддеус аккуратно отодвинул ткань и откинул влажную прядь. Из-под рубахи выглянул простой, каплевидной формы, но явно старый медальон на прочной цепочке. Материал был темным, не то бронза, не то тусклое серебро, потускневшее от времени и морской воды. Он показался ему до боли знакомым. Где-то в глубинах памяти, в пыльных архивах воспоминаний, шевельнулось что-то старое, почти забытое.

«Кто ты, дитя океана? И что за история привела тебя к нашему порогу?» – пронеслось в голове у старейшины. Он сидел так несколько минут, изучая ее лицо, пытаясь найти в нем ответы, которых пока не было.

Он не успел углубиться в размышления. Его отвлекло знакомое шуршание многослойных юбок и сбивчивое, звонкое бормотание, доносящееся со стороны леса.

– Таддеус! Где она? О боги, бедняжка! Дети говорили, она вся в синяках! Должна ли я готовить успокаивающий отвар или противоядие? Она была в сознании?

К ним по песку, тяжело дыша и подобрав полы своих многочисленных юбок, бежала миссис Мэвис Ханнингтон. От нее, как всегда, пахло смесью сушеных трав, свежего меда и чего-то неуловимо цветочного. В одной руке она несла свою знаменитую плетеную корзинку, доверху набитую склянками, баночками и мешочками, в другой – придерживала широкую шляпу, спасающую от солнца ее веснушчатое лицо. Это была миловидная, пухленькая женщина невысокого роста, полная энергии и доброты. Ее рыжие, вьющиеся непослушными кольцами волосы были по большей части спрятаны под косынкой, но несколько упрямых прядей-пружинок выбились и весело подпрыгивали в такт ее бегу. Щеки ее пылали румянцем от спешки, а живые, ярко-зеленые глаза уже оценивающе бегали по неподвижной фигуре на песке.

– Спасибо, что пришла так быстро, дорогая Мэвис, – поднялся во весь рост Таддеус, и его высокая фигура затмила на мгновение солнце. – Полагаю, наша гостья доставит тебе немало хлопот. Она дышит, но жизнь в ней теплится едва-едва.

– Таддеус, что случилось? Как давно она здесь? – Мэвис, не теряя ни секунды, опустила корзинку на песок и, присев на корточки, уже тянулась к запястью девушки, чтобы нащупать пульс. Ее быстрые, опытные пальцы легко нашли тонкую нить жизни на запястье. – Слабый, очень слабый пульс. Кожа холодная и липкая. Обезвоживание и, скорее всего, сильнейшее истощение.

– Серьезных ран, судя по всему, нет, – добавил Таддеус, глядя, как она осматривает голову и конечности девушки. – Но кто знает, какие бури она пережила в душе, чтобы оказаться здесь.

– Душевные бури подождут, пока мы не справимся с бурями телесными, – отрезала Мэвис, с деловым видом роясь в своей корзинке. Она достала небольшую стеклянную баночку с плотной крышкой. Внутри, в прозрачной слизи, копошились тонкие, почти нитевидные существа молочно-белого цвета. Они извивались и переплетались, словно клубок живых волокон. – Висцерофаги диагностикум. Ох, и дороги же они мне в этом году обошлись! Кто-то из этих сорванцов в цитадели разорил мои лучшие коконы в оранжерее! Узнай я кто, я бы… я бы… – она бессильно взмахнула рукой, не в силах подобрать достаточно суровую, но адекватную кару. – Лишила бы их сладкого пудинга на неделю! Вот что!

Таддеус усмехнулся, глядя на нее с нежностью. Он-то знал, что за этим ворчанием скрывается сердце, не способное на настоящий гнев, особенно к детям.

– Думаю, на этот сезон тебе хватит и тех, что остались, – заметил он, и в его голосе звучала легкая, дружеская насмешка. – Твои знания и так творят чудеса. Признайся, ты используешь блуждающих червей чаще для собственного успокоения, чем по настоящей необходимости. Твои пальцы и глаза – куда более точные инструменты.

– Для сложных и неизвестных случаев они незаменимы, Таддеус! – парировала Мэвис, аккуратно подцепив пинцетом одного из червячков. Ее движения были точными и выверенными. – Как, например, сейчас. Когда мы не знаем, что она пережила, с какими водами сталкивалась и нет ли внутри чего-то, что скрыто от глаз. Лучше перестраховаться. Особенно когда имеешь дело с незнакомкой из-за океана.

Одной рукой она бережно разжала челюсти бессознательной девушки, а другой поместила висцерофага ей на корень языка. Существо тут же скользнуло вглубь, словно живая тень. Мэвис вынула пинцет и внимательно наблюдала за лицом девушки, пристально следя за малейшими изменениями.

– Ты заметил что-нибудь еще, помимо очевидного? – спросила она, не отрывая взгляда.

– Медальон, – тихо сказал Таддеус. – На ее шее. Каплевидной формы. Старый.

Мэвис мельком взглянула на шею девушки. – Да, вижу. Необычной формы. Но сейчас меня больше волнует, что внутри, а не снаружи.

Через несколько минут она с удовлетворением кивнула. Червяк появился в уголке рта девушки, и Мэвис аккуратно подхватила его, поместив в заранее приготовленную чистую склянку. Затем она начала добавлять туда щепотки различных трав и капли из других флаконов. Содержимое склянки начало менять цвет, переливаясь от бледно-зеленого к нежно-голубому, а затем остановилось на прозрачном, чуть золотистом оттенке.

– Так, ясно как день, – провозгласила она, наконец поднимая голову и обращаясь к Таддеусу. – Сильнейшее обезвоживание, полное истощение, множественные ушибы и ссадины. Пищеварительная система пуста, но не повреждена. Следов распространенных ядов или болезней нет. Никаких внутренних кровотечений или переломов, слава Арханосу! Ей нужен покой, тепло, чистая вода и хорошее питание. Много бульона и травяных настоев. Через несколько дней, думаю, придет в себя. Но, Таддеус… – ее голос стал серьезным, и она понизила тон, хотя вокруг, кроме них, никого не было. – Кто она? И откуда? Пересечь океан… это невозможно для обычного человека.

– Загадка, которую нам еще предстоит разгадать, моя дорогая, – тихо ответил старейшина, и его взгляд снова устремился к бескрайнему океану. – Загадка, пришедшая к нам по воле волн, может оказаться куда глубже, чем мы предполагаем.

Он мягко взмахнул рукой. Воздух вокруг девушки заструился, словно нагретый солнцем. Она плавно, словно пушинка, приподнялась над песком и повисла в метре от земли, окутанная невидимой силой. Со стороны могло показаться, что она спит на незримой перине. Таддеус сделал шаг вперед, и парящее тело послушно последовало за ним.

Миссис Ханнингтон, наскоро собрав свои сокровища обратно в корзинку, подхватила юбки и засеменила следом за высокой фигурой старейшины.

– Я подготовлю для нее комнату в западном крыле, – сказала она, догоняя его. – Там тихо и солнечно. И принесу все необходимое.

– Пожалуйста, Мэвис. И… – он на мгновение остановился и обернулся к ней, – пока никому не говори о ней, не хочу, чтоб ее беспокоили. Пусть это останется между нами. До поры до времени.

Мэвис посмотрела на него с удивлением, затем на странную незнакомку, плывущую по воздуху, и кивнула с внезапной серьезностью. – Как скажешь, Таддеус. Как скажешь.

Они двигались по тропе, ведущей от пляжа, оставляя позади шум прибоя и унося с собой самую странную находку этого дня – неподвижную девушку с дальних земель.Впереди, меж древних деревьев, высились пикообразные серые стены и изящные башни Этельгарда, цитадели мудрости, где ей предстояло найти ответы, которые, возможно, потрясут самые основы их мира.

Пробуждение

Первым, что достигло ее сознания, был общий гул – неясный, низкий, доносившийся будто сквозь