Тайна Острова Коготь

Дима шёл впереди, крепко прижимая к груди тетрадь с записями, которые сделал внутри маяка. Его взгляд то и дело опускался на страницы, будто он боялся, что чернила исчезнут, если отвести от них глаза. Каждая линия, каждый знак казались частью одного узора, но этот узор был скрыт, и связь между элементами ускользала, стоило только попытаться ухватить её. Ваня шёл последним, не выпуская из поля зрения рюкзак, словно в нём находилось нечто, о чём он пока не мог говорить. Миша, напротив, держался настороже, скользя взглядом по каждой детали вокруг – дереву с расщеплённым стволом, камню необычной формы, птице, замершей на ветке.

– Ты уверен, что это карта? – спросил Миша, догоняя Диму, его голос был скорее испытующим, чем сомневающимся.

– Уверен, что это не просто рисунок, – ответил Дима, не замедляя шага. – Она указывает путь, но не так, как обычные карты. Тут нет стрелок, нет привычных отметок, и масштаба нет.

– Карта без компаса, – пробормотал Ваня. – Значит, она будет вести нас не глазами, а чем-то другим.

Тропа вела их всё глубже в лес. Кроны смыкались плотнее, свет просачивался сквозь листву узкими струями, и казалось, что он ложится на землю в виде невидимых меток, словно кто-то заранее расставил указатели, понятные только тем, кто знает, куда смотреть. Дима вдруг остановился, заметив валун, наполовину укрытый мхом. Он присел, соскрёб зелёный слой, и под ним проступили линии – ровные, чёткие, слишком правильные, чтобы быть делом природы.

– Вот ещё одна, – сказал он, едва слышно, – та же дуга, что и в маяке.

– Кто-то оставлял их специально, – тихо произнёс Ваня. – Но не для всех. Только для тех, кто ищет.

Крамов, идущий впереди вместе с Лазовским, не обернулся, но Дима уловил лёгкое напряжение в его походке. Он сделал пометку в тетради, и они пошли дальше.

Дорога вывела их к узкой полоске пляжа, где камни, покрытые мокрыми водорослями, скользили под ногами. Море было обманчиво спокойным, но в его глубине темнело что-то – вытянутая тень, медленно и плавно движущаяся в сторону берега. Ваня задержал взгляд и едва не вздрогнул: на мгновение ему показалось, что из воды на него смотрят.

– Пошли, – тихо сказал Дима, и они свернули обратно в лес.

Через некоторое время они вышли к развилке троп. Лазовский остановился, глядя на них так, будто оценивал.

– Отсюда вы вернётесь сами, – сказал он ровно. – Маяк вы видели. Остальное найдёте, если будете внимательны.

Он с Крамовым ушёл в противоположную сторону, оставив их в тишине. Лес вокруг словно стал плотнее, и каждый звук теперь отдавался глухим эхом. Дима, Миша и Ваня переглянулись.

– Карта без компаса, – повторил Ваня. – Значит, компасом станем мы.

В тени дерева что-то блеснуло. Дима подошёл, поднял тонкую металлическую пластину, сложенную пополам. Развернув её, он увидел торопливо выведенный полукруг и три короткие зарубки рядом. Ржавчина едва тронула линии, словно кто-то оставил эту метку недавно.

Остров продолжал говорить с ними – и теперь его голос звучал уже не намёками, а прямыми знаками.

Часть 3. Тень учителя

Солнце к этому часу поднялось достаточно высоко, чтобы разогнать утреннюю прохладу, но тепло так и не пришло. Ветер усилился, пробираясь сквозь сосновые ветви и заставляя их тихо стонать, будто старые корабельные мачты. Дима шёл первым, держа в руке металлическую пластину, которую они нашли у подножия дерева. Пальцы невольно скользили по полукругу и трём коротким зарубкам сбоку – он уже успел запомнить их наизусть, но каждый раз, касаясь, испытывал то же чувство странного беспокойства.

– Мы не одни, – тихо сказал он, даже не оборачиваясь. Это был не вопрос и не предположение, а констатация.

– Думаешь, это Лазовский? – спросил Ваня, стараясь говорить так, чтобы голос не дрожал.

– Нет, – отозвался Дима. – Он не прячется. А этот… он просто смотрит.

– Честно, я уже давно чувствую, что за нами кто-то идёт. С самого маяка.Миша фыркнул, но в его взгляде мелькнула тень согласия.

Лес здесь был плотным, почти непрозрачным. Свет пробивался только редкими струями, превращая пространство вокруг в полосы яркого золота и густой тьмы. Птиц не было слышно. Даже насекомые словно обходили их стороной. Каждый шаг отзывался хрустом веток, и этот хруст казался слишком громким в тишине.

Вскоре тропа вывела их на небольшую поляну, в центре которой возвышался каменный постамент, покрытый толстым слоем мха. Дима подошёл ближе и ладонью смахнул зелёную «шапку». Под ней оказался вырезанный в камне знакомый полукруг – но теперь внутри него был ещё один круг, разделённый на четыре равных сегмента. Линии были свежими, края реза острыми, как будто их нанесли совсем недавно.

– Это… уже не просто знак, – сказал Дима. – Это схема. Или… указатель.

– Похоже на компас. Но если это компас, то он указывает не на север.Ваня наклонился, прищурившись: – А куда? – спросил Миша.

Прежде чем Дима успел ответить, сзади послышался треск ветки. Все трое обернулись одновременно. На краю поляны, между двумя соснами, стояла фигура – высокая, неподвижная. Лицо скрывала тень капюшона, очертания были размыты, как в мареве.

– Эй! – выкрикнул Миша и сделал шаг вперёд.

Фигура не шелохнулась. Но в следующее мгновение она слегка качнулась – не в сторону, а вперёд, – и словно растворилась в воздухе, оставив после себя только мерцание света между деревьев. Ни звука, ни шелеста.

– Он ждал нас здесь, – сказал Дима тихо. – Ждал, чтобы мы нашли этот знак.

– И что теперь?Ваня посмотрел на него, нахмурившись: – Теперь он знает, что мы идём в нужную сторону, – ответил Дима.

Они переглянулись. Лес снова закрылся вокруг них, и казалось, что даже солнечные пятна на земле стали тусклее.

Остров продолжал говорить с ними. Но теперь в его голосе появились глаза.

Часть 4. Подслушанный ключ

Ночь в лагере наступила не резко, а будто по слоям: сначала притихли разговоры у костра, затем один за другим смолкли шаги на тропинках, а после и шорох посуды в столовой растворился в общей темноте; остались только редкие хлопки ветра в кронах сосен да невидимая, но настойчивая соль моря, которая висела в воздухе и делала его густым. В домике стояла душная неподвижность: лампа под потолком приманивала бесконечный круг комаров, деревянные стены еле слышно поскрипывали, а низкий потолок казался ближе, чем днём, – будто опускался, давя на мысли. Миша уже спал тяжело, с редким шумным вздохом; Дима ложился и снова садился, не находя позы, в которой голова перестала бы работать; один только Ваня лежал с открытыми глазами, прислушиваясь не столько к домику, сколько к ночи, и чем дольше слушал, тем отчётливее понимал, что где-то за порогом есть звук, который не принадлежит ни ветру, ни воде, ни животным.

Он сорвался с койки почти бесшумно – тонкой тенью скользнул к двери, напялил кроссовки, придерживая шнурки пальцами, чтобы те не лязгнули о пол, и выскользнул в коридор. За порогом сразу захолодило: тёмная тропинка между соснами тянулась, как узкий коридор, фонари светили редко и тускло, оставляя широкие провалы тени, а где-то дальше, за кустами, действительно слышались голоса – два, различимые так же ясно, как если бы говорившие стояли рядом. Один голос был хрипловатый, взрослый, ровный; второй – до боли знакомый. Лазовский.

Ваня, не рискуя даже шагнуть на гравий, сполз на корточки прямо у ствола ближайшей сосны и замер. Слова плыли к нему обрывками – то ясные, то прорванные ветром, но каждая улавливалась без ошибки:

– …они продвинулись дальше, чем ты говорил. Маяк… карта…

– Я не ожидал. Мальчишка с книгой – этот Кирзов… он догадался.

– Ты обещал использовать их, не вовлекать.

– Я использую. Они ищут – я наблюдаю. У них есть… ключ. Даже если они не знают.

– Одного ключа недостаточно. Мы оба это знаем.

Повисла короткая, вязкая пауза, в которой было слышно, как за корой бегут невидимые насекомые. Потом тот же хрипловатый голос произнёс уже тише, почти вполголоса, и от этого слова прозвучали ещё тяжелее:

– Остальные фрагменты у меня. Остался один. И он в подвале станции.

Сердце у Вани ушло вниз – не от страха даже, а от того, что все смутные догадки вдруг сомкнулись в одну понятную картину: их не просто ведут – ими пользуются, а «ключ» – не метафора. Голоса начали приближаться. Он скользнул глубже за ствол, прижался к шероховатой коре, задержал дыхание, считал удары сердца – раз, два, три – и увидел, как в просвете между кустами на секунду мелькнули силуэты. Один – в неизменной светлой рубашке, с прямой посадкой головы: Лазовский. Второй – тот самый мужчина в чёрной ветровке, которого днём представляли как «Крамова».

– Дети… они непредсказуемы, – сказал Крамов, не повышая голоса.

– Именно поэтому они и нужны, – ответил Лазовский так, будто констатировал давно утверждённую максима.

Они ушли в сторону скал, растворились за изгибом тропы, и ночь снова села на своё место – тяжёлая, тёплая, с солёным дыханием. Ваня ещё минуту не шевелился, позволяя словам улечься, затем поднялся, двинулся назад тем же тропящимся шагом и распахнул дверь домика осторожно, как будто закрытая петля могла заскрипеть громче обычного и выдать его даже пустым стенам.

Дима не спал. Он сидел у окна, отдёрнув занавеску так, чтобы в комнату попадала тонкая полоса сероватого света, и смотрел наружу, как будто и он слышал то, что слышал Ваня, только не мог собрать это в фразы.

– Ты где был? – спросил он тихо, без упрёка, и вопрос прозвучал не как контроль, а как готовность слушать.

Ваня сел на край своей кровати, наклонился вперёд, положил локти на колени, чтобы голос звучал ниже, и рассказал – коротко, но без пропусков, будто боялся потерять важные слова: как он услышал разговор, как прозвучало «ключ», как упомянули «фрагменты», как прозвучало «подвал станции», и как рядом с Лазовским стоял Крамов.

– Лазовский? – уточнил Дима, хотя уже понял.

– Да, – кивнул Ваня. – Он нас использует. И не один.

Дима сжал кулак так, что пальцы хрустнули; не от вспышки ярости – от того самого холодного решения, которое приходит, когда иллюзии уже не держат.

– Хорошо, – сказал он негромко. – Значит, и мы начнём использовать их. Только по-своему.

На соседней койке Миша перевернулся на живот, не просыпаясь, замычал что-то невнятное и, будто откликнувшись на чужой шёпот, выговорил во сне – чётко, как слово-метка:

– Коготь… не спит…

Ночь снова сомкнулась, и всё стало так же тихо, как минуту назад, но тишина уже была другой: в ней слышалась работающая мысль и ожидание шага, который придётся сделать, даже если никто не готов.

Часть 5. Ночной гость

Ночь пришла незаметно, но властно. Сначала потемнело небо за сосновыми верхушками, окрасившись в густой, чернильный цвет, потом тени в домике начали сжиматься, сливаясь в единый тяжёлый пласт, и наконец всё вокруг будто погрузилось в вязкую, сонную темноту. Лишь далёкий гул моря, похожий на тяжёлое дыхание гиганта, и редкий порыв ветра напоминали, что мир продолжает двигаться.

В домике, где они устроились, стояла тишина, которую нарушал только скрип кроватей и негромкое, неровное дыхание спящих. Но эта тишина была не умиротворяющей – она казалась слишком густой, почти осязаемой, как если бы сама ночь проникла внутрь и поселилась в углах. Лампа давно погасла, оставив им лишь тусклое пятно циферблата старого будильника. Цифры едва мерцали в темноте, и каждый их отсчёт казался слишком громким, слишком заметным.

Дима лежал с открытыми глазами, уставившись в потолок. Он не спал и даже не пытался заснуть. Его мысли, словно обрывки карт, двигались сами по себе: то он снова видел линии на металлической пластине, то вспоминал фигуру в капюшоне, стоявшую на поляне, то слышал голоса из рассказа Вани. Всё это складывалось в бесконечную головоломку, где не хватало ключевого куска, и именно от этого внутри росло тревожное ощущение: ответ рядом, но его не дают увидеть.

На соседней койке Миша ворочался, иногда тихо всхлипывая во сне, как ребёнок, и бормотал что-то бессвязное. Ваня лежал у стены, но его слишком ровное дыхание выдавало, что он тоже бодрствует. Они все ждали – хотя никто не признавался даже самому себе, чего именно.

И вдруг в этой вязкой тишине что-то изменилось. Сначала – лёгкое ощущение, будто воздух за окном сдвинулся, стал тяжелее. Потом – шорох, почти неслышный, как если бы кто-то осторожно провёл рукой по сухой траве. Дима напрягся, сел на кровати, замер. Шорох повторился, ближе. За окном что-то двигалось.

Ваня поднял голову, вслушиваясь. Миша открыл глаза и в полутьме сразу понял: они не одни. И тогда раздались шаги. Очень тихие, осторожные, но безошибочно человеческие. Сначала один, потом ещё. И ещё. Они приближались к домику, и каждый новый шаг отзывался в груди коротким ударом сердца.

Доска у крыльца жалобно скрипнула. Кто-то стоял прямо у двери. Никто из троих не шевелился. Ваня, нащупав фонарик, держал его в руках, но не включал – свет казался сейчас опаснее темноты. Дима сжал кулаки, пытаясь угадать, что будет дальше. Миша приподнялся, готовый сорваться с места.

Но дверь не открылась. Вместо этого в окне вдруг проступила тень. Она медленно, скользящим движением, вытянулась по стене, словно чья-то рука провела по раме. Очертания были неясными – слишком длинные, слишком тонкие, будто искажённые самой темнотой. Тень задержалась, словно «прощупывала» их убежище.

– Видите? – шепнул Миша, и его голос прозвучал так тихо, что они едва его услышали.

В тот же миг в проёме окна мелькнуло что-то светлое. Сначала они приняли это за блик луны, но света луны не было. Это были глаза. Два тусклых, серо-белых огонька, которые светились изнутри. Они не отражали свет – они сами излучали его, холодный и мёртвый. Несколько секунд они смотрели друг на друга: люди внутри и существо снаружи. Тишина в эти секунды казалась такой плотной, что даже скрип пола под ногами, если бы он случился, прозвучал бы как удар грома.

И так же внезапно глаза исчезли. Шаги раздались вновь – на этот раз отдаляясь. Лес принял чужака обратно, поглотил его тень, и тишина вернулась, но теперь она не была пустой.

Ваня первым сорвался с места, подбежал к окну, высунулся наружу, но увидел лишь чёрные силуэты деревьев и полоску тропы, уходящую в темноту. Там не было ни света, ни движения, только ночной ветер, пахнущий солью и смолой.

– Он приходил не просто так, – сказал Дима после короткой паузы. Его голос был низким, глухим, но уверенным. – Он искал нас. И теперь он знает, где мы.

– Значит, следующая ночь будет хуже. Миша сел на край кровати, провёл ладонями по лицу и сказал сдавленным голосом:

И словно в подтверждение его слов по деревянной стене домика что-то царапнуло. Едва слышно, протяжно, словно длинный ноготь провёл по доске. Один раз. Потом второй. И тишина.

Глава 3. Карта пирата

Часть 1. Фрагмент и догадка

Утро выдалось неестественно тихим. Лагерь будто забыл проснуться: не было вожатых с мегафоном, не доносились бодрые крики, не играла музыка. Всё было так тихо, что каждый шорох казался чужим. Только чайки, парящие над бухтой, нарушали безмолвие своими хриплыми криками – и в этих выкриках было что-то истеричное, почти злорадное. Будто они знали больше, чем следовало, и не собирались молчать.

Дима сидел на нижней ступеньке крыльца, склонившись над тем, что держал в ладонях. Склонившись не просто с интересом – с одержимостью. Компас – ржавый, но ещё живой. Записка – смятая, с потускневшими чернилами. И монета: тяжёлая, тусклая, с якорем. Одна сторона гладкая, вторая – с рельефной резьбой. Но главное – край. Он был обломан, будто монету выдрали из чего-то большего. Там, в месте скола, тянулась тонкая линия, как будто недописанная окружность.

– Это не просто монета, – пробормотал Дима, поворачивая её так, чтобы утренний свет скользил по поверхности. – Это… фрагмент.

– Фрагмент чего? – голос Миши прозвучал неожиданно. Он вышел из домика, держа зубами бутерброд, и говорил с набитым ртом.

– Карты, – не отрываясь, ответил Дима. – Настоящей. Объёмной. Такой, которую можно держать, а не просто рисовать на листе.

Миша кивнул на импровизированный план, который Ваня начертил вчера: бумага с линиями, стрелками и кривыми, сшитая из обрывков найденных листов.

– Но у нас же есть карта.

– Это схема, – холодно отрезал Дима. – А я говорю про предмет. Про вещь, которая ведёт. Рельеф, материал, вес – всё говорит, что это не просто сувенир. Это часть. А вот смотри.

Он приложил найденный компас к обломку монеты. Края не совпали, но изгиб был знакомым. Формы, плавность линии – всё подсказывало, что однажды эти предметы были частями одного целого. И кто-то их разъединил.

– Ну, допустим, – Миша почесал голову. – И что дальше?

– Дальше мы ищем остальные куски, – серьёзно ответил Дима. – Собираем пазл. Один за другим. Если повезёт – получим полную карту. И тогда…

– Тогда узнаем, куда вел Коготь, – договорил Миша. Но Ваня, который подошёл незаметно, заговорил иначе.

– Или узнаем, куда он не хотел, чтобы мы шли, – тихо сказал он.

В его руках был листок – старый, с потемневшими краями. На обратной стороне календаря, найденного в подвале, чужой, неаккуратный почерк сплёлся в странное послание:

"Там, где скала рвёт горизонт, спрятан зуб. Без него коготь нем."

– Зуб? – нахмурился Миша. – Звучит как из сказки. Или фильма ужасов.

– Или метафора, – заметил Дима. – Символ. Код. Возможно, ещё один фрагмент.

Он взял лист, разглядывая кривые буквы, как старинную формулу. Они жили, менялись на глазах, будто строчки, выцарапанные в бреду.

– А может, это вообще ловушка, – пробормотал Ваня.

– А может, предупреждение, – сказал Дима. – Но нам туда. Мы должны туда.

Он разложил на земле карту – не ту, бумажную, а собранное общее знание: схема острова, слухи от вожатых, рисунки с найденных записей. Там, где, по словам местных, скала была когда-то расколота молнией – шрам на теле острова, тянущийся от вершины до самого основания, – стояла метка. Разлом. Место, о котором говорили шёпотом. Слишком далёкое. Слишком дикое.

– Туда никто не ходит, – сказал Миша, осторожно. – Даже взрослые туда не лезут.

– Именно поэтому мы и пойдём, – глядя на карту, сказал Дима. Его голос был как камень. – Потому что всё самое важное прячут там, где боятся искать.

Часть 2. Первый шаг к сбору карты

До обеда оставалось ещё часа два. Лагерь жил привычной суетой, как будто ничего не происходило: вожатые маршировали по площадке, устраивая для младших игру «морской бой»; кто-то тащил к реке каноэ; с кухни доносились металлические аккорды кастрюль и парное облако манной каши. Здесь всё было шумно, светло, будто специально. Как отвлекающий фон.

И никто не заметил, как трое мальчишек – с рюкзаками, сбитыми коленками и взглядами, полными решений – исчезли с центральной тропы, свернули за складом, пересекли гравийную зону у душевых и шагнули в лес.

Туда, где начиналось неведомое.

– Мы сейчас точно нарушаем минимум три лагерных правила, – заметил Миша, прыгая через упавшее дерево. – А может и четыре, если считать "не умирать в походе".

– А может, спасаем их всех, – отозвался Дима. Он шёл впереди, уверенно, будто тень компаса тянула его за руку. В одной руке – карта, в другой – палка, которой он проверял почву. – Смотри. Если расчёты верны, мы выйдем к Разлому вот здесь. Это ключ. Монета – первая часть. Вторая должна быть там.

– А если это ловушка? – тихо спросил Ваня. Он шёл последним, но каждый шаг делал точно, с внутренним ощущением: он должен быть здесь.

– Тогда придётся быть умными. «И быстрыми», —сказал Дима. – По-другому никак.

Лес становился всё плотнее. Тропа – уже не тропа, а просто направление, выжженное в их воображении. Мох толстел на стволах, как кожа древних животных. Птицы исчезли. Всё стихло. Только собственное дыхание и звук шагов.

– Ощущение, что лес нас ведёт, – шепнул Миша. – Но не к цели. К.… проверке.

– Это и есть цель, – пробормотал Дима.

Они остановились у большого валуна. Он выступал из земли, как голова каменного зверя. У подножия – сосна. На её коре были выжжены три символа. Чёткие, глубокие. Один – коготь. Второй – полукруг. Третий – прямая, указывающая вниз.

– Узнаёте стиль? – Дима присел на корточки, изучая метки. – Те же, что были на скале. Те же, что у лагеря.

– Это ориентиры? Как у геологов? – предположил Миша. – Только…эмм пиратские?

Ваня прошёл немного дальше. Он ничего не сказал сразу. Но через пару секунд его голос прозвучал, как команда:

– Здесь пещера.

И правда. За кустами, под завалом из листвы и травы, скрывался узкий вход в землю. Не просто дыра – врата. Ветер, тянущийся изнутри, был не ветром, а вздохом. Пах сыростью, плесенью, и чем-то ещё – древним, немым. Словно само время хранилось там внутри.

– Ну что, по одному, – сказал Дима. – Миша, ты – после меня. Ваня – замыкаешь.

Они протиснулись внутрь по очереди. Пещера оказалась больше, чем выглядела снаружи. За тесным проходом открылась низкая, но широкая галерея. Каменные своды поднимались, словно вытягивались от их присутствия. На стенах – резьба. Символы, знаки, круги. Всё покрыто пылью, мхом, но не временем. Оно было свежим. Словно ждал их.

– Смотрите, – прошептал Дима.

На одной из стен – полукруг, вырезанный в камне. Уже знакомый. Но теперь рядом – новый элемент. Тонкий, заострённый, как клык. Или…

– Зуб, – сказал он. – Вот он.

Посреди каменного постамента, словно на пьедестале, лежал фрагмент. Каменный, резной. Форма – будто кусок той самой карты. Идеальный по изгибу, с тем же рисунком.

Дима поднёс монету. Медленно, осторожно. Она встала в паз. Без усилия.

Хруст. Щёлк.

Звук был не громким, но он прошёл сквозь них, как ток. Монета и фрагмент – теперь одно целое. И на их соединённой поверхности – тонкая, едва заметная линия. Она светилась. Она указывала направление. Запад.

– Вау, – прошептал Миша. – Это работает.

– Значит, мы начали, – сказал Дима. – Первый шаг пройден. Дальше будет сложнее.

Он поднял артефакт, крепче прижал к груди. Он ощущался тяжёлым – не по весу, по смыслу. В нём что-то двигалось. Как будто камень теперь знал, кто они.

– Он ведёт нас, – добавил Ваня, не сводя глаз с луча. – Или ведёт кого-то через нас.

– Значит, кто-то обязательно захочет нас опередить, – сказал Дима. – Мы не одни. Мы никогда не были одни.

Они вышли наружу. Свет ударил в глаза, как возвращение в сон после кошмара. Птицы снова запели. Воздух зашевелился.

Но лес больше не был тем же. Он пропустил их. Он признал их.

Первый шаг сделан.

Часть 3. Расщелина

К полудню солнце начало клониться к западу, но свет становился не теплее, а резче – будто сам день спешил закончиться. Воздух уплотнился, напоминая передышку перед бурей. Деревья за спиной шумели иначе, не в такт, как будто спорили. Тишина вокруг всё чаще прерывалась резкими тресками: где-то падала ветка, трещал сучок, в лесу будто что-то ползло.

И вдруг лес расступился.

Они вышли на каменистую возвышенность – плоскую, покрытую рытвинами и сухими пятнами мха. Отсюда открывался широкий вид на бухту, дальше – на обрывистые скалы, но всё это исчезло из внимания сразу, как только взгляд упал на нечто прямо перед ними.

Расщелина.

Она тянулась поперёк плато, как шрам. Широкая. Тёмная. Бездонная. В её чёрном нутре не было ни света, ни конца. Земля по краям осыпалась, словно до сих пор не могла решиться, сколько ещё отдать этому разлому. Мох вокруг трещины был светлее, будто выжжен. Или высосан.

– Это и есть Разлом? – Миша подошёл ближе, осторожно, но с неизменной бравадой. – Выглядит..эмм как рот. Который ждёт.

– Не приближайся, – сразу сказал Дима. – Порода здесь рыхлая. Видишь, где мох бледнее? Там под ним пустота.

– Да ладно тебе, я просто… – Миша сделал ещё шаг.

…и земля под его ногами затрещала.

– Миша! – выкрикнул Дима, но было поздно.

Камни осыпались, как стеклянные бусины. Всё закрутилось. Земля, не выдержав, обрушилась. Миша исчез из поля зрения – будто его проглотил сам Разлом. Следом – грохот. Крик. Глухой удар.

– Жив! – послышался голос снизу. Хриплый, но целый. – Я на каком-то выступе но здесь узко! Я не могу выбраться!

Дима бросился к краю, но тот под ним тоже начал обваливаться. Камни медленно, но неумолимо ссыпались вниз, как если бы их кто-то втягивал.

– Не лезь! – рявкнул он себе. – Это ловушка. Настоящая.

Они замерли.

Пустота внизу хрипела – будто дышала. Или отзывалась эхом на страх.

– Надо что-то придумать, – выдавил Дима, роясь в рюкзаке. Верёвка была, но тонкая, для палаток. Не выдержит. Веток поблизости – нет. Камней – только те, что уходят вниз.

– Мы не успеем, – прошептал он. – Мы…

И тут, без слова, Ваня снял с плеча рюкзак, расстегнул ремень, привязал к нему верёвку. Второй ремень обмотал вокруг себя, как страховку. И молча шагнул вперёд, скользнув вниз, цепляясь за щели в породе, за корни, за воздух.