Тайна Острова Коготь

Mythic Coder

Тайна Острова Коготь

Глава 1. Прибытие

Часть 1. Паром сквозь туман

– Ну вот и приехали, – пробормотал Миша, устало переводя взгляд с размытого горизонта на клубящийся туман, что цеплялся за воду, как будто не хотел отпускать паром.

Море казалось зыбким и тревожным, его поверхность вздрагивала от каждого удара волн, словно сама стихия сомневалась в том, стоит ли впускать чужаков. Паром поскрипывал под ногами, будто нервно сдерживал себя, чтобы не дрожать сильнее. За кормой осталась белёсая полоса пены – тонкий след среди водной пустоты, а впереди медленно, как из другого мира, вырастал остров. Он казался диким, затаившимся зверем – угрюмым, чёрным, с изломанными скалами, острыми, как когти. Их формы вонзались в небо, словно предупреждение: здесь чужим не рады.

Дима стоял чуть в стороне от других, с рюкзаком, прижатым к груди, как будто тот мог защитить его от всего. Он не любил толпы – особенно здесь, на качающемся железном теле, полном подростков, смеха, гомона, который вдруг начал казаться слишком чужим. В воздухе было что-то другое – не просто соль и ржавчина. Что-то пряное, скрытое, тревожное. Он чувствовал это кожей.

– Эй, книжный червь, чего ты такой кислый? – Миша хлопнул его по плечу с привычной грубоватой дружелюбностью, словно хотел разогнать напряжение.

– Думаю, – коротко ответил Дима, не отводя глаз от мрачного силуэта острова. – Он странный. Слишком.

– Все острова странные, – хмыкнул Миша. – Это у них в природе. Вечно что-то скрывают.

У перил стоял Ваня – младший брат Миши. Он почти не говорил в дороге, будто берег слова, но сейчас его глаза смотрели в воду с такой пристальностью, как будто он умел её читать.

– Там, – произнёс он глухо, не оборачиваясь. – Прямо под нами… что-то лежит.

Миша тут же подошёл к нему, навалился на перила.

– Где?

– Прямо под водой. Что-то металлическое. Круглое.

Дима шагнул ближе. Сквозь неспокойную пену мелькнул отблеск. Мгновение – и снова только вода. Но он успел уловить очертания: не просто бочка… форма была неестественно правильной. Как будто нечто искусственное лежит внизу, забытое.

– Уже ближе к легенде, чем к лагерю, – пробормотал он, доставая из кармана старую, потрёпанную временем газетную вырезку. Она была выцветшая, хрупкая, словно сухой лист. Текст потускнел, но строки он знал почти наизусть:

«…В 1721 году пиратский капитан Алонсо Рук, прозванный Когтем, исчез в этих водах. Говорят, он спрятал своё сокровище на острове, который позже назвали в его честь…»

– Ты опять таскаешь это с собой? – фыркнул Миша. – Может, у тебя там ещё компас с черепом и карта из кожи?

– Легенды не появляются из ниоткуда, – спокойно ответил Дима. – Если что-то передаётся веками – значит, кто-то хотел, чтобы это не забыли.

– Ну… э… – Миша почесал затылок. – Тогда мы уже на пути к сокровищу. Осталось только, чтобы кто-то дал нам лопату.

Паром резко вздрогнул, будто на миг споткнулся на волне. Гудок вырвался из глубины корпуса и ударил в серое небо, рассыпав птиц над скалами. Остров становился всё ближе. Детали проступали сквозь туман: выступы, каменные клыки, поросшие тенью. Он будто рос. Как будто приближение делало его не просто видимым – живым.

– Мне не нравится его форма, – тихо сказал Дима. – Он похож на лапу. Сжимающую что-то.

– Лапу? – Миша расхохотался. – Ты бы ещё сказал – на пасть!

Но засмеялся он как-то неуверенно, быстро обернулся на остров, словно проверяя: не слышит ли он.

– Там, – вдруг снова подал голос Ваня, его пальцы указали вверх. – Смотрите. На вершине. Дом.

И действительно: на скале, будто выросший из самой породы, стоял нечто – хижина? маяк? В темнеющем небе она выглядела не как убежище, а как дозорный пост.

– Кто живёт в таком месте? – пробормотал Миша.

– Учителя, – раздался голос одного из старших. – У нас тут экскурсовод будет. Лазовский. Историк. Местный.

– Ну прекрасно, – буркнул Дима, нахмурившись. – История идёт за нами по пятам.

Миша усмехнулся, переглянулся с братьями.

– Ну что, команда, – сказал он с показной бодростью. – Похоже, это будет не просто лагерь. Это будет наше великое дело.

Паром ударился о причал, будто вцепился в землю. Металлический скрип пробежал по палубе, словно выдох. Всё началось.

Часть 2. Скалы шепчут

Причал встретил их скрипом – не просто дерева по металлу, а звуком старости, словно он помнил слишком много, чтобы быть гостеприимным. Дощатый настил под ногами прогибался, отдавая глухим стоном, будто не хотел впускать людей на сушу. Над головами завывал ветер, бросая в лицо солёные капли – влажные, холодные, они жгли, как невидимые шрамы от чужого прошлого.

У начала тропинки их ждал человек. Он стоял неподвижно, словно вырос из земли – высокий, в поношенной клетчатой рубашке, с тонкой чёрной папкой под мышкой. Очки поблёскивали, как линзы оптики, но взгляд за ними казался отстранённым. Слишком спокойным.

– Добро пожаловать на остров Коготь, – произнёс он голосом, лишённым интонации, но выверенным, как фраза на табличке. – Я Игорь Гаврилович Лазовский. Ваш куратор по истории и культуре. А если проще – проводник в прошлое.

Ваня шагнул вперёд, не отрывая взгляда от скал, словно ища в них лица.

– Почему "Коготь"? – спросил он, почти шёпотом.

Лазовский приподнял одну бровь. Не удивился, не улыбнулся. Просто отметил вопрос.

– Потому что именно так называли его пираты. “Гарра” на испанском – коготь. Остров с востока действительно напоминает лапу… зверя, хищной птицы, чудовища – зависит от того, с чем вы привыкли иметь дело в своих снах.

Миша хмыкнул, пряча непрошедшее напряжение за бравадой:

– А клад тоже есть? Мы ведь за ним сюда, да?

– Легенда – это не всегда вымысел, – медленно ответил Лазовский. – Иногда – это просто способ скрыть правду. Или от неё спрятаться.

Он жестом пригласил их следовать.

– Лагерь находится выше, всего в пяти минутах пути. Не отставайте.

Они двинулись по тропинке, петлявшей между скал. Камни под ногами были тёплыми и влажными одновременно – обманчивые, коварные. Между ними, как будто по собственной воле, текли тени. Ветер здесь вёл себя странно: он не просто дул – он шептал. Казалось, звуки цепляются за каменные стены, отражаются, крутятся, возвращаются, но уже не в том виде. Не человеческие.

Дима шёл последним, сжимая в руке вырезку из газеты. Он пробегал глазами знакомые строки, но теперь они звучали по-другому. “Капитан Коготь” … “проклятие” … “шепчущий камень” … Слова будто ожили. Он не читал их – они смотрели на него.

– Дим, – окликнул Миша, – ты слышал? Здесь как будто эхо странное.

– Это ветер, – отозвался тот, не замедляя шага.

– Нет. Не эхо. Шёпот.

Они остановились. Скала справа словно вздрогнула. Тонкие звуки – не совсем слова, не совсем воздух. Что-то, проходя сквозь камень, оставляло след. Будто кто-то говорил… слишком близко.

– Что это? – прошептал Ваня. Его пальцы дрожали.

Лазовский остановился, обернулся с механической сдержанностью.

– Обычное явление, – сказал он, слишком быстро. – Камни пористые, звук преломляется, создаются иллюзии. Здесь много ветров. И мало тишины.

Он говорил, будто заранее знал, что ему придётся это объяснять.

Дима сжал губы. Ложь всегда пахла одинаково – вычищенная, без сучка. И всегда говорилась чуть торопливее, чем нужно.

– Или не совсем иллюзия, – пробормотал он, больше себе.

– Смотрите! – вдруг закричал Ваня, пальцем указывая на стену слева.

Они подошли ближе. В расщелине между валунами мох был сдёрнут, а под ним – выцарапанный знак. Три вытянутых когтя, замкнутые в дугу, как ловушка. Линии были глубокими, целенаправленными. Не ветром, не дождём. Рукой. Или когтём.

– Кто это сделал? – прошептал Дима. Он не мог отвести глаз – символ как будто шевелился, дышал. Примитивный, но живой.

Лазовский шагнул вперёд, почти молниеносно, и накрыл рисунок рукой.

– Это декоративный элемент, – сказал он резко. – Не трогать. Камни здесь хрупкие. Мы продолжим путь.

Голос его стал твёрже, глаза – холоднее.

Дима почувствовал, как внутри всё сжалось. Он знал этот тон – не защита. Контроль. Не "не надо", а "не надо знать".

– Ставлю пятёрку, он что-то скрывает, – прошептал Миша.

– Не сомневаюсь, – пробормотал Дима. – Вопрос – что именно. И от кого.

Они пошли дальше. Скалы теперь молчали. Но молчание было не тишиной. Оно было наблюдением.

Часть 3. Кто такой Лазовский

Лагерь встретил их неожиданной тишиной. Не от уюта – от сдержанности, как будто остров не до конца одобрил вторжение. Ровные дорожки из гравия, аккуратные деревянные домики с покатыми крышами, канатный спуск к пляжу, беседка под навесом – всё выглядело почти стандартно. Почти.

Но под этой видимой нормальностью чувствовалось – место построено не на земле, а на чём-то гораздо более древнем, как на костях спящего существа. Будто остров позволил людям вбить в себя колья цивилизации… но не дал им корней. Всё здесь стояло временно. На доверии. Или на испытательном сроке.

Лазовский повёл детей к центральной беседке – деревянная конструкция, обвитая плющом, с видом на утёс. Его шаги были точными, неуставшими. Голос – ровным, будто он всё говорил по тексту, давно выученному.

– Это место – начал он медленно, делая паузу, словно проглатывая лишние фразы. – было форпостом маяка в конце XIX века. Затем – временной метеостанцией. Теперь – летний лагерь для таких, как вы. Школьников. Любителей истории. Потенциала.

Он выделил последнее слово почти незаметно, но Дима услышал. Оно прозвучало не как характеристика, а как метка.

Учитель говорил неторопливо, чуть тянул окончания, будто проглатывал мысли. Голос – спокойный, вежливый, но словно пропущенный через фильтр. Он был… без цвета. Без запаха. И от этого только тревожнее.

Дима сидел на лавке, сжимая в руках блокнот, но не записывал. Он наблюдал. За руками, глазами, интонациями. Он не знал, как объяснить, но в Лазовском всё казалось «слишком»: слишком прямой спина, слишком чистые ботинки, слишком правильные слова. Как будто он всё время играл роль, но сам её написал.

– А вы давно тут работаете? – спросил Дима, резко, в лоб.

Лазовский обернулся. Его бровь чуть приподнялась. Не раздражение – удивление. Вопрос не из списка.

– Более пяти лет, – ответил он наконец. – До этого преподавал в лицее. Историю. Но остров – это другое. Здесь прошлое не в книгах.

Он сделал паузу, словно проверяя: поверят ли.

– И вы верите в это дышащее прошлое? – хмыкнул Миша. – В пиратов, клад и всё такое?

– Легенды, – произнёс Лазовский, – это просто форма, в которой ложь становится удобной. Но иногда ложь – лишь изнанка правды.

Он перевёл взгляд на Ваню. Резко, внимательно. Будто считывал что-то в нём. Ваня потупился, но руки у него дрогнули – пальцы цепляли край скамейки. Он чувствовал: на него не смотрят. Его оценивают. Не как ребёнка. Как возможный инструмент.

– А вы – Дима снова заговорил, не дожидаясь, – верите в капитана Когтя?

На этот раз Лазовский улыбнулся. Тонко. Не губами – глазами. Но от этого стало только холоднее.

– Я верю в следы, – сказал он. – В остатки костей в земле, в гравировку на камне, в символы, которые не разъела эрозия. Всё остальное – романтика.

Он чуть отклонился назад и кивнул на лагерь:

– Сегодня день адаптации. Осмотритесь, отдохните. Завтра – первая экскурсия. Вопросы ко мне, но только если они того стоят.

Он отвернулся и пошёл прочь, не прощаясь, не глядя назад. Его походка была не просто уверенной – как будто он знал, что за ним всё равно будут следить. Как будто уже знал, что они всё равно придут.

Миша обернулся к остальным.

– Он пугает, – сказал он. – Даже когда молчит.

– Потому что он не молчит, – ответил Дима. – Он наблюдает.

Ваня тихо проговорил:

– А если он не врёт? Если он правда ищет что-то?

– Тогда мы мешаем, – сказал Дима. – Или наоборот.

Миша на секунду замолчал. Затем поправил рюкзак и посмотрел в сторону скал, где начиналась тропа вверх, к тому месту, где стоял дом, маяк, дозор.

– А может, – сказал он. – Мы ему нужны.

Их охватило молчание. Не неловкое. Согласное. Словно каждый понял: этот остров не случайность. И они здесь – не гости.

Остров слушал. Или подслушивал.

Часть 4. Шёпот на причале

Солнце к вечеру стало тяжёлым, провисшим – словно ржавый диск, который цепляется за горизонт, но уже не может вернуться назад. Его свет падал на лагерь как старая пыль: тускло, неровно, окрашивая всё вокруг в красновато-медные оттенки – словно сама реальность на миг становилась коричневым фото из архива.

Море катилось к берегу ленивыми, но уверенными ударами. В этом ритме было что-то древнее – не просто вода, а язык, который продолжал говорить, даже если его никто не слушал.

Лагерь жил своим вечерним дыханием. Кто-то раскладывал вещи, кто-то шумел на спортплощадке, девчонки строили плот из пенопласта, а кто-то просто зевал под навесом столовой. Но всё это казалось – фоном. Плёночной реальностью, натянутой поверх настоящего.

«…голоса в расселинах…»Дима сидел у причала, на старой, покосившейся лавке, от которой пахло мокрой древесиной и временем. Он держал в руках ту самую вырезку из газеты, уже помятую и обветшалую. Слова, которые он читал в четвёртый раз, больше не выглядели абзацами – они были кусками головоломки: «…исчезнувшие экспедиции…», «…незавершённый маяк…», Сзади послышались шаги. Медленные, шлёпающие, как будто ноги несли не тело, а воспоминание.

Дима обернулся.

К нему подходил старик. Лицо – как высушенная кора дерева, загорелая, потрескавшаяся. Глаза – янтарные, глубокие, с тем блеском, который бывает у людей, давно знающих больше, чем хотят. В одной руке – рыболовная сеть, в другой – деревянная кружка с металлическим ободком.

– Чужой ты, – сказал он вместо приветствия, не останавливаясь. – Умный.

Дима приподнял бровь.

– Спасибо? – осторожно.

– Не комплимент, – буркнул старик, присядь рядом, скрипнув суставами, как старый мост. – Этот остров не любит, когда по нему ходят с умом. Он предпочитает глупость. Её проще съесть.

Дима замолчал. Он хотел встать – но не встал. В голосе старика не было злобы. Только… усталость. И нечто похожее на заботу, выраженную через шрам.

– Вы здесь давно?

– С рожденья. А родился я, когда маяк ещё работал. – Он кивнул на утёс, где чернел обломанный силуэт. – Там был свет. Теперь там пусто.

– А Капитана Когтя вы знали? – Дима попытался вернуть разговор в шутку, но голос его предательски дрогнул.

– Вот это – уже глупость, – сказал старик. – Но глупость – нужная. Иногда.

Он отпил из кружки – пахло солью, старым ромом или чем-то, что раньше было водой, а теперь стало воспоминанием.

– Легенды – это не сказки, мальчик. Это долги. Кто-то что-то спрятал. Кто-то потерял. А кто-то хочет, чтобы оно не было найдено.

Дима вглядывался в его лицо. Ни одной эмоции. Ни страха. Только знание. И усталость от него.

– Лазовский говорит, что здесь ничего нет, – сказал он наконец.

– А Лазовский знает, что здесь есть всё, – тихо проговорил старик. – Он просто не хочет делиться.

В груди у Димы что-то сжалось. Он не знал, откуда это ощущение – но слова врезались в него, как гвозди. Ветер прошёлся по бумаге в его руках, перевернув обрывок. Старик бросил взгляд – и выдохнул:

– Ты не готов к концу этой истории, мальчик. Там нет золота. Там – выбор.

Он встал, сеть за плечо, кружка в сторону, и пошёл прочь, не оглядываясь. Просто ушёл – как тень, которой не нужно прощаться.

Дима сидел молча, смотря на море, в котором отражалось уходящее солнце. Волны снова шептали. Но теперь он не был уверен, что шепчет ветер.

И вдруг – шаги. Лёгкие, торопливые.

Это был Ваня. Его лицо было напряжено, глаза блестели от тревоги.

– Ты слышал? – выдохнул он.

– Что?

– Лазовский. Я слышал, как он говорил по телефону. Про нас. Про… «подопытных».

Мир на мгновение сдвинулся. Всё стало чуть тише. Даже ветер.

Дима поднялся, аккуратно свернув газету, словно заворачивая в неё всё, что знал.

– Завтра он ведёт нас на экскурсию, – тихо сказал он. – Значит нам придётся быть готовыми.

Остров – слушал. И отвечал.

Часть 5. Знак на скале

Ночь опустилась внезапно, как плотная ткань, резко накинутая на лицо. Не было заката в привычном смысле – просто солнце исчезло, как будто его затянуло, втянуло в глубину горизонта. Всё вокруг потемнело, сжалось. Деревья на склонах зашептали сухими голосами – их листья терлись друг о друга, словно что-то обсуждали. Ветви скреблись о крышу, будто кто-то пытался заглянуть внутрь.

В домике, где разместили Диму, Мишу и Ваню, светила тусклая настольная лампа. Её слабый жёлтый свет дрожал на стенах, и каждый шорох за окном казался шагами. Ставни хлопали, а ветер, прорываясь через щели, оставлял в воздухе ощущение чужого дыхания.

– Вы видели, какие у него глаза? – Миша ходил по комнате босиком, ритмично, как зверь в клетке. Его руки постоянно чесали шею, плечи, затылок. Он был взведён.

– Как будто сканирует, – добавил Дима, не отрывая взгляда от окна. – Он не просто смотрит. Он выбирает.

Ваня сидел на полу у стены, обхватив рюкзак, словно он мог дать опору. Голос его был тих, но точен:

– Я слышал, как он говорил по телефону. Он сказал: "дети восприимчивее"… И ещё: "они найдут то, что не видим мы". Это же про нас, да?

– Без сомнений, – сказал Дима. – Значит, он уже начал игру. Осталось понять, мы в ней пешки… или фигуры.

Снаружи что-то щёлкнуло – ветка? Замок? Или камень, сдвинувшийся сам по себе?

– Не могу спать, – буркнул Миша, резко выпрямляясь. – Пошли.

– Куда?

– Просто выйдем. Глотнуть воздух. Я не могу дышать здесь. Остров… дышит сам.

Они выбрались наружу, стараясь не шуметь. Лагерь погрузился в тёмную неподвижность, в которой каждый шорох слышался, как удар. Звёзды прорезали небо, как белые иглы. Всё казалось будто на паузе – даже море дышало реже, чем должно.

– Сюда, – прошептал Ваня. Его голос не колебался – он вёл.

Они направились к северной скале, что возвышалась за лагерем, чуть в стороне от протоптанных троп. У подножия её раскинулся склон, покрытый лишайником и влажным мхом, напоминавшим вытертый ковёр. Но в одном месте этот ковёр был сдёрнут. Нарочно. Точно. Человеком.

– Видите? – Ваня опустился на корточки и указал.

На плоской каменной плите, словно врезанный в саму породу, лежал знак. Круг. И из него – четыре когтя, вытянутые наружу, как щупальца. Но не хаотично – строго, будто по чертежу. Вокруг круга – надписи. Символы. Алфавит, который никто из них не знал, но который был… осмысленным. Старым.

– Это не выцарапано, – прошептал Дима. – Это выбито. Глубоко. С инструментом. Или чем-то острее.

– Кто это сделал? – выдохнул Миша. – Это… печать?

– Нет. Это вход, – сказал Дима. – Я почти уверен. Такой знак – это не предупреждение. Это маркер. Герб. Печать, да. Но закрывающая не дверь – смысл.

Он дотронулся до камня. Поверхность была холодной, как лёд. Гладкой, как стекло. Миша положил ладонь на центр круга.

И в этот момент – камень дрогнул.

Словно под его пальцами не было мёртвого гранита, а кожа чего-то живого, что проснулось. Воздух вокруг них дрогнул, невидимо щёлкнул – не звук, но волна, как слабый удар в грудь.

– Вы слышали? – Ваня отпрянул.

– Ничего, – сказал Дима. – Именно. Никаких звуков. Даже ветра. Слишком тихо.

Они стояли в оцепенении. Камень снова стал камнем. Скала – скалой. Всё вернулось. Но что-то внутри них – нет.

Было ощущение, будто кто-то только что посмотрел на них из-под земли. Изнутри. И не моргнул.

– Нам сюда нельзя, – пробормотал Ваня, делая шаг назад.

– Поэтому мы сюда и вернёмся, – тихо сказал Дима.

Они вернулись в домик не торопясь. Молча. У каждого в голове крутились свои догадки, свои страхи, свои символы. Но общий вывод был один:

Теперь – они связаны.Остров увидел их. И они увидели его.

Глава 2. Остров говорит

Часть 1. Сломанный маяк

Утро на острове наступило резко, почти агрессивно. Солнце не вставало – оно вспыхнуло, как будто кто-то зажёг его, не предупредив остальных. Ранние лучи упали на лагерь, высветив каждый камень, каждую тропинку, каждое морщинистое лицо тех, кто ещё только просыпался. Лагерь оживал нехотя, вялый и сонный, будто сам остров сопротивлялся пробуждению.

Дима уже был на ногах. Он сидел у потухшего костра, перед ним – карта лагеря и обрывок дневника. В записной книжке он фиксировал всё: странный символ, разговор со стариком на причале, неуловимые шепоты скал, которые не покидали его даже ночью. Его пальцы механически чертили знаки, но мысли метались – словно пытались соединить куски головоломки, детали которой ещё не были найдены.

– Ты с рассветом встал, что ли? – Миша вылез из домика, зевая и почесывая спутанные волосы.

– Не спал почти, – признался Дима, не поднимая глаз. – Слишком много вопросов.

– А я вырубился. Снилось, будто скала дышит.

– Потому что она дышит, – отозвался Дима, и голос его был слишком серьёзен для утренней болтовни.

Позже появился Ваня. Он был уже одет, за плечами – рюкзак. В его движениях чувствовалась тревожная сосредоточенность.

– Ты куда собрался? – Миша вскинул бровь.

– Слышал, как Лазовский говорил про экскурсию к старому маяку. Пойду. Что-то в этом месте не даёт мне покоя.

И действительно, спустя полчаса они уже стояли у входа в лагерь. Встретил их всё тот же Лазовский – с прямой спиной, в идеально выглаженной рубашке. Очки поблёскивали, лицо было непроницаемым. Рядом – незнакомец в чёрной ветровке, с бледной кожей и внимательным взглядом.

– Господин Крамов, – представил его Лазовский. – Он технический специалист. Проверяет старые объекты. Сегодня вы увидите самую древнюю часть острова. Маяк.

Дорога туда шла через сосновую чащу. Деревья стояли густо, и их кроны почти не пропускали свет, превращая тропу в тёмный коридор. Шум листвы казался не ветром, а шепотом, как будто сосны переговаривались между собой, обсуждая тех, кто смеет проходить под их ветвями. Ветер пронизывал не кожей – костями. Он не дул, он обволакивал.

– Маяк давно заброшен? – спросил Дима, глядя в сторону, где сквозь ветви начал прорисовываться силуэт башни.

– С 1974 года, – ответил Крамов без эмоций. – С тех пор считается неактуальным. Но он до сих пор вызывает интерес. У тех, кто умеет слушать.

– Кто эти "те"? – уточнил Миша.

Крамов не ответил. Только прошёл вперёд.

И вот он – маяк. Он вздымался на краю скалы, словно старый страж, потерявший голос, но не зрение. Его чёрная, облупившаяся поверхность казалась выжженной. Крыша обрушена, окна – зияющие, как глазницы черепа. Он был мёртв. Но казалось, что он знает, кто вы к нему пришли.

Лазовский первым шагнул внутрь:

– Осторожно. Полы ветхие. Не торопитесь.

Внутри пахло морской солью, плесенью и временем. Доски под ногами прогибались, стены покрыты мхом, в углу – ржавый стол, керосиновая лампа, покрытая пылью. Всё пространство казалось застывшим – как если бы оно запомнило последние минуты своей жизни и бесконечно их повторяло.

– Здесь был кабинет смотрителя, – спокойно проговорил Лазовский. – А ниже – подвал. Там хранили инструменты. И… кое-что ещё.

– Что именно? – спросил Дима, почти не надеясь на ответ.

– По легенде – первую метку. Начало пути. Но кто-то её стёр. Или… что-то.

Дима подошёл к стене. Его пальцы коснулись углублений – выбитых линий, почти исчезнувших, но не полностью. Полукруг. След. Словно когда-то здесь была часть чего-то важного. Символ. Направление. Око?

– Похоже на глаз, – сказал Ваня, тихо.

– Или на карту, – ответил Дима.

Позади них послышался глухой щелчок. Крамов закрыл дверь. Без усилия. Без причины. Просто – закрыл. Воздух внутри стал гуще.

– Остров не даёт всё сразу, – тихо проговорил Лазовский. – Он ждёт шагов. Первых. Тех, что совершают без полной уверенности. С верой, а не знанием.

– Мы сделали первый, – сказал Дима, не отводя глаз от стены.

– Тогда готовьтесь ко второму, – ответил Лазовский.

Ни он, ни мальчики не заметили, как с верхней площадки маяка кто-то наблюдал за ними. В руках у наблюдателя – бинокль, блокнот и тонкая папка с пометкой «Дети: контроль». Он ничего не говорил. Только отмечал.

Часть 2. Карта без компаса

Когда они вышли из маяка, солнце уже успело подняться выше, и его свет, пробиваясь сквозь сосновые ветви, рассыпался по земле дрожащими золотыми пятнами. Тени деревьев стали короче, но сохранили свою плотность и глубину, а воздух был насыщен запахом соли, смолы и чего-то ещё, неуловимого – как будто сам остров продолжал говорить с ними, но теперь не словами, а ощущениями, вибрацией в воздухе, тихим давлением на слух.