Нуониэль. Часть первая

– Припозднились мы с привалом, – прошептал Ломпатри.

К коню приблизился нуониэль. Он пристально смотрел туда же, куда и рыцарь.

– Что-то там есть, – сказал Ломпатри.

Нуониэль указал на деревья впереди. Там, за пышными снежными лапами, едва заметно теплился тусклый огонёк. Рыцарь аккуратно обнажил меч и слез с коня. Вандегриф отправился следом. Нуониэль накинул на свою волшебную шевелюру капюшон. Крестьяне спешились и в страхе схватились за топоры. Нырнув с просеки под снежные лапы, путешественники оказались в лесу, где среди редких, но крупных и раскидистых клёнов, у крошечного костерка сидел закутанный в лохмотья человек. С одной стороны, казалось, что на плечах его суконный армяк, с другой – затрапезка, а с третей посмотришь – и вовсе кожух. Все эти лоскутки материи дополняли старые, изношенные, дырявые заячьи шкуры, превращающие таинственную фигуру в шар. Голову человека покрывал капюшон, из-под которого торчали длинные спутанные волосы и растрёпанная борода, с запутавшимся там сухими листьями. Увидев гостей, хозяин костерка даже не шевельнулся. Он продолжал греть свои красные руки над пламенем и жевать кусок сушёного мяса. Рядом с ним лежал лишь кожаный мешок небольших размеров и дорожный посох, увенчанный черепками мелких грызунов и облезлыми перьями птиц. Ничего похожего на меч или лук опытному взгляду Ломпатри не попалось.

– Похоже, это скиталец, – шепнул рыцарь Вандегриф на ухо Ломпатри.

– Или шпион бандитов. А может быть и тот самый великий господин, – добавил Закич.

– И не терпится же тебе поглядеть на этого мага, да? Берите Солдата и проверь всё вокруг, – ответил ему Ломпатри, а сам вернул меч в ножны и сделал шаг вперёд.

– Мир тебе, – поприветствовал незнакомца Ломпатри, в то время как Вандегриф с Навоем и Закичем скрылись за деревьями. – Мы – люди добрые, да и ты, как погляжу, не бандит. Позволь нам разделить с тобою привал.

Незнакомец закивал головою, пытаясь скорее дожевать кусок мяса, чтобы ответить, и жестами пригласил гостей к своему костерку.

– Я из Атарии, – продолжал Ломпатри, садясь на стул, который еле успел подставить ему Воська. – Сдаётся мне, что ты не простой путник, а самый что ни на есть скиталец.

– Тут ведь как поглядеть, – заговорил неизвестный чавкая. – Коль человек таков, как сам себя величает, то это одно дело. А ежели все мы те, кем нас иные кличут, то тогда вроде бы и скиталец.

– А не видал ли я его раньше? – спросил вдруг Мот. Молнезар и Еленя подошли поближе и пристально вгляделись в заросшее лицо. Тут подоспели и дозорные. Навой тоже как-то подозрительно смотрел на хозяина костерка.

– Это мои товарищи из Степков, – объяснил Ломпатри.

Тот выпрямился и проглотил, наконец, кусок, который всё никак не мог дожевать.

– Я его глазёнок в жизни не забуду, – коварно произнёс Навой, приближаясь к скитальцу, как хищник к жертве. – Этот у нас тоже из Степков будет. Ребята! Это же предатель Лорни! Убийца паренька Йоки!

– Из Степков? – непонятно у кого спросил Ломпатри. Но рыцаря уже никто не услышал, потому что крестьяне все как один налетели на односельчанина, повалили на землю и стали мутузить, горячо понося избиваемого, на чём свет стоит.

– Отрадно! – улыбнулся Ломпатри, глядя, как Вандегриф и Закич пытаются оттащить крестьян, будто бешеных собак. – Стóит благородному рыцарю ударить слугу, простолюдины тут же нарекают его жестоким, кровожадным, беспощадным. Затаивают на него обиду и до конца жизни, стиснув зубы, желают жуткой смерти. Но как только челядь скопом кидается на одного – здесь гнева и расправы нет. Здесь справедливость наказания, немая совесть и уверения друг друга в благочестии. Читай своё Учение, жрец Наимир, пиши его хоть всю жизнь: не понять ни холопам, ни тебе, что рыцарь рыцаря не предаст. Он вернётся! Гвадемальд придёт! И тогда, Великий Господин, этот всемогущий колдун услышит поступь смерти. Ибо нет в мире этом силы могущественнее, чем рыцарская честь.

Глава 11 «Птенец гнезда Мирафимова»

Мои сны хранят то, что потерял разум: воспоминания о прошлом. Если я смогу сохранить ощущение себя, какое испытываю сейчас, в этом сне, и перенести его туда, в настоящий мир, я вспомню себя, свою жизнь и свой путь. А теперь я должен карабкаться по крутому склону. Я устал, но время не ждёт. Слишком много поставлено на кон. И вот я взбираюсь по острым камням. Я не вижу, ни пути перед собою, ни неба, ни земли, оставшейся далеко внизу, у корней великой горы. Я выбираю камни с менее острыми гранями в надежде, что они не поранят мне ноги и руки. Склон крут, и приходится напрягаться изо всех сил. И пусть я вижу только камни, я чувствую, что вокруг меня всё кипит, повсюду суета и хаос. Крики со всех сторон, стоны о помощи, пожар и столбы дыма, поднимающиеся от изуродованных огнём строений. Споткнувшись и упав, я закрыл голову от волны пыли и щебня, сорвавшейся на меняу. Краем глаза, среди пожарища я различил ту башню, которую видел раньше в этой непонятной стране. Башня из чёрного камня пылала, так же, как и окружающие её башенки серого цвета, возвышающиеся над стеной, вьющейся по долине. Моя башня пылала изнутри. Клубы дыма выкатывались из окон под самой крышей, увлекая за собою языки пламени. Всё это напоминало огромный факел, тлеющий посреди мелких углей. Дым из долины доходил и до склона горы, на вершину которой я стремлюсь. И вот я вновь собираюсь с силами и спешу вперёд.

Вскоре я поднимаюсь туда, где склон уже не столь крут. Вокруг всё заволокло дымом; в воздухе кружит пепел и пыль. Я расправляю плечи и встаю в полный рост. В моих руках верный меч. Это тонкий, прямой клинок, отливающий жёлто-красным. На нём нет заточки; лишь его конец острый, как жало осы. Навершие меча не украшено драгоценным камнем, а обвито грубым кожаным ремешком. Я иду сквозь серый мир пепла и жара вперёд, где на дрожащих камнях лежит существо, за которым я пришёл. Это та самая фигура из моих снов со стены. Она живая. Теперь я точно вижу, что чёрные ткани вокруг её стана – это не полы плаща, а огромные крылья. Но сейчас они лежат словно неживые. И только я бросаюсь помочь этому существу, как впереди, из-за пика горы, виднеющегося сквозь дым и сажу, появляется исполинская тьма. Может показаться, что это чёрный дым окутывает небосвод. Однако очертания его крепки и не уносятся за облаками по мановению ветра. Огромная тьма нависает надо мною, и я ощущаю палящий жар, исходящий от этой неведомой стихии. Я чую дыхание чудовища и своё стремление бросится на него, убить, изгнать в мир иной, сделать всё, чтобы этот кошмар исчез, и небо снова стало ясным. Я сжимаю свой клинок и готовлюсь к прыжку, осознавая, что моя атака – это моя погибель.

И в это мгновение существо, лежащее у моих ног, поводит крылом, являя мне свой стан, голову и лицо. Я уже видел и тёмную кожу, и очертания скул, и губы. Единственное, что предстаёт моему взору впервые – взгляд. Из-под спутанных волос, ниспадших на лицо, на меня смотрят два глаза, размером с ладонь. Эти огромные очи переливаются сине-белым светом, проникающим мне прямо в душу. Я больше не могу дышать, не могу двигаться и не могу удержать клинок в крепкой, ещё молодой руке. Всё, что я в силах делать, это смотреть в живые, но столь похожие на драгоценные камни глаза. Кажется, что там за ними мириады маленьких звёзд. Свет не исходит прямыми лучами, а медленно выходит наружу, растекаясь извивающимися языками голубого, белого, синего и лазурного цветов. Могучая тьма, нависшая надо мною, опускается ниже и ниже, но мне уже нет до этого дела. Жар вот-вот спалит веточки на моей голове, но для меня важны только эти невероятные глаза и тот свет, который я вижу в них. И когда мне кажется, что сияние очей застлало весь мир, клинок, выпадает из руки и падает на камни, издавая пронзительный звук вибрирующей бронзы.

***

От лязга бронзы о камень нуониэль проснулся, вскочив с лежанки чуть ли не на ноги. Упершись руками в настланные шкуры, сказочное существо ещё некоторое время не могло понять, где же оно находится. Перед ним, на утоптанных листьях возвышалась кучка остывших камней, которые прошлым вечером принесли в красную палатку для согрева. Рядом лежал Ломпатри и смотрел вверх, на красную ткань. Ломпатри никак не мог знать, вернулась ли к нуониэлю память во время сна или нет, а, следовательно, должен бы сильно переживать, осторожно угадывая в первые минуты бодрствования нуониэля: всё ли осталось как прежде. Но и этим утром Ломпатри из Айну оставался невозмутим в момент пробуждения товарища.

Нуониэль сел на шкуры и отпил воды из бурдюка, висевшего на шесте у входа. Слабый, но порывистый ветерок хлопнул тканью палатки и снова исчез. Снаружи слышались тихие голоса проснувшихся мужиков. Кто-то прошёлся совсем рядом со входом. Зафыркали кони. Ветерок снова появился невесть откуда и опять хлопнул разок красной тканью.

– У нас с ним старые счёты, – произнёс Ломпатри, имея в виду ветер. – Этот пройдоха давно мне докучает. Пытается разрушить то, что осталось от моей жизни. Он многое у меня отнял. Но я ещё поквитаюсь с этой невидимой тварью.

Ломпатри сел и посмотрел на нуониэля. Тот протянул ему бурдюк. Рыцарь медленно сделал несколько глотков.

– Наше преимущество в том, что никто не знает, где мы и куда двигаемся. Этот великий колдун, кем бы он ни был, понятия не имеет, что напрямик к его логову идёт отряд. Скрытность – вот чем мы одержим верх. У нас есть пленник, который расскажет нам о форте. Местные знакомы со всеми тропами. Я и господин Вандегриф каждый стоим с десяток этих оборванцев. А вы, господин нуониэль, можете помочь нам как мечом, так и своей сказочностью. Кто его знает, а вдруг этот Великий Господин и впрямь не просто сбежавший из гильдии маг, а самый, что ни на есть волшебник? В таком случае, вам, как нечеловеку, будет легче сладить с ним. Хотя, я во все эти сказки про волшебников не верю. Но, вы не переживайте: до волшебника вряд ли дойдёт. Рано или поздно, нас нагонит господин Гвадемальд с новым войском. Они и разберутся с этим неизвестным руководителем бандитов. Наше дело – найти детей. А ваше – быть рядом со мною до тех пор, пока господин Гвадемальд не объявится и не потребует от меня сложить оружие и стать его пленником.

Нуониэль нахмурил свои пожелтевшие брови и улыбнулся.

– Да, да, господин, нуониэль, – продолжил рыцарь, делая ещё глоток из бурдюка, – он возьмёт меня под стражу, будьте в этом уверены. Когда мы с вами встретились впервые – вы этого, конечно, не помните – ваш меч сразил господина Гастия, подданного короля Девандина, правителя этих земель. Король Девандин, как и я, не верит в человечность сказочных существ, а посему, вину за содеянное повесят именно на меня; ведь я присутствовал там, когда всё произошло. Господин Гвадемальд – честный человек и непременно доложит своему королю о том, что видел в пути Белого Единорога – подозреваемого в убийстве господина Гастия. А король, в свою очередь, накажет ему, привести меня ко двору на суд. Кто мне поверит, если я скажу, что того рыцаря убило сказочное существо? Однако если я это существо покажу, возможно, мне не отрубят голову в тот же день. Я уверен, что, спроси король у вас – кто виновен в смерти господина Гастия, вы ответили бы правду. Беда в том, что вы и впрямь ничего не помните. Да и говорить, похоже, не скоро научитесь. Поймите меня, господин нуониэль – вы редкое создание в здешних краях. И то, что вы сказочный – это даже доказывать не надо – всё и так видно. А сказочные существа вне закона; и поэтому вас, так или иначе, казнят. Да, да. Вместе со мною или без меня, но казнят. Признаюсь, моё отношение к таким личностям как вы вполне спокойное – я не питаю к вам злобы или отвращения. Но вы не люди – вы не знаете, что такое быть человеком, следовать закону. Вам чужды переживания и страдания людей. Вы не ведаете, что такое выбор совести и, конечно же, понятия не имеете о подлинной чести. Возможно, в вашем обществе есть подобные понятия – по вам видно, что у вас благородные манеры – но всё равно вы никогда не будете поступать по-людски.

Тут Ломпатри замолчал и крепко сжал кулаки.

– До Степков всё шло иначе, – злобно проговорил рыцарь сквозь зубы. – Всё, что меня тогда волновало – как, минуя патрули Девандина, уйти дальше на север. Лучше бы этого помилования короля и вовсе не случилось.

Эти последние слова Ломпатри сказал почти с остервенением. Что-то не уживалось в рыцаре; какие-то силы боролись в его душе за господство, и ни одна из этих сил не хотела отступать.

В палатку заглянул Вандегриф.

– Господин Ломпатри, – обратился он к начальнику, – парни опять взялись за своё.

И правда – снаружи раздавались раздражённые голоса. Крестьяне, которым не удалось ввечеру растерзать скитальца, снова накинулись на беднягу. Накануне, Ломпатри пришлось изрядно постараться, чтобы Навой не снёс своим топором голову этому человеку. Прошлым вечером рыцаря занимали думы о Наимире. Он понимал: ничего хорошего с этим скитальцем сейчас не решить. Оставив Вандегрифа и Закича караулить нового пленника, закованного вместе с Акошем под одним из деревьев, Ломпатри отправился пить остатки браги и ночевать.

Утро встретило рыцаря морозным воздухом и замёрзшей землёй, покрытой корочкой тонкого льда, хрустящей под кожаными сапогами. Холод яростно кусался, а оттого, что мягкое снежное одеяло почти полностью растаяло, эти укусы казались ещё болезненней. От снега остался лишь пух, круживший между деревьев, гонимый редкими, но сильными порывами ветра.

– Пригорье, – хмуро заметил Ломпатри, пожав плечами от озноба. К своему хозяину тут же подскочил Воська и накинул на него потёртые шкуры, приговаривая, что всё будет в порядке. Но рыцарь знал, что «в порядке» ничего сегодня не будет. Какой может быть порядок, тут, в глуши, среди диких зверей, бандитов и этого хитрого ветра, норовящего нет-нет, да и продуть тебя до хвори?

Ломпатри подошёл к центральному костру лагеря, где ночевали связанные пленные. Вокруг них стояли четверо крестьян и Вандегриф. Закич сидел у самого огня, держа на прутике ломоть хлеба. Пламя аппетитно лизало недопечённую корочку, из-под которой поднимался влажный пар. От этого кусочка хлеба пахло домом и мирным временем. Приятный аромат перебивал даже постылый запах костра. У рыцаря напрочь исчезло настроение изображать командира.

– Опять за старое? – спросил у собравшихся Ломпатри, укутываясь поглубже в пахнущие сыростью шкуры.

– Дайте нам его! – закричал Навой.

– У нас с ним свои счёты! – поддержал свояка крестьянин Мот.

Молнезар и Еленя ничего не кричали, но смотрели на скитальца с нескрываемым презрением и даже злобой.

– То, что вы все здесь давние знакомые, я ещё вчера понял, – сказал Ломпатри, глядя на аппетитный хлеб Закича. – Теперь давайте всё по порядку.

Крестьяне переглянулись. Затем они отошли от Вандегрифа, который не давал им приблизиться к скитальцу, и стали перешёптываться. Вперёд вышел Мот.

– Давно это произошло, господин Ломпатри, – начал крестьянин. – Еленя ещё в мальцах ходил. Да и Молнезар тоже, поди.

– Уж-то в мальцах! – буркнул Молнезар и тут же схватил подзатыльник от Навоя.

– Когда «громадина» упала, в тот год это и случилось, – продолжал Мот. – Жил у нас в Степках парнишка – Йоки звался. Дурной на голову, но зла не помышлял. Так, дурачок местный! Якшался он со всеми. Но дети, они ведь, сами знаете: потешаются над блаженными. А Йоки таким был, да. И только один мальчишка с ним всё по деревне бегал.

Мот кивнул в сторону скитальца.

– Да, да, господин Ломпатри, – продолжал крестьянин. – Все дети, как дети, пожурят простофилю, да пойдут по своим делам. А этот – упаси тебя свет – всё подле Йоки шастал, как ждал чего. А перед тем, как «громадина» у Ельновок упала, нашему Йоки как вожжей под хвост дали! Убёг он тогда, помню. Всей деревней искали, но не нашли. А этот, будь он неладен, – Мот снова кивнул в сторону скитальца, – всё искал его и искал. А потом вернулся, и, говорит, нашёл, и всё, говорит, с ним в порядке. Вот прямо как ваш слуга Воська! Так и говорит: в порядке, мол, всё с Йоки. Да только сам он его сгубил и в лесу закопал! А мы-то лишь опосля смекнули, что это он мига выжидал верного, дабы простодушного ребёнка погубить!

Ломпатри поднял руку, чтобы Мот перестал говорить. Рыцарь сделал глубокий вдох, надул обросшие бородой щёки и стал медленно выпускать воздух, обдумывая, что же ему сказать.

– Ну что, воевода! – ехидно обратился к Ломпатри Закич, – Лиха задача? И ведь не со злобы побить человека хотят, а ради справедливости! Что делать-то с ними? И человека жалко, и им не растолкуешь, что в легенде этой правды с грош!

– А ты говори-говори, да не заговаривайся, – обрушился на Закича крестьянин Мот. – Мы в своей деревне сами хозяева, и решаем дела особливо, без пришлых!

– Как тебя звать, хожалый? – спросил Ломпатри у привязанного под деревом человека в непонятных одеждах.

– Лорни я, – недовольно буркнул тот.

– Лорни из Степков, – задумчиво произнёс рыцарь.

– Не степковый он более! – закричал Навой и ринулся на привязанного пленника, но Вандегриф встал у крестьянина на пути и не допустил избиения.

– Тихо, тихо! – сказал Ломпатри. – Скажи мне, Лорни, что ты здесь делаешь?

– Я живу здесь, в лесу.

Ломпатри состроил гримасу удивления и огляделся.

– Хороша хижина! – улыбнулся рыцарь. – Не холодно по зиме?

– До моей сторожки полтора дня пути на восход.

– Далеко забрался, – заметил Вандегриф, отпуская успокоившегося Навоя.

– А времена нынче такие; захочешь жить, и далече уйдёшь! – ответил ему Лорни. – Не все милы со скитальцами, которых встречают в пути.

– Чем же тебе твои бандиты не милы? – грозно спросил Мот.

– Бандиты эти не больше мои, чем твои, дядя Мот.

Мот метнулся к пленнику и, со словами «какой я тебе дядя!», попытался побить Лорни, но Вандегриф и на этот раз, успел схватить обезумевшего крестьянина. Черноволосый рыцарь развёл драчунов и схватился за рукоять меча так, чтобы все это видели. Такой жест успокоил гневавшихся.

– Семья-то твоя где? – спросил Ломпатри.

– Померли отец с матерью, – ответил Лорни. – Третий год пошёл.

– Этот предатель даже на похоронах не объявился! – крикнул Мот, уже не пытаясь броситься на своего нового недруга.

– Если бы знал – объявился! – резко ответил Лорни, вскочив на ноги. Длина верёвки позволяла ему подняться полностью и выпрямить спину. Только теперь Ломпатри заметил, как молод этот человек. В голове рыцаря пролетела мысль о том, что его собственные лучшие годы уже позади, и силы с каждым днём покидают некогда могучее тело. Вместе с этим, Ломпатри стало завидно: Лорни было около двадцати пяти, но года миловали его, и всё очарование юности не смогли скрыть ни грязные волосы, ни загрубевшая кожа. Скиталец напоминал Закича манерой держать себя, но казался слегка сдержаннее. Сила кипела в нём, как и в коневоде, но множилась ещё и на молодость, которой у Закича почти не осталось. Скиталец казался столь же прост, но ближе к природе. Именно эти небольшие различия мгновенно расположили сурового рыцаря к Лорни. Возможно, Ломпатри ощущал внутри такую же связь со своим грубым коневодом, но просто боялся себе в этом признаться. В душе Ломпатри укорил себя за то, что человек, лишь немногим отличающийся от Закича, вызвал в нём столько симпатии, сколько коневод никогда не вызывал.

– А коль знали, что я в лесах, могли бы и весточку послать с охотниками, о том, что родителей больше нет, – прикрикнул на Мота скиталец.

– А то бы явился? – недоверчиво спросил Навой.

– Не только явился, но может быть и остался! – заявил Лорни и снова сел под дерево, грозно посмотрев на Акоша, которого эта ситуация сильно забавляла.

– Остался бы? – переспросил Мот, подойдя вплотную к Вандегрифу и говоря через плечо рыцаря. – Да кому ты в Степках нужен? Дом сожжён! Брат через две седмицы из града прибыл на могилы, так у меня останавливался!

– Значит, один братец в королевском войске солдатом, а второй в лесах разбойничком! – посмеялся Закич.

После упоминания брата, Лорни опустил голову так, что на его лицо ниспали нечёсаные волосы. Отвечать Моту и Закичу скиталец не собирался.

– Что скажете, господин Вандегриф? – произнёс Ломпатри. – В округе полно бандитов, знать о нас им не стоит, а тут на пути попадается невесть кто. Зачем нам лишний раз рисковать?

– Похоже, у здешних ребят этот человек имеет дурную славу, – ответил Вандегриф. – Снеси мы ему голову, никто и не вспомнит о пройдохе.

– И нам спокойнее будет, верно? – сказал Ломпатри.

– Как никто не вспомнит? – вмешался Закич, снимая с прутика хлеб. – А братец его дружинный? Никак с новым войском попросится в форт на службу к этому вашему Гвадемальду рыцарю?

Эти слова подействовали на Лорни. Он поднял голову и с беспокойством стал осматривать окружающих.

– Господин Гвадемальд далеко отсюда, – объяснил Ломпатри, подходя к Лорни, который встал, когда понял, что рыцарь разговаривает с ним. – А у короля Девандина солдат много, помимо твоего братца. Да и застав пограничных тоже не один десяток. Так что, на встречу с братом, я бы в ближайшие лет десять не надеялся. А если учитывать то, что ты мне не нужен и сейчас отправишься к праотцам, я бы вообще не воодушевлялся.

Подойдя вплотную к Лорни, рыцарь увидел перед собою грозный взгляд ясных молодых глаз.

– Думаете, я буду молить о пощаде? – с отвращением произнёс Лорни.

Ломпатри покачал головой.

– Не из того теста, – сказал он и стал развязывать Лорни руки.

Закич открыл рот, откуда посыпались крошки недожёванного хлеба. Крестьяне стали недовольно бубнить и сопеть под нос грубости. Акош пристально наблюдал за происходящим с тем выражением лица, которое бывает только у диких зверей, жаждущих порвать на клочья охотника, кто только что поймал их в силки. Ломпатри до конца не понимал, почему он отпускает этого парня. Но, развязывая тугой узел, старый рыцарь думал о той тьме, которая сгущается вокруг него. Ему казалось, что смерть идёт попятам, и будет забирать всех его спутников, пока не останется только он – старый рыцарь Ломпатри, владыка провинции Айну и бывший воевода короля Хорада. Мысли путались: его кидало из стороны в сторону. То, он вспоминал о намерениях относительно нуониэля, то о том, что отпускает пленника, которого надо бы просто обезглавить здесь и закопать. В голову приходили мысли о том, как жестоко он расправился с тем бандитом, пригвоздив его мечом к земле и допрашивая, зная, что несчастный вот-вот умрёт. Потом эти думы сменились воспоминаниями о том, как он всё-таки вернулся в деревню, чтобы помочь отыскать похищенных детей. Вспомнился и конокрад, умерший свалившись с Грифы. И Воська, который попал под руку. Всё перепуталось. Что он делал не так? Зачем он поступал то как благородный рыцарь, то как хладнокровный головорез? Куда делось постоянство, которое почитается как одна из добродетелей рыцарства? И было ли оно у него вообще? Было ли оно у всех прочих рыцарей? Осталась ли у него честь, или смыта она потоком поступков, не имеющих ни цели, ни твёрдых причин? Есть ли честь у рыцарства вообще, или всё это обман? И все этим мысли устремлялись к одному: к тому, что Ломпатри сказал нуониэлю в палатке. Он говорил с нелюдем, но, казалось, обращался к самому себе.

Так и не развязав узел до конца, Ломпатри спешно покинул лагерь, скрывшись за деревьями. Лорни потянул зубами за один из концов верёвки и освободился от пут.

– Господин Ломпатри! – стал звать своего друга рыцарь Вандегриф, но не получив ответа, пошёл кликать Воську, предварительно кинув на крестьян хмурый взгляд и процедив сквозь зубы предостерегающее: «не шалить!» Молодые Молнезар и Еленя восприняли наказ рыцаря с должным уважением, а Мот и Навой, хоть и не стали возражать вслух, но скорчили красноречивые гримасы, говорящие – они с решением Ломпатри никогда не согласятся.

– В этот раз тебе повезло, – буркнул освобождённому Навой, усаживаясь у костра. – Но мы ещё поговорим.

Закич дожевал хлеб, поднялся и подошёл к скитальцу.

– Ну что, хожалый, – бодро начал коневод, подавая Лорни руку, – коль не помираешь, давай знакомиться! Закичем буду.

– А ты не спеши, коневод, – обратился к нему Мот. – Этот предатель уже уходит отсюда.

– Знаете, что, дядя Мот, – отвечал Лорни, пожимая руку Закичу. – От вас я такого не ожидал!

Затем он отряхнул одежду от сухих листьев и стал искать свои пожитки.

– Бывай, Акош, друг по несчастью, – попрощался он с пленником и направился прочь.

– Так! А ну стой, – крикнул ему Закич. – Так не пойдёт! Тебя господа от дерева отвязали, но вот отпускать тебя на волю-вольную никто не собирался. А как же поговорить!

– А о чём тут гуторить? – спросил Лорни. – Коль вы меня в предатели записали, так и нечего вам с меня разговоров.

– Скажешь, не ты блаженного погубил? – снова вступил в спор Навой.

– Тебе-то откуда знать, вояка? – дерзко отвечал Лорни, сбросив с плеча старую сумку. – Тебя, как я помятую, и не сталось тогда в Степках. И не тебе судить. Да и кто из вас знает, что тогда случилось? Как вы хотели? Чтобы я вернулся и сообщил его матери, что единственного сына больше нет? Он умер у меня на глазах. Я своего друга вот этими руками хоронил. Камнем землю копал! Поквитаться хотите? Наказать убийцу? Только вот тот, кто Йоки с миру сжил, вам не по зубам будет!