скачать книгу бесплатно
Рынок, батенька, рынок
Круизный лайнер плывет по океану. На нем – не меньше тыщи отдыхающих. Народ балдеет, то есть время проводит преотлично, отдыхает так, как только может россиянин, – на полную катушку.
Самуил Гороховский, новый русский из Москвы, – здесь же, плывет бизнес-классом и, разумеется, отрывается по полной программе: днем – на солнце загорает, вечером – в ресторане пьянствует с себе подобными, а ночью – на дискотеке с красавицами балуется.
На этом же лайнере, но экономклассом, плывет и наслаждается своим скромным благом Никанор Овечкин, мужичонка с Вологодчины. Он при оплате тура издержал все свои годами деланные сбережения. Так что ему не до шика. Да ему, собственно, и ничего не надо: солнце – одно на всех, океан – тоже, сервис, понятно, скромен, однако достаточен, чтобы себя чувствовать человеком, а не свиньей какой-нибудь.
Плывет, покачиваясь на волнах, лайнер. И тут налетел сильнейший шторм. Шторм так трепанул лайнер, что тот раскололся пополам и пошел ко дну… Как тот самый «Титаник».
…Крохотный необитаемый остров. Песчаный берег, пальмы. Лежат ничком двое – Самуил Гороховский и Никанор Овечкин. Им – повезло… Не то что всем остальным… Лежат, в чем мать родила. Впрочем, Никанору повезло больше – он все-таки в трусах-семейниках. Самуил лежит, обхватив мертвой хваткой огромный кожаный саквояж, а Никанор крепко-накрепко удерживает видавшую виды «авоську».
Никанор очнулся первым. Освободившись от всякой океанской дряни, приставшей к нему, сел.
– Хе! – коротко хохотнул он. – А шторм-то – соображает, знает, кого покарать, а кого помиловать.
Самуил, приподняв голову, сплюнул набившийся в рот песок.
– Ты кто?… Чё тут делаешь?
– Хе! – вновь коротко хохотнул Никанор в ответ. – То же, что и ты.
– Мы одни?
– Похоже на то.
– Значит, я – Робинзон, а ты – Пятница?
– Хе!.. Это мы еще посмотрим, кто есть кто, – со значением произнес Никанор.
Никанор встал, сладко зевнул, с удовольствием потянулся.
– Схожу-ка я и приму ванну.
Никанор ушел, искупавшись, снял трусы, прополоскал, отжал и надел.
– Хорошо! – сказал он, вновь растянувшись на песке. И глубокомысленно добавил. – Не жизнь, а малина.
Тут что-то внутри у Овечкина засосало. Это «что-то» заставило вспомнить про «авоську», небрежно валявшуюся без всякого призора. Развязал. Достал большущий, килограмма, наверное, на полтора, батон домашней колбасы. Хрясть – и, отломив хороший кусок, стал аппетитно чавкать.
Самуил глядел и терпел. Терпел бы и дальше, но голод – не тётка: не выкинешь в окошко. Откидывает защелки на саквояже, раздергивает «молнию», шурша, долго ощупывает рукой.
– Слава Богу, сухо, – говорит он, тем самым пытаясь обратить внимание на себя. – Глянь, – говорит, – что у меня есть.
Никанор взглянул: саквояж-то, оказывается, битком набит «зеленью».
– Каково, а? – спрашивает новый русский.
– Ничего, – равнодушно отвечает Никанор, – много, но… Красивая бумага.
Сидит мужичок на бережку, взирает на безбрежную гладь океана, отщипывает по чуть-чуть от куска колбасы и бросает в рот, медленно и с аппетитом пережёвывая. Бизнесмен смотрит и облизывается: есть уж очень хочется, а нечего. И, сообразив, делает предложение:
– Слышь, мужик, давай играть в рынок?
– Давай, – охотно отвечает мужик из Вологодчины и продолжает жевать. – какое-никакое, а занятие…
Новый русский:
– Почём нынче колбаса, братец?
Мужичок хихикает:
– Цена нынче на рынке зависит от спроса.
– Я куплю, – говорит бизнесмен, – у тебя с полкило колбасы. Сколько просишь?
– Так… это… – мужик чешет в затылке, потом долго смотрит в небо, кряхтит и охает, – ладно уж, – идет на уступку, – саквояж «зелени» – и по рукам.
Новый русский сам чуть не позеленел.
– Сдурел, мужик?! Да, я на эти бабки…
Никанор, ухмыляясь, говорит:
– Попытай счастья… Рынок, батенька, есть рынок. Он диктует правила игры… Походи, поприценивайся. Может, где и подешевле купишь. Я не против. Я буду только рад, если покупка твоя будет более выгодна, – вологодский мужик все также со значением хохотнул и добавил. – Рыночные отношения, дорогой, ничего другого не предполагают.
Явленье романиста
Выражусь без обиняков, без словесных пируэтов всяких разных: раздолбай литератор Жопников, оторва, каких поискать на белом свете. В великие прётся изо всех сил. Невыносим с некоторых пор. Для меня… Для других – образец для подражания.
А это стало сильно проявляться с месячишко назад, когда Жорка Жопников стал задумываться очень, морщить чело, не обремененное интеллектом.
Однажды, как свидетельствуют очевидцы, впервые в руках моего героя очутился четырехтомник с романом «Тихий Дон». Книги понравились ему: весомо; верно, не раскрыл ни разу, однако душа его затрепетала, когда представил, что на обложке золотом выписано не «Михаил Шолохов», а «Егорий Жопников». Нет, это надо видеть!..
– Без проблем, – твердо выразился он. – Не дурнее, пожалуй, буду, – почесав для солидности облысевшую шар-голову, выдал резюме. – Вот сяду за ноутбук и выдам, – еще подумал и добавил. – Название само припёрлось – «Красный Восток»… Или… – опять задумался. – Может, лучше, если назвать «Бурливая Волга»?
Решение этой проблемы отложил на потом.
Он засел за исторический роман.
Сколько времени прошло? Никто не знает. Да и не столь важно для истории: когда историкам понадобится, то, истинно вам говорю, все найдут и опишут.
Главное – стуча по клавишам ноутбука с утра до ночи, высидел, выродил, выпестовал.
Жорка любовно посмотрел на дитё новорожденное, не слишком симпатичное, но все равно родное, и прикинул, подумав: «Ничё, когда под мильен знаков с пробелами? Круто? Нормально. Мишанька Шолохов, оно так, взъярится на меня, примет за соперника, станет пургу гнать, гнобить везде, – он машет рукой. – Хрен с ним, перебьется… Не ему одному… В славе всю жизнь бултыхаться.
Слава Богу, этот самый Жопников не ведает, что бояться конкурента нет смысла, так как тот давным-давно отдал, как говорится, Богу душу.
Чтобы представить себе научнее созданный им продукт, распечатал на принтере. Положил огромную стопку листов на ладонь левой руки, а на ладонь правой – Шолохова.
– Ого! – взвизгнул от наслаждения Жорка. – Моё – весомее.
На другой день выложил на своей интернет-страничке. Сидит и ждет. Читательского наплыва ждет, само собой, комментариев. Ждет-пождет, а никого. Жорка, хмурясь, идет на страничку другана, отправляет личное обидчивое сообщение: чё, дескать, не фурычишь и не комментируешь, а еще, дескать, дружбаном числишься?
Тот всё понял и метнулся тотчас же к Жорке на страничку. С трудом осилив первый абзац, дружбан сплюнул под ноги и подумал: «Хренотень. Блевотина. Офигенное долбоё… И, – он с еще большим ожесточением вновь сплюнул, – дремучая безграмотность».
Но, будучи друганом давним, написал в комментарии другое, а именно: «Шик! Блеск! Красота! Жорка, извини, но ты – гений!!!» Именно три восклицательных знака (ему нравится, когда этих знаков много) поставил, чтобы подчеркнуть свое восхищение романом. Подумав, обратился к своей группе поддержки, состоящей из своих клонов.
Тут-то и полились комментарии, один краше другого. Был такой, что даже видавшего виды Жорку чуть-чуть смутил: клон явно перегнул, когда написал, что у Жорки Жопникова Нобелевка не за горами.
Перегнул, верно, но зато романисту-то как приятно?!
С той поры, задрав нос до облаков, ходит по просторам Интернета классик. Всех подтыкает, над всяким ёрничает, учит молодежь уму-разуму. В том числе и меня, несмотря на то что моя молодость осталась давным-давно за горами и долами. Слушаю, вежливо поддакиваю, благодарю за учебу, обещаю писать, как он (упаси Боже, только не лучше). Потому что, почуяв во мне (пусть даже в мыслях) соперника, затопчет. А мне это надо?
Да… Чуть не забыл: для названия романа-эпопеи Жорка Жопников выбрал (после мучительных размышлений) второй вариант. Что скажешь? Как любил выражаться О. Бендер, конгениально!
Рекорд старого пердуна
Сидит на завалинке дед. Сказывают, что ему много лет – за сто будет. Вышел, чтобы старые косточки погреть на августовском ласковом солнце.
Метрах в пяти от него ребятня в лапту играть затеяла. Шумят, ссорятся, окаянные, мешают старому думы свои думать.
Тут старый возьми да и дёрни как следует. Почитай, полдеревни грохот слышала.
Один парнишка, не занятый в игре, подбежал и сказал, кому-то из старших подражая:
«Нехорошо, дедуль, воздух портить».
Дед, закряхтев, сказал:
«Оно так… конечно… Но что делать, ежели воздуха в нутрях слишком скопилось? Вот и выпустил… Читал в ученой книжке, будто вредно держать дурное в себе».
Подтянулись, прервав игру, другие пацаны. Первый мальчишка, чувствуя за спиной дыхание друзей, вскинув патлатой головенкой несколько раз, строго сказал:
«А мама говорила, что неприлично в общественных местах…»
Дед, взъерошив и без того не видевшие давно расчески мальчишечьи волосы, сказал:
«Эх-хе-хе, милый… Неприлично, но как быть, ежели приспичило?»
Мальчишка, подумав, ответил:
«Не знаю».
«То-то и оно…»
Малыш, вспомнив что-то, спросил:
«Дедуль, а, дедуль…»
«Что?..»
Парнишка тряхнул головой.
«Батянька мне сказывал, что ты на ярмарке рекорд поставил… по этому самому… Правда, али нет?»
Дед усмехнулся и поправил левой рукой жиденькую сивую бороденку.
«Было такое… давненько уже».
«Расскажи, а?»
«Стало быть, так… Поехал я на ярманку, в район… Чтобы продать лишнее и купить нужное… Ну, вот… Торговли – никакой… Покупатель вялый: интересуется, щупает, а потом обратно кладет… Даже цены не спрашивает. Вот и собрались мужики кучкой и я с ними. Стоим и лясы точим. Значит, время убиваем, скуку разгоняем. Тут кто-то из толпы и дёрнул… Погромче, чем я давеча. Хохот. Один из мужиков возьми и скажи: погляди, дескать, может, портки-то на развал пошли от такого грохота. Черт меня дернул… Взял и похвастался: я, мол, могу и покруче. Все смотрят на меня и не верят. Распалился до невозможности: хотите, говорю всем, пёрну пятьдесят раз кряду? Все замотали головами, показывая, что это невозможно. Вхожу в азарт: давайте на спор, говорю, но только на что спорить будем? Вышел вперед мужик из соседней деревни, хлопнул о земь малахаем: ставлю, говорит, на кон новое тележное колесо (он приехал ими торговать); ежели, говорит, слово сдержишь, – колесо твое, а ежели нет, – тогда… Мужик запнулся, не зная, что с меня запросить. Один из стоявших со мной рядом пришел ему на помощь: коли нет, говорит, – проигравший пари ставит четверть самогона. Ударили по рукам. Только, сказал я, считать без мухлежа… Стали считать… Пятьдесят раз пернул – тютелька в тютельку… Колесо стало моим… Оно и сейчас целехонько, – дед показал суковатой палкой в сторону навеса. – Вон, на крюку висит. Телеги нет, а колесо есть… Так-то вот, – закончив рассказ, вновь потрепал мальчишечьи патлы. – А ты „неприлично да неприлично“… Всё прилично, что на пользу идет…»
Мальчишка упрямо сказал:
«Все равно… Мама…»
«Упрям же, варнак, – сказал дед и легонько потрепал мальчугана за ухо… – Я тоже был… Как-то подхожу к деду (взрослые парни научили) и говорю ему:
Ну, дедулечка, ну, дед,
Научи меня пердеть:
Если не научишь, —
Пива не получишь
Ну, дед… хрясь по моей заднице палкой, которая у него была в руке, и пошел прочь.
Вот и я сейчас…»
Дед сделал вид, что, опершись о палку, встает. Пацаны, сделав вид, что испугались, хохоча, – врассыпную.
…Сидит дед: то смотрит на небо, где бело-серыми лебедями с ленцой проплывают облака, то в землю, где мураши деловито снуют, то на мальчишек, вновь играющих в лапту. Сидит и греется…
Потасовка
Анька Семенова и Верка Островская – давние и закадычные подружки. Более того, праздники отмечают семьями. Первая – менеджер по персоналу, вторая – руководитель отдела продаж в одной фирме. Обе – молодые и смазливые, обе пытались, как мы говорим, подбить клинья к шефу, но почему-то получили от ворот поворот, хотя шеф не из тех петушков, который равнодушен к своим и очаровательным соседним курочкам.
Как-то так получалось, что девчонки в отпуск всегда уходили одновременно и отдыхали в одних и тех же местах – обычно в Анталии или Кургаде, отдыхали без мужей. На сей счет была у обоих отмазка: надо, дескать, дать возможность мужьям наскучаться без них.
А мужья? Не раз были на наших корпоративах. Видел. Видные такие мужики, так сказать, кровь с молоком, явно есть чем утешить любую бабу. Мне казалось: от своих жен сходят с ума. Так ли на самом деле? Не знаю.
Идиллия у подружек могла продолжаться бесконечно, но в один прекрасный день…
На полдень шеф назначил оперативное совещание. Мы собрались в его кабинете, сидим, а самого шефа все нет и нет. Знаем: начальство никогда не опаздывает, оно всегда лишь задерживается. Ритка Орлова, секретарша, сказала, чтобы не расходились, так как шеф застрял в пробке и вот-вот будет. Мы наслышаны о его этих «пробках». Ждем. И судачим. О чем? Мужики – о футболе или рыбалке, бабы – перемывают косточки своим и чужим мужьям.
Они – перемывают, а я – сижу и, молча, гляжу в окно. Нет, я тоже мастер почесать языком, но не сегодня. Сейчас – не то настроение: сынулька что-то приболел, даже в школу не отпустил, сказал, чтобы лежал в постели и пил горячее молоко с медом. Сижу и спрашиваю себя: «Исполняет ли, негодник этакий, мои наставления?»
И тут мои мысли о сынульке прерывает истошный визг. По голосу знаю: это – Анька. Что было до этого? Понятия не имею. Но сейчас…