скачать книгу бесплатно
А потом? Сережка отнес документы в техническое училище. Не в ремеслуху, понятное дело, а в то, что имени Баумана. Дениска – вслед за ним. По наущению родителей: престижно, мол, карьера обеспечена, дорога в науку широкая открывается.
На вступительных экзаменах Дениска рассчитывал на Сережку. И не зря. На сочинении Сережка за отведенное время не только сам успел уложиться, но и Дениске, выбрав другую тему, сочинил, а потом передал. Дениске осталось только начисто переписать. Переписывая, сделал-таки две ошибки, из-за чего получил четверку.
С математикой (устно) сложнее, но, сам сильно рискуя, Сережка предложил единственно возможный выход: пойти и за Дениску самому сдать. Чтобы преподавателям не бросилось сильно в глаза, решили, что за Дениску друг зайдет в аудиторию первым, а за самого себя – в числе последних. Расчет строился на том, что преподаватели устанут и бдительность притупится. Все получилось. Зачислили обоих. Благодаря стараниям друга и у Дениски оказался проходной балл.
Дальше же… Их пути-дорожки стали расходиться. И довольно-таки стремительно. Сережка с головой ушел в учебу, а Дениска пропускал лекции, кое-как сдавал (со второго или даже с третьего захода) экзамены и курсовые зачеты.
Это был 1990-й год. Горбачевская вольница кругом: делай, что вздумается, и не ленись. Студент Оноприенко зря время не терял. Он фарцевал: скупая у заезжих иностранцев заморское шмотьё (пятачок у «Метрополя» – обычное место его тусовки), перепродавал нашим втридорога. Навар имел хороший. До уха Сережки доходили слухи, будто его друг Дениска сумел прибрать к рукам кое-кого из преподавателей, позарившихся на модные заграничные тряпки. Сережка не слишком верил, но факт был налицо: теперь Дениска сдавал все экзамены без дружеского участия Сережки.
Дениска поначалу попытался приобщить и Сережку, взять в долю, но тот наотрез отказался, сославшись на полное отсутствие свободного времени. Дениска махнул рукой и отстал от друга. Теперь они стали видеться еще реже.
Дениска с грехом пополам защитил диплом и как в воду канул. Будто бы, ушел на вольные хлеба, вычеркнув из памяти обретенную только что профессию инженера-электронщика. Сидеть и корпеть в полутемной каморке научного института над какими-то там схемами? За гроши?? Полноте! Это не по нему. Ему нужна свобода, размах, простор.
Сережка, получив на руки красный диплом, распределился в институт космических исследований, где с головой ушел в науку. Ушел в науку настолько, что не заметил, как стал нищим, то есть живущим на грошовые подачки нового государства. Через три года защитил кандидатскую. Назначили «завлабом». Зарплата увеличилась на несколько грошей, но и ту выплачивали с большими задержками. Люди, сидевшие на денежном мешке, вовсю прокручивали деревянные и имели серьезный навар, становясь состоятельными.
Сережке повезло: фонд Сороса объявил конкурс научных разработок. Услышав, представил свое детище, над которым работал два последних года. Сережка выиграл конкурс и получил грант в бешеную сумму по его меркам – в тридцать тысяч долларов.
Сережка потратил с умом, то есть на науку, и сумел написать, а затем успешно (ни одного голоса против) защитить в «Бауманке», – докторскую.
Гранд мистера Сороса незаметно растаял. Но Сережка не впал в отчаяние. Что деньги, когда у тебя любимая работа?
Прошло несколько лет. Про Дениску – ни слуху, ни духу. На глаза Сережке не попадается. И не мудрено, если тот, Сережка, значит, с утра до ночи в лаборатории. Друзья разошлись окончательно.
Как-то Сережка вернулся с работы поздно. Мать, а он продолжал по-прежнему жить в двухкомнатной «хрущобе» на окраине Москвы вместе с родителями, встретив у порога любимого сыночка, невероятно утомленного, покачала головой.
– Было бы из-за чего, – проворчала мать, поджав губы, – а то…
Сережка, по привычке чмокнув мать в щечку, шутливо спросил:
– Это еще что такое? Кто тут недоволен? Чем недоволен? Кем недоволен? Неужто родимым сыном?
Мать махнула рукой и ушла на кухню, чтобы разогреть борщ, и лишь оттуда послышалось ворчание:
– Не сыном, а его заработками… Вон… другие… лопатой гребут… успевают.
Сын, садясь за стол, смеется.
– Это про кого, мам?
– Есть про кого, – уклоняется мать от конкретного ответа.
– Например?
– Хотя бы Дениска.
– А что Дениска? Преуспевает?
– Да уж, – отвечает мать и поджимает губы. – Сегодня во дворе столкнулась с его матерью. Думала, что не остановится. Нет, остановилась. Скорее всего, чтобы похвастаться передо мной. Сказала, что ее Дениска – успешный предприниматель. Недавно, сказала она, купил хоромы в доме, на Кутузовском, там, где нынешняя элита обживается.
– Рад за Дениску, – сказал Сережка, дохлебывая остатки борща. – Родичи-то, что, вместе с ним перебираются?
Мать отрицательно замотала головой, и Сережке показалось, что в ее глазах промелькнуло что-то, напоминающее торжество.
– Нет.
– Почему? Что в «хоромах» места родичам не нашлось?
– Выходит.
Через месяц после разговора, перескакивая с канала на канал в поисках чего-нибудь интересного, Сережка к несказанному удивлению увидел на экране Дениску. Не сразу узнал: такой весь респектабельный. Одет с иголочки. Наверное, от Кардэна. Но не это удивило Сережку больше всего, а то, что Дениска запросто здоровается с самим Президентом. Встреча у Президента с предпринимателями, что-то там обсуждают.
Сережка хмыкнул и переключился на другой канал.
Прошло полгода. Сережка, вынырнув из метро «Красные ворота», устремился к остановке маршрутного такси: опаздывает в институт. И сзади – рявкнула автомобильная сирена. Оглянулся. Видит «AUDI», открытую заднюю дверцу и ухмылку развалившегося Оноприенко. Остановился.
– Дениска, ты?!
– А кто же еще-то, Серега? – он сделал приглашающий жест рукой. – Давай в машину. – Сидевший бритоголовый мордоворот на переднем сидении, рядом с водителем что-то сказал, но Сережка не разобрал.
– Опаздываю, знаешь ли, – Сережка в растерянности развел руками. – В институт.
– Вот и кстати: подброшу. Заодно, поболтаем чуть-чуть.
Сережка величаться не стал и юркнул в роскошный салон. Машина помчалась. Дениска предложил вечерком встретиться и поболтать: у них, мол, есть что вспомнить. А через несколько минут машина уже стояла у подъезда института.
Сережка вышел и махнул рукой.
– Пока.
Дениска высунулся из салона.
– Как?.. Договорились? – Сережка кивнул. – Машина будет ждать здесь же.
Сережка еще раз кивнул и скрылся за массивными дверями института.
Вечером Сережку отвезли в ресторан «Украина», два мордоворота встретили и проводили в отдельный кабинет, где ждал Дениска. Выпили чего-то заморского (Сережка не запомнил), закусили, поговорили. Вспомнили детство. Весь вечер Дениска хвастался своим процветающим бизнесом, а Сережка молча слушал и кивал из вежливости. Только раз и спросил?
– Не боишься?
Дениска захохотал.
– Кого мне бояться?
– Ну… мало ли… Есть ведь и покруче тебя.
– Знаешь, какая охрана? Мои «псы» кого угодно на куски разорвут.
– А полиция?
Дениска снова захохотал.
– «Ментура» пятки мне готова лизать. Хорошо прикормленная «ментура», как и всякая дворняга, служит мне днем и ночью. Да и побаивается: знает, что с Президентом – вась-вась. Слышал сам, поди?
Сережка уклончиво ответил:
– Кое-что даже видел… на телеэкране, – отпив из рюмки заморского напитка, добавил. – Слышал, что на Кутузовском хоромами обзавелся.
Вновь последовал громкий хохот. Дениску явно забавляла наивность прежнего дружка.
– Устаревшая информация, – сказал он, ковыряясь в тарелке с устрицами. – В Подмосковье (в сторону Завидово) десять га земли купил, теремок в три этажа построил, парк посадил, забором кирпичным обнес. Мой дом – моя крепость!
Больше они не встречались. Сережка теперь питается лишь газетной информацией. С год назад промелькнуло сообщение, что на Оноприенко, рядом с его офисом, совершено нападение. Отделался царапинами, а вот один из охранников был смертельно ранен.
Два месяца спустя, вновь газетная сенсация: в головной офис Оноприенко нагрянули люди в масках, всю челядь – харями в пол. Что-то искали. Видимо, нашли. Потому что самого Оноприенко задержали и увезли в «Матросскую тишину»[2 - Известный в Москве следственный изолятор.]. Судя по информации, инкриминируют преступления – не только экономические (сокрытие доходов от налогообложения), а и уголовные (пишут, что заказал кого-то из конкурентов). Прокуроры грозятся большим сроком – от десяти и до двадцати лет. Собственность опечатали, на все счета, в том числе и в зарубежных банках, наложен арест.
Сережка не злорадствует, но и не горюет. Всяк идет своей дорогой. Его, доктора наук и профессора Савиных, дорога хоть и в колдобинах, мало обустроенная, но прямая и безопасная. А что еще-то надо честному человеку?
Может, это и есть торжество справедливости?
Бесшабашный карьерист
Тихон Сокольников – номенклатура. Не та, что в прежние времена, а все же… Его судьба всецело в руках чиновного люда, а этот «люд», если что не по нему, может «задвинуть» туда, где Макар телят не пас. Однако ж, если угодишь и хорошо подфартишь, то и двинет вверх, либо устроит на «хлебное» местечко, а это куда предпочтительнее. Пока что Тихону везет. Везет в том смысле, что обходится без проколов, поэтому его, зарекомендовавшего себя на одном месте, передвигают на другое. При этом называют новатором, говорят, что Сокольников везде бывает на своем месте, чувствует себя, как щука в речке, где пескарей видимо-невидимо.
Сейчас Тихон – директор муниципальной гостиницы. А два года назад управлял ЖЭУ, еще раньше – сапожной мастерской, работавшей исключительно на богадельни, то есть на дома престарелых, где и поднаторел по части оказания сервисных услуг населению.
…Утро. Тихон сидит в своем кабинете и скучающе глядит в окно, где по главному проспекту веселый и суетливый народ шастает: туда-сюда, туда-сюда. Народ свободен, потому и неугомонен. А он? Как каторжный. Не уйдешь никуда. Его подопечные нуждаются в неусыпном надзоре.
Тихон фыркает и зло сплевывает себе под ноги.
– Сволочи!
Крепенько так он часто выражается. По адресу? Не трудно догадаться. При Горбачеве, в самый закат перестройки (тогда он управлял банно-прачечным комбинатом) не раз вызывали в райком партии, укоряли: нельзя, мол, по адресу банщиц соленые словечки отпускать, они, мол, как бы тоже люди. Тихон, конечно, кивал, соглашаясь со всем, но, вернувшись в собственную «епархию», напрочь об укорах забывал. В райкоме его любили: за соглашательство…
Задребезжал на столе телефон. Потянувшись, Тихон лениво поднял трубку, приложил к уху и, нехотя, буркнул:
– У телефона! – узнав, кто звонит, преобразился. Сокольников даже угодливо оторвал от кресла свою разжиревшую задницу. – Очень-очень приятно… Ну, как же!.. Ну, что вы!.. Да ваш голосочек и сквозь сон расслышу… Да… Какие могут быть шутки!.. Он?.. Как его самочувствие?.. А жена?.. А дети?.. Всем кланяюсь… Как это?.. Даже так?.. По вопросу?.. По-нят-но, – тревожно произнес по слогам Тихон. – На месте, так на месте… Привыкший… Может, все-таки, Дашенька, скажете?.. Хорошо-хорошо… Буду… Минута в минуту…
И вот Сокольников в приемной. Двадцать минут сидит. Сидит, ёрзает тревожно на стуле, бросает взгляды на ту самую Дашеньку, что звонила час назад. Дашенька будто забыла про его существование: либо роется в кипах бумаг, либо звонит кому-то. Тихону бы спросить, когда дойдет очередь и до него, а не решается. Сам себя мысленно останавливает: «Не лезь по перед батьки в пекло». Вот и сидит, не лезет. Знает: кошка скребет на свой хребет. В томлении минуло еще двадцать минут, и лишь после этого перед ним раскрылись двери начальственного кабинета. Согнув спину, Тихон вошел. А иначе нельзя: гордая осанка здесь не поощряется.
– Доброго здоровьица, Михаил Аркадьевич, – по-старинному поприветствовал Тихон хозяина.
Ответного приветствия не последовало. Для Сокольникова не в диковинку: для того и начальство, чтобы перед ним гордость свою демонстрировать.
Стоит: ждет приглашения присесть.
– Какого черта стоишь тут столбом? – спросил хозяин.
– Жду… Не смею, Михаил Аркадьевич…
– Еще чего?.. Давай без этих… без церемоний, – рука власти простерлась в сторону одного из стульев.
– Ага… Понял…
Тихон просеменил; осмотревшись, присел на краешек стула. И стал по-пёсьи смотреть на хозяина, ожидая последующего. И дождался.
– Народ требует, – произнес мэр города и замолчал. Тихон хотел спросить, чего такого опять требует народ, но не стал. Начальство любит терпеливых. Начальство само знает, когда сказать и что сказать. – Посоветовались и решили пойти навстречу народу… В порядке эксперимента… открыть первый в городе публичный дом, – Тихон сначала опешил, а потом угодливо закивал: понимаю, мол, и принимаю новые веяния. А градоначальник продолжил развивать идею. – Есть у нас подходящее помещение… И место бойкое. Почти в центре. Посоветовались и решили, Сокольников, поручить тебе возглавить это новое дело. Думаем, что справишься. Ну, так как? Принимаешь предложение?
Тихон зазаикался.
– Так это… Михаил Аркадьевич, благодарствую, почту за честь, однако… Приложу усилия, использую весь свой опыт руководящей деятельности, но…
– Что такое, Сокольников? Уж не собираешься ли отказаться?
– Не совсем… То есть… Возникнут проблемы…
Мэр, подмигнув Тихону, ухмыльнулся.
– Проблема одна: вольничать начнешь с рабочими лошадками. Ничего. Мы станем смотреть и если что, остановим, охальник этакий.
– Тут другое, Михаил Аркадьевич…
– Оклад? Хороший положим… Плюс процент с чистой прибыли.
– Все не заработаешь, – скромно опустив глаза, сказал Тихон. – Боюсь, что предприятие будет терпеть убытки.
– А ты на что? А экономическая служба?
– Опыт подсказывает, что не все в моей воле будет.
– Это еще почему?
– Самые престижные рабочие места будут простаивать.
– Почему? Наоборот, мы думаем, что спрос будет большой.
– Так-то оно так, однако ж…
Мэр грозно сдвинул брови к переносице.
– Не юли! Говори, в чем дело?
– Так ведь как будет?.. Яснее ясного! У губернатора – бронь, у – мэрии, само собой, бронь, у профсоюзов, ФСБ, милиции, налоговой службы и представительства Президента – тоже самое. Народ все сильно занятой, ему не до моего публичного дома будет. Простой, короче, сплошные убытки.
Несмотря на возражение, Тихон Сокольников принял-таки лестное предложение и вот уже полгода успешно руководит новым муниципальным унитарным заведением. Так ли уж успешно? Мэр считает, что да. А Тихон – нет. Такой уж у него неугомонный характер. Ему хочется большего, сверх прибылей. И затеял Тихон реконструкцию: побелил-покрасил заново номера, сменил шторы на окнах, постельное белье – тоже, покрывала заказал заграничные, с балующимися голенькими амурчиками; по-новому переставил мебель. И ради чего? А ради того, чтобы производительность труда выросла, окупаемость койко-места поднялась. Новизна Тихону по нраву. Но не Аксинье, уборщице. Аксинья ходит с пылесосом и гундит себе под нос:
– Тоже мне… – она презрительно и по слогам цедит. – Ре-кон-струк-ция… Не знамо чем народ занимается. А того не понимает, что все впустую. Бабка моя, вспоминая про старый, царский режим, говорила, что порядку было больше… Почему?.. Козе понятно: тогда, если хозяин хотел добиться большей пользы, не кровати или тумбочки переставлял с места на место, а проституток менял на новых.
Тихон Сокольников слышит ворчание Аксиньи, но пропускает мимо ушей. Ну что, полагает он, понимает в новых веяниях поломойка. Ну, куда с ее-то куриными мозгами?!
