Предсказанная смерть. Шпионки на службе Екатерины Медичи

Ее «клиент» не знал, кто она на самом деле, и она притворялась, что также не знает его. Простым смертным лицо его не было знакомо, однако Луизе – напротив. Несмотря на риск, она сама навязалась ему, пройдя за ним до самого его кабинета, который располагался в основании возвышающейся над Парижем башни-обсерватории. Ей нужно было, чтобы он непременно пригласил ее внутрь. Колебался он недолго. Она навела справки о его вкусах – рыжеволосые, с цыганской кровью – и подготовилась соответственно. Так она и оказалась у его ног, подстелив под колени вместо подушек тяжелые складки юбки.

Бедра у него щетинились частыми волосками, которые терлись о нежную плоть ее груди. Она вздрогнула от гадливости.

«Это в последний раз».

Эта мысль придала ее движениям силу. Мужчина простонал. Луиза не спускала глаз со своей истинной цели, ради которой ее послали: листка, лежащего на круглом столике позади этой дряхлой мумии. Сохнущие чернила еще поблескивали, мешая разобраться в завитках почерка. Времени у нее будет мало, лишь пара секунд, но, чтобы добыть листок, больше и не нужно.

Она незаметно оттеснила старика к самому столику. В решающий миг ей надо будет лишь протянуть руку и сунуть листок под корсаж. Пока он придет в чувства, она уже исчезнет. Он простонал, запрокинув голову. Еще немного, последнее усилие… В тот миг, когда она почувствовала, что мужчина на пороге экстаза, он схватился обеими руками за столик, прижав листок ладонями.

«Нет!»

Луиза тут же остановилась. Он икнул от удивления и внезапной досады.

Нет, она не может все провалить, когда цель так близка. Сосредоточившись, она удвоила пыл, но ногти старика упорно впивались в листок. Ей нужно было придумать, как вынудить его разжать пальцы. Немыслимо было возвращаться к королеве ни с чем, но главное, она не могла вынести такого вольного обхождения с собой задаром. Навострив ум подобно мечу, Луиза думала изо всех сил и молилась, чтобы старость не свела все ее расчеты на нет. Конечно, в таком случае она сможет вволю изучить ту бумагу, однако окажется в трудном положении: с трупом на руках и необходимостью что-то сказать слуге, который видел, как она входила. Нет, ей нужно лишь заставить его отпустить столик.

Сделать так, чтобы он оступился? Попросить вина? Изобразить неловкость?

Наконец она придумала.

Луиза взяла прядь парика и провела волосами по его коже. Она ощутила, как зреет в нем наслаждение. Наконец он прокряхтел надсадно, со стоном.

«Вот сейчас!»

Она незаметно подобрала письмо.

– Что вы делаете?

Еще не отдышавшись, он смотрел на нее стеклянным, но пока живым взглядом.

Она тут же бросила листок, удивляясь его бдительности, и с обаятельной улыбкой придвинула бархатную скамеечку для ног, на которую мужчина рухнул разом.

– Я искала платок, сударь.

Он посмотрел на нее пристально, сощурившись.

Он мог бы в мгновение ока убить ее каким-нибудь из этих зелий, а может и растворить ее тело в облаке дыма.

Медленно, с исключительной осторожностью она возобновила ласки. Он расслабился вновь. Луизе же, напротив, ни в коем случае нельзя было ослаблять бдительность. Он вынул льняной квадратный лоскут и протянул ей.

– Вы… чаровница, моя милая, – выдохнул он.

– Я знаю, – ответила она, принимая платок.

Дрожащей от пережитого рукой он развязал кошелек и, отсчитав пять монет, протянул их Луизе.

– Вы ведь вернетесь, правда?

– Непременно, – солгала она.

Она не спеша поправила у него на глазах корсаж, привела себя в порядок, затем убрала монеты в муфту.

Дойдя до порога, она завернулась в накидку и, подхватив свои мягкие туфли без задника, покинула кабинет личного чародея королевы Франции, Нострадамуса.

Изабо

Изабо проснулась от собственного кашля. Со странным чувством, будто из ее тела силится вырваться дракон. Она задыхалась. И с трудом открыла глаза. Взгляд терялся в дымном облаке. Изабо легла на бок, но это не помогло: кашель не стихал. Рассердившись, она откинула пуховое одеяло и смогла наконец сесть, борясь с сотрясавшим ее нескончаемым кашлем. Дальше пары шагов ничего видно не было. Зловещий хруст окончательно развеял сон.

Замок горит!

Не в силах встать, Изабо соскользнула на пол. Бежать, бежать. На четвереньках она кое-как пробиралась к двери.

«Мне нужно что-то взять с собой, но что?»

Мысли не слушались, а потому она схватила первую попавшуюся из своих пяти книг. Когда она спрятала ее под рубашку, от серебряного оклада по телу пробежал холодок. Она продолжила ползти к двери. Встала на колени, чтобы открыть ее. В лицо ударило жаром преисподней. Пламя вилось вокруг лестницы, завывая как в кузне. Ей удалось захлопнуть дверь. Здесь хода нет.

Беспрерывный кашель раздирал горло, она отступила к окну. Держась за каменный подоконник, она попробовала открыть створку в свинцовых оправах, но обожглась и отдернула руку. Тогда она ударила локтем в стекло, но разбить его не вышло: силы ее покинули. Она чувствовала, как сползает наземь, не может дышать. Она умрет.

А потом она услышала. Кто-то постанывал слабо, едва уловимо.

Тогда она наконец поняла, что же силился вспомнить ее ум с тех пор, как она проснулась в этом кошмаре: не хватает того, с кем она делила ночи.

Во внезапном приливе сил она оттолкнулась ногами от стены и вскарабкалась к источнику стонов. Она позвала бы его, но мешал кашель. Пальцы всюду шарили наощупь. Она задыхалась, глаза щурились из-за едких слез. Если ей дорога жизнь, следовало все бросить.

Она уже думала сдаться, как вдруг пальцы нащупали что-то мягкое и податливое.

«Гермес!»

Она подхватила кота и прижала шерстяной комок к груди. Книга выскользнула из-под рубашки. Она подняла ее другой рукой. В новом порыве она привстала на колени и дотянулась до окна. И стала бить в стекло книгой, пока оно не треснуло. В лицо дохнуло ледяным ветром. Кот впился когтями ей в грудь. Она улыбнулась: он все-таки жив.

Свободной рукой она потянула за треснувшее стекло, не обращая внимания на порезы и стекающую по запястью кровь. Когда просвет расширился настолько, чтобы в него можно было пролезть, она крепче прижала котенка. И прыгнула, не глядя вниз.

Луиза

Босоногая Луиза подала знак ждавшей на углу карете. За вечер, проведенный с чародеем, выпал снег.

«Надо было надеть чулки!»

Пока повозка медленно приближалась, приглушенно цокая по ватной белизне, она бросила мягкие туфли в свежий снег и зарылась в нежный мех заледеневшими ногами. И сразу ощутила облегчение. Подобрав юбки, она забралась в карету, которая тут же тронулась.

Дрожа от холода, она закуталась в накидку, прикрывая грудь в глубоком декольте. Она сплюнула в платок, который отдал ей тот старик, и выбросила его на мостовую. Потом достала свой и терла им рот едва не до крови.

Ей не терпелось скорее доехать. Они миновали Гревскую площадь, где по королевскому приказанию сжигали еретиков. Теперь здесь осталась лишь припорошенная снегом черная куча, из которой вздымались обугленные столбы. Луиза принюхалась, удовлетворенно уловив запах костра. По крайней мере несколькими гугенотами меньше. Она пожалела, что не была на казни.

Достав шпильки, державшие рыжий парик, она с облегчением сняла его. Потом аккуратно свернула и убрала в поясную сумку. Больше он ей не пригодится. Следом она освободила уши от слишком увесистых колец. Затем поправила светлые пряди в прическе и надвинула на голову капюшон.

В столь поздний час Париж успел опустеть. В темных переулках Луиза угадывала редкие тени. Ночью правили воры. Королевские сторожевые отряды со штандартами сопровождали врачей и повивальных бабок – только им дозволялось покидать дома после темноты. Карета катилась неспешно, но, миновав башню церкви Святого Иакова, принадлежавшей Мясницкой гильдии, ускорилась, чтобы проскочить лабиринт узких переулков и разбойничьих притонов вокруг Лувра. Наконец на фоне звездного неба возникли внушительные дворцовые башни.

Луиза показала знак Дома королевы на отвороте своей накидки. Ворота, окруженные башенками, расступились, открывая просторный двор замка. В столь величественном окружении повозка выглядела скромно. Она остановилась возле моста Южного крыла, на набережной Сены. Во дворец, защищенный рвами с мутноватой водой, въехать можно было лишь по двум мостам. Один из них – старинный подъемный – был сооружен в 1190 году при Филиппе Августе; второй же, деревянный, недавней постройки, защищала с юга огромная тяжелая решетка. Луиза вышла из повозки и направилась к ней. Сбоку от решетки располагался вход для пешеходов, чтобы не поднимать ее всякий раз. Часовой с почтительным поклоном посторонился.

Луиза поднялась по лестнице первой башни, отряхивая юбки от налипшего на подол снега. Вдруг от стены отделилась тень и преградила ей путь.

Габриэль

Его стражники не ошиблись. Действительно, это Луиза де ла Беродьер покинула ввечеру Лувр, а теперь возвращалась по темноте, в час, когда почтенные дамы уже спят на супружеском ложе. Но Луиза не была ни почтенной, ни замужней.

Видя, как из муфты показался нож, он осторожно вышел вперед, чтобы она его узнала.

– Боже правый, Луиза, что вы здесь делаете в такой час?

– Вы напугали меня, Габриэль!

Она спрятала оружие и с облегчением вздохнула.

– А вы – меня! Мне тревожно видеть вас здесь. Должен ли я напоминать вам, что ночью Лувр небезопасен? Дворец становится прибежищем хмельных придворных и шаек юных пажей, охочих до шалостей.

– Но благодаря вашей страже, несущей караул всю ночь до зари, бояться мне нечего.

Он подошел ближе. Она отступила к стене и поднялась на две ступени, чтобы сравняться с ним ростом. Хотя их освещала лишь луна, он прекрасно разглядел, что губы ее накрашены, светлые волосы в беспорядке, а грудь под корсажем трепещет. Пахнет мужчиной. Он невольно сжал кулаки. Кто бы ни дотронулся до нее, он был готов убить его собственными руками. Он заставил себя успокоиться и спросил мягким голосом:

– Откуда вы возвращаетесь, сударыня?

Должно быть, она почувствовала притаившуюся за его тоном жесткость и потому улыбнулась своенравной улыбкой:

– Какое вам дело? Вы ведь не мой супруг.

Слова эти хлестнули пощечиной, напомнив ему о жестокой правде. Отец вынудил разорвать их помолвку, чтобы женить его на другой. Из сыновней преданности он солгал Луизе, сделав вид, будто это его собственное решение. А затем предложил стать его любовницей, и она не оправилась от такого оскорбления. Теперь же сердечная рана Луизы переродилась в уязвленную гордость.

– Я жажду защитить вас, Луиза. Жажду страстно.

– Граф, я признательна за вашу заботу. Вы мне как брат.

Вместо того, чтобы успокоить его, она забивала еще один гвоздь в крышку гроба его надежд. Он больше не мог заглушать голос ревности.

– С кем вы были, сударыня?

Она вздернула подбородок:

– Я ничего не должна вам, Габриэль.

Она развернулась, чтобы двинуться дальше по лестнице, но он сильными руками прижал ее к стене. В глазах ее мелькнул страх: она знала, на что он способен. Он это заметил, с диким наслаждением. И восхитился, как она приручила тот страх, решительно взглянув ему прямо в глаза и приказав степенно:

– Отпустите меня, сударь.

Ему вдруг остро захотелось допросить ее с пристрастием. Он представил, как привязывает ее, совсем нагую, к деревянному кресту и пытает языком до тех пор, пока она не выдаст ему имя любовника. Тогда он пойдет и пронзит его мечом, а затем вернется и овладеет ею, еще трепещущей от страха. Вожделение нарастало, и в его шоссах становилось тесно. Он успокоится теперь, лишь когда овладеет ею. Такой день настанет, он не сомневался, хотя до сих пор его попытки не увенчались успехом. Он наклонился и прошептал ей в ухо:

– От вас, сударыня, пахнет развратом.

Она вызывающе смерила его взглядом.

– Именно, сударь, в моих покоях уже ждет следующий любовник, и ничто не пьянит его так, как аромат моей плоти.

Габриэль де Монтгомери сжал пальцы. На этот раз ему хотелось свернуть нежную шею Луизы. С его силой это было бы не труднее, чем преломить веточку. Ему необходимо было остыть. Он закрыл глаза, вдохнул поглубже.

Наконец он разжал руки, и Луиза, не дожидаясь, что за этим последует, быстро взбежала по лестнице. Капитан не мог дольше сдерживать ярость: он со всей силы ударил кулаком в стену, невзирая на боль в костяшках; это был пустяк по сравнению с тем, как страдали его душа и тело.

Луиза

Неужели он никогда не оставит ее в покое? Сердце Луизы оглушительно билось, пока она поднималась по лестнице к себе. Только войдя, она наконец смогла выдохнуть. Казалось, она задержала дыхание, едва Габриэль де Монтгомери возник на лестнице. От того, что прочла она в его бледно-голубых глазах, все внутри похолодело, до самых кончиков пальцев. Лишь овал лица смягчал его воинственный вид. Наверняка он подстерегал ее всю ночь, как охотник подстерегает добычу. Подумав так, она вздрогнула от тревоги. Ей не следует его бояться. Он капитан королевской стражи и, в конце концов, отвечает за безопасность в Лувре. К тому же она знает его с детства. Они росли, играли вместе, кочуя вместе с королевским двором из Фонтенбло в Блуа, из Шамбора в Амбуаз. Но когда у нее округлилась грудь и наметилась талия, он взглянул на нее глазами мужчины. С тех пор она избегала его. И если соблазнять пажей и оруженосцев стало для нее забавой, то с ним, напротив, все было не в шутку. От него веяло опасностью, неясной, но тревожащей. Однако, едва она вспомнила, как сильные руки схватили ее на лестнице, жар пробежал по ее телу до самых волос. Но она прогнала это чувство, тряхнув головой. Она не сомневалась: с ним она бы пропала.

Войдя в спальню, она обнаружила ванну, которую приготовила ее служанка Фанфи – женщина с обильными светлыми локонами, которые она пыталась обуздать, делая немыслимые начесы. На самом деле Фанфи звали Франсуазой, но Луиза называла ее так с самого детства, едва начала лепетать. Она была ей кормилицей, а когда девочка выросла из пеленок, стала горничной, под тем предлогом, что после стольких господских отпрысков грудь ее уже ни на что не годилась; на самом же деле она привязалась к Луизе сильней ее собственной матери и не вынесла бы расставания. В детстве Луиза восприняла эту новость как нечто естественное; и лишь повзрослев, смогла оценить единившую их близость, сродни общей тайне.

Луиза протянула ей рыжий парик. Служанка убрала его в невысокий комод, надев на тряпичную голову рядом с его собратьями, от темно-каштанового до яркого, почти алого. Затем Фанфи по одной извлекла шпильки из волос госпожи и распустила плотно заплетенные вокруг головы светлые локоны. Луиза поводила головой, и золотистые кудри упали на плечи. Служанка сняла гревшееся над каминными углями ведро с водой и вылила его в ванну, где уже плавали лепестки роз. Дохнуло ароматным цветочным паром.

У Луизы не было времени нежиться в ванне. Вопреки сказанным Монтгомери словам, никакой любовник не томился по ней, и ждавшая ее особа не обладала терпеливостью воздыхателей. Луизе следовало поторапливаться, чтобы застать ее, пока она не покинула замок на рассвете. Горничная помогла ей раздеться. Луиза отдала ей мешочек и вошла в воду. По телу разлилась нега. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула запах роз. Блаженство пьянило ее, а вихрь ароматов омывал изнутри.

– Сколько там?

– Как обычно, пять парижских су, госпожа.

Это была половина жалования, которое Луиза платила служанке каждый месяц.

– Прекрасно, тогда и поступите с ними как обычно.

– Хорошо, госпожа.

Служанка сунула один в карман юбки, потом высыпала оставшееся содержимое мешочка в сундучок, спрятанный под кроватью с балдахином. Луиза не оставляла себе заработанных денег. Она передавала все в лечебницу для падших женщин, страдающих сифилисом, который называют еще «неаполитанским недугом», с тех пор как Франциск I привез его из Итальянской кампании. Двенадцать лет тому назад он умер от него же в страшной агонии после долгих, многолетних мучений. Причины его гибели были государственной тайной, но Луиза входила в круг посвященных. На самом же деле болезнь пришла из куда более дальних краев – ее привезли из Америк испанские конкистадоры: кара за их плотские грехи с дикарками, как тогда говорили.

С тех пор сифилис выкашивал ряды блудниц, которых оставляли медленно умирать. Публичные дома таких не терпели и сразу выкидывали на улицу, где те продолжали трудиться, пока из-за язв не переходили на положение чумных, обреченные умирать от голода или своего недуга. Никакого средства от сифилиса не было, и деньги Луизы лишь помогали облегчить их страдания.

Она встала в ванной и быстрыми, точными движениями стала тереть мочалкой всю себя, включая язык и губы. Служанка помогала ей, натирая плечи, спину и ягодицы, пусть чародей до них и не дотронулся. Они не перемолвились ни словом – дело было для них привычное. Луиза вышла из ванны с сожалением, но знала, что ее давно ждут.

Перед жарким камином служанка помогла ей надеть корсет, нижнюю юбку, фижмы, чтобы скруглить линию бедер, бархатную верхнюю юбку и туфли на меху. Затем проворно уложила ее волосы в высокую и хитро устроенную прическу, украсила ее жемчугом, подрумянила щеки в тон розовым губам и, наконец, тщательно подвела брови. И, в завершение обыкновенного своего туалета, Луиза подобрала к серьгам рубиновую подвеску. Она взглянула на себя в большое венецианское зеркало. Побывать в Венеции было ее мечтой. Она даже говорит с тем городом на одном языке.

Perfetto.

Никто не узнал бы в ней развратницу, вошедшую в комнату несколькими минутами ранее.

Луиза де ла Беродьер вышла из своих покоев с достоинством и блеском, как и положено фрейлине королевы.

* * *

Скрыв лицо накидкой, она скорым шагом миновала тайный коридор, ведущий в королевское крыло. Перед дверью в покои Генриха II она остановилась. И прислушалась, прижавшись к ней ухом. С той стороны размеренным урчанием доносился храп. Простучав ногтями условный сигнал, она стала ждать. В ответ послышался шелест шагов по паркету, затем три удара.

Она удовлетворенно прошла по коридору до следующей двери и, оглядевшись, не следят ли за ней, прождала еще какой-то миг. Щелчок возвестил, что путь открыт. Она потянула на себя дверцу и, приподняв гобелен за ней, вошла в комнату, ослепляющую роскошью не меньше встречавшей ее женщины.

Даже в шестьдесят лет, даже разбуженная среди ночи, Диана де Пуатье отличалась редкой красотой и изяществом. Что достигалось изрядным трудом. Через считаные часы, с первой зарей, она отправится в далекую конную прогулку к озеру, где будет плавать нагой в ледяной воде, пока не перестанет чувствовать ног. Большая часть придворных считала ее привычки, а особенно купания, сумасбродством, но для Луизы она была кумиром. С тех самых пор, как она поступила в услужение к фаворитке в четырнадцать лет. К слову, именно Диана предложила королю приставить ее к Екатерине Медичи, когда та стала французской королевой. Задачей Луизы было сообщать фаворитке короля обо всех действиях королевы.

– Входите же, Луиза.

Фрейлина присела в реверансе.

– Рассказывайте не мешкая, потому как я не хочу пропустить зарю.

Луиза помогла Диане одеться, опустилась на колени, обувая ее в сапоги для верховой езды.

– Флорентийка посылала меня к своему чародею Нострадамусу забрать последнее предсказание.

– Почему ей просто не попросить его?

– Он отказывается отдавать ей предсказание под тем предлогом, что в нем говорится о смерти.

– Тем больше в нем интереса.

– Королева думает так же, как вы, сударыня. К несчастью, мне не удалось добыть ту бумагу.

– Флорентийка не выносит провалов, Луиза.

– Мне это известно, сударыня.

Диана подошла к инкрустированному перламутром шкафчику и, нажав на тайный механизм, осторожно вынула пузырек с золотистой жидкостью. Луиза подала ей рюмку размером с наперсток. Фаворитка сцедила в нее несколько капель и выпила, скривившись.

– К счастью, снадобье действует, потому как ради вкуса я бы его пить не стала!

Луиза улыбнулась, чтобы скрыть зависть. Ей никогда не удостоиться этого молодящего зелья, которое дарует вечную юность. Его тайну Диана унесет в могилу.

Фаворитка с досадой взглянула в зеркало.

– Волосы мои истончаются с каждым днем. Скоро уже мало будет вплетать в прическу косы и прядки, придется носить парик!

Она обернулась к Луизе.

– Старайтесь не впасть в немилость к королеве. Если флорентийка прогонит вас, я не смогу взять обратно к себе.

– Я знаю, сударыня.

– Теперь, Луиза, скорее отчитайтесь королеве, – сказала она, жестом велев ей идти.

Присев в реверансе, фрейлина вышла тем же путем, каким вошла.

* * *

Луиза прошла по галереям Лувра до покоев королевы. Миновав переднюю, она постучалась, дождалась позволения войти и бесшумно открыла дверь.

Сидя у широкого камина, Екатерина Медичи предавалась чтению – своей страсти. У нее было множество книг, как рукописных, с искусными миниатюрами, так и печатных. Большая часть на латыни и греческом. Отец, почивший спустя несколько дней после ее рождения, завещал ей великолепную библиотеку, которую собирал всю жизнь. Он даже создал особую службу, которая рыскала по всему Апеннинскому полуострову в поисках книг, покупая их порой на вес золота. Екатерина сохранила сокровища отца и держала их под замком в кабинете, который звала также своей книжной. Ей нравилось упорядочивать их по областям знаний: астрономия, история, география, арифметика, поэзия. А излюбленные тома она отдавала переплести заново, чтобы снабдить обложку собственными гербом и вензелем – двумя «C», означающими «Катерина», внутри литеры «H», в честь Генриха, ее мужа и короля.

– Государыня, – произнесла Луиза, присев в реверансе.

Королева закрыла книгу и положила ее на письменный стол.

– Луиза, вот наконец и вы. Ну что? – спросила она с легким итальянским выговором.

Хотя Екатерина прибыла во Францию в четырнадцать лет, из ее речи так до конца и не изгладилась та напевность, что пленила некогда ее свекра, Франциска I. После его смерти все сбросили маски и стали открыто издеваться над ее акцентом, подчеркивая тем самым, что фаворитка нового короля оставила ее за кормой. Уже двенадцать лет королева Франции сносила эти издевки, делая вид, что не замечает их. Луиза восхищалась ее невозмутимостью на людях и перед супругом. Лишь с самыми приближенными фрейлинами королева позволяла себе смеяться или плакать вдоволь. Луиза, безусловно, входила в их число.

– Я смогла добыть желанные Вашему Величеству сведения.

Екатерина молитвенно сложила ладони.

– Grazie Dio![1]

В животе у Луизы что-то сжалось: ее терзала совесть. Хотя поначалу предавать королеву ради Дианы не составляло ей труда. Вторя фаворитке, она смеялась над Екатериной Медичи. Однако с годами ее чувства переменились. Королева восхищала ее своей проницательностью, умом и культурой. Как жаль, что при дворе ее совсем не ценили!

– Все прошло почти по плану, государыня, – уточнила Луиза.

– Почти?

– К несчастью, когда я взяла письмо, он заметил.

– Вы успели его разглядеть?

– Да, государыня. Но в нем бессмыслица.

– Пойдемте.

Екатерина провела Луизу в соседний кабинет – ее знаменитую книжную. Королева усадила посетительницу к столику с писчей бумагой и новеньким пером. Она налила бокал белого вина и протянула его фрейлине.

– Усаживайтесь поудобнее, – сказала она.

Луиза, дрожа, опустилась в кожаное кресло. Здесь камина не было. Королева боялась, что огонь может по недосмотру перекинуться на ее сказочную библиотеку и сжечь ее. Однако и света луны хватало. Луиза разглядывала бессчетные дверцы и ящички на закрывающих стены шкафах. Переезжая в приемное отечество, королева привезла с собой итальянскую мебель. А что-то было заказано уже французским столярам. За прямыми гранями и зеркалами скрывались тайные механизмы. Лишь королева знала все их заветные секреты. Некоторые книги запирались в витринах на ключ и от пыли, и от случайных воров. Луиза была из тех редких доверенных лиц, кто удостаивался права входить в святая святых. Она пригубила сладковатое вино, узнав в нем марку, которую по приказанию Екатерины Медичи доставляли из той обители сестер-затворниц в Тоскане, где она росла, укрываясь от грозивших ей покушений.

Луиза взяла перо и обмакнула его в чернила. Оперлась запястьем на бумагу, приготовясь писать.

– Зажечь вам свечу?