Путь голема

– Теплое пиво это паршиво, – посочувствовал я. – А с бабами то что?

– Что-что? Ты их победун, в смысле победил и теперь ты их победун

– И?

– Я же говорил, глупый. Они твои! Понял! Ты их победил! Ты их хозяин. Они ради тебя любому глотку перегрызут.

– Круто. Трое против четверых?

– Все, завязываем с демократией, – император щелкнул пальцами. – Идея с трансляцией была не самой удачной.

– А как же с общественным мнением?

– В империи есть свои плюсы.

– Понял. Мне всегда была по душе монархия.

– Удивил. И почему?

– Лучше один придурок у власти. Придурок, но хозяин, понимающий, что это все его. И это все нужно содержать в порядке, чем толпа народных избранников занимающихся перетягиванием оделяла и рвущая державу на куски. Толпа голодных шакалов способна растерзать даже империю.

Император сделал небрежный взмах и четыре девушки растаяли в воздухе. Две остались. Он недовольно поморщился.

– Скажи им, чтобы ушли.

– Как?

– Как хочешь. Мне они уже неподвластны. Договаривайся сам.

– А если в уголок?

– Сойдет. Лучше лицом в стену. У меня мурашки от их взглядов…

– У вас? Вы же хозяин карателей?

– И что? Думаешь, дрессировщики не бояться своих тигров? Еще как. И спиной не поворачиваются. Эти бестии хуже будут. Сам знаешь.

– Да уж. Догадываюсь.

Я подошел к девушкам и жестами объяснил убрать мечи. Потом, взяв их за руки, отвел к стене и усадил на пол. Не могу передать свои ощущения. Я иду, взяв за руки самые прекрасные создания женского пола в мире. И они мне покорны… Я их хозяин и победун… И ладони у них…

– Хватит слюни пускать, – словно угадал мои мысли император. – Водка, коньяк, виски, текила?

– А?

– Пить что будешь, герой?

– Пиво есть?

– Несерьезно. Водка, коньяк, виски, текила?

– Ну, коньяк.

– Молдавский устроит?

– А наполеона нет?

– Ты что, не патриот?

– А ты молдаванин? Вы…

– Я из совка, а дальше роли не играет. Что Молдавия, что Украина, что Россия, что Казахстан… это моя страна.

– Соболезную.

– Просрали?

– Точно.

– Так и знал, – грохнул кулаком по подлокотнику император. – Суки. И что сейчас?

– Каждая республика – независимая страна.

– И как?

– Хреново.

Император щелкнул пальцами и рядом с ним появился столик. Коньяк «Золотой аист» дополняли мясная нарезка, лимончик, нашинкованный на блюдце и тонкие ломтики сыра. Мгновением спустя появился стул, в который я тут же рухнул. Сказывались усталость и ранение.

Плеснув коньяка в хрустальные рюмки, император поинтересовался:

– Ты откуда?

– Из совка, – ухмыльнулся я и, не дожидаясь приглашения, опустошил рюмку.

– А конкретнее? – плеснул он вторую порцию.

– Украина. Юг. Николаевская область. Дальше все равно не знаешь.

– Точно. Я и область эту не знаю. Я из Ленинграда.

– Нет такого города, – промычал я, пережевывая сочное мясо. Не знаю, как они его готовят, но вкус божественный.

– Тоже просрали? – аж привстал повелитель. – Кому?

– Не парься. Переименовали. Санкт-Петербург.

– Петра вспомнили, – хмыкнул император и опрокинул рюмки. – Все возвращается на круги своя.

– Может, объяснишь, что вообще происходит? – И сыр у них необычный. Как на рекламных щитах фаст-фудов красивый и вкусный. А запах…

– Ну, давай знакомиться, – император встал, вытер руку об мантию и протянул мне. – Федор.

Я расхохотался так громко, что мои подружки нервно дернулись и обратили взгляды на нас. При этом их изящные ладони опустились на рукояти покоящихся в ножнах мечей.

– Ты собак своих на цепи держи, – посоветовал император.

– Сам разберусь. Сооруди поесть.

– Чего изволите? Хрюшку молочную, устриц в вине али молочка птичьего

– Да не мне, – отмахнулся я. – Я не переборчив. Девчонок накорми.

– Это запросто.

Передо мной в воздухе завис большой поднос заполненный едой. Содержимое вызвало у меня неудержимый рвотный рефлекс.

– Все нормально, – расхохотался в свою очередь император. – Они это любят.

– Точно? – отстранив от себя блюдо, я осмотрел его содержимое. Оно не только странно пахло, но и странно двигалось.

– Иди, корми скот.

– Зачем ты так? Они же люди.

– Да брось ты. Ну, какие они люди. Наемники без дома, совести, чести и правил. Они признают только силу. А ты говоришь люди.

Поставив поднос между девушками, я осторожно погладил их по голове и отступил на шаг.

– Отвернись, – посоветовал император. – Не порть свою иллюзию. Девочки предпочитают два блюда. Первое – свежая кровь поверженных врагов. У каждой в поясной сумке даже чарка особая есть. Ритуальная. Только для того, чтобы забрать силу и дух поверженного врага.

– А второе? – поинтересовался я, начиная догадываться.

– Мясо с гнильцой и червячками, – протянул мне полную до краев рюмку император. – Пей, только не блевони, не порть атмосферу праздника.

– Ну и кто ты? – поинтересовался я, отдышавшись и сглотнув подобравшийся к горлу комок.

– Федор Михайлович…

– Достоевский? – хихикнул я.

– Достали! И ты туда же. Нет, не Достоевский, а Петриченко.

– Тоже хорошо, – опрокинул я очередную рюмку. – И как тебя сюда занесло?

– Закусывай, а то развезет, – пододвинул мне собутыльник мясо. – Не часто мне удается с земелей поболтать. На кой ты мне потом никакой нужен. Ну да ладно, За державу! За Совок! – Звякнул хрусталь. Император расчесал пятерней седые пряди. – Знаю, что тебя разрывает от вопросов… Да и сам поболтать не прочь. Куришь?

– Иногда. Когда выпью.

– Ну, раз иногда, значит всегда, – он выудил из-под мантии пачку сигарет и протянул мне. – Угощайся шурави.

– Афган? – поинтересовался я, затянувшись горьким дымом.

– Он самый, будь он неладен, – сплюнул император. – Июнь восьмидесятого. Ад у Санги Дуздан под Файзабадом. До гроба помнить тот день буду. Радует только то, что оставшиеся в живых духи, его тоже не забудут. Ох, и врезали мы им тогда, Димыч! Знал бы как врезали. Горы пылали огнем и молили Аллаха о пощаде. Жизнь человеческая ничего не стоила. Ни наша, ни их. Шаг за шагом мы двигались вперед, удобряя землю кровью… Сколько пацанов головы сложило… Сколько грузов двести потом домой ушло… Сколько слез матерински… Эх! Да что уж теперь! Я тогда уже майором был… Десантура. Профи. Не первая война для меня. И черный континент был и другие места разные…

– Про это уже говорят в открытую, – промычал я, пережевывая кусок мяса. – Нет больше секретов.

– Привычка, – криво ухмыльнулся император. – Как забухаем было с офицерами, наутро просыпаешься и первая мысль – а не сболтнул ли чего лишнего? Вдруг особисту кто стуканет. И ходим поутру косые от похмелья и подозрительных взглядов друг на друга.

– Так что ты говорил про эту, как его Джедая с Фазабатом.

– Санги Дуздан под Файзабадом. Гора воров – по ихнему. Как головка сыра вся в дырах, ходах, лазах и туннелях. Духи там нехилую базу устроили. Нам полкаш говорил, что даже сам Македонский не смог эту гору взять. О!

– А при Македонском что уже душманы были? – поинтересовался я, чувствуя, что конкретно пьянею. Накопившаяся усталость плюс коньяк все больше и больше тянут к земле.

– Димыч, ты быстро пьянеешь. И глупеешь. Хотя и так дальше некуда.

– Ага, дурак-дурак, а баб твоих увел.

– Подавись. Дальше рассказывать?

– Извини, устал просто.

– Град за нашими спинами молотил не утихая. Залп! Залп! Один за другим. И огненные стрелы над головами. – Он грохнул кулаком по столику. Ополовиненная бутылка подпрыгнула и полетела наземь, но была подхвачена монаршей рукой настолько быстро, что ни одна капля не была утеряна. – Гора полыхала от взрывов… А ночью вертушки… Ми-24Д. Штук восемь! Ты даже не представляешь, какая это мощь. Бойцы говорили, что они с неполными экипажами ходят, чтобы больше фугасов навешать. И заход за заходом духов утюжат. Тогда еще черпак полез мне морду бить.

– Черпак?

– Цивильный?

– В смысле?

– Ты в армии служил?

– Нет. И ничуть об этом не жалею.

– Тогда тебе не понять. Просрали державу! Я у снайпера-молодого весло перехватил и бачонка в лоб… Он только из-за холмика выскочил. У снайпера руки тряслись, бормотал что в детей не стреляет, а что у пацана две лимонки разведенные за спиной и невдомек.

– Я предпочитаю общение на русском языке.

– Да чего тут понимать, косила. Мальчик лет десять-двенадцать из-за холма на нас бежал. Вокруг ад кромешный, а тут ребенок. Вот ты бы что сделал?

– Ну не знаю. Как-то помог, защитил. Может, подбежал бы и на землю повалил, чтобы не убили.

– Минус один, – расхохотался император. – Вот на таких, как ты и делался расчет. Возраст, пол роли не играют. Враг есть враг, тем более, если у него за спиной две гранаты с выдернутыми чеками. Смекаешь, салага?

– Наверное, да, – я аж съежился, представив себя в подобной ситуации.

– За шурави, – поднял рюмку император. – За тех кто… В общем не чокаясь.

Мы выпили. Неким чудесным образом пустая бутылка сменилась полной.

– А императором как стал? Я понимаю, что майор это круто и находится где-то между капитаном и подполковником… но император…

– Вот там все и началось, – император встал и начал мерить шагами огромный зал. Он похож на огромного старого ворона. Колышется черный плащ. Поскрипывают при каждом шаге доспехи. Подойдя к прозрачной стене, он устремил свой взор вдаль, туда, где краснели верхушки деревьев в лучах заходящего солнца. – Я черпаку в челюсть засадил, дисбатом пригрозил и поджопник для солидности выписал и тут рядом полыхнуло. И понять ничего не успел. А очнулся салагой имперской учебки на Тылсе. Чистилищем, мы этот мир называли. И тут же кнут через всю спину. И афганку и тельняшку насквозь… чуть ли не до кости… В общем сразу дали понять кто в этом доме хозяин. И понеслась изо дня в день учеба солдатская. Били нас нещадно по поводу и без повода. Кормили не плохо и каждый вечер языки учили… разные… Ну мне-то не привыкать, до этого не один успел освоить. Примерно полгода прошло, остатки нашей сотни на плацу построили, человек двадцать осталось в живых, и обрадовали, что мы теперь солдаты имперской армии и ждет нас посвящение. Мы, конечно, рявкнули как положено – мол, здравься император, а сами напряглись. Народ у нас собрался разношерстный. Многие, вояки, как и я, были выужены из своих миров в разгар боя. Моего кореша Инсынткуя с Иулды с бабы сдернули. Шестой за тот вечер. Ох, и кобелина, скажу тебе. Трахал все что шевелиться. Даже на своих поглядывать стал… Ну близнецы с Темы ему темную устроили – гормоны сразу попустили. И аграрии были. Шахтеры с Бездны… Подслеповаты все как один, но руками из лома ромашку делали. В общем имперцы грелби в свою армию всех подряд и откуда только могли. Рекруты дохли как мухи, но на смену ми приходили все новые и новее. Крематории Чистилища курились днем и ночью, отправляя к богам души слабаков.

– Зачем им столько солдат?

– Война Димыч. Война. Империя всегда расширяется. Ты про саранчу точно заметил. Только мы не уничтожаем, а захватываем и обращаем.

– Обращаем?

– Посвящение. Момент, когда исчезает Я и появляется Мы. Я знаю, что ты скажешь – муравейник, пчелы и так далее. Да, но не совсем… Обращаясь, ты становишься частью невообразимо огромного организма но при этом не перестаешь быть собой. Вот, например, я помню все, свободен в действиях но…

– Но? – прищурил я глаз, потому что император начал раздваиваться вместе со второй опустевшей бутылкой. – Но цели общества важнее личных.

– Примерно, – обернулся он ко мне. – Мы живем ради империи. Начиная от рядового и заканчивая императором. Мы теряем часть свободы и получаем взамен силу, цель и бесконечные шеренги единомышленников.

– Это конечно все интересно, – я икнул, – но каким образом майор Советской армии стал императором.

– А это просто, – отмахнулся император, и умостился в кресле, предварительно материализовав еще одного пол-литрового аиста. Я снова икнул и попросил прощения у печени. – Я убил императора.

-–

– И что дальше? – поинтересовался я у своих обворожительных спутниц. – Идеи есть?

А в ответ бездонные взгляды. Это не то, что мне сейчас нужно. А нужен мне в первую очередь аспирин. Вчерашнее имперское застолье организм будет переваривать долго. Голова – галдящий многочисленным семейством скворечник. Во рту… Тьфу-тьфу. И кто туда только не гадил. И умных мыслей ноль целых ноль десятых.

Так, Димыч, похмелье это хреново, но нужно сосредоточиться и разложить все по полочкам. Значит так, что мы имеем: Первое – похмелье жуткое. Это минус. Второе – две бабы дико красивые и готовые за меня всех порвать. Это плюс. Третье – вчерашняя благосклонность императора и хоть какое-то представление о том, что вокруг происходит. Наверное, плюс. Четвертое – и на кой черт, спрашивается, он выстави меня за двери? Конкретный минус. Я, конечно, плохо помню финал банкета… Император попрощался со мной и удалился, а девочки потащили меня в опочивальню… Оппа! Я опустился на стеклянный бордюр.

– Девочки, кхм-м-м… Это… Вчера было что? А? А вы зубы после ужина чистили… А-то как представлю… Ну что ж молчание тоже ответ.

Да впрочем, какая разница. Есть заботы поважнее. Своими действиями Достоевский, то есть император дал понять, что вчера была лишь минутная слабость, ностальгия. Землячество и все такое. Дела державные превыше собственных. Слово свое он отчасти сдержал – я свободен. Мои коллеги по-прежнему в заточении и ничего хорошего их не ждет. Император не знает пощады к старым врагам.

Меня пнули под зад.

Девочки в одно мгновение превратились во взведенные пружины, готовые распрямится, и распотрошить обидчика хозяина, потом достать ритуальные чаши и жахнуть еще теплой кровушки за его здоровье. Фу гадость какая.

Черный мундир попятился к городским воротам, не сводя глаз с улыбок карателей.

– Что герой, сцыш когда страшно, – пробормотал я, поднимаясь на ноги, и положил руки на плечи девушек. – Спокойнее. Не заводитесь. Еще будет повод.

Передо мной тянется к небу хрустальная крепостная стена. Сквозь полупрозрачную толщу угадывается утренняя суета просыпающегося города. За спиной вьется к горизонту дорога, сливаясь на грани земли и неба с водной гладью. Заливаются в вышине голосистые птицы, встречая восходящее солнце. Что-то мелкое и незаметное прошуршало в траве у моих ног и тут же скрылось во рту одной из девушек.

– Ну вы даете, – сглотнул я. – Подножный корм… Мне тут плохо… тошинит… А вы гадость всякую трескаете. Фу!

Из ворот показалась крытая телега запряженная парой гнедых. Я проголосовал. Транспортное средство остановилось, и на нас уставились две пары глаз. Не знаю, что подумал толстый купчишка в пестрой одежде и его не менее толстая и пестрая супруга при виде оборванца в сопровождении карателей… В общем мы поехали.

Цокот копыт, покачивание и поскрипывание неумолимо тянули мою тяжелую голову к душистому сену, устилающему телегу.

– Ну и что мне с вами делать? – пробормотал я. – Я сам не знаю, куда себя деть и как поступить, а тут еще и вы. И ребят потерял… Эх, Дайлушка… Я даже Прыща рад был бы слышать…

Словно почувствовав душевную боль, девушки легли рядом и нежно обняли меня. Сразу стало так тепло и уютно. Нет, я больше не воспринимал их как женщин. Скорее две мурчащие кошки, прильнувшие к хозяину.

У купчишки аж слюна по подбородку потекла, и глазенки похотливо заблестели. Почувствовав слабину, лошадок потянуло в сторону, к зеленой травке, и телега запрыгала по камням. Супруга одарила муженька презрительным взглядом, отвесила увесистую затрещину, и отобрала вожжи. Почесывая затылок, купец отвернулся, но раз за разом исподтишка, чтобы сатрап в юбке не видела, косился на прелести девушек.

Я его понимаю. Сам недавно… пока не познакомился с их гастрономическими пристрастиями. Охолаживает.

Одна из девушек чуть улыбнулась. Самую малость. Толстяк стал белее мела, и тут же отвернулся и придвинулся поближе к жене.

Почувствовав, что что-то давит мне в бок я зашарудил рукой в сене. Ничего. Ага, вот оно.

– На билет домой, – мрачно сказал я, разглядывая позвякивающий мешочек, извлеченный из внутреннего кармана. – Вот только туда не ходят поезда и не летают самолеты.

Видать император напоследок сунул. Шурави. Майор хренов, вышвырнул меня как пса шелудивого. Чтоб под ногами не вертелся. Авторитет не портил. Он друзей моих получил, а я так, довесок. Так при Совке было. Хочешь купить хорошую книгу, так обязательно с ней в довесок идет какое-нибудь вязание крючками или техника махания граблями. Я как-то к Азимову в придачу был вынужден купить «Секреты выращивания бобовых культур». В то время я готов был купить даже вышивание крестиком, чтобы добраться до очередной книги кумира. Вот и выходит, что я – то самое вышивание крестиком. Грустно. И ребят жалко.

-–

И снова я на перекрестке двух дорог и взирает на меня деревянная лосиная голова. Занавеса пыли спрятала отъезжающую попутку. Я махнул им на прощание. Купчишка было дернулся в ответ, но тут же был огрет по загривку крепкой дланью морали и семейных устоев.

– Как насчет перекусить? – поинтересовался я у приводящих себя после валяния в соломе девочек. Жесты оказались понятнее, и они согласно кивнули головами. Быстренько заплетя пышные гривы в более практичные косы они пучками травы протерли друг дружке доспехи. На таких фигурах что доспехи, что бикини все едино. Смотришь и восхищаешься. Сказать «неземная красота» – банально, а других слов не находится. Поправив ножны за спиной, они кивнули.

– Звать то вас как? Ну да, не понимай. Я – Димыч, – ткнул я себя пальцем в грудь, и тут же указал на ближайшую девушку, – А ты?

– Молчание получил я в ответ. Ладно, начнем сначала. – Я взял ее за руку и коснулся своей груди. – Димыч. – Потом к ее, и сделал вопросительное лицо.

Девушка отрицательно покачала головой.

– Ладно, отложим знакомство на потом. Сперва перекусим, а то в животе урчит.

Миновав ворота, мы поднялись на крыльцо, и я только было собирался ухватиться за кольцо, заменяющее дверную ручку, как меня придержали за плечо.

– Чего? – поинтересовался я у девушек.

Распахнувшись на всю, дверь грохнулась в стену так, что с нее посыпался пересохший мох. Из дверного проема вылетел пьянчужка и грохнулся на пятнистого здоровенного борова, умудрившись цепко ухватится за волосатые уши. Свин, не успев очнутся после сладкого болотного сна, в котором, возможно, мнил себя жеребцом благородных кровей, встал на дыбы, и рванул вперед пришпоренный всадником. Вот только ни один уважающий себя жеребец не будет так орать, и бежать не в открытые ворота, а прямо в забор. Набрав приличную скорость, свин проломил частокол, рассчитанный на штурм немалой разбойничьей ватаги, и вдохновленный победой и воплями наездника, рванул в сторону леса. На крыльце появился механизм, придавший пьянчужке начальное ускорение – хозяйка. По-прежнему с кругами пота под мышками на халате, неопределенного из-за грязи цвета переднике и банной чалме на щекастой голове. На шум из подсобных помещений высунулись несколько подростков и тут же были откомандированы на поимку свина.

Не уверен, но, кажется, пропойца и боров все те же, что и прошлый раз.

Наконец хозяйка удостоила вниманием меня. Прищурившись, она с ног до головы оглядела меня, почесала нос-картофелину, и, похоже, вспомнив, приветливо кивнула, похлопав себя при этом по необъятному заду. Хорошая ассоциация. И тут в поле ее зрения попали мои телохранительницы. Хозяйка охнула, ухватилась одной рукой за сердце, а другой за перила.

Я как мог жестами успокоил ее. В качестве последнего аргумента я достал из кармана кошелек и пару раз встряхнул. Звон монет подействовал лучше любого лекарства. Отдышавшись, хозяйка принужденно улыбнулась и указала нам на дверь.

Вежливо оттеснив меня в сторону, девочки двинулись вперед.

– Девять граммов сердце постой не проси, не везет мне в смерти, повезет в любви, – первое, что я услышал, нырнув в полумрак таверны. Хорошо поставленный голос, под струнный аккомпанемент, наполнял пропитанный копотью и потом кабак.

Посетители даже не дышали, вслушиваясь в непонятные слова. Замерли у стойки пышные девчушки с подносами, наполненными кружками. Молодые купчишики, вроде те же что и при моем прежнем визите, даже с теми же девками, понурившись, рассматривали пропитанные пойлом столешницы. Кто-то чуть слышно рыдал в темном углу. Здоровенный детина, с виду стопроцентный бандюк, втихаря трет с морщинистой щеки слезу.

Забавные твари люди. Не позднее как вчера, а может и сегодня поутру этот детина потрошил на лесной дороге богатых путников. Драл с мясом из ушей сережки, невзирая на мольбы и слезы. Бил в спину за полный кошель. Разменивал жизнь на монету. Плодил сирот, не думая ни о чести, ни о совести. Во главе разбойничьей ватаги врывался в спящие деревни… И вдруг непонятные слова чужого языка и такой же чужой мотив пробуждают в нем то, о чем он забыл еще в детстве. И текут скупые слезы из глаз, которые видели то, над чем бы плакали даже боги. И просыпается в душе то, о чьем существовании он даже не подозревал… непонятное и тяжелое… до боли сжимающее сердце непонятной тоской…

Стихли последние аккорды и зал задышал. Детина злобно зыркнул по сторонам, стирая остатки влаги с лица. Очнулись девчушки с подносами и двинулись привычным курсом. Купчишки встряхнули головами, словно сбрасывая наваждение и опрокинув по рюмке, принялись тискать повизгивающих девок. За моей спиной хозяйка звучно высморкалась в передник, и тут же отвесила оплеуху, пытавшемуся проскользнуть мимо нее коротышке. Съежившись, он, поковырявшись в карманах, сунул ей в руку монету и бочком-бочком на улицу. Искусство – искусством, а за выпивку плати.

– Классные подружки! – крикнул, заглушая гомон очнувшегося зала, товарищ Сухов. Он положил некое подобие гитары на стол и двинулся навстречу. И весь путь ему что-то одобрительно квакали, похлопывали по плечам и протягивали полные кубки.

– Ты в струе, – ответил я на крепкое рукопожатие. – Шоуменом стал. Не поверишь, рад тебя видеть.

– Взаимно, Димыч. Взаимно. Пойдем.

Он потащил меня к дальнему столику возле узкого окна-бойницы, сквозь которое еле-еле проникал солнечный свет. Тут же возле нас появилась сама хозяйка и уставила стол едой питьем.

– Ого! – оценил я. – Да ты в почете.

– Все благодаря тебе, – улыбнулся Сухов и поправил фуражку. – Ты не поверишь…

– Ну?

– Они меня любят. Представляешь? Я был всесилен, имел что захочу, повелевал жизнями…

– И тебя ненавидели.

– Именно! В лучшем случае боялись. А сейчас я никто, бродячий менестрель, и стоит мне открыть рот…

– Я слышал и видел, – перебил я. – Хороший голос.

– Репертуар скудноват. А все из-за тебя. Мало ты песен помнишь, не смотря на музыкальное образование.

– Неоконченное.

– Неважно. Все равно мало. Ваши народные их наизнанку выворачивают. Словно перерождаются люди.

– Душа просыпается, – приложился я к истекающей пеной кружке.

– Именно. Знаешь, Димыч, наверное, я счастлив.

– Да уж, – хмыкнул я. – Повелитель всемогущий поет русские народные в третьесортном кабаке и чувствует себя счастливым. Нонсенс.

– Кстати, ты где баб таких знатных нарыл? – поинтересовался Сухов после того как одним махом влил в себя пол кружки. – Каратели в эскорте – надо постараться. Это прерогатива императора.

– Блин! – хлопнул я себя по лбу. – А про девчонок я то и забыл.

– Так зови за стол. Только скажи пусть поспокойнее будут. Карателей народ не только боится, но и конкретно не любит.

Моя свита расположилась в тени слева от дверей, оставаясь незаметной для посетителей.

Я махнул им.

Девушки не торопясь двинулись к нашему столику.

Кабак затих.

Детина втянул голову в плечи и потянул из-за голенища стилет. Купчишки, забыв про девок, вжимаясь в стену, угрями заскользили к выходу. Пышнотелая официантка грохнулась в обморок, и кувшин с пивом рухнул на пол. В полной тишине этот звук произвел эффект взорвавшейся бомбы. Кто-то из посетителей нырнул под столы, кто-то к выходу. Началась давка.

Сухов расхохотался и что-то громко крикнул. Недоверчиво поглядывая то на него, то на присевших за стол карателей клиенты занимали свои места.

– Что ты им сказал?

– Что зверушки ручные, а ты их хозяин. Считай у тебя пожизненная «крыша» в этом мире. Даже такие как он, – Сухов кивнул в сторону детины, – не посмеют к хозяину карателей. Кстати, о них. Баб кормить будешь? С рационом знаком? Говорю сразу, здесь такого не готовят. О, придумал!

Он махнул рукой хозяйке и что-то квакнул. Через минуту девчушка, трясясь от страха, поставила перед карателями две тарели еле-еле прожаренного мяса и кубки с темным напитком.

Я приподнял бровь.

– Свинная, – предугадал вопрос Сухов.