скачать книгу бесплатно
Тут же песню подхватывает Кудин:
Тёща моя, слухай соловья,
Ох, и надоела ж мне дочка твоя!
Особенно любил Кудин припев:
Эх, ёлки-моталки
Просил я у Наталки
Просил я у Наталочки своей! —
во всё горло орал он.
Тут и Натаха не оставалась в долгу, подхватывала:
На тебе, на тебе,
Не сказывай матери,
Ой, да не рассказывай жа отцу!
А чуть свет Зынченко, опухший и синий, едва держась на ногах, стучался к тётке Васятке.
– Васятка, – чуть слышно обессиленно сипел он. – Плясни грамульку, а то помру…
Тётка Васятка, зная его хворь, спешно выносила на крыльцо круглобокий графинчик с тонким горлышком, стопку и солёный огурчик. Жалостливо глядя на бригадира, вставляла в правую его руку полную, до краёв, стопку, в левую вкладывала огурчик.
Зынченко, качнув головой и прикрыв глаза, медленно выпивает, занюхивает огурчиком и, наконец, тяжело выдохнув, возвращает Васятке и порожнюю стопку и нетронутый огурец.
– Спасибо, Васятка, спасла… Теперь не помру, – говорит он ожившим голосом.
– Может, повторить? – предлагает Васятка.
– Ни. Я ж не ради пьянки окаянной. Щоб не помереть…
Из запоя бригадира всегда выводила его жена Любка – наша хуторская казачка. Изо дня в день она сбавляла дозу хмельного, а Зынченко мужественно не перечил ей. Выручала работа – в бригадном колесе не расслабишься. Председатель колхоза Зынченко ценил и прощал ему его слабость. Иногда пробовал воспитывать его парторг Рогов:
– Что за вид, Пётр Иванович?! Мятый, нечёсаный, небритый… На тебя ж люди смотрят! Какой пример ты собой несёшь? – наставлял он. – Бригадир должен быть чисто выбрит и…
– Слегка пьян… – добавлял Зынченко.
Любка, спасая мужа, доводила дозу до минимальной и в заключение разбавляла водку водой так, что от неё оставался лишь запах. В эти дни Зынченко был особенно раздражён и недружелюбен, с одинаковым усердием мог обматерить любого – хоть скотника, хоть парторга. И лишь переболев, он становился прежним привычным для всех ироничным и «хитрым хохлом».
* * *
Только заканчивалась стрижка, Зынченко уже у двора Кудина.
– Что, Иваныч, плеснуть? – предлагает тот.
– Ни, боже упаси… – мотает головой Зынченко. – Я вже оздоровив…
– Грамоту принёс? – насмешливо спрашивает Кудин.
– Нада грамота – нарисуемо и грамоту тоби. Надо мидаль – закажу в кузни мидаль… Тут дело таке, Кудин, завтра вже уборочная у нас…
– Ну и флаг тебе в зубы, хохол!
– У мэне на три комбайна два комбайнёра, Кудин.
– Ну и что мне теперь, комбайнёров тебе настругать? …ь-молотить, но молотить не …ь!
– То так, – соглашается Зынченко и тут же начинает выкладывать свои хитрые уловки:
– Я б, Кудин, до другого и не ходив. Твий покойный батька був першим комбайнёром у колхози. Вин зроду николы не отказував, а ты вись в него!
На этом Зынченко не останавливается, обязательно, как бы между прочим, добавит:
– Там уси друзи твои… Натаха кухарить буде на полевом стане…
– У меня завтрашним днём отпуск заканчивается. Хотишь, чтоб с завода меня попёрли?.. – уже не так категорично отвечал Кудин.
– Та кто ж тебэ попре с заводу? Все устроемо. Людка моя тебе больничного лыста на мисяц справить.
– Что ж она нарисует там, на целый месяц?
– Та что хошь нарисуе! Хочь аборт, хочь гонорею, хочь понос, хочь золотуху…
– А «кончину» после уборочной праздновать будем? – уже соглашаясь, смеётся Кудин.
– Ну а як жа без этого!.. Вы токи хлиб убирить – буде вам и венок соломняный на шию, и праздник с гармонью… Но я на сей раз участвовать не стану – мени и прошлого досыть… Распоряжусь дивчатам, шоб всиго наготовили, вскочу на коныка та убигу подали, щоб не сыскали… Так што выручай, Кудин…
И Кудин выручал.
Зынченко такой обходительный только тогда, когда ему уговорить надо. А попал в упряжку, тут он уж никому спуску не даёт. По росе комбайнёры не спешат выезжать, пока штурвальные шприцуют тавотницы, бьются в карты. Тут обязательно Зынченко наскочит, давай разносить всех:
– Шо ж вы, сукины диты, до свинячего полдня тягните?! – кричит он охрипшим голосом.
– Так роса ж, Иваныч! Зажёвывать будет… – оправдываются комбайнёры.
– Роса… А завтра дощи пойдуть, что тоди?!.. Забулы, як батьки в ваши годы?..
Как я був таким, як батька,
Батька був таким, як я,
Мы поймали гарну дивку —
Разок батька, разок я… —
напевая похабные куплеты, смеётся Кудин.
– Ото ж, одна дурь в голови!.. – сплёвывает в сердцах Зынченко. – А ну, кончай «обезьяну водить» – заводь машины!
Все понуро бредут к комбайнам, и только один Кудин успевает подначить бригадира:
– У тебя, Дрык, вечно всё навыворот…
– Это ж чому?
– «Чому»… – хмыкает он. – Дождь идёт, а мы скирдуем, дождь пройдёт – домой…
* * *
Вечером Натаха пришла к Кудину радостная, нарядная – в новом платье и с алой ленточкой в волосах. Пришла не садами и огородами, как прежде, а, не таясь, прямо с улицы. Легко влетела в распахнутую калитку, не придерживая платья, закружилась перед Кудином.
– Ну, как тебе моя праздничная обновка?! – всё ещё продолжая кружить, воскликнула она.
– Трусы новые надела?
– Кудин, ну какой же ты всё-таки гад! Я перед тобой тут, а ты… – переводя дыхание, негодует Натаха.
– Ну, что успел разглядеть, то и… – оправдывается Кудин.
– У тебя глазищи только одно и видят… – подвигая Кудина, Натаха садится рядом с ним на лавочку. – У меня сегодня радость большая, Кудин, – шепчет ему на ухо.
– Коза окотилась? – опять в глазах Кудина усмешка.
– Кудин, я сегодня Танкиста выпроводила. Я свободна! – радостно объявляет Натаха.
– Ну, поздравляю… – без видимых эмоций отвечает тот.
– Кудин, ты что, не рад?! – восклицает Натаха.
– А мне какая с этого радость? – пожимает Кудин плечами. – Это, может, у тебя с ним какие заморочки были, а мне он и так не мешал.
Ошарашенная Натаха долго не может найти слов.
– Кудин… – наконец произносит она. – Ну, наделали в своё время глупостей… Давай теперь с нуля…
– Это, Натаха, у тебя с нуля. Светка – не Танкист. Выпроводит – уйду. Сам обижать не стану…
– Ты же её не любишь… – изумлённо шепчет Натаха.
– Я слово дал…
– Какое слово, Кудин?..
– Железное, Натаха.
– Кудин, я детей от тебя хочу… – плачет Натаха.
– Всего и делов-то?! – обнимая Натаху, смеётся Кудин. – Да здесь я готов помогать тебе день и ночь!
Они надолго уходят в ночной сад, измяв там травы, усталые и счастливые, возвращаются на свою лавочку. Положив голову Кудина себе на колени, Натаха долго перебирает его волосы.
– Вшей ищешь? – насмешливо спрашивает Кудин.
– Кудин! Ну… – вскрикивает она. – У тебя так красиво волосы вьются…
У Натахи тоже вьющиеся волосы и она, по-видимому, ждёт от Кудина ответного комплимента.
А кудри вьются, кудри вьются,
Кудри вьются у б…
Да почему ж они не вьются
У порядочных людей?! —
усмехнувшись, пропел Кудин.
– Кудин!.. – уже возмущённо вскрикивает Натаха и, не церемонясь, сбрасывает с колен его голову. – Как ты умеешь всё опошлить… – приняв частушку на свой счёт, обижается она.
Потирая затылок, которым треснулся о лавку, Кудин садится, пытается обнять Натаху.
– Ты чего? Это ж известная истина… Из песни слов не выкинешь… – оправдывается он.
* * *
После уборочной Кудин первым делом едет в Станицу к Людке Зынченко. Приходит прямо домой. От отца Людка уже знает, что Кудину нужен больничный, но, чтоб попугать его, делает вид, что не понимает, зачем он пришёл.
– Ты чего, Кудин? – спрашивает она.
Нашла, кого пугать – Кудина!
– Бармалей дома? – неожиданно спрашивает Кудин.
– А что?.. – теряется Людка.
– Понятно, Бармалея нет… А у меня, Люд, такая проблема… Одна лишь ты и можешь помочь…
«Ага! Сейчас будет просить больничный, а я скажу, что ничего не знаю…» – торжествует Людка.
– Чем же я тебе помогу? – всё ещё вредничает она.
– Эх, если б кто знал, до чего ж я хохлушек люблю! – Кудин хватает за бока Людку, кружит по комнате, затем крепко прижимает к себе.
– Кудин! Ты совсем одурел?! Пусти! – озираясь, кричит та. – Сейчас Бармалей придёт…
– Бармалей с работы с пистолетом приходит? – всё ещё удерживая Людку, спрашивает Кудин.
– С пулемётом… Пусти, дурак! Выпишу я тебе больничный… – сдаётся Людка.
– Пулемёт – это серьёзно, – отпуская её, говорит Кудин. – От пистолета б я ещё увернулся, а вот пулемёт…
Наконец, поправив причёску, Людка достаёт бланк больничного листа и садится за стол.
