Вынужденная посадка

– Да, конечно. Здравствуйте. Вас долго не было.

– Работа…

Мы пошли в комнату.

– Сейчас из Звёздного, – объяснил сосед. – В Москве не выходил. Шёл с Магнитки, решил к вам зайти.

– Правильно решили. Ужинать будете?

– Не откажусь. Любопытно, какой вы кулинар.

– Кулинар не я. Кухонный автомат.

– Знаю, – рассмеялся Артур. – Шучу. Знаком мне ваш автомат. Несколько другой, чем у меня. Прежний-то жилец – мой добрый приятель.

– А сейчас он где?

– Переехал с семьёй в Самару. Там им больше нравится.

– Ну, как же! Волга. И потеплее, чем здесь.

Мы поели. Я собрал пустую посуду, отнёс в проглот.

– Спасибо! – сказал гость. – Хорошо готовишь, Ярослав.

– Знай наших, – отозвался я, садясь в кресло. – Ты работаешь в Звёздном?

– Отчасти. Там тренируюсь, там всё начальство, врачи. А сама работа – там, там! – и он покрутил поднятой рукой.

– Так ты космонавт?

– Да. Пилот космических и аэрокосмических аппаратов.

– Летаешь далеко?

– В основном, во внешнюю сторону. Юпитер, Сатурн… В прошлом году ходил вторым в экспедицию на Эриду.

– Это за Плутоном?

– Да. Мрачный мирок, но интересный. Газовые озера. Камни изумительные. Небо чёрное. Атмосферы почти нет, солнца почти нет – точечка. Но эффекты бывают – глаз не оторвёшь… А ты, Ярослав, где трудишься?

– Пока нигде… Я человек ниоткуда. Или – человек из саркофага.

– Уточни, – попросил Артур.

Я рассказал о себе.

Артур посидел молча. Потом рассмеялся:

– Вот уж не ждал такого уникального соседа. Какой у тебя год рождения?

– Тысяча девятьсот сорок шестой.

– Так и в карточке?

– Нет, там виртуальный. Две тысячи восемьдесят третий.

– Да, это больше соответствует виду. Двадцать пять тебе, значит.

– А разве Саша про меня не говорил? Вы же, вроде, знакомы.

– Нет, не говорил.

– Помню, он сказал про меня профессору Новицкому: присоседим его к Лемарку.

– Лемарк – это я. Моя фамилия.

– А про твою работу умолчал. Для чего, интересно?

– Да ни для чего! – засмеялся Артур. – У Сашки задних мыслей не бывает. Так, академическая рассеянность.

– Вы с ним как знакомы?

– По работе. Он же наш! У нас начинал, в Звёздном. Потом ушёл к Новицкому.

– Оттого, что погиб отец?

– Нет. Отец погиб за семь лет до того. Иван Корнилов, мой, кстати, первый командир.

Артур помолчал. За окном ветер бесшумно раскачивал деревья.

– Так… Они тебя воскресили и выпустили в жизнь. И нравится тебе здесь?

– Пока что нравится… Там видно будет.

– Деньгами хоть снабдили?

– Снабдили.

– Достаточно? Не в обрез?

– Не знаю. Вроде достаточно.

– Ну-ка, покажи.

Я, не без некоторого внутреннего сопротивления, открыл шкафчик. Артур глянул, кивнул:

– Нормально. С этой стороны я за тебя спокоен. В магазины ходишь?

– Хожу. Продукты, кристаллы к компьютеру, одежда. И велосипед. За него сняли с карточки. Кредит. Интересно, сколько на нём?

– Лежачая восьмёрка, Слава, – небрежно бросил Артур.

– Бесконечность, что ли?

– Именно. Это не с карточки списывают, а на карточку пишут. Для учёта нужно, для статистики, для экономических прогнозов. А не для того, чтобы ущемить твоё потребление. Там, в кассе, информация остаётся.

– А если я что-нибудь непомерное захочу?

– Есть в наличии – получишь. Но вообще-то у человека всего один желудок. Он может быть весьма вместительным. Но притворяться, что их у тебя, скажем, четыре, как-то не принято. Это в сороковых- пятидесятых годах все всё хватали. Потом угомонились, поняли, что глупо. А тут и первое поколение, воспитанное соцтехнологами, выросло…

– А если кто-то совсем ничего не хочет делать, а только потреблять? И при этом он абсолютно здоров. В семье же не без урода?

Артур усмехнулся.

– Один урод семью не объест.

– А если уродов много?

– Значит, семья никуда не годится.

– Сейчас, – с некоторым недоумением спросил я, – вроде бы, глава «семьи» – царь?

– Правильно, царь. Император Александр Четвёртый.

– Как-то не вяжется…

– Нормально вяжется. Государь как государь. Жить не мешает. Хотя порядок держит. Тяжёлой царской рукой!

…Сосед ушёл, когда уже стемнело. На прощанье сказал:

– Очень-то дома не сиди. Давай, осваивайся. Гуляй, езди, говори с людьми. В Москве еще не был?

– Нет как-то…

– Езжай, посмотри. За сто лет, наверное, здорово изменилась.

Попрощавшись с Артуром, я сел к компьютеру. Набрал: «Пётр Четвёртый».

– Не охотничий. Охотников нет в лесу.

– Охотники, охотники… Что-то знакомое. A-а, читал. У Льва Толстого, у Пришвина. Ходили по лесам с оружием, убивали зверей и птиц. Правда, так и не понял, для чего.

– Для еды.

– Ты что, какая еда… У Толстого люди богатые.

– Тогда для развлечения.

– Дикость, – поморщился Артур. – А человека во время охоты застрелить не могли?

– Могли. Бывали случаи.

– Дикость, – повторил Артур.

– Это еще не дикость, – возразил я. – Это случайное, оно же неосторожное убийство. А про такую штуку ты слыхал – бытовое убийство?

Артур озадаченно помолчал.

– Не знаю. Убийство знаю. А вместе – не стыкуется. Но это не терроризм?

– В мое время отлично стыковалось. – И я объяснил, что это такое.

– Жуткие вещи ты рассказываешь. Прямо гражданская война.

– Всё так… Необъявленная война, без смысла, без цели. Незаметная, ползучая.

– Война отравленных. Я читал. Травили себя, чем только могли. Алкоголь, табак, конопля, героин.

– Да. А о пьяных самосожжениях ты не читал?

– Нет. Это нечто ритуальное? Религиозный фанатизм?

– Никакого фанатизма. Одна глупость и распущенность. Человек напивался допьяна…

– Алкоголем?

– Да, алкоголем. Ложился в постель, закуривал сигарету, в следующий момент засыпал. Челюсть расслаблялась, горящая сигарета падала на одеяло. Начинался пожар, и человек сгорал.

– Вот дураки-то… Анекдотические.

– Сейчас, по-моему, такого нет. (Артур кивнул). Я за всё время не заметил ни одного пьяного. И курящего. Неужели сейчас на Земле не курят?

– Имеешь в виду табак?

– Да.

– Отчего же. В жарких странах, в Азии, Африке, Южной Америке дымят только так. Сигары, сигареты, трубки, кальян, гашиш… Возможно, есть какая-то связь между жарким климатом и табаком. Антаркты, например, не курят. Не переняли эту заразу.

– Артур, а кто такие антаркты? Я встречаю упоминания в компьютере, но специально посмотреть руки не доходят.

– О, это интересно. – Артур даже остановился. – Искали жизнь на Марсе. Солнечную систему почти всю прошарили, ходили не раз к Альфе Центавра, нашли там вполне приличные планеты, с живностью, но без разума. А потом – пожалуйста! На собственной планете открыли новую расу! Наверное, ты их всё-таки видел: очень бледные, в основном темноволосые, с большими глазами, губы яркие, брови длинные, загнутые к вискам. Глаза, в основном, синие, чёрные.

– Прямо эльфы… Конечно видел! Ведущая новостей Главного канала есть такая.

– Правильно. Ирана Ченери-Михайлова. Антарктянка.

– А почему Михайлова?

– По мужу, – усмехнулся Артур.

– Здорово… А как их обнаружили?

– Однажды в Антарктиде пропали лыжники. Шли через полюс от Мак-Мердо к Новолазаревской. После полюса последнее сообщение было с восемьдесят седьмой параллели. Начали их искать – и встретили аборигенов.

– То есть антарктов?

– Да… В общем, спортсмены потерпели аварию, связь сдохла, сидели и отогревались у них. Под ледовым щитом, оказывается, гигантская система пещер! Такое царство – нам и не снилось. И они там живут.

– Как троглодиты?

– Ты что! Культурный народ, техника прекрасная. Электричество, радио. Искусство…

– Но они же не там зародились?

– Нет. Сейчас учёные считают, что их вытеснили из Южной Африки или из Индии более воинственные племена.

– Вот как! Предпочли отплыть на погибель, в неизвестность, в холод, чем идти в рабство?

– Выходит так. И землю нашли, и сумели выжить. Что интересно, и семена растений вывезли.

– И долго они там?

– По их собственным хроникам, почти шесть тысяч лет.

– И за такое время не выродились?

– Нет. Гены, видимо, хорошие.

– А сколько их?

– Около тридцати четырёх миллионов.

– Вот находка! Подарок Земле.

– Да, Слава, именно. Хороший подарок.

– Артур, а как случилось, что их до сих пор не засекли? Ты говоришь, радио у них?

– У них хитрая система экранирования. Они же знали о нас! Ловили передачи. Но они прятались. Не доверяли. Знали про мировые войны.

– А сейчас?

– Сейчас оттаивают. Сейчас ты их встретишь где угодно.

– А какой у них язык?

– Очень своеобразный. Специалисты находят отдельные корни индийские, что-то из суахили…

– А общественное устройство?

– Правление монархическое. Но и жрецы, и советы старейшин…

Лужи на дороге кончились. Но мы продолжали идти пешком – разговор увлёк обоих.

– У них разные страны?

– Нет, государство одно. Империя.

– Объединились… И правильно. Мне всегда казалось, что постепенно вся Земля объединится. Через тысячу лет или раньше. Один народ, один язык и никаких отдельных государств. По Ефремову.

– Мне тоже так кажется. Но с государствами – сложно. Например, руководство какой-нибудь Андорры ни за что не согласится войти в состав Испании или Франции, а самим остаться в тех же дворцах, в том же комфорте – но не королями или президентами, а всего лишь губернаторами. Удивительно, как наша империя собралась.

– Нужен был Арсентьев…

Лес редел, расступался. Показались городские здания.

– Артур, а какой у нас сейчас общественный строй? Царь на троне – это понятно. А экономические отношения?

– А сам как думаешь?

– Затрудняюсь сказать. Похоже, не совсем то, что в моей прежней жизни.

– Не то. Страна меняется, жизнь меняется. А как это назвать… Суди, Слава, хотя бы по своему дому.

– Пожалуй, у капиталиста я бы такую хоромину не получил.

– Ты прав, капиталист – не альтруист.

– И общественная мораль подтянулась. Даже у предпринимателей. Рекламы на улице гораздо меньше, чем в моё время.

– А сейчас реклама только заслуженная. Признак качества. Разрешение на рекламу выдаёт инспекция Совета Экономики. Очень закрытая организация. Впрямую с производителями и распространителями не общается. Надзирает негласно, наказывает больно. Если есть за что.

– Вроде, и самих предпринимателей стало меньше.

– Мало кто рвётся в бизнесмены. Личная нажива больше не стимул. Этот стимул – не из самых нравственно здоровых.

– Зато он естественный! В этом его сила.

– Естественный… Нет ничего естественнее, Слава, чем кинуться на другого человека, который слабее тебя, и перегрызть ему горло. Крови его напиться. Напиток, между прочим, пользительный.

– Ну, я ж не спорю. Не всё естественное хорошо. Человек произошёл известно от кого. Помню, в начале «безумного десятилетия», когда началось обнищание и голодовка, один хмырь в тогдашнем руководстве сказал журналисту: пусть слабые и неспособные граждане вымрут, это приведёт только к оздоровлению нации… Асам такой пухленький, розовенький.

– Вот видишь, какие там «нравственно здоровые» преуспевали.

– На могиле ему эти слова написать!

Несколько успокоившись, я спросил:

– А нынешние предприниматели? Ради чего они стараются? Какие стимулы, если нажива потеряла значение?

– Не знаю, не задумывался. Ну, потребительские рейтинги, конечно. Известность. Если частник хороший, у него продукция лучше, чем у других, даже чем государственная. Высокий рейтинг даёт право участвовать в Совете Экономики, на разных уровнях… У меня нет знакомых в этих сферах. Не знаю я их дел, да и знать не хочу.

* * *

У торгового центра я догнал спутника, поехал рядом.

– Артур, а если платим за всё по кредиту, тогда зачем деньги?

– Иногда деньги удобнее.

– Я так понял – они отмирают.

– Правильно понял. Но ещё не совсем. Заграница, кстати, хватает наши рублики только так!

Мы остановились у арки перед домом Артура.

– Меня вот что удивляет, – заговорил я. – Где собаки?

– Имеешь в виду зубак?

– Нуда. Кошек вижу, бегают, а псов нет.

– Вымерли.

– Каким же это образом?

– Не стали нужны. Сейчас в России жизнь спокойная, безопасная, нужды в оружии у граждан нет. Зубака же изначально – что? Биологическое оружие.

– А болонки, левретки?

– В начале девятнадцатого века светские дамы носили кинжальчики. Сейчас – нет. И вообще, в качестве комнатного зверька белка или кошка гораздо приятнее. И выгуливать не надо.

– Кошки – тоже ведь оружие. У них когти острее собачьих.

– Кошка – оружие против мышей и крыс. А зубака – против человека.

– Но я не вижу и бродячих, бесхозных со… зубак.

– Вымерли. Свалок и помоек нет. Пополнения домашними нет. Собственные гены быстро выродились. Четыре, пять поколений – и конец. К тому же – массовый отлов и стерилизация… Я знаю только два примера, когда одичавший, бывший домашний вид выжил без человека. Американские мустанги, австралийские кролики.

– Так… Избавились, как от хамоватого гостя. А как же на Севере? Там на собаках ездили.

– На Севере ездят на снегоходах… Ну, входи, Слава. Поедим у меня.

…Покончив с салатом из омаров, я спросил:

– Как ты называл свою родную деревню? Вилль-де-Руа?

– Да, правильно.

– Это во Франции?

– Если точно – в Бургундии. Недалеко от Дижона. Родители там…

– А что делают?

– Поль – инженер на биостанции. Мари – художница. Портреты, пейзажи. Вон, на стене.

Я повернул голову. Артур на портрете был моложе, но смотрел пристально и твёрдо. Такого с пути не собьёшь…

– В космос тянуло с детства, – продолжал хозяин. – Я следил за этими делами. Видел, что российским космонавтом быть интереснее, чем техасским или европейским. И уехал в Россию. Старики проявили понимание…

– Ты с ними видишься?

– Само собой. По связи разговариваю. Прилетаю.

– Вилль-де-Руа. Ну-ка, переведу… Деревня Короля. Королевская Деревня. Так?

– Так! – развеселился Артур. – Скажи уж лучше: Царское Село. Это ближе для русского уха.

– Действительно, Царское Село…

– Только я не Пушкин. Стихов никогда не сочинял. Даже когда первый раз влюбился.

* * *

Раз в неделю я ездил в Институт к Новицкому и Саше. Иногда им было не всё ясно, и меня просили заночевать. Но так-то особого беспокойства я у врачей не вызывал… В последний приезд профессор был очень рассеян и, похоже, чем-то удручён. Я спросил Сашу:

– Как успехи? Женщину когда будете пробуждать? Меня бы с ней познакомили.

Хмурый Саша помрачнел ещё больше.

– Нет её. Умерла. Два дня назад.

И после молчания добавил:

– Так что вам с Алексеем Омулевым крупно повезло. А ей нет. И нам с Антонычем ещё не скоро придётся шуметь о достижениях…

Заканчивался август. Я уже более-менее ориентировался в жизни нового мира. Несколько раз бывал в Москве. К приятному удивлению, столица внутри МКАД почти не изменилась. Всё, всё было на месте. Начиная с самого центра, с Кремля, Большого театра, возвращённой стараниями Димы гостиницы «Москва» – и кончая храмом Христа Спасителя, Новодевичьим монастырём, зданиями университета на Воробьёвых горах. Полюбовавшись городом с высоты знакомой смотровой площадки, я садился в вагон ролльвея, полого спускался к Москве-реке и уезжал к Киевскому терминалу, сохранившему в своём комплексе прекрасное здание Рерберга. Выходил на Новоарбатский мост и, как давно когда-то с маленькой Инной на руках, медленно, с остановками, поворачивался на триста шестьдесят градусов…

Забрёл и туда, где по-прежнему стояло знакомое семиэтажное здание. С удивлением и некоторым смущением обнаружил там… памятник себе. У Димы хватило чувства меры ограничиться бронзовым бюстом. Из надписи я узнал, что погиб «при исполнении служебного долга». Что ж, всё так… Воровато оглянулся – не обратил ли кто внимания на моё сходство с бронзовым генералом? И тут же улыбнулся, сообразив, что сходства не так уж много. Ни очков, ни усов, ни мундира с погонами, ни возраста. Сошёл бы разве что за прямого потомка.

Новая Москва, возникшая за последние сто лет к югу и к западу от Старой, поражала громадностью зданий, пластикой их форм, феерическим разноцветьем. В своё время я кое-что читал по архитектуре. Помню слова знаменитого Щусева: «В архитектуре вечен куб…». Вечен в смысле – уходит, но всегда возвращается. В нынешней Новой Москве почти невозможно было отыскать куб или хотя бы его «родственника» – параллелепипед. Над сплошным морем зелени поодиночке, рядами и группами возвышались тёмно-синие, голубые, светло-зелёные, бирюзовые купола, додекаэдры, параболоиды, неравноугольные призмы; алые, зелёные и сиреневые пролёты, галереи, сверкающие шпили, плавно изогнутые полосы транспортных эстакад и мостов с мелькающими электромобилями… Множество информационных табло – куда, как и на чём проехать. В любой момент можно было нажатием кнопки вывести их из автоматического режима и набрать на клавиатуре свой вопрос.

В электробусах и ролльвеях никогда не было тесно. Предложение тут превышало спрос. Но уж это, понятно, никого не раздражало.

Толпа не навевала тоску. Люди были открыты, доступны для любых вопросов и реплик. Мне это пришлось по душе – и сам с удовольствием пускался в разговоры, когда ко мне обращались.

Приехав домой, я ужинал и шёл в «экранную» – так называл комнату с огромным экраном, который служил и для приёма видеопередач, и для связи, и как монитор компьютера, и как поле для чертежей и расчётов. Мог и при необходимости делиться на части…

Ближе к ночи я часто поднимался на самый верх, под прозрачную крышу. В ясную погоду над головой раскидывался дивный, потрясающий шатёр звёздного неба. Эти пространства растворяли меня в себе, словно я был одной из звёзд, или даже целым созвездием. В зените стояли одни миры, в надире – совершенно другие…

Из каких-то непознаваемых глубин души всплыло забытое полудетское увлечение – расчёты траекторий космических кораблей. В той, прежней жизни я никогда не принимал это всерьёз. Ещё в ранней юности осознал, что космонавтом мне не быть… Сейчас же это вернулось. Освежил в памяти классические трассы Штернфельда и Гомана, способы прокладки маршрутов столетней давности – и познакомился с современной методикой. Общие закономерности космонавигации показались мне более интересными, чем сложными. Я по уши зарывался в расчёты, придумывал различные варианты, сравнивал режимы разгона-торможения, ломал голову над уравновешиванием масс, оптимизацией траекторий по влиянию гравитационных полей, солнечному ветру, возмущениям от близких и далёких небесных тел, расходу различных видов горючего…

Сосед улетел на два месяца. Вернувшись, зашёл в гости и застал меня перед экраном, заполненным математическими символами и чертежами. Молча посидел рядом, внимательно разбирая выкладки.

– Не возражаешь, я покажу этот расчёт моему штурману?

– Ради Бога, – ответил я.

Артур рассказал о рейсе. Ходил к Юпитеру и Нептуну. На его корабле стояли новые, так называемые звездолётные двигатели, позволяющие с малым расходом разгоняться до субсветовых скоростей. Этим и объяснялось столь недолгое отсутствие пилота…

Вскоре он опять исчез. За прозрачной стеной на поблекший и облетевший сад тихо опускались снежинки – еще не всерьёз, им всем было суждено, едва коснувшись земли, тут же растаять…

В начале зимы навалилась тоска. Чаще, чем обычно, вспоминалась и снилась Инна. Приходили все, кто остался в невозвратимом прошлом: сёстры, племянницы, отец и мать, Дима с компанией, сосед Зубов, старый друг Марчен, институтские и училищные друзья… Есть только одно настоящее горе – расставание навсегда. Безвозвратный уход умерших и бессильная печаль живых. Вынужденное смирение перед неизбежностью… Я бродил по просторному дому, останавливался у стены, за которой, сквозь чёрную сетку деревьев и кустов, виднелась улица и дома напротив. Прохожих почти не было. Переходил на другую сторону – там, в сотне метров, по шоссе бесшумно летели разноцветные автомобили… нет, электромобили. Низкое солнце освещало проносящиеся машины, мгновенно отражалось в стёклах. Короткий прямой подъезд к дому ровно белел снегом, кое-где тронутым цепочками кошачьих и птичьих следов. Постояв у стены, я уходил к компьютеру, включал его. Или одевался и шёл на остановку Магнитки, уезжал в Москву, возвращался… Ничто не было в радость.

Подходил к зеркалу, смотрел на своё всё ещё непривычно молодое, даже юное лицо. Вспоминал себя студентом, думал: да тот ли я Славка Нестеров, который был? Но уж в этом сомневаться не приходилось. Всё помнил явственно. И Москву, и Вологду, и Екатеринбург. И более ранние места, и события: Чон-Коргон, Карелино, Горно-Алтайск. Чёткое ощущение, что всё было именно со мной. А ведь мечтал когда-то проехать по всем этим местам вдвоём с Инной…

Недели две не мог прийти в норму.

– Это у вас субблокировка эмоциональной памяти уходит, – объяснил при встрече Новицкий. – Помните шлем с проводками?.. Теперь, мой друг, сами понесёте весь свой груз. Но теперь-то уж он вас не раздавит.

Пилот Артур Лемарк: сосед интереснее, чем думалось

Я вернулся после старого Нового года. Сразу вызвал Славу на связь.

– Хорошая новость. По твоей трассе запустили беспилотку, чтобы проверить на практике.

– Что, так здорово рассчитал?

– Увидим. Неизвестно ещё, как пролетит… Новые расчёты есть?

– Есть.

– Давай все.

– Приходи…

Я рассказывал соседу о рейсе в систему Юпитера, о товарищах по экипажу. Сидел перед его древним «Пентиумом», удивлялся миниатюрности экрана.

– Антикварное у тебя имущество. И сам ты, Слава, антикварный человек…

Забрался в старинные компьютерные игры. Понравилась простенькая «Lines» с цветными шариками.

– Жаль, переписать невозможно.

– Это и хорошо, – ответил гостеприимный хозяин. – Играть приходить будешь.

Собравшись к себе, я взял новые Славины расчёты.

– Ты давай, продолжай. В следующий раз конкретные задания принесу. Возьмёшься?

– Конечно, возьмусь.

– Почитай «Космонавигацию» Плетнёва. И кинематику Солнечной системы любого автора. И ещё – «Штурманские расчёты» Криничного и Кольберга. Их новая работа. Как найти в компьютере, знаешь.

* * *

В начале весны я принёс целую кучу заданий.

– Держи, Слава! Вот Марс – Сатурн в противофазе. Вот Меркурий – Юпитер – Уран. Вот Луна – астероид Паллада – Нептун оверсаном… Всё на разных кораблях, с разными возможностями, разными двигателями, массами, горючим… Берёшься?

– А чего не взяться? Ошибусь – никто не съест.

Я только усмехнулся. Имелись некоторые задумки. И пока что сосед не разочаровывал.

– Как слетал? – спросил он.

– Обычно… Три системы, одиннадцать станций. Сатурн, Уран, Нептун. Беременную пассажирку вывез с Тритона. Смены же годовые, полугодовые, много семейных пар. Люди не всегда осторожны. А вынашивать вне Земли запрещено.

– Чтобы не появлялись уроды?

– Само собой! Чуть что – и немедленно под голубое небо, к берёзам и осинам.

– Ну, станции – это ясно…

– А ты жениться ещё не собрался? И вообще, как с эти/tf?

– Да пока вообще никак. Новая жизнь, впечатлений без того много… – И сосед процитировал античного философа: – «Гетеры нужны нам для развлечения. Наложницы – для удовлетворения ежедневных потребностей тела. Жёны – для рождения законных наследников».

Насмешил…

– Ты думаешь, древние греки – это образец? «Ежедневные потребности тела», надо же. Выдумка от распущенности! Главное – психологический настрой… – Ия выдал ответную цитату: – «Любовь – не еда, не вода и не воздух. Её отсутствие – всего лишь неудобство, которое можно перетерпеть». Кто сказал?

Слава не ударил лицом в грязь. Тут же кивнул на полку, где разношёрстным рядом выстроились бумажные книги. Провёл пальцами по корешкам, где было обозначено: Айзек Азимов.

– Бери, читай.

– Спасибо, возьму. Знаю Азимова, только не в бумажном виде.

– Ав рейсах романы случаются? – полюбопытствовал сосед.

Я помолчал, поискал в памяти.

– Нет… Знаешь, в рейсах не до романов. Пассажирки часто летают. У меня одно время бортинженер была Людмила. Нравилась, но не более того. Просто не принято. Вне Земли малейшая распущенность, расслабленность опасна.

– Я чувствую, человек не скоро станет на «ты» с космосом.

– Не при нашей жизни, это уж точно. Казалось бы, все правила соблюдаем. Дисциплина не нарушается. Техника надёжная. Но люди гибнут фатально! Сначала считаем, что нелепый случай. Потом, как разберёмся – нет, не нелепый. Обоснованный! Предусмотреть всё не получается. В космосе мы – всего каких-то полторы сотни лет.