Вынужденная посадка

Что удивительно – не было сообщений из горячих точек. Может, и самих этих точек не существовало?

И много места в новостях занимал космос. На экране мелькали лица космонавтов, корабли и орбитальные станции, фигуры в скафандрах (белого цвета, в основном), звёздное небо, виды Луны, Марса, спутников Юпитера, Сатурна… Луна была покрыта базами и научными посёлками, Марс – тоже. Венера упоминалась не так часто, по причине, видимо, её негостеприимности.

…В коридоре послышались шаги. Донёсся Сашин голос:

– А присоседим его к Лемарку. Дом как раз свободный.

Загадочная фраза. Кто, что – лемарк, Лемарк…

Я не закрывал дверь. Но все равно раздался мелодичный звон: просили разрешения войти. Я нажал зелёную кнопку.

После традиционных вопросов о самочувствии и полуминутного обследования биотестером – это был тот приборчик, которым Новицкий пользовался и в самый первый день – профессор сказал:

– Ну вот, дорогой мой, начинаем потихоньку снимать блокировку. Начнёте вспоминать… Родных, друзей, увлечения, навыки… Имейте в виду, воспоминания могут оказаться и грустными. И даже более того.

– Знаю, – вздохнул я. – Предупреждён.

* * *

Первым делом стало ясно, почему так тревожил номер комнаты. Восемьдесят первый, тысяча девятьсот – это же год рождения Инны!

Инна…

Горьковатый ветерок пролетел в душе. Предчувствие страшного и непоправимого.

…Я вышел из «Волги», закрыл дверцу. Хотел войти в здание, но не успел повернуться. Сокрушительный двойной удар в корпус – и взметнулся асфальт, ударил по лицу… Я понял, что земная жизнь кончилась, а загробной всё-таки не существует, и теперь нам с Инной не увидеться. Хоть мертва она, хоть каким-то чудом жива.

И тут… вспыхнуло перед глазами знакомое прекрасное лицо. Это была не Инна. О её имени я мог только догадываться. Она всегда являлась во сне, когда мне было плохо. Или очень плохо. И в тот миг что-то сказала. И я, кажется, ответил.

Но вот я пришёл, ожил, я здесь. А Инна…

…Жмурься не жмурься, мотай не мотай головой – не отогнать вид того страшного фотоснимка. Я слонялся по этажам и коридорам, выходил в парк, возвращался в комнату. Но можно ли убежать от себя?

Пришёл Новицкий. Пристально глянул тёмными глазами:

– Что, мой друг, тяжело? Постойте-ка.

Вынул из кармана халата небольшую трубочку – с полпальца. Приставил сбоку мне к шее – показалось, что несильно обожгло.

– Кто ушёл, того не вернуть… Держитесь. Не возражаете, вместе поужинаем?

Мы долго сидели в полумраке, и профессор негромко рассказывал об институте, о своих исследованиях, о Саше, у которого на спутнике Нептуна погиб отец.

– Ложитесь спать. Утро вечера мудренее. Спать будете крепко.

И ушёл. Мне действительно очень-очень захотелось спать…

Назавтра уже не так мучительно и неотвязно думалось о дочери, зверски убитой на Кавказе. Вспомнилось, что отомстил за неё. Хотя, конечно, и не вернул этим… Вспомнилось, что был в генеральском звании и служил добру, уничтожая зло. А раньше жил в Вологде. До Вологды – в Екатеринбурге, который назывался Свердловск. Писал программы. Ремонтировал и настраивал компьютеры и то, что им предшествовало.

Инна возникала перед внутренним взором то первоклассницей, то юной девушкой, то маленьким малышом в трикотажных колготках и фланелевой кофточке. Вспомнилось, как ещё в девяносто девятом году трижды чуть не потерял её, а сам в это время был далеко.

* * *

Настал день выписки. Или как это называлось по-нынешнему. Я позавтракал, сжевал зубник и отправился вниз, к докторам.

Мы обменялись приветствиями. Профессор пригласил в небольшую дверь:

– Зайдёмте-ка, юноша. На прощанье дадим вам небольшое напутствие. Садитесь в кресло. Наденьте этот шлем.

Я надел шлем с проводами. Профессор сел к небольшому пульту. Саша стоял в дверном проёме, прислонившись к косяку, и ободряюще улыбался.

Напутствие длилось недолго. В висках начало покалывать. Профессор прошёлся пальцами по клавиатуре, проследил за сменой разноцветных огоньков на дисплее, щёлкнул выключателем и встал.

– Всё, мой друг. Отдайте шлем, и пойдёмте.

Мы вышли.

– А что за напутствие? – полюбопытствовал я.

– Субблокировка. Защита психики от перенапряжения. Мы же не знаем, что у вас в памяти. Психика хорошая, устойчивая, но… лучше «привить оспу». Вам в детстве оспу прививали?

– Конечно.

– Тогда вы поняли.

– Извини… – начал Саша. Мы уже с неделю как перешли на «ты». – А что это у тебя за жест? Ты каждые несколько минут его делаешь. – И он провел пальцем вверх по переносице.

– A-а, так это я очки поправляю!

– Очков нет! И не будет! Видишь хорошо?

– Более чем. Лучше, чем тогда, в очках.

Инициативу перехватил Новицкий.

– В прежнем организме были у вас кое-какие нестроения. Близорукость. Сердце, между прочим, коварное – сильное, но непредсказуемое. И голова побаливала, верно? Язва желудка намечалась. Зубы не годились никуда. А теперь – откройте-ка ротик! – И профессор подал зеркало.

Я глянул. Да… Было на что с удовольствием посмотреть. Ровные, белые, в плотном строю – как две подковки… Я вернул зеркало.

– Новенькие! Как из магазина.

– И, между прочим, ровно тридцать два! – смеялся профессор. – У нас без обмана. Можете не пересчитывать.

– Фирма веников не вяжет, – добавил Саша.

– И волосики мы вам отрастили, – продолжал Новицкий. – Совершенствуемся на ходу! Ваш предшественник Омулев так и уехал лысый, дома сейчас обрастает.

Я провел рукой по голове. И с волосами, оказывается, не всё просто…

– Ну, вот, – проговорил профессор. – Никаких особых дел у нас с вами больше нет. Вы нами довольны?

– Дмитрий Антонович, Саша… – Я замолк, борясь с волнением. Смущённо пробормотал: – Мне ли оценивать деяния богов?

– Интереснее всего, – нарочито сухо сказал профессор, – слышать про богов от выходца из просвещённого двадцать первого века.

– Не знаю, как вас благодарить…

– Не знаете, так слушайте. Мы будем очень признательны, если вы хотя бы в течение двух месяцев будете навещать нас. Раз в неделю. Понаблюдаем вас, сами понимаете.

– Конечно… – кивнул я.

– Хорошо. А сейчас Саша проводит вас домой. Скажите, а может, вы хотите ещё пожить у нас? Нет проблем.

– Нет… – сказал я. – Спасибо. Домой…

* * *

– На Магнитку пойдём ножками, – сказал Саша. – Это недалеко.

В руке он держал небольшой кейс в синюю и зелёную полоску.

– Да если бы и далеко… – отозвался я.

– Да, – согласился Саша. – Если бы не время.

Я впервые оказался за пределами парка. Открылась заросшая травой и кустами холмистая местность, там и тут по склонам уставленная постройками, увитая дорогами и дорожками. По дорожкам шли люди; в их лицах не было ничего неприятного или настораживающего. И одеты они были, так сказать, не вызывающе. Смотрели внимательно, но не назойливо.

Мы поднялись на высокую платформу.

– Постоим чуточку, – сказал Саша. – Как тебе картина?

– Приятная! – ответил я. – И народ приятный. Словно по институтскому городку идём. Кто помоложе – студенты, постарше – преподаватели.

– Ты так воспринимаешь?..

Вдали послышался негромкий, нарастающий звон. Подлетел состав из пяти или шести прозрачных вагонов. Распахнулись двери.

Вагон не имел окон. Он сам был сплошным окном. Людей ехало немного. Кресла стояли вольготно, никто никому не мешал.

– Через четыре остановки сойдём, – сообщил Саша.

– А скажи, пожалуйста, – спросил я, – неужели Россия уже никого и ничего не боится, что не контролирует моё появление?

– Ну, почему? Границы охраняются предельно жёстко. Муха просто так не пролетит. А тебя контролировать нечего, ты же не через границу проник… Ты лучше расскажи про компьютерный вирус.

– Это небольшая программа, написанная из зловредных побуждений. Вызывает порчу программ, данных и самого компьютера. Распространяется по компьютерным сетям, по интернету.

– Так знаю я! Это мьерда-бланка2. А ты – вирус, вирус…

– Другой век! – улыбнулся я. – Другая терминология… Так значит, оно у вас есть?

– Бывает… Но, мягко говоря, не приветствуется. В азиатских, африканских странах – откуда, в основном, и идёт эта пакость, – авторам отрезают уши. Кое-где и нос.

– Ав Европе?

– По-всякому. Сажают в тюрьму, делают отметки в документах, ущемляют права… Но новые мьерда-бланки появляются всё реже.

– Нет охотников.

– Конечно. Приживить пластиковые уши – не штука, однако их легко отличить от настоящих. Не краснеют, прикосновений не чувствуют… Морока с ними.

– Ты так хорошо знаешь предмет…

– А в институте с нами учились пакистанцы. Один был с пластиковыми. Жаловался – возле них жутко чешется. Все время почёсывал… Ага, сейчас наша остановка. Звенигород.

– Я не понимаю, зачем им это.

– Из дурости, из вредности. Думают, что не поймают. Сейчас всех ловят. Хакеров запросто умножают на ноль.

Мы вышли на платформу и спустились к дорожке, тёкшей среди густой травы. Дорожка была твёрдая, белая с сиреневым оттенком. Впереди, в гуще деревьев, виднелись невысокие строения. В другой стороне, за берёзовой рощей, полого поднимался склон холма. По зелени протянулось вдоль и в стороны огромное золотистое здание странной конфигурации: будто исполинская ящерица распласталась. Чуть повёрнутая голова, расставленные лапки, длинное туловище и изогнутый хвост…

– Сейчас придём, – сказал Саша. – Тут и жить будешь, если понравится.

– Там? – кивнул я на «ящерицу».

– Нет, – хохотнул провожатый. – Ты из возраста вышел. Там! – он махнул в сторону невысоких домов впереди.

– А это что, на холме?

– Детский городок.

– Воздух чистый… – проговорил я. – А заводские трубы где? Промышленность в Сибирь переехала, что ли?

– Нет, зачем же? Всё тут. И трубы никуда не делись. Просто утратили свою гордую вертикальность. Дымят не в воздух, а в дымоприёмник конверсионного цеха. И сточные воды в этот цех текут.

– А если в нём авария?

– Тогда стоп производство. Ни шагу дальше, пока не отремонтируют. Законы строгие. Никакой пощады.

Мы вышли на широкую улицу. Улица была зелёной – слева и справа пешеходная дорожка, а посередине – бесконечный травяной газон. Точнее даже, луговина. Цвели ромашки, колокольчики, розовый и белый клевер. Гудели пчёлы и шмели, порхали бабочки.

– А где же проезжая часть? Автомобили?

– Там, – махнул Саша рукой. – За домами.

«Там» было довольно далеко. Я покрутил головой, но ничего не увидел. Не было и слышно моторов.

Навстречу шли парень и девушка. Он – выше среднего роста, в светлом спортивном костюме, с роскошными чёрными усами на продолговатом лице. Чёрные волосы коротко подстрижены. Он нёс большую полосатую сумку. Девушка была – радость', глазастая, с выразительным лицом, с классической фигуркой, в прилегающей кофточке, в юбке, похожей на опрокинутый венчик цветка – впечатление усиливал край, вырезанный широкими зубцами.

Парень улыбнулся, приветственно вскинул руку:

– Саша!

– Артур, привет! Вот, веду тебе соседа.

– Отлично! Как вас зовут, сударь?

– Ярослав.

– Меня Артур. Увидимся!

Его спутница ослепительно улыбнулась, и они ушли.

– На экспресс идут, – сказал Саша. – Ну, как тебе сосед?

– Нормальный, вполне. А девушка – его жена?

– Нет, он холостой. Но у него, бывает, ночуют девушки.

– Ясно.

Мы дошли почти до конца улицы. Дальше, метрах в ста, начинался берёзовый лес.

– Вот твоё домовладение, – показал Саша рукой вправо от дорожки.

Изгороди не было. Сквозь кружевную занавесь кустов и деревьев виднелся дом. Он не походил на привычные мне поселковые жилища вековой давности – «сундуки» с острым верхом. За кустами возвышалось нечто голубовато-серое, округлое, ребристое, со слегка заваленными внутрь отблёскивающими стенами. Нарушая стройность очертаний купола, на высоте четырёх метров протянулась изогнутая терраса с прозрачной вертикальной стеной… Мы прошли еще немного. Прямо напротив дома стояла небольшая арка с округлым сводом. На ней имелась кнопка, которую Саша нажал. В ответ зажёгся красный глазок.

– Вперед, – скомандовал Саша.

– Так красный же сигнал!

– Означат всего лишь, что тебя нет дома. Или что ты напрочь не в духе и не желаешь никого видеть. Ты как, в духе?

– Ну… Вообще-то да.

– Тогда пошли.

– А если пройти не через арку? Нигде же не загорожено.

– А это не принято.

Мы вошли в незапертый дом. Помещения были просторные; комнат, по первому впечатлению, не меньше семи-восьми. (Впоследствии оказалось – двенадцать). Саша показал, как управлять кухней, сантехникой, освещением, терморегулятором, мебелью, прозрачностью стен, выдвижными балконами, компьютером, автоматикой уборки…

– А если что-нибудь забуду? – обеспокоился новосёл.

– Памятка в компьютере. По клавише «Дом».

В одной из комнат моё внимание привлек штабель одинаковых белых ящиков.

– Что в них?

– А это твой багаж из две тысячи давнишнего года. – Саша подобрал сравнение: – Ты ехал в пассажирском вагоне, а вещи – в багажном.

– Ничего себе… – пробормотал я.

Саша сел в кресло и открыл полосатый кейс.

– Смотри, Ярослав! Вот твоя личная карточка. Эф-и-о, портрет, номер карточки, кредитное поле. Обрати внимание – год рождения по биологическому возрасту. Минус двадцать пять, получается две тысячи восемьдесят третий… А это тебе деньги.

Он выложил на столик десятка три плотных разноцветных пачек.

– Пригодятся. Можешь ими пользоваться, а можешь кредитом. Возникнут вопросы – звони. Вот видеофон. Вот наши номера. – И он быстренько набрал на клавиатуре комбинацию чисел.

– Занёс в память. Не возражаешь, если мы с Антонычем будем позванивать?

– Нет, конечно.

– И ты нам звони. Не пропадай. А через неделю ждём собственной персоной.

– Приеду… В любое время?

– В любое. Ну, пока?

– Спасибо, Саша!

– Не стоит.

– Может, пообедаешь?

– Нет, поеду. Рано ещё.

– Привет профессору.

– Передам.

…Оставшись один, я долго без всякой цели бродил по обоим этажам своего нового дома, переваривая случившееся. В голове, честно говоря, не очень-то укладывалось.

«Привыкай…» – подумал я.

«И с чего же мы начнём?» – подумал я ещё через полчаса.

И прошел к штабелю белых ящиков.

На каждом висела пломба. И был наклеен сделанный на компьютере ярлычок с номером и надписью: «Имущество Ярослава Матвеевича Нестерова».

Я сходил в комнату-мастерскую за инструментами. И начал срезать пломбы и вскрывать ящики.

И что удивительно – всё доехало без потерь. Отсутствовала тяжёлая бытовая техника: холодильник, стиральная машина, телевизор. Я приятно удивился, обнаружив оба своих «Пентиума», со всей периферией. Тоже вроде бы незачем. Всё приехало: мониторы, принтеры, мыши, клавиатуры. И все флешки… Вот тут до меня дошло: записи на винчестере и на внешних носителях только и можно прочитать с помощью совместимых родных устройств. Кто же, какой умный человек собирал эту посылку в будущее?

Я вынимал и расставлял книги, коллекции, альбомы репродукций, грампластинки (оба проигрывателя тоже пришли), и небольшое собрание камней…

И всё Иннино было тут. Книги – её библиотека была собрана, в основном, моими руками. И записи её песен. И плейер. И то, что она сплела из бисера. И немногочисленные покупные украшения… И свитер, который она связала мне в подарок.

Я внимательнее глянул на ярлыки. Под номерами мелким шрифтом стояло: «В случае недоразумений обращаться в технологическую службу МВД РФ, комн. 730, лучше непосредственно к В. М. Арсентьеву». Адрес, телефоны. Печать. Знакомый росчерк…

Дима. Конечно, Дима.

Ярослав Нестеров: обаяние нового мира

Холодильник был полон всякой всячины. Саша накануне постарался. А сегодня, водя меня по дому, сказал, что продуктов хватит на первые три-четыре дня («пока в себя придёшь»), а потом надо начинать выходить в свет – по магазинам.

– И вообще, больше ходи, гуляй, общайся, – говорил он. – Смотри компьютер, в нём много чего есть. Он же и телевизор – так, кажется, в ваше время называлось. Переключение простое, уже знаешь. Выходи в московскую сеть, в общероссийскую, в мировую. Путеводитель – он так и называется.

…Гулять я начал со следующего дня. Саша хотя и говорил, что сейчас ничто нигде не запирается – ни предприятия, ни учреждения, ни магазины, ни жилые дома – все равно было как-то странно, трудно уходить от незапертого дома. Так же, как и не запираться в доме на ночь. Двери закрывались без запора, хотя и плотно – чтобы не проникла непогода или любопытная кошка.

Город стоял на зелёных холмах. Здания, в основном башенного типа, тёмно-синие, белые, светло-красные, гармонировали не только с фоном травы и деревьев – с зеленью всё гармонирует – но и друг с другом, выдерживая некий стиль. Людей встречалось не очень много – а может, это просто казалось в сравнении с началом двадцать первого века.

Мир был ощутимо иным. Не таким, каким я его оставил. «Другая аура», сказала бы Танечка… Множество самых разных мелочей, которые все вместе и создавали эту странность нового мира. В частности, какую-то его необычную просторность и прозрачность. Не от того ли, что нигде нет заборов? По прежней жизни помнилось: где бы ни шёл, ни ехал – всюду сбоку тянется унылая бетонная стена, или загородка из посеревших от времени досок с занозами и ржавыми гвоздями, или крашеные штакетники-палисадники с колючей проволокой поверху… Сейчас же ничего такого не было. Ни одной огороженной территории или группы зданий.

Изменились люди на улице – и обликом, и поведением. Никто не курил. Никто не сплёвывал, не пил на ходу из банок или бутылок. Совсем не было люмпенизированного простонародья. Ни скотских рож, ни пропитых-прокуренных голосов. Ни от кого не пахнет водкой или табаком. С кем ни заговоришь – отвечают бойко и доброжелательно, мыслят чётко. Все чистые, ловкие, красиво одетые. Прежде, как помнилось, основным мотивом выражения лиц была замкнутость, озабоченность, готовность дать отпор. А сейчас… В лицах встречных я видел готовность улыбнуться, готовность помочь. В немецком языке есть такое специальное слово: hilfsbereit. Хильфсберайт…

Автомобили не испускали дым, не ревели и не урчали. Проносились с лёгким жужжанием. Я понял: электрическая тяга.

В районе за линией Магнитки обнаружился большой торговый центр. На полках лежало множество неизвестных предметов. Первым импульсом было – расспросить продавцов (да и продавцы ли это?) о каждой штуковине: что это, для чего? Но я сдержал себя: нечего привлекать излишнее внимание, аттестоваться на городского сумасшедшего. Со временем всё узнаем… Неожиданно увидел знакомые по прошлому веку зубные щётки и тюбики с пастами.

– Зачем они? Есть же зубники.

– А их не все любят, – улыбнулась девушка-продавщица. – Многие предпочитают по старинке.

Это было понятно. Мне помнилось по давним институтским годам, как некоторые однокурсники, «переболев» шариковыми авторучками, вернулись к привычным перьевым.

Спустился на первый, продуктовый этаж. Взял тележку – тележки мало изменились за целый век, разве что колёсики покрепче – наполнил её и оглянулся в поисках ближайшей кассы. Ничего похожего не увидел. Подошёл к продавщице.

– Я хотел бы заплатить.

Мы подошли к небольшой квадратной панели в стене. Девушка проворно перерыла покупку. Я достал две десятирублёвки.

– О, деньги! – обрадовалась продавщица. – Давайте, давайте. Сегодня мало несут.

Поиграла пальчиками на клавиатуре. Быстро убрала куда-то десятки и выдала сдачу рублями и копейками. И тут я вспомнил, что у меня нет сумки и некуда переложиться.

– Можете у нас купить, – сказала девушка. – А можете так увезти, в тележке. Вернёте в следующий раз.

– Спасибо, – проговорил я в некотором недоумении. И покатил тележку к выходу. Нет, определённо этот мир не любит проблем. И с деньгами что-то странное…

Назавтра вернул тележку и пошёл наверх, за кристаллами для компьютера. Уплатил и, уже уходя, заметил в дальнем углу нечто знакомое. Неужели?.. Нет, ошибки нет. Велосипеды! Главный признак – колёса. Руль, педали, седло. Остальное приложится…

Я бродил среди двухколёсных коней, сравнивая, оценивая, выбирая… Уменьшенные колёса мне не нравились. Всегда предпочитал большие. Вот, например, этот. И цвет приятный – как свежая трава.

– Выбрали? – спросил молодой человек в халате.

– Пожалуй… – нерешительно ответил я. – Но сейчас не возьму. Я, извините, поиздержался.

– Поиздержались? Это как? Деньги истратили?

– Да.

– Нашли тоже затруднение! Давайте карточку.

Я подал личную карточку. Продавец подошел к кассовой панели, на секунду вставил карту в прорезь и вернул.

– Всё! Садитесь верхом – и вперёд.

– Кредит, значит…

– Кредит.

Уходя, я увидел в стеклянной двери отражение: парень смотрит вслед странному посетителю.

Ярослав Нестеров: что тут делалось без меня…

Читая тексты на экране, я заметил, что нет ошибок, ставших привычными к началу двадцать первого века – орфографических, синтаксических, стилистических. В алфавите обнаружилась новая буква, но я быстро понял, что это буква «ё», наконец-то получившая собственное начертание. И правильно: если кириллицу можно было со страшной силой сокращать, то отчего бы её, по делу, слегка не дополнить?

Из старых журналов существовали «Техника – молодёжи», «Химия и жизнь», «Нева», «Наш современник» – но только в электронном виде. Правда, всё можно было распечатать. На смену бумаге, сделанной из дерева, пришёл синтетический бумалон – в просторечии он так и остался «бумагой».

И как-то незаметно углубился я в историю столетия, прошедшего без меня… Монитор рассказывал о крупнейших делах и событиях прошлого века. Уничтожение преступности и терроризма, политическая и экологическая стабилизация, укрощение и распад Америки, разоружение, успехи социальной и технической технологии, научные сенсации, открытие антарктов…

И к чему я уж точно не был готов: в Россию вернулась монархия. Саша не ёрничал, когда упомянул о государе…

* * *

Социальная технология тоже не могла оставить равнодушным. Я сам, Ярослав Нестеров, и был первым, кто соединил вместе эти два слова: социальная технология. А вот теперь мог узнать, что из этого получилось.

…Начальник технологической службы МВД России генерал Я. М. Нестеров в начале прошлого века воевал с существующей преступностью, но смотрел шире и дальше. Откуда берутся преступники? Общеизвестно, что все мы родом из детства. Благородный человек воспитает благородного; негодяй воспитает негодяя. Личный пример родителей далеко не всегда хорош. Исключения только подтверждают правило… И это важнейшее дело всегда, на протяжении всей истории шло самотёком. Было принято смотреть сквозь пальцы, как негодяи выращивают негодяев.

Покончить с этой неуправляемой кустарщиной! – решил генерал Нестеров. Передать воспитание детей, с самого крохотного возраста, в руки профессионалов. Только… на каких профессионалов можно было рассчитывать тогда? Учиться на педагога мог любой, сдавший школьную математику и сочинение успешнее другого абитуриента. «Заваливший» конкурс в юридическую академию или в политех относил документы в педагогический. (Уж точно! Помню тогдашнюю поговорку: никуда нет дороги – шуруй в педагоги)

Генерал Нестеров был убит. Но мысль его всей душой воспринял и подхватил преемник – Вадим Арсентьев. Россия расправляла плечи, перестраивала экономику и финансы, обзаводилась очень боеспособной армией, избавлялась от внешних зависимостей. Добивала преступность, перекрывала кислород коррупционерам и пятой колонне. Создавала достойные условия учёным, «технарям», молодым семьям. Отделяла медицину от коммерции… В какой-то момент правительство президента Арсентьева решило: пора, наконец, взяться за педагогику. И не абы как, а по-настоящему…

Я вздрогнул, откинулся на спинку кресла. Как? Правительство президента Арсентьева? Дима стал президентом? Что ж, запросто, при его-то характере. Или однофамилец? Ладно, узнаем. А пока пошли по порядку. Что там с соцтехнологией?..

Президент подал мысль: вспомнить систему дворянского воспитания. Родители не отвлекались от своих дел. Дети воспитывались няньками, дядьками, гувернантками, гувернёрами – своего рода профессионалами…

Поэтому сначала были созданы кадры.

Будущие учителя и воспитатели отбирались тщательно и строго. Педагогические «университеты» и «колледжи», вернувшие себе название институтов и училищ, стали элитными заведениями. Туда больше не было хода любому желающему. Принимали молодёжь из хороших семей. Хорошие семьи были – педагоги, библиотекари, инженеры, писатели, учёные… Конечно, военные. Не считалось хорошим происхождение из бизнесменов. Капиталистический менталитет не годится для воспитания достойных граждан. Впрочем, огорчения большого тут не было. Оставались вузы медицинские, юридические, финансовые, управленческие.