Вихрь

– Ты что, думаешь, я опять на сессии буду за двоих горбатиться? – обиженно спросила Настя, глядя на него ярко-голубыми глазами. – Мне в прошлом году этих пробежек по деканату вот так хватило, – она нарисовала в воздухе черту над копной рыжих кудрявых волос. – Ну, вот сколько раз мне надо тебе это сказать, чтобы у тебя проснулась совесть, а?

Максим тихо хохотнул и пожал плечами.

– Предела этой функции не существует, или он равен бесконечности, – процитировал он преподавательницу по матанализу.

Настя нахмурила веснушчатый носик и, сложив руки на груди, демонстративно отвернулась к доске. Почти полминуты она пыталась делать вид, что слушает лекцию, но быстро сдалась. Игорь Степанович Каверин был мастером убаюкивающих речей, огромных схем и почти нечитаемого почерка. На осиный гул студенческих перешептываний он не обращал никакого внимания, словно читал лекцию самому себе.

Максим был уверен, что Игорь Степанович не заметил бы одного спящего студента, поэтому опасения Насти считал излишними. Но совесть у него все-таки была. В конце концов, Насте и правда пришлось попотеть в прошлом году, чтобы помочь ему закрыть долги по сессии. Максим был обязан подруге тем, что его не отчислили.

– Да не будет такого, как в прошлый раз, – вяло заверил он Настю.

Та старательно делала вид, что зарисовывает схему с доски. Сами кружки, в которых было записано то ли имя Платона, то ли что-то про планктон, ей удались, а вот заполнить их она не смогла. Почерк Игоря Степановича было не разобрать. Спрашивать его, что написано, было бесполезно: он ненавидел, когда ему указывали на непонятный почерк. Таких студентов он мучил на сессии особенно въедливо, об этом предупреждали неравнодушные товарищи со старших курсов. Поэтому никто из вооруженных этой информацией второкурсников вопросов Каверину не задавал. Все присутствующие надеялись получить «автоматы» за посещаемость. Самым сложным в этом процессе было собрать контрольный пакет лекций и продемонстрировать их наличие на экзамене.

Потрудившись над схемой еще с минуту, Настя набросала на полях блочной тетради планктона из мультсериала «Губка Боб» и отложила ручку.

– К черту, – выдохнула она.

– Так и запишем: дешифровка не удалась. Каверину бы врачом работать, а не философом, – с улыбкой сказал Максим.

Настя надула губы и повернулась к другу.

– Макс, вот ты наглый ужасный тип, ты в курсе? – проворчала она. – Что ты будешь делать, когда тебе лекции понадобятся для экзамена?

Он улыбнулся шире, показав ровные белые зубы.

– Пойду к тебе, конечно, – сказал он. – Потому что ты у нас лучшая староста, и другой такой на потоке нет.

Настя ткнула его в бок.

– Подхалим! Нельзя так пользоваться тем, что я о тебе пекусь, – буркнула она.

Макс погладил подругу по хрупкому плечу.

– Есть такая поговорка в народе: «Дают – бери». А сейчас ты меня опять ударишь, – предупредил он ее действие, когда она уже сделала замах, чтобы стукнуть друга по темечку.

Не зная, что на это сказать, Настя снова посмотрела на записи на доске. В крупном слове, которое написал Каверин, она разобрала только букву «ф». Впрочем, при дальнейшем рассмотрении ее можно было перепутать с «р» или даже «д». Настя тоскливо вздохнула и покачала головой.

– Одна надежда на Соню Фролову. Она, вроде, нравится Каверину, он ей даже вопросы прощает. Может, у нее можно будет переписать? – задумчиво пробормотала она.

– Фролова ненавидит, когда у нее списывают, – напомнил Максим.

– Ну, предложу ей что-нибудь. Уломаю Катьку ей в профкоме выцепить путевку в Алушту. Может, получится…

– В Алушту? – оценивающе выпятил губу Максим. – А не жирно за пак лекций по философии?

Путевка в студенческий лагерь в Алуште летом была мечтой чуть ли не всех студентов, только вот мест на каждую смену в профкоме было ограничено. Туда мог попасть либо тот, кто на хорошем счету у членов профкома, либо тот, за кого хорошо попросили, либо тот, кто занес побольше денег. Последняя опция была мало кому доступна.

Настя сокрушенно пожала плечами.

– Я хоть попытаюсь, – сказала она, и в ее тоне вновь прорезались назидательные интонации. – Тебе-то, по-моему, вообще все равно.

– Ты староста, тебе положено пытаться. – Максим заложил руки за голову и откинулся на заслонку верхней парты, служившую чем-то вроде спинки скамьи. Делать это следовало аккуратно, так как парты давно не меняли, и занозы могли встретиться на любой поверхности из ДСП. Когда речь заходила о Зале А, проще было дождаться второго пришествия, чем замены парт. Трудно заменить то, что привинчено к полу. – А нам, простым смертным, вообще нечего тут делать. Лучше б к памятнику пошли. Не крестьянское это дело – философствовать.

Настя набрала в грудь воздуха, чтобы бросить другу очередной упрек и вдруг удивленно на него посмотрела. Она потянулась к его плечу и попыталась с него что-то снять, но потом покачала головой, будто сбрасывая с себя морок.

– Что, опять какую-то невидимую золотую нитку на мне увидела? – усмехнулся Максим.

Это была их странная игра с Настей, образовавшаяся с начала первого курса. Так они, по сути, и стали друзьями, смеясь над невидимыми золотыми нитками, которые то и дело мерещились Насте на Максиме. Каждый раз, когда она пыталась их поймать или снять, они исчезали.

– Показалось, – неловко сказала Настя.

– Лучше бы ты уже окулисту показалась, – не упустил Максим возможности подколоть подругу.

– Да была я. Стопроцентное зрение, никаких дефектов. Мне кажется, дело в тебе.

– В любой непонятной ситуации вини Артемьева, – закатил глаза Максим.

– Однозначно! – не стала возражать Настя.

Максим посмотрел на доску, в глазах защипало от недосыпа, и он устало потер их. Пришлось перевести дух от накатившей усталости.

Эта бессонница меня доконает, – подумал он, дав себе обещание показаться врачу. Когда-нибудь.

Настя заметила перемену в его состоянии и заботливо коснулась его предплечья.

– Макс, ты чего? Тебе плохо?

Максим поморщился, нарочито выпрямил спину и картинно приложил руку ко лбу.

– О, да, – тихо, но с драматизмом, достойным Шекспира, протянул он, – от философии я увядаю на глазах, как роза под лучами палящего солнца! – он убрал руку и посмотрел на Настю с видом умудренного жизнью медбрата над постелью тяжело больного. – А ты вечно заставляешь меня сюда приходить. Совсем меня не бережешь.

Настя прыснула со смеху и тут же осторожно посмотрела на Игоря Степановича. Тому не было никакого дела до студенческих разговоров, и он продолжал бубнить себе под нос.

Выдохнув, Настя снова перевела взгляд на Максима и кивнула.

– Ладно, а если серьезно?

– Серьезнее некуда! – деланно возмутился Максим. – Каждая лекция, между прочим, сокращает мою жизнь на полтора часа. Ты думаешь, я здесь шутки шучу?

– Макс, – склонив голову, прищурилась Настя.

На этот раз он понял, что она не отстанет, и приподнял руки в знак своей капитуляции.

– Ладно-ладно, я перестал, – заверил он. Поняв, что подруга продолжает ждать ответа, он покачал головой. – Да нормально все. Не волнуйся за меня.

– Ты плохо выглядишь.

– Просто не выспался.

– Что, опять началось?

Максим нехотя кивнул. Бессонница была его верным жизненным спутником. Она могла длиться не одну ночь и даже не неделю, а растягиваться на несколько месяцев. Максиму в такие периоды удавалось провалиться в сон на час или два в сутки. Из-за этого он ощущал себя потерянным. Почему-то его одолевали гнетущие мысли, что его жизнь – чья-то большая ошибка, и порой он ненавидел самого себя. В его окружении было принято мыслить позитивно и искать хорошие стороны в любой ситуации, ориентироваться на свое призвание в жизни, знать, чего хочешь. Максим всегда хотел, чтобы и у него был такой настрой, но получался он у него плохо. А вот скрывать упадническое настроение за колкостями и шутками получалось хорошо. Только с Настей это почему-то не работало. Подруга каким-то образом умудрялась видеть его насквозь.

– Макс, такая долгая и частая бессонница – это ненормально. Тебе бы самому к врачу сходить, – сказала Настя, выводя его из раздумий.

Он думал об этом и сам, но сейчас, когда к этому подталкивал кто-то другой, особенно так рьяно, это вызвало злость. Максим недовольно прищурился и огрызнулся:

– А тебе не кажется, что эта сфера моей жизни в обязанности старосты не входит?

– Вот сейчас обидно было! – бросила Настя и потянулась к своим вещам, чтобы снова от него пересесть.

Ссориться Максим не хотел, поэтому удержал подругу за руку.

– Насть, стой! – шепнул он. Она задержалась и выжидающе на него посмотрела. Он тяжело вздохнул. – Ну, извини. Я не хотел, ты же знаешь, просто… не дави, ладно? Ты иногда бываешь такой…

– Какой? – прищурилась она.

– Занудой, – буркнул Максим. – Ладно, ладно, женщина, только не надо так смотреть, ты меня в могилу сведешь! – он снова приподнял руки, капитулируя. – Схожу я к врачу. Может, на диспансере вон в октябре пожалуюсь. Только не наседай, а то я уже чувствую себя твоим сыном.

Настя деланно перекрестилась.

– Не надо мне таких сыновей, – усмехнулась она.

В аудитории начался шелест множества закрываемых тетрадей, и больше половины потока студентов сорвалось со своих мест и потекло к двери. Максим внутренне порадовался, что разговор о его самочувствии окончен, и тоже схватил свои вещи.

Настя как раз встала у края ряда парт и готовила журнал, чтобы отнести его Игорю Степановичу на подпись.

– Я в курилке буду, – на ходу бросил Максим. – Если хочешь, зацеплю тебе перекусить.

– Подхалим, – усмехнулась Настя.

– Это будет стоить тебе помощи всего с одним зачетом. Я выберу, с каким!

И под грозное «Пошел ты, Артемьев!» Максим поспешил влиться в поток студентов и покинуть Зал А.

Глава 2

НАСТЯ

У входа в третий учебный корпус было не протолкнуться. В этом году в МАИ отменили вторую смену, и студенты всех курсов приходили на занятия рано утром, поэтому народу в столовых и закусочных, у небольших ларьков со снеками и газировкой, в окружающих магазинах и в местах для курения стало ощутимо больше. Впрочем, официальных мест для курения в институте не было, особенно для студентов. Но когда столько людей категорически плюет на правила, ректорату проще закрыть на это глаза, чем бороться с беспределом.

Продираясь через облако дыма, Настя недовольно морщилась. Запах табака всегда вызывал у нее отвращение. Но здесь, в институте, все ее друзья курили, и она смирялась с этим неизбежным злом.

Найдя свою компанию у узкой дорожки метрах в десяти от входа в корпус, Настя поправила растрепавшиеся рыжие кудряшки и недовольно уставилась на друзей.

– Опять все без меня убежали, – протянула она. – Нет, чтобы подождать.

Ее лучшая подруга Катя затянулась сигаретой, с наслаждением выдохнула дым и пожала плечами.

– Не дуйся, – улыбнулась она, обнимая Настю за плечо. – Зато мы заняли элитное местечко.

– Угу. Помню я, как меня тут первого сентября водой окатили. Вот тебе и элитное место, – усмехнулась Настя, тоже положив руку Кате на плечо.

Они простояли так несколько секунд, после чего Настя аккуратно отстранилась от подруги. Она не очень любила прикосновения: почему-то они казались ей слишком интимными, будто нарушающими какую-то границу. Она сама не понимала, какую.

Максим тем временем улыбнулся.

– Все не можешь забыть ту поливальную машину? Весело же было.

– Тебе, может, и весело. Это же не ты проходил тогда полдня в мокрых штанах. Позорище на весь поток.

– Я тебе, между прочим, тогда свою толстовку отдал, чтобы ты прикрыла позор! – возмутился Максим.

– Да никто не запомнил твои мокрые штаны, я ж их не заснял, – сказал Антон, надвинув очки на переносицу. Он тоже сделал затяжку и выдохнул облако дыма в сторону Насти. Она с явным недовольством помахала перед собой рукой. На шее у высокого широкоплечего блондина Антона висела подаренная родителями «зеркалка», которой он искренне гордился. Он носил ее с собой каждый день в надежде поймать удачные снимки для институтской газеты под названием «Пропеллер». Друзья частенько подтрунивали над его рвением и замечали, что он недвусмысленно плотоядно смотрит на главного редактора Юлю, хоть та и была его старше на пять с лишним лет.

Максим нарочито назидательно покивал.

– Я бы на твоем месте оценил. А иначе мы бы твои мокрые штаны еще месяц наблюдали до следующего выпуска «Пропеллера».

Настя нервно хохотнула в ответ. Антон и вовсе заливисто расхохотался. Даже Денис – молчаливый высокий темноволосый юноша, до этого упорно что-то изучавший в мобильном телефоне, – оторвался от своего занятия и улыбнулся.

– Учись, пока он жив. Макс дело говорит, – подмигнул Насте Антон. Ей оставалось только глаза закатить в ответ.

Денис снова уткнулся в дисплей мобильного телефона.

– Блин, – пробубнил он, – я поесть не успел.

Катя изумленно уставилась на него.

– Ты же ел на прошлом перерыве, – напомнила она.

– Ну, я не завтракал. Опять проголодался, – пожал плечами Денис.

По его худощавому телосложению никогда нельзя было сказать, что он так часто вспоминал о еде. Однако это было одной из его любимых тем. Он говорил, что, если на какой-то тусовке не будет еды, его можно даже не звать.

– Тебя послушать, так твои родители кошку кормят лучше, чем тебя, – поддела его Катя.

– Что ты постоянно цепляешься к тому, сколько я ем? – возмутился Денис и тут же коварно улыбнулся Кате, решив наступить на ее больную мозоль. – Зато я не поправляюсь.

– Я тоже не поправляюсь! – воскликнула Катя, беспомощно обернувшись к Насте в поисках поддержки. – Я что, поправилась?

Настя снисходительно покачала головой. Катя Самойлова – невысокая девушка с янтарно-русыми пушистыми волосами и округлым миловидным личиком – всегда комплексовала из-за фигуры. Она активно занималась спортом и следила за калориями, но оставалась недовольной своим телом. То оно казалось ей «слишком прямоугольным», то «жирным», то «перекачанным». Всегда находилось что-то, что Кате хотелось поправить. В отличие от нее от природы тонкокостная Настя с широкими бедрами и узкими плечами выглядела более женственно, за что не раз выслушивала от подруги жалобы на «всем бы такую фигуру». Катя считала, что Насте повезло: можно было не заниматься спортом, чтобы иметь тело мечты. Сама Настя свою фигуру мечтой не считала. Обычное тело, как у многих. Но ее уже угораздило стать объектом повышенного внимания Кати. Приходилось смиряться с пунктиками подруги.

– А вообще, я бы тоже поел, – поддержал Дениса Антон. – Сколько там до конца перерыва?

– Десять минут, – мрачно отозвался Максим.

– А дальше у нас… – Антон многозначительно перевел взгляд на Настю в ожидании названия предмета. Вот уже второй курс подряд они с Денисом предпочитали не переписывать расписание, а узнавать его лично у старосты, аргументируя это тем, что «так надежнее».

Тем временем Катя недовольно хмыкнула и достала из сумки сложенные вдвое листы бумаги.

– Вот для кого я, спрашивается, делала эти распечатки? – проворчала она. – Между прочим, я в профкоме час очереди к принтеру прождала. Держите. А то Настька вам, что, справочное бюро?

– Она у меня так в телефоне записана, – улыбнулся Максим. Настя обожгла его взглядом, и тот в унисон с ней произнес то, что ожидал услышать:

– Пошел ты, Артемьев! – и продолжил: – Ну, что ты, это же прикол еще с первого курса! «Справочное бюро 03-107», ты ж сама так назвалась, между прочим.

Настя сложила руки на груди. Максим часто отпускал в ее сторону колкости, но она не могла по-настоящему на него злиться. Что-то будто связывало их плотнее, чем остальных в компании. Настя и сама не знала, в чем причина этой связи.

Тем временем Антон сокрушенно застонал.

– У нас что, Михайлова дальше?

– Читать научись, – буркнула Катя. – Если в листочке написано, значит, Михайлова.

– Ты ж сама не помнишь, что в этом листочке, – поддел ее Денис.

Казалось, расписание в группе и правда помнила одна Настя. И на пару дифференциальных уравнений под строгий взгляд Михайловой Капитолины Александровны ей тоже не хотелось идти.

– Ненавижу диффуры, – проворчал Антон, убирая листок в карман.

Как пить дать, потеряет, – подумала Настя, посочувствовав многострадальному листочку.

– Вы как хотите, а я на обед, – сдался Денис. – Диффуры я воспринимать на голодный желудок не готов. Особенно в исполнении Михайловой. Семинары Велиброва еще куда ни шло, но Михайлова – монстр.

– Я с тобой! – с готовностью воскликнул Антон. – Пошли обедать. Двадцать минут перерыва – это негуманно. Особенно когда все смены в одну схлопнули.

Катя и Настя возмущенно оглядели друзей.

– Так нечестно! – возмутились они в один голос.

– Жизнь вообще несправедлива, – пожал плечами Денис.

Они с Антоном махнули подругам руками и направились в сторону столовой в другом конце вытянутого в длину четырехэтажного здания «трешки». Максим начал медленно разворачиваться в их сторону, и Настя понуро вздохнула. Ей не хотелось, чтобы он сейчас уходил. Она оправдывала свое нежелание тем, что на паре без него будет скучно. На самом же деле Настя, сама не понимая, почему, переживала за него, и дело было не только в бессоннице.

– Макс, и ты туда же? – протянула она. – Ты вообще учиться собираешься?

Высказать свои реальные тревоги она не решилась, пришлось снова останавливать его под предлогом учебы.

– На этот вопрос однажды ответил один античный мудрец, – попятился от Насти Максим. – Он сказал «не сегодня». Простите, девчонки, но я пас.

– Макс, ты с нами? – окликнул Антон.

– Нет, идите, – махнул руками Максим.

Настя сделала к нему несколько шагов.

– Погоди, ты не с ребятами? А куда?

Она почти прокляла себя за навязчивость и в который раз порадовалась, что Максим позволяет ей так себя вести. Иногда она и правда чувствовала себя с ним курицей-наседкой, и это раздражало даже ее саму. Поэтому сегодня на паре по философии ее больно кольнуло, когда он попытался ее отстранить. Настя не понимала, почему так печется о Максиме, но ничего не могла с собой поделать.

– Я домой, – признался Максим.

Катя сложила руки на груди.

– Может, тогда вообще все разъедемся? – возмутилась она. – Чего одни штаны в аудиториях просиживают, а другие идут расслабляться дома?

Настя нахмурилась и хотела осадить подругу, но Максим ответил первым:

– Да я весь день носом клюю, а этот изверг, – он обворожительно улыбнулся Насте и отвесил шутовской поклон, – не дает мне спать на парах. А Михайлову в отличие от Каверина мой полуденный сон не обрадует.

Антон и Денис махнули Максиму на прощание рукой и зашагали к столовой. Антон что-то показывал Денису на экране фотоаппарата. Настя сочувственно посмотрела на Максима и уже набрала в грудь воздуха, чтобы что-то сказать, но он покачал головой и опередил ее.

– Знаю, знаю, я безответственный отброс человечества. Но обещаю, я перепишу лекцию. Не переживай, ладно? Я, честное слово, подойду к вопросу сессии со всей ответственностью.

Настя вздохнула. Крыть было больше нечем. Удерживать Максима силой в институте она не могла.

– Ладно, давай! Поспать тебе и правда не помешает. Если у тебя получится, я буду только рада.

Максим просиял, подошел и обнял подругу на прощание.

– Увидимся завтра! – сказал он и закинул сумку на плечо поплотнее.

Насте снова показалось, что от него тянется какая-то золотистая нитка. В свете солнца она почти сияла, но стоило моргнуть, как она исчезла.

– Увидимся, – пробормотала Настя, махнув рукой в спину другу.

Катя обняла ее и повлекла обратно ко входу в корпус.

– Пошли отдуваться за всех, подруга.

Настя безвольной куклой пошла за ней, стараясь подавить в себе волну беспокойства за Максима. Ее одолевало нехорошее предчувствие, которое она не могла объяснить. Тянуло позвонить ему или даже проводить его до дома, но она одергивала себя. Она и так принимала в жизни друга слишком большое участие. Скоро он всерьез упрекнет ее за навязчивость и будет прав.

Настя вошла в корпус, понадеявшись, что с Максимом все будет в порядке.

Глава 3

МАКСИМ

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Северянин», – прозвучал прерываемый помехами голос диктора в электричке.

Максим устало прислонился головой к окну. Вопреки его ожиданиям, в вагон никто не вошел, и поезд после объявления станции начал неспешно набирать скорость.

Максим прикрыл уставшие, раздраженные дневным светом глаза и ощутил в них неприятное жжение. Он уже потерял счет бессонным ночам. Дни, когда он чувствовал внутри странную болезненную бодрость, уже миновали, и сейчас усталость и бессилие наваливались ему на плечи всем своим весом. Максим надеялся, что мерный стук колес по стыкам рельс окажет на него убаюкивающее действие и поможет хоть ненадолго уснуть. Проспать свою станцию он не боялся: город Пушкино был конечной на этом маршруте.

Прохладное стекло охлаждало разгоряченное лицо. Максим задышал медленно и ровно, прислушиваясь к стуку колес. Постепенно он начал погружаться в зыбкую дымку между сном и явью. Обычно ему прекрасно спалось в транспорте. Он приобрел эту студенческую привычку даже раньше, чем поступил в институт.

Стук колес почему-то стал казаться слишком громким. Максим поморщился, не открывая глаз. Звук перерастал в непрекращающийся монотонный гул и будто усиливался с каждой секундой. Неужели нервы настолько напряжены, что теперь реагируют даже на такой незначительный раздражитель?

Максим попытался вздохнуть, но легкие вдруг что-то обожгло, как будто он резко вдохнул морозный зимний воздух. Только тот был горячим и словно бы едким. Ему перехватило дух. Максим тихо ахнул, как если бы с разбегу натолкнулся на кирпичную стену. Сонливость испарилась, а сердце с силой ударило в грудь, и он резко распахнул глаза.

Казалось, за те несколько секунд, что Максим боролся с бессонницей, с поездом что-то произошло. Взгляд уперся в металлическую стену, выкрашенную в неприятный ржавый цвет. Повсюду звучал громкий гул, а уши закладывало, словно поезд несся с огромной скоростью. Если это, вообще, был поезд…

Там, где только что была дверь в тамбур, сейчас находилась голая стена с едва заметным контуром двери, принцип открытия которой Максим не понимал. На ней не было ни ручек, ни кнопок, ни стекол, ни каких-либо других отличительных признаков, кроме линий в ржавой стене.

В голове Максима паническим потоком пронеслась тысяча вопросов. Он не понимал, где находится и что могло произойти за эти несколько минут. Обстановка вокруг была пропитана хаосом и разрухой. Максим, конечно, всякого навидался в пригородных поездах, но такого не видел никогда. Ему казалось, что он оказался внутри какого-то кино про конец света.

Страх цепями приковал его к месту. Он боялся даже дышать, не то что шевелиться. Однако не глядеть по сторонам не мог. Первым делом он повернулся туда, где раньше было окно. Здесь он тоже увидел лишь глухую ржавую стену. Его словно заперли в огромной металлической коробке, которая куда-то двигалась.

Желудок скрутило от страха, к горлу подступил ком, снова стало нечем дышать.

Это сон, мне это снится. Надо взять себя в руки, – подумал Максим, и ему показалось, что даже внутренний голос у него дрожит.

Он заставил себя изучить обстановку детальнее.

Справа, в нескольких метрах от себя, он заметил группу мужчин неопределенного возраста. Он присмотрелся, и ему показалось, что они достаточно молодые, не старше тридцати. Однако спутанные грязные волосы, густые бороды и поношенные одежды прибавляли каждому из них по паре десятков лет. Кожа у всех была смуглой и грязной, словно в нее въелась многолетняя пыль. На лицах некоторых виднелись пигментные пятна, какие обычно появляются у людей в старости. Лица других были изрыты язвами и струпьями. Незнакомцы окидывали поезд вороватыми взглядами и, похоже, делили между собой еду. В руках одного из них Максим заметил причудливый складной нож и снова подавился собственным дыханием. Присмотревшись, он заметил, что у мужчины не было одного уха.

Так, без паники! – приказал он себе. – Я точно сплю. Все это не может быть реальным.

Однако ощущения говорили об обратном. Все вокруг казалось пугающе настоящим, слишком детальным и до ужаса непохожим на сон.

Максим снова огляделся. На других сиденьях он увидел еще нескольких человек. Все они с опаской глядели по сторонам, словно ожидали внезапной атаки. Максим сглотнул тяжелый ком, подступивший к горлу, и попытался найти выход. Но кругом были лишь стены с контурами, и он не представлял, как через них выбираться.

Выхода нет! – панически закричал внутренний голос.