Последнее знамение

Даниэль громко выдохнул через нос, едва сдерживая злость, однако крыть ему было нечем, и он смолчал.

– Проще договориться с Бенедиктом Колером, чем научиться чему-то у Цаи, – усмехнулся Конрад, наблюдая за продолжающейся немой перепалкой с легкой тревогой. – Давайте все успокоимся, – предложил он. – Мы тренируемся уже не первый час. И, если уж на то пошло, не первый день. Рано или поздно начнет получаться. Нужно просто немного терпения.

– Как будто у нас есть все время мира, – буркнул Даниэль.

Мейзнер Хайс все это время упорно, как подобает прилежному ученику, пытался повторить то, о чем говорил Мальстен, однако успеха так и не добился.

Олень продолжал метаться, усложняя задачу концентрации.

– Может и правда попросить леди Аэлин нам помочь? – осторожно спросил Мейзнер, глядя в сторону. Аэлин Дэвери, демонстративно одетая в красные одежды, как раз шла в сторону лагеря. – Леди Аэлин! Можете подойти?

Охотница остановилась и недоверчиво оглядела собравшуюся компанию.

Мальстен напряженно посмотрел на нее. Слова о том, чтобы она не реагировала на просьбы данталли и занималась, чем сама захочет, застряли в горле.

Прошло уже много времени с тех пор, как состоялся их разговор, в котором Мальстен рассказал, почему оказался в красной накидке тогда, в Грате. С того самого времени они с Аэлин почти не разговаривали, а в редких случаях, когда все же говорили, почти не затрагивали животрепещущих тем. Если случалось их коснуться, то дело почти всегда кончалось перепалкой, после которой Аэлин надолго уходила в лес или на охоту в близлежащие города. Спать они в последнее время стали раздельно: сначала Мальстен старался приходить в постель, когда Аэлин уже спала, а после и вовсе оставался на ночь в кресле покойного аггрефьера во второй комнате дома. Он думал, что увеличение дистанции даст нужную передышку, после которой им удастся нормально поговорить. Однако, похоже, нежелание давить на Аэлин вызывало у последней только большее раздражение. Что бы Мальстен ни делал – он чувствовал, что все делает не так. Он не знал, как подступиться к Аэлин, понимая, что она справедливо презирает его. На языке то и дело вертелся вопрос, почему она продолжает возвращаться сюда, если испытывает только злость и неприязнь, однако задать его Мальстен не решался. Вдруг тогда она и вправду уйдет? Между тем, чтобы потерять ее навсегда, и выносить ее изменившееся отношение, он малодушно выбирал второе.

Аэлин помедлила несколько мгновений, прежде чем приблизиться. Подойдя, она сочувственно посмотрела на привязанного к дереву оленя и покачала головой.

– Бедное животное. Вы его хоть кормите? – спросила она.

Мейзнер лучезарно улыбнулся, что при его образе черноволосого бледнолицего демона смотрелось диковато. Таким, как он, надлежало выглядеть мрачно и угрюмо, а не источать дружелюбие, но характер Мейзнера не сочетался с его внешним обликом.

– Кормим, конечно! Мы его скоро отпустим, чтобы не мучить слишком долго, – простодушно сообщил он, чем вызвал на лице Аэлин тень улыбки. Мальстен отвел глаза, хотя ему очень не хватало этого зрелища. Он просто знал, что стоит Аэлин перевести взгляд на него, как улыбка на ее губах померкнет.

– Мы, собственно, зачем вас позвали, – вступил в диалог Даниэль, подойдя к охотнице чуть ближе. – Мальстен пытается научить нас прорываться сквозь красное. – Он заговорил со всей серьезностью: – Если за нами придут люди Рериха или жрецы Культа, это умение будет для нас жизненно необходимым.

Аэлин оценивающе кивнула.

– Пожалуй, что так, – сказала она без особой теплоты в голосе.

– Нам нужна ваша помощь, леди Аэлин, – доверительно произнес Даниэль. – Знаю, учитывая, что мы пришли на вашу землю и разбили здесь лагерь, мою просьбу можно посчитать за неслыханную наглость. И все же я попрошу вас помочь нам в тренировках.

Аэлин смерила его взглядом, от которого видящему ее данталли должно было захотеться провалиться сквозь землю. Однако Даниэль, скорее всего, потерял концентрацию зрения, поэтому остался невозмутимым.

– Быть вашей марионеткой, ты хочешь сказать? – спросила Аэлин. Ее голос звучал ровно, однако в нем послышалась легкая угроза.

Даниэль прочистил горло.

– Я… не стал бы это так называть. Просто, понимаете, зверь брыкается, и у нас не получается на нем сконцентрироваться. Я полагаю, что с вашим участием эта тренировка могла бы пойти быстрее и продуктивнее.

Аэлин приподняла брови и снисходительно улыбнулась.

– Неужели?

Даниэль будто только сейчас почувствовал неладное и неловко переглянулся с Мейзнером. Тот лишь растерянно пожал плечами.

– Я пойму, если вы откажетесь, – осторожно произнес Даниэль. – Это лишь самонадеянная просьба.

Аэлин некоторое время стояла молча, затем заложила руки за спину и посмотрела на Мальстена. Он почувствовал этот взгляд и поднял глаза, готовясь к возможной буре. Отчего-то сейчас он знал, что от реакции Аэлин на затею Даниэля не стоит ожидать чего-то хорошего.

– Что ж, мне не раз доводилось быть марионеткой данталли. Может, мастер покажет вам класс? – Она сделала шаг к Мальстену, буравя его взглядом. – Давай. Покажи, как данталли могут прорываться сквозь красное. Тебе же не впервой проделывать это со мной. Я все думаю, не проник ли ты в мое сознание тогда, осенью, чтобы я спасла тебя вместо того, чтобы убить? С тебя бы сталось.

Мальстен стиснул челюсти, понимая, что угадал насчет бури.

Аэлин нехорошо улыбнулась и сделала к нему еще один шаг. Он оттолкнулся от ствола дерева и шагнул навстречу.

– Боюсь, тебе придется смириться с тем, что то решение ты принимала сама. – Он пронзительно посмотрел на нее. – Жалеешь об этом?

Аэлин приподняла подбородок.

– Откуда мне знать, что ты не лжешь?

Парирование вопросом, – отметил про себя Мальстен. Как он и боялся, на его провокацию она решила не отвечать ни «да», ни «нет». Значит, она и сама уже не знает, не зря ли решила связать свою судьбу с анкордским кукловодом.

Мальстен невесело усмехнулся.

– Если бы лгать было в моих правилах, я бы соврал насчет того, как оказался в западне в Малагории. Но я этого не сделал.

По лицу Аэлин пробежала тень, она отвела глаза, но Мальстен уловил в них смесь печали и злости.

– Лучше бы ты солгал, – тихо сказала она.

Мальстен закрыл глаза и вздохнул. Знала бы она, сколько раз он сам успел пожалеть о том, что сказал ей правду.

Выдержав паузу в несколько мгновений, он снова нашел взгляд Аэлин и мягко произнес:

– Это не в моих принципах. К сожалению. – Он покачал головой. – А теперь, если позволишь, мы продолжим занятие.

Аэлин склонила голову набок, будто изучая Мальстена. Лицо у нее оставалось злым – буря не утихла.

– Ты ведь наверняка уже начал? Твое влияние невозможно почувствовать.

– Нет. – Мальстен покачал головой. – Я тебя не контролирую. Я против того, чтобы привлекать тебя к этим занятиям. Смею надеяться, что и остальные это уяснили и более не побеспокоят тебя.

Даниэль, устав наблюдать за этим странным противостоянием, нахмурился и сделал шаг по направлению к ним.

– Гм… леди Аэлин, если моя просьба показалась вам недопустимой, прошу прощения. Это недоразумение – моя вина. Похоже, я чего-то недопонял. Я не хотел вас обидеть.

Охотница не обернулась к нему, продолжая смотреть на Мальстена.

– Тогда я, пожалуй, пойду, – сказала она и, развернувшись, направилась в сторону лагеря.

Мальстен проводил ее взглядом. Он понимал, что виноват перед Аэлин, но ее холодность и колкое желание мстить злили его.

– Я не знал, что у вас затяжной конфликт, – сухо бросил Даниэль. – Мог бы и предупредить, что она не станет помогать нам, потому что вы в ссоре. Если у нее к тебе такие претензии, почему она еще здесь?

Мальстен терпеливо вздохнул.

– Не хочу показаться грубым, но наши личные дела никак не касаются тебя.

Даниэль понимающе покривил губы и кивнул.

– Пожалуй, ты прав. Извини. Кажется, я слишком привык обо всем знать и все контролировать.

Он говорил искренне, и Мальстен отчего-то почувствовал себя неловко, услышав извинения. Он передернул плечами и вновь привалился к дереву, у которого стоял прежде.

– Давайте продолжим тренировку, – сменил он тему. Олень, будто почуявший, что данталли снова нацелились на него, заметался из стороны в сторону пуще прежнего.

Конрад всплеснул руками.

– И как ты предлагаешь брать его под контроль? Он же ни минуты на месте не стоит!

– Возможно, для начала вам стоит потренировать навык постоянно напрягать зрение и не терять цель из виду. Нужно, чтобы концентрация на нитях не отвлекала вас от того, что вы видите.

Даниэль издал усталый стон.

– Судя по тому, как это звучит, на это уйдут годы!

– К сожалению, мне нечем вас утешить. Я с самого детства инстинктивно учился напрягать зрение и рассматривать тех, кто в красном. А мой учитель напоминал мне о том, что, если я что-то такое делаю, никто не должен это замечать. При этом я продолжал думать, что прорваться сквозь красное невозможно, поэтому даже не пытался. А однажды я сделал это, не задумываясь, чтобы спасти своего друга на войне. – Вспомнив о Бэстифаре, Мальстен ощутил, как к горлу подкатывает тяжелый ком, и он постарался, как мог, отогнать от себя мысли о погибшем друге. Он столько раз задумывался о том, что, догадайся он тогда о возможностях красной нити, Бэстифара можно было бы спасти.

Дыхание сделалось прерывистым, горло сдавило от сдерживаемых слез.

Нет, – одернул себя Мальстен. – Ты не можешь сейчас себе этого позволить.

Даниэль, Мейзнер и Конрад с любопытством прислушивались к тому, что он рассказывал, ожидая продолжения. Будто они все еще надеялись, что Мальстен откроет им тайное знание, как прорываться сквозь красное.

– Что было потом? – подтолкнул Даниэль.

Мальстен пожал плечами.

– Я понял, что ошибался, и прорыв сквозь красное возможен. После того случая на войне я просто пользовался этим умением. Делал все то же самое: держал свои цели в фокусе и связывался с ними с помощью нитей.

Мейзнер восхищенно кивнул, Конрад призадумался, а Даниэль всплеснул руками.

– Проклятье, да не может же быть такого, что нет никакой секретной технологии, и надо просто годами развивать умение смотреть на людей в красном! – Он воинственно посмотрел на мечущегося оленя и снова попробовал с ним связаться. После очередной безуспешной попытки, он ожег Мальстена взглядом и требовательно указал на животное. – Покажи, как ты это делаешь! Пока ты только рассказываешь. Мы ни разу не видели тебя в действии!

Мальстен стиснул зубы. Показать прорыв сквозь красное в действии значило после пережить расплату при своих учениках. Мальстен продолжал свои ежедневные упражнения, которые должны были приучить его к новой силе расплаты, но у него далеко не всегда получалось пережить ее стойко – она стала слишком сильной.

– Что вам это даст? – севшим голосом спросил он.

– Больше понимания, – упорствовал Даниэль. Он прищурился, рассматривая Мальстена так, будто искал в нем какой-то подвох. – В чем дело? Может, ты слегка приукрашиваешь свои способности?

Мальстен принял вызов и сделал несколько шагов к оленю. Зверь продолжал беспокойно рваться из своих пут. Перед глазами Мальстена, привыкшего смотреть на враждебный красный цвет, силуэт животного даже не расплывался.

– Можешь его успокоить? – спросил Мейзнер. В голосе слышалось нетерпение.

Мальстен не стал демонстративно приподнимать руку, хотя иногда делал это для большей наглядности. Сейчас он решил продемонстрировать то, чему его учил Сезар, поэтому повернулся к оленю боком и медленно зашагал в сторону Мейзнера и Конрада.

– В идеале никто не должен видеть, что вы с кем-то связываетесь нитями, – сказал он, едва заметно шевельнув правой рукой. Две черные нити вырвались из его ладони и, ведомые боковым зрением данталли, связались с оленем. Мейзнер, Конрад и Даниэль прекрасно видели это, поэтому, не отрываясь, наблюдали за тем, как лесной зверь успокаивается и замирает под контролем демона-кукольника.

Мальстен обвел взглядом лес. Олень, ставший второй парой его глаз, тоже осмотрелся в поисках других лесных зверей.

– Красная цель может не быть единственной среди тех, что вы контролируете, – ровным голосом продолжил Мальстен. Нитей стало больше, и они потянулись в разные стороны: к птицам и зверькам, которые, в свою очередь, замечали друг друга и множили цели.

Даниэль растерянно огляделся по сторонам.

– С кем ты связываешься? – спросил он.

– С другими зверями, – ответил Мальстен, прикрывая глаза. Ему не нужны были собственные, когда он видел уже десятком пар глаз зверей и птиц. Чтобы продемонстрировать и этот навык, он поймал еще несколько целей.

– Что?! – воскликнул Конрад, который заметил это первым. – Как ты делаешь это с закрытыми глазами?

– Мои цели видят друг друга, – пояснил Мальстен. – Этого вполне достаточно, чтобы установить связь.

Даниэль сокрушенно приложил ко рту кулак.

– Боги… – прошептал он. – Это… невероятно.

Больше двух десятков птиц и зверей, привлеченных нитями, начали постепенно стягиваться к месту тренировки данталли. Мальстен открыл глаза и посмотрел на Даниэля, в котором не осталось и толики от недавней требовательности и подозрительности.

– Какого еще представления тебе не хватает? – спросил он. – Может, мне заставить их станцевать? – Звери принялись перемещаться и двигаться, выполняя простые танцевальные фигуры. Впрочем, для Мальстена это было ничто в сравнении с тем, что он делал в гратском цирке. Олень в красной накидке встал на задние ноги и начал кружиться вокруг себя. – Или скомандовать им стать нашим ужином? – Олень опустил передние ноги и покорно склонил голову, несколько птиц подлетели ближе и замерли возле вооруженных данталли. – Придумывай, Даниэль, я исполню, если уж тебе так нужна демонстрация.

Даниэль стоял, словно пораженный громом, не в силах отвести взгляда от того, что видел.

Мейзнер покачал головой, закусив губу.

– С ума сойти, – сказал он. – Страшно спрашивать, что еще ты можешь.

– Если вы будете много заниматься, сможете так же. У меня нет никаких особых сил, недоступных другим данталли. Я просто умею пользоваться тем арсеналом, что у меня есть.

Даниэль смиренно опустил голову.

– Я все понял, можешь прекратить.

А вот теперь пришло время взять себя в руки, – напомнил Мальстену внутренний голос, который был подозрительно похож на Сезара. Он одним незаметным движением втянул в ладонь все нити, которые выпустил, и приготовился к страшной боли, которая не заставила себя ждать.

Она ударила кузнечным молотом, разливаясь от корпуса к рукам, ногам и голове. Ее атака была такой резкой, что Мальстен с громким выдохом согнулся, с трудом оставшись стоять на ногах. В теле полыхал жидкий огонь, выжигающий каждый нерв.

Терпи молча, – напомнил внутренний голос, вмиг заставивший стиснуть челюсти и подавить рвущийся наружу крик. – Крики не помогают, они делают только хуже.

Дыхание стало лихорадочным и рваным. Мальстен надеялся, что Даниэль, Мейзнер и Конрад тактично отвернутся, ведь им самим известно, что такое расплата, однако, подняв взгляд на своих учеников, он увидел, что они безотрывно смотрят на него, изучая каждое его движение.

Расплата – зрелище.

Зрители захотят еще.

В теле Мальстена напрягся каждый мускул, перед глазами все поплыло, в висках застучало, дышать стало труднее. Появилось странное желание сбежать как можно дальше отсюда, и, видят боги, он бы это сделал, если б на это были силы. Лицо покрылось холодной испариной, смахнуть которую горящими руками было слишком больно.

Титаническим усилием Мальстен заставил себя выпрямиться и ухватился за ствол ближайшего дерева, чтобы не упасть. Мейзнер сделал к нему шаг, чтобы помочь, но Даниэль остановил его жестом.

– Погоди, – отрывисто бросил он.

Просто уйдите, – взмолился про себя Мальстен. – Или хотя бы отвернитесь. Не надо на это смотреть.

Он вспомнил Дезмонда, который жаждал сочувствия к своей расплате, и от этих воспоминаний по телу пробежала волна нервной дрожи. Быстрый перестук двух сердец, не переставая, отдавал в виски.

Я сейчас упаду… – подумал Мальстен и крепче ухватился за ствол, держась за него, как утопающий за соломинку. Мысли кружились вокруг красной нити, которая могла избавить его от боли, однако показывать ее остальным данталли было слишком опасно – их реакцию невозможно было предсказать. Тот же Дезмонд был шокирован этой способностью Мальстена и обвинил его в некромантии. Вместе с Даниэлем здесь было еще одиннадцать данталли. Решив, что Мальстен обладает запретной магией, они могли устроить ему и Аэлин показательную казнь.

Держись. Терпи, контроль был недолгим, — напомнил внутренний голос.

Мальстен постарался сосредоточиться только на дыхании и ждал. Время растянулось для него на целую вечность, но, в конце концов, расплата пошла на убыль. Боль все еще мучила его тело, однако теперь ее можно было терпеть.

Даниэль продолжал изучающе смотреть на Мальстена.

– Цая говорила мне, что расплата за прорыв сквозь красное всегда сильнее, чем обычно, – сказал он.

– Она сильнее, – устало кивнул Мальстен. Он злился на Даниэля, Конрада и Мейзнера за то, что те не дали себе труда даже отвернуться, однако у него не было сил на упреки.

– По тебе толком и не скажешь, что сильнее. Ты даже не упал. – Даниэль сложил руки на груди, а Мальстен невольно поморщился. Тем временем Даниэль упорствовал: – Может, все-таки есть какой-то секрет, о котором ты не говоришь?

Мальстену надоели эти подозрения.

– Единственный секрет – в силе привычки. Если хочешь, чтобы после применения нитей тебя не вычислили по расплате, придется научиться переживать ее так, чтобы это было максимально незаметно.

И с этим я, кстати, не справился, – внутренне отругал он себя.

– С прорывом сквозь красное так можно? – аккуратно поинтересовался Мейзнер. Похоже, его единственного среди присутствующих немного смущала увиденная картина.

– Можно. Если привыкнуть, – буркнул Мальстен.

– А ты, стало быть, не привык? – спросил Даниэль.

Мальстен ожег его взглядом. На миг захотелось вывалить этому данталли всю свою историю, начиная захватом Хоттмара и заканчивая сражением в гратском дворце, чтобы этот самонадеянный идиот понял, что ему не довелось познать и толики той расплаты, которую Мальстен привык переносить на ногах. Однако от мысли, что он вызовет жалость своим рассказом, ему делалось дурно.

– Я работаю над этим, – холодно ответил Мальстен.

– Учитывая то, как давно ты это умеешь… все еще не привык?

Конрад оценивающе кивнул, соглашаясь с собственными мыслями.

– Я полагаю, тут дело в работе с аркалом, – сказал он. – Ты ведь и с ним тоже с самой войны знаком? Я прав?

Мальстен устало вздохнул.

Мысли о Бэстифаре укололи его, распалив тяжелое ноющее ощущение в груди. Однако отчасти он был рад, что при этой расплате Бэс не присутствовал – иначе соблазн отдать ее ему был бы слишком велик.

Теперь, когда боль отступила, тело снова чувствовало себя хорошо, но в душе Мальстен был измотан расспросами, и у него не было никакого желания отстаивать свою репутацию перед этими данталли, которые с самого дня своего прихода только и делали, что предъявляли требования.

– Займитесь лучше своими умениями. Я рассказал и показал вам все, что знал. Практикуйтесь, пока не получится.

С этими словами он повернулся спиной к растерянным ученикам и направился в чащу леса, в противоположную сторону от лагеря, где он мог столкнуться с неутихающей злостью Аэлин Дэвери.

Глава 14

Цая чувствовала себя странно. Сегодня был один из тех дней, когда весь лагерь пребывал в каком-то странном движении. Он не был спокоен, а будто весь дрожал от нетерпения и вот-вот должен был взорваться. И вроде ничего примечательного не происходило: все были заняты своими делами, то тут, то там вспыхивали отголоски чьих-то бесед, но Цая будто чувствовала незримое чужое беспокойство и не знала, куда себя от него деть.

Она прогуливалась по лагерю призраком, и никто не обращал на нее внимания. Иногда ей это удавалось – становиться для всех невидимой, хотя с ее внешностью это казалось почти невозможным. Даниэль иногда говорил, что у нее есть удивительная способность ускользать от чужого взгляда. Возможно, в чем-то он был прав.

Цая знала, что в таком перемещении главное не столкнуться ни с кем глазами, не установить контакт, после которого ее лик невидимки рассеется, как утренний туман. Поэтому сейчас она нарочно отвела взгляд от Рахиль, которая уже поворачивала голову в ее сторону. Женщина ничего не заметила и не обратилась к Цае.

И хорошо, – подумала она. Ей отчего-то хотелось спрятаться.

Прекрасно зная о договоренности не входить без приглашения в хижину Мальстена и Аэлин, Цая повиновалась собственным ногам, несущим ее к двери, и быстро проскользнула в дом. Ее тут же обволокло тишиной и теплом потрескивающих в очаге дров. Цая несколько мгновений простояла, прислонившись спиной к двери, отдыхая от скрывающейся снаружи суеты. Затем ноги сделали шаг по запретной территории, и Цая вновь не стала их сдерживать. Порой ей казалось, что ее тело живет собственной жизнью, отдельно от разума. Иногда контролировать его удавалось так же плохо, как тела марионеток.

В первой комнате небольшого дома почти не было мебели: громоздкий сундук, скорее всего, набитый вещами, камин и небольшое кресло, стоящее прямо напротив него. На полу лежал старый ковер, давно потерявший свой изначальный цвет. Цая подумала, что в свои лучшие годы он, возможно, был желтым. Рядом с сундуком виднелось очертание люка в подпол.

Цая обошла комнату, села в кресло и наклонилась вперед, согревая руки у огня. Она и не понимала, как привыкла жить в уличном лагере на постоянном холоде, за эту зиму, пока не оказалась в настоящем домашнем тепле. Ей стало немного жаль себя и остальных – потому что они потеряли дом и возможность вот так же согреваться каждый день под крышей и защитой стен. Однако она отогнала эти мысли. Одно то, что им удалось найти Мальстена и задержаться здесь достаточно надолго, уже было хорошо. Весна наступила. Совсем скоро ночи станут куда теплее.

Постепенно Цае начало становиться жарковато у очага, и она встала с кресла. Нужно было уходить отсюда, пока не вернулись хозяева – им наверняка не понравится то, что по их дому гуляет непрошеная гостья. Цая собиралась покинуть хижину, однако, когда она наступила на половицу возле двери, ведущей в соседнюю комнату, послышался призывный скрип, и девушка замерла. Она толком не понимала, зачем делает то, что делает – рука сама потянулась к дверной ручке. Открыв дверь, Цая сделала робкий шаг в спальню. Здесь стояла довольно широкая кровать, занимающая почти половину маленькой комнатки, а еще у стены рядом с окном притаился старый комод с пятью ящиками. Из одного из них призывно торчал кусочек серой ткани, который отчего-то привлек внимание Цаи. Она протянула руки, которые словно вели чьи-то нити, и выдвинула ящик. Темно-серый костюм, расшитый золотыми нитями, был явно заморским. Цая никогда не бывала в Малагории, но чутье подсказывало ей, что это одеяние родом оттуда.

Руки потянулись к длинной тунике, на талии которой был закреплен широкий кожаный пояс. Цае страшно захотелось примерить на себя эту удивительную вещь, хотя она и понимала, что делать этого никак нельзя.

Может, хотя бы посмотреть, как этот костюм выглядит целиком? — уговаривала она себя. – Я только одним глазком.

Она положила тунику на кровать и вернулась к ящику, чтобы достать оттуда такие же темно-серые с золотыми нитями хлопковые шаровары. Когда она расстилала их на кровати, под ее руками в кармане шаровар послышался едва заметный хруст.

Бумага? – удивилась Цая. Поддавшись своему чутью, она достала содержимое кармана и обнаружила там сложенный вчетверо листок, на котором виднелись пятна крови. – Что это может быть? – Цая не смогла сдержать любопытство и развернула лист.

«Жрец Харт… Киллиан», – начиналось письмо. – «Я был бы рад написать «сынок», но мы оба с тобой знаем, что это лишь сентименты, на которые я не имею права по долгу службы…»

Цая с замиранием обоих сердец пробежала глазами по написанным строкам. Кое-где чернила размазались, местами их перекрывали пятна крови, однако ей удалось прочесть все. Когда глаза остановились на подписи, Цая ахнула, прижав руку ко рту, по всему ее телу пронеслась волна жара, смешавшая в себе ужас, злость, шок и какое-то странное щемящее сочувствие.

– Искренне твой Бенедикт Колер, – прошептала Цая. Ей нужно было произнести это вслух, потому что иначе она не могла поверить, что читает послание великого палача Арреды. Она считала этого человека страшнее любых монстров, ужаснее любой напасти. Разве можно было представить, что у него вообще было сердце и он мог кого-то искренне любить и оберегать?