Мелодия рисовых полей

Моше Маковский

Мелодия рисовых полей

Глава 1: Блюз бетонных джунглей

Сеульский воздух в начале лета был густым, как сироп, и пах пылью, остывающим асфальтом и сладкими обещаниями ночных приключений. Для Ким Ха-Ныль, чьё имя означало "небо", этот воздух был единственной стихией, в которой она умела дышать. Она сидела, поджав под себя одну ногу в белоснежном кеде, в своём любимом кафе "Облако 9" в районе Хондэ – эпицентре всего модного, живого и достойного попадания в ленту.

Здесь всё было идеально выверено для услады глаз и объектива смартфона: неоновые облака под потолком, минималистичная мебель пастельных тонов и, конечно же, десерты, больше похожие на произведения искусства. Фирменный "Облачный мусс" Ха-Ныль – нежно-голубое суфле с лавандовым сиропом, подаваемое на облаке из сахарной ваты – уже был сфотографирован с трёх ракурсов и отправлен в онлайн-вселенную, где собрал первую сотню лайков за пять минут. Успех.

– Ты видела, что выложила Со-Ён? – пропела Джи-А, её лучшая подруга, не отрывая взгляда от своего телефона. Экран отражался в её идеально круглых очках, делая её похожей на мудрую сову, знающую все сплетни мира. – Новая коллаборация с "Cosmic Chic". Говорят, ей заплатили столько, что можно купить квартиру в Каннаме.

– Она просто умеет ловить волну, – фыркнула Ха-Ныль, лениво помешивая свой айс американо. – Сейчас в тренде "натуральность". Фильтры с веснушками, фото без макияжа, которые на самом деле сделаны с десятью слоями тонального крема "no makeup makeup"… Со-Ён просто играет по правилам.

Её мир вращался вокруг этих неписаных правил. Количество подписчиков было валютой, лайки – признанием, а умение создать вирусный контент – настоящим талантом. И Ха-Ныль считала себя талантливой. Её аккаунт, @Sky_Is_The_Limit, был её маленькой империей из десяти тысяч душ, которые следили за её походами по магазинам, обзорами на косметику и эстетичными фотографиями еды. Она была не просто девушкой, она была инфлюенсером. Микро, конечно, но с большими амбициями.

– Кстати, о трендах, – вмешалась Мин-Джу, третья участница их трио, отрываясь от своего клубничного бинсу. – Вы слышали про "Сладкую Росу"? Новое кафе на соседней улице. У них десерты делают в виде капель воды. Все блогеры уже там. Говорят, это новое "Облако 9".

Ха-Ныль поморщилась, словно съела кислый лимон. Конкуренция. Она ненавидела это слово. "Облако 9" было её территорией. Именно её пост о лавандовом муссе полгода назад сделал это место популярным.

– "Сладкая Роса"? – переспросила она с пренебрежением. – Название как у освежителя воздуха. Что там может быть особенного?

– Не скажи, – Джи-А уже нашла их аккаунт. – Смотри. Фотографии шикарные. И у них уже двадцать тысяч подписчиков. Открылись всего неделю назад.

На экране телефона Джи-А красовался десерт, действительно похожий на огромную каплю росы, лежащую на зелёном листе из белого шоколада. Внутри прозрачной оболочки из желатина плавали съедобные цветы. Красиво. Даже слишком красиво. Ха-Ныль почувствовала укол раздражения, смешанного с завистью.

– Это всё маркетинг, – бросила она. – Наверняка на вкус – просто сладкая вода. Люди поведутся на картинку, а потом разочаруются.

– А что, если нет? – мечтательно протянула Мин-Джу. – Может, сходим завтра?

И тут в голове Ха-Ныль, скучающей от летнего безделья и подогретой легкой ревностью к чужому успеху, родилась идея. Маленькая, блестящая и опасная, как осколок стекла. Шутка. Просто шутка, которая покажет всем, чего на самом деле стоит эта "Сладкая Роса".

– А давайте проверим их на прочность? – хитро улыбнулась Ха-Ныль. – У меня есть идея.

Она быстро открыла свой второй, "секретный" аккаунт – @Seoul_Truth_Teller. Это была её площадка для анонимных мнений и более смелых шуток. Всего пара тысяч подписчиков, но зато самых преданных. Она набрала текст, тщательно подбирая слова, чтобы они звучали как инсайдерская информация, как шёпот за кулисами.

"Слышали про модное местечко "Сладкая Роса"? Так вот, моя подруга работала там на кухне один день и сбежала в ужасе. Говорит, что для своих "органических" десертов они используют самые дешёвые китайские подсластители, от которых у неё началась аллергия. Красивая картинка, а внутри – химия. Не ведитесь, ребята! #SeoulFood #СладкаяЛожь"

Она прикрепила к посту одну из глянцевых фотографий из аккаунта "Росы", слегка затемнив её и наложив фильтр с эффектом треснувшего стекла.

– Ну ты даёшь! – восхищённо выдохнула Джи-А. – Жестоко.

– Это не жестоко, это справедливо, – отрезала Ха-Ныль, нажимая кнопку "Опубликовать". – Люди должны знать правду. К тому же, это просто мнение. Свобода слова.

На самом деле, её меньше всего волновала правда. Ею двигал азарт. Сможет ли она, крошечный инфлюенсер, одним постом пошатнуть репутацию заведения, которое взлетело так быстро? Это была проверка её силы.

В первую ночь пост собрал несколько сотен лайков и десятки репостов. Люди в комментариях возмущались, благодарили за "правду" и клялись никогда не ходить в "Сладкую Росу". Ха-Ныль читала это всё, лёжа в своей идеально белой кровати, и чувствовала пьянящее удовлетворение. Она была не просто винтиком в системе трендов, она могла на них влиять. Она была дирижёром в этом оркестре чужих мнений.

Следующий день прошёл в эйфории. Её "разоблачение" цитировали другие паблики, посвящённые еде в Сеуле. Хэштег #СладкаяЛожь вышел в топ. Друзья в школе смотрели на неё с восхищением. Она была в центре внимания, и это было прекрасно. Она даже не задумывалась о последствиях, ведь в её цифровом мире всё было эфемерно и не по-настоящему. Слова были просто пикселями на экране.

А потом пиксели превратились в кувалду, которая обрушилась на её семью.

Это случилось через два дня. Вечером отец вернулся с работы раньше обычного. Ха-Ныль знала этот взгляд – так он смотрел, когда крупная сделка срывалась. Сжатые губы, уставшие глаза и аура ледяного спокойствия, которая была страшнее любого крика.

– Ха-Ныль, – позвал он из гостиной. Его голос был ровным, но в этой ровности звучал металл.

Она вышла из своей комнаты, всё ещё витая в облаках своего маленького триумфа. Мать сидела на диване, нервно сжимая в руках шёлковую подушку.

– Что-то случилось, аппа? – спросила она, стараясь звучать беззаботно.

Отец положил на стеклянный столик свой планшет. На экране была открыта статья из онлайн-издания деловых новостей. Заголовок гласил: "Новое кафе "Сладкая Роса" стало жертвой кибербуллинга. Владельцы готовят иск о клевете".

Сердце Ха-Ныль пропустило удар.

– Я не понимаю, при чём тут я…

– Не понимаешь? – голос отца стал жёстче. – Владелец этого кафе – племянник господина Чхве. Того самого господина Чхве, с которым наша компания пытается заключить контракт уже полгода. Сегодня он позвонил мне. Он был в ярости. Сказал, что не будет иметь дел с семьёй, чьи дети способны на такую подлость.

Мир Ха-Ныль начал трескаться. Господин Чхве. Она слышала это имя. Отец говорил, что этот контракт – самый важный за последние пять лет.

– Но… это была просто шутка! – пролепетала она, чувствуя, как холодеют пальцы. – Просто пост в интернете!

– Шутка?! – взорвалась мать. – Ты хоть представляешь, что такое "лицо" для семьи в Корее? Репутация! Твоя "шутка" может стоить твоему отцу карьеры! Они не просто потеряли клиентов, к ним пришла санитарная проверка, журналисты! Молодая пара, которая вложила в это кафе все свои сбережения, теперь на грани банкротства!

Слова матери били наотмашь. Пара. Сбережения. Банкротство. Это были настоящие, тяжёлые слова из мира взрослых, а не лёгкие пиксели из её ленты.

– Я… я не знала… Я удалю…

– Поздно! – отрезал отец. Он выглядел старше на десять лет. – Скриншоты уже везде. IT-служба господина Чхве без труда выяснила, с какого IP-адреса был сделан пост. С нашего домашнего IP-адреса, Ха-Ныль.

Тишина в комнате стала оглушающей. Было слышно лишь тиканье часов и бешеное биение её собственного сердца. Её маленькая онлайн-империя рухнула, погребая её под своими обломками.

– Я не хотел этого делать, – медленно произнёс отец, и в его голосе прозвучала такая усталость, что Ха-Ныль захотелось провалиться сквозь землю. – Но я не вижу другого выхода. Ты слишком оторвана от реальной жизни. Ты не понимаешь, что у слов и поступков есть последствия.

Он подошёл к ней и протянул руку.

– Телефон.

Она смотрела на него, не веря. Её телефон был не просто устройством. Это была её жизнь, её друзья, её мир.

– Аппа…

– Телефон. И планшет. И ноутбук. На всё лето.

Слёзы хлынули из её глаз. Она дрожащими руками отдала ему свой драгоценный смартфон.

– Лето ты проведёшь у Хальмони. В деревне.

Деревня. Слово прозвучало как приговор к смертной казни. Деревня, где жила её строгая бабушка. Место без торговых центров, без кафе, без друзей. Место, где, как она слышала, даже интернет был роскошью.

– Нет! Пожалуйста, только не это! – взмолилась она. – Я сделаю всё, что угодно! Я извинюсь перед ними!

– Ты будешь работать, – твёрдо сказал отец. – На рисовых полях. Своими руками. Чтобы понять, чего на самом деле стоит труд, а не лайки в интернете. Завтра утром. Автобус в семь.

Он развернулся и ушёл в свой кабинет, оставив её посреди гостиной, которая вдруг стала чужой и холодной. Мать даже не посмотрела на неё. Приговор был окончательным и обжалованию не подлежал.

Той ночью Ха-Ныль не спала. Она стояла у окна своей комнаты на двадцатом этаже и смотрела на Сеул. Город переливался миллионами огней, жил, дышал, обещал. Но для неё он погас. Её небо, казавшееся безграничным, сузилось до размеров старого автобуса, который завтра увезёт её в ссылку. В место, где нет ни подписчиков, ни лайков, ни фильтров, чтобы скрыть её отчаяние. Только бесконечные рисовые поля под палящим солнцем.

Глава 2: Дорога в никуда

Автобус пах пылью, нагретым на солнце винилом и чем-то неуловимо кислым – запахом сотен чужих поездок, въевшимся в старую обивку сидений. Он был полной противоположностью гладким, кондиционированным экспрессам, что скользили по Сеулу. Этот дребезжал на каждой кочке, его двигатель ревел так, будто ему было больно, а амортизаторы, кажется, сдались ещё во времена династии Чосон. Для Ха-Ныль это был не транспорт, а катафалк, везущий её на похороны собственной жизни.

Прощание было коротким и холодным, как декабрьский ветер с реки Ханган. Отец не обнял её. Он просто донёс её чемодан до автовокзала, вручил билет и пачку наличных, сунув их ей в руку с деловитой неотвратимостью. Его лицо было непроницаемой маской. «Хальмони будет ждать тебя на остановке в Хадоме», – вот и всё, что он сказал. Не было ни «Береги себя», ни «Я буду скучать». Лишь сухой, как прошлогодний лист, приговор. Мать и вовсе не вышла из машины. Ха-Ныль видела её силуэт за тонированным стеклом – неподвижный, отстранённый. Предательство. Со всех сторон.

Она сидела у окна, вжавшись в угол, и смотрела, как Сеул неохотно отпускает её из своих объятий. Вот промелькнули последние высотки-близнецы, их стеклянные бока ловили утреннее солнце. Вот исчезли знакомые вывески и бесконечные ряды кофеен. Город, её город, растворялся в утренней дымке, уступая место унылым пригородам, потом – широким лентам шоссе. Ха-Ныль чувствовала себя так, будто её собственную кожу сдирали слой за слоем.

Она инстинктивно потянулась к карману, где всегда лежал её телефон. Пусто. Холодная, зияющая пустота. Её пальцы нащупали лишь гладкую ткань джинсов. Фантомная боль. Её мир, её десять тысяч подписчиков, её сотни "друзей", её тщательно выстроенная цифровая личность – всё это осталось там, в Сеуле, запертое в металлическом корпусе смартфона, который теперь лежал в ящике отцовского стола. Это была не просто изоляция. Это была социальная смерть. Кто она теперь без @Sky_Is_The_Limit? Просто Ким Ха-Ныль. Девушка, совершившая глупость. Никто.

Вокруг неё сидели другие люди, совсем не похожие на тех, кого она привыкла видеть. Старушки в цветастых кофтах, с морщинистыми лицами и натруженными руками. Мужчины с обветренной кожей, пахнущие землёй и табаком. Они говорили на сатури – деревенском диалекте, который звучал для Ха-Ныль грубо и чуждо. Они везли с собой плетёные корзины и картонные коробки, перевязанные бечёвкой. Они были настоящими. И от этой их подлинности Ха-Ныль становилось только хуже. Она чувствовала себя подделкой, глянцевой картинкой, случайно попавшей в старый, пыльный фотоальбом.

Автобус свернул с шоссе на узкую дорогу, и пейзаж за окном окончательно изменился. Бесконечные, уходящие за горизонт зелёные поля. Рисовые чеки, залитые водой, блестели на солнце, как разбитые зеркала. Сначала это было даже красиво, но через час однообразный зелёный цвет начал давить, вызывать тошноту. Это была не живописная природа с открытки. Это была пугающая, всепоглощающая пустота. Небо здесь казалось огромным, беззащитным, не прикрытым верхушками небоскрёбов. Оно давило своей безграничностью.

«За что? – снова и снова прокручивала она в голове. – Это была всего лишь шутка. Глупая шутка. Все так делают. Почему именно меня наказывают так, будто я совершила государственную измену? Они просто не понимают. Никто не понимает».

Она злилась на родителей за их жестокость. На господина Чхве за его старомодные понятия о "лице" семьи. На владельцев "Сладкой Росы" за то, что они вообще существуют. На подруг, которые наверняка уже обсуждают её позор в общем чате. Она злилась на всех, но глубже, под слоями гнева и обиды, шевелился холодный, липкий страх. Страх перед неизвестностью. Перед тремя месяцами тишины и одиночества.

Наконец автобус, вздрогнув всем своим железным телом, остановился. Водитель прохрипел: «Хадом». Ха-Ныль выглянула в окно. Остановка. "Остановкой" это было назвать сложно. Просто столб с табличкой у обочины пыльной дороги. Вокруг – всё те же бескрайние поля и несколько домиков с черепичными крышами вдалеке.

Она вышла из автобуса, и её тут же окутал совершенно другой воздух. Густой, влажный, пахнущий свежескошенной травой, мокрой землёй и чем-то ещё, терпким и органическим, чего она не могла опознать. Тишина была почти физически ощутимой. Вместо гула машин – лишь стрекот цикад и далёкое мычание коровы.

На остановке её ждала невысокая, худая женщина. Хальмони. Бабушка. Ха-Ныль не видела её лет пять, но она ничуть не изменилась. Её лицо было похоже на печёное яблоко – всё в мелких, добрых морщинках. Но глаза за стёклами старомодных очков были острыми, проницательными, совсем не старческими. На ней была простая белая блузка и широкие чёрные штаны, перепачканные землёй.

Она не бросилась к внучке с объятиями. Она просто окинула её с ног до головы критическим взглядом, задержавшись на её модных рваных джинсах и футболке с логотипом известного бренда.

– Приехала, – сказала она. Это был не вопрос, а констатация факта. Голос у неё был под стать внешности – сухой и немного скрипучий. – Выглядишь, как будто тебя всю ночь жевали. Лицо белое, как рисовая бумага.

Ха-Ныль открыла рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле. Что тут скажешь?

Бабушка без труда подхватила её чемодан, который казался неуместно розовым и глянцевым в этой обстановке, и кивнула в сторону тропинки, уходящей вглубь деревни.

– Пошли. Обед стынет.

Они шли молча. Ха-Ныль едва поспевала за бабушкой, которая, несмотря на свой возраст, шагала уверенно и быстро. Деревня была ещё меньше и старее, чем показалось из окна автобуса. Низкие домики с изогнутыми крышами, каменные ограды, увитые плющом, огороды, где росло всё подряд – от капусты до огненно-красных перцев чили. У одного из домов дремал на солнце старый пёс. Он лениво приоткрыл один глаз, посмотрел на Ха-Ныль и снова заснул, решив, что она не стоит его внимания.

Дом бабушки был таким же, как и все остальные. Маленький, с двориком, в котором стояли огромные глиняные горшки для кимчи. Низкая деревянная дверь открылась со скрипом. Внутри было прохладно и пахло травами и деревом.

– Разувайся, – скомандовала бабушка.

Ха-Ныль сняла свои кеды и ступила на гладкий, прохладный деревянный пол. Обстановка была до аскетизма простой. Низкий столик в главной комнате, несколько подушек для сидения, бумажные ширмы вместо дверей. Никаких диванов, никаких плазменных панелей.

– Хальмони, – начала Ха-Ныль, собравшись с духом. Это был самый главный, самый животрепещущий вопрос. – А какой у вас пароль от Wi-Fi?

Бабушка, которая уже возилась у кухонного очага, замерла и медленно повернулась. Она посмотрела на Ха-Ныль так, будто та спросила, где здесь припаркован её личный космический корабль. В её взгляде не было злости, лишь чистое, беспримесное недоумение.

– От чего пароль?

И в этот момент Ха-Ныль всё поняла. Не просто поняла – она ощутила это каждой клеткой своего изнеженного городского тела. Интернета здесь не было. Вообще.

– Вот твоя комната, – сказала бабушка, махнув рукой в сторону раздвижной двери. – Располагайся. Через десять минут обедать.

Комната была крошечной. Кроме небольшого встроенного шкафа и низкого комода, в ней не было ничего. На полу лежал тонкий матрас-йо, застеленный простым хлопковым бельём. Единственное окно выходило прямо на рисовые поля. На эти ненавистные, бесконечные, зелёные поля.

Ха-Ныль бросила свою сумку на пол и рухнула на матрас. Она достала из кармана пустой чехол от телефона – розовый, с блестящими ушками кошки. Привычным движением она сжала его в руке, как утопающий хватается за соломинку.

Тишина. Только назойливый гул мухи, бьющейся о стекло, и далёкий, монотонный стрекот цикад. Она подошла к окну. Солнце стояло высоко, заливая поля слепящим светом. Зелень была такой яркой, что резало глаза. Казалось, эти поля простираются до самого края земли, и за ними нет ничего. Ни Сеула, ни друзей, ни её прошлой жизни. Только эта зелёная, удушающая пустота.

Приговор вступил в силу. Её ссылка началась.

Глава 3: Первый рассвет, первая пытка

Сон Ха-Ныль был чёрным и вязким, как разлитые чернила, – короткий сон без сновидений, в который она провалилась от полного эмоционального истощения. В этом сне не было ни неоновых огней Сеула, ни лайков, ни разочарованных лиц родителей. Была лишь спасительная пустота. И из этой пустоты её вырвал не будильник с модной K-pop мелодией, а звук, резкий и неумолимый, как удар бамбуковой палки.

– Ирона! Пора вставать!

Голос Хальмони был сухим и лишённым всякой сентиментальности. Он пронзил тишину комнаты, заставив Ха-Ныль вздрогнуть. Она открыла глаза. Сквозь тонкую бумагу сёдзи, заменявшую стеклянное окно, пробивался бледный, призрачный свет. Ещё даже не рассвело по-настоящему.

– Пять минут… – пробормотала она в подушку, пахнущую солнцем и травами. Это была её стандартная утренняя мантра, после которой обычно следовало ещё полчаса блаженной дрёмы.

Но здесь правила были другими. Дверь-ширма с резким шорохом отъехала в сторону, и в комнату хлынул поток холодного утреннего воздуха вместе с силуэтом бабушки.

– У полей нет пяти минут, – отрезала Хальмони. – Солнце ждать не будет. Одевайся.

Ха-Ныль села на матрасе, чувствуя себя разбитой. Всё тело болело от неудобной постели и долгой поездки. Она посмотрела на старый настенный календарь с изображением горного храма. На нём висели маленькие аналоговые часы. Стрелки показывали пять утра. Пять! В Сеуле в это время она только ложилась спать после ночных посиделок с подругами. Это было не утро. Это была глубокая, оскорбительная ночь.

– Во что… одеваться? – спросила она, понимая всю абсурдность своего гардероба, набитого брендовыми футболками и дизайнерскими джинсами, здесь, на краю света.

Бабушка молча указала на аккуратно сложенную стопку одежды на комоде. Ха-Ныль подошла и с ужасом уставилась на свой "рабочий костюм". Это были широкие, бесформенные штаны из грубой хлопковой ткани, выцветшие от бесчисленных стирок до неопределённого серо-синего цвета. К ним прилагалась рубашка с длинным рукавом такой же сомнительной расцветки и пара толстых резиновых сапог, которые выглядели так, будто пережили Корейскую войну. Венцом ансамбля была широкополая соломенная шляпа, похожая на ту, что носят фермеры в исторических дорамах.

– Это… обязательно? – с надеждой спросила Ха-Ныль.

– Если не хочешь, чтобы солнце сожгло твою городскую кожу, а пиявки поужинали твоими нежными лодыжками, – да, обязательно, – без тени улыбки ответила Хальмони и вышла.

Смирившись, Ха-Ныль начала натягивать на себя этот кошмар. Ткань была жёсткой и неприятно шуршала. Штаны висели мешком, а сапоги оказались на два размера больше и хлюпали при каждом шаге. Она посмотрела на своё отражение в тусклом зеркальце на комоде. Из него на неё смотрело пугало. Нелепое, жалкое существо, не имеющее ничего общего с иконой стиля @Sky_Is_The_Limit. Она с отвращением нахлобучила шляпу. Последний гвоздь в гроб её самооценки.

На кухне её ждал завтрак: миска риса, немного кимчи и горячий ячменный чай. Ха-Ныль съела пару ложек без всякого аппетита. Бабушка же ела быстро и сосредоточенно, как солдат перед боем.

– Поела? – спросила она, хотя ответ был очевиден. – Бери.

Она протянула Ха-Ныль пару грубых рабочих перчаток и небольшой серп странной изогнутой формы. Холодная сталь неприятно легла в ладонь. Это было по-настоящему. Это не было игрой или наказанием на словах. Это было её новое утро.

Дорога к полю заняла всего несколько минут. Они шли по узкой тропинке вдоль оросительного канала. Утренняя роса висела на траве алмазной пылью. Воздух был чистым до головокружения и наполнен тысячей незнакомых запахов. Ха-Ныль старалась не дышать. Ей казалось, что каждый вдох наполняет её лёгкие этой чуждой, деревенской жизнью. Её огромные сапоги то и дело застревали в грязи, и она едва поспевала за бабушкой, которая шла лёгкой, пружинистой походкой, словно всю жизнь только и делала, что ходила по этим тропам.

И вот они остановились. Перед ней расстилался прямоугольник затопленной земли, из которой ровными рядами торчали нежно-зелёные ростки риса. Вода была мутной, почти чёрной, её поверхность подёрнута рябью от лёгкого ветерка.

– Вот, – сказала Хальмони, указывая на сорняки, которые росли между аккуратными рядами риса. – Их нужно вырывать. С корнем. Вот так.

Она без малейшего колебания шагнула в воду. Сапоги с чавканьем погрузились в грязь. Бабушка наклонилась, её пальцы быстро и ловко нырнули под воду, ухватили сорняк у самого основания и выдернули его вместе с длинным, цепким корнем. Она бросила его на край дамбы. Движение было отточенным, почти медитативным.

– Поняла?

Ха-Ныль кивнула, хотя ничего не поняла. Как можно было отличить эти зелёные стебли от других зелёных стеблей? Для неё всё это было просто травой. Она глубоко вздохнула, зажмурилась и сделала шаг.

Холод. Ледяной, пробирающий до костей холод мгновенно пронзил резину сапог. А за ним последовало другое ощущение – вязкое, засасывающее. Грязь. Она была живой. Она облепила её сапоги, потянула вниз, пытаясь поглотить. Ха-Ныль вскрикнула и едва не потеряла равновесие.

– Не стой как цапля, – донёсся голос бабушки. – Работай.

Сгорая от стыда, Ха-Ныль неуклюже присела на корточки, стараясь удержать равновесие. Она опустила руку в перчатке в воду. Сквозь ткань она почувствовала ледяную жижу и скользкие стебли. Она наугад ухватила какой-то пучок травы и потянула. Он не поддавался. Она потянула сильнее, упираясь ногами в дно. Пучок вырвался с громким чавканьем, обдав её лицо веером грязных брызг. В руке у неё был жалкий клочок травы с обрывком корня.

Она посмотрела на бабушку. Та уже очистила целый ряд, двигаясь с методичной скоростью машины. Ха-Ныль снова опустила руку в воду. Спина, непривычная даже к малейшей нагрузке, уже начала ныть. Солнце, поднимаясь над горизонтом, перестало быть нежным и начало припекать. Шляпа спасала лицо, но шея и плечи уже горели.

Она работала, как ей казалось, целую вечность. Мышцы свело от напряжения. Пальцы в перчатках онемели от холодной воды. Она вырвала, как ей казалось, сотню сорняков, но, оглянувшись, увидела, что едва продвинулась на пару метров. А бабушка уже заканчивала третий ряд.

Унижение было почти физически ощутимым. Она, звезда соцсетей, законодательница мод в своей школе, не могла справиться с какой-то травой. Это было абсурдно. Это было несправедливо. В глазах защипало от слёз обиды и бессилия. Она сердито моргнула, пытаясь их сдержать, и в этот момент её нога поехала по скользкому дну.

Мир накренился. Она взмахнула руками, пытаясь ухватиться за воздух, но вместо этого её тело, потеряв всякую координацию, с громким плеском рухнуло назад, в объятия рисового поля.

Удар был мягким, но унизительным. Мутная, холодная вода хлынула за шиворот, в сапоги, пропитала одежду. Она села, отплёвываясь и пытаясь убрать с лица прилипшие водоросли. Грязь была везде: в волосах, в ушах, под ногтями. Она посмотрела на свои руки – они были покрыты толстым слоем чёрной, вонючей жижи.