Заметки 2, Китайские Стихи Японских Поэтов

Когда ему исполнилось двенадцать лет, в 797 году, практически весь год идут затяжные дожди, в результате – многочисленные бедствия, связанные с оползнями и разрушениями.

В год его семнадцатилетия – сильнейший пожар, практически уничтоживший половину Нагаока-кё, хотя год оказался благополучным в плане успешной военной кампании против племени айну, продолжались военные столкновения с и с племенами эмиси в 789, 794 и 801 годах.

Можно ли сказать, что за стенами Внутреннего дворца в Нагаока-кё, затем в Хэйан-кё жизнь молодого господина Ансеи была безмятежной, лишенной всех и всяческих забот и тревог, проходила в полном мире и спокойствии? Не думаю.

Конкуренцию императорского дворца, императорской власти и влияния клана Фудзивара никто не отменял, хотя они часто и выступали как союзники, слишком много было разнонаправленных интересов и политических акторов со своими амбициями на исключительные взаимоотношения с правящей династией.

Если рассматривать нашего героя повествования с такой точки зрения, то он везде оказывается «чужим среди своих и своим среди чужих». Как оказалось, такая система сдержек и противовесов политических сил тоже работает.

Но ничего не остается неизменным, все течет, все меняется. Изменилось и положение юного принца Ансеи.

Последним днем жизни Ансеи в таком качестве (императорского принца) стал двадцать седьмой день седьмого лунного месяца двадцать первого года Энряку (802 года), когда в отношении него совершили процедуру сисэй кока – исключение из императорской семьи и присвоение фамилии указом императора.

Справедливости ради надо отметить, что не он такой один. До Ансеи, да и после, через сисэй кока прошли сотни принцев и принцесс, тем самым сокращая число иждивенцев на содержании императорской семьи и повышая количество дворянских кланов, кровно связанных с императорским правящим домом. Хотя, на самом деле, не настолько эти дворянские кланы однозначно были лояльны императорской власти, так как любой из них формально мог претендовать на императорский престол, ну разве что за исключением женщин после известных событий с буддийским монахом-фаворитом одной из императриц Японии.

Сомневаюсь, что это не было известно заранее и что молодой Ансеи не имел возможности морально подготовиться к такому переломному в его жизни моменту. Но что мне действительно интересно, так это то, как он сам воспринял такое событие, ведь среди равных пришлось стать не просто последним: Ансеи попросту исключили из этого круга избранных. Его второй старший ранг Шони, данный при рождении, понижался практически до ранга его матери – «седьмой младший». Напомним себе, что молодому Ансеи всего (или уже) семнадцать лет. Де-факто Ансеи не перестал быть потомком корейских королей Пэкче и сыном воплощения божества на земле – императора Японии, а де-юре – стал подданным, простым господином Рё-си (онъёми) не старше седьмого ранга.

Красная птица Юга

Лето 802 года было жарким для молодого господина Рёси: вместе с его статусом и рангом поменялось и его место жительства. Он переехал в левую половину столицы Хэйан-кё и проживал там в своем собственном дворе, как-то постепенно обустраивая новую жизнь. Напомним себе, что таких как он, низведенных из императорской семьи, было довольно много, включая такие известные кланы, как Тайра и Минамото, а свободных должностей, дающих приличное государственное жалование, – гораздо меньше, и далеко не каждый мог получить должность в государственном аппарате управления. Поэтому чаще начинали служить с военной службы, но данных, что господин Рёси начинал с простого асикаги, тоже не имеется.

Зададим себе вопрос: что первым делом делает молодой мужчина, лишившийся поддержки родительской семьи в прежних объемах и не имеющий достаточно крепких связей, опыта, средств, чтобы самостоятельно укрепить свое положение? Ответ очевиден. Он ищет женщину, с помощью которой сможет улучшить свое материальное положение. Но так как седьмому рангу полагается только одна жена и ни одной наложницы, то поиски затягиваются.

В период этих поисков в 804 году у господина Рёси появляется первый сын – Мокурэн, или Кирэн, и если отцовство не оспаривается, то вопрос материнства остается открытым, но ещё не все архивы клана Фудзивара доступны для изучения, может быть, когда-нибудь и этот факт станет достоянием широкой общественности, потому что вездесущие представители клана «поставщиков невест правящего дома» знали много из того, что никому не было известно.

Позднее его официальной супругой становится дочь клана Тадзихи-но Махито, основателем которого является принц Тахару, третий внук императора Сенки (двадцать восьмого императора Японии), тогда как сам господин Рёси, напомню, – сын пятидесятого императора Японии.

Для сравнения: у отца молодого господина Рёси, императора Камму, было две «супруги» из клана Тадзихи: Тадзихи-но Мамунэ, дочь Тадзихи-но Нагано, мать принца Кадзурахара и Тадзихи-но Тоёцугу, дочь Тадзихи-но Хиронари, сын которой, Нагаока-но Оканари, также был исключен из императорской фамилии. А вот представительниц семей Кудара – четыре: Кудара-но Кёхо, дочь Кудара-но Сюнтэцу, детей не имела, Кудара-но Кёнин, дочь Кудара-но Букё, мать принца Ота (умер в 808 году на пятнадцатом году жизни), Кудара-но Дзёкё, дочь Кудара-но Кётоку, мать принцессы Суруги (принцесса скончалась в 820 году, едва дожив до девятнадцати лет), и, собственно, мать молодого господина Рёси, Кудара-но Эйцугу (Нанацугу, Ёкэй – есть разные прочтения), о которой мы уже говорили.

Так что союз с представительницей клана Тадзихи-но, скорее всего, более чем выгоден для молодого господина Рёси, учитывая, что этот клан был в некоторой оппозиции к клану Фудзивара и являлся последовательным союзником поддержания императорской власти; первоначальная расстановка политических сил между двух групп сводных братьев, в центре которых оказывается господин Рёси, становится более определенной. Буквально через несколько лет политические ветры все сильнее начнут сносить их в разные стороны друг от друга, но так и не смогут полностью прервать их родственную связь.

806 год интересен ещё тем, что из Китая возвращается буддийский монах Кукай в надежде получить высочайшую аудиенцию императора, ведь он довольно близок к семье Атэ, к которой принадлежит наставник принца Иё, и не без оснований надеется на благосклонное к себе отношение, однако обещанного три года ждут – в данном случае поговорка более чем уместна.

Но ветер уже начинает меняться для господина Рёси. В этом же году умирает его отец, император Камму, престол занимает его старший сводный брат, наследный принц Атэ, и становится императором Хэйдзэй.

И вот наступил одиннадцатый лунный месяц второго года Дайдо (807 год), когда господину Рёси уже к лету исполнилось двадать два года, он получает свою первую официальную должность – старшего стражника Правой дворцовой охраны У-но эдзи фу – и повышается в ранге – шестой старший ранг нижней ступени; именно в этот год он меняет цвет одежды в красных оттенках и будет носить этот цвет вплоть до лета 814 года.

Для человека, который начал бы подниматься с низов, это в чистом виде радость и удача, но что-то вызывает у меня сомнение именно в такой реакции на данное событие в сознании молодого человека, который при рождении получил третий ранг старшей ступени и до семнадцати лет имел право ношения даже «запретных» цветов одежды.

В связи с этим вот что опять же интересно: сразу у него возникло желание вернуться на потерянные позиции, и что могло послужить тому причиной, я могу только предполагать. А исторические факты рисуют условия, которые могли повлиять на принятие такого решения.

Практически одновременно, в этот же одиннадцатый лунный месяц, младшему сводному брату по отцу молодого господина Рёси, принцу Иё, было предъявлено обвинение в непрощаемом преступлении брата против брата – заговоре с целью свержения императора Хэйдзэя.

Учитывая, что на момент выдвижения обвинений принцу было всего пятнадцать лет, то соучастницей назначили его мать, представительницу клана Фудзивара, и практически без суда и следствия приговорили к совершению самоубийства матери и сына в храме Кава-дэра (Гуфуку-дзи) около Нары.

На мой взгляд непрофессионального историка, конфликт интересов возник между представителями домов Фудзивара, как это чаще всего бывает, из-за позиции наследного принца. Во внутренних покоях тогда ещё наследного принца Атэ оказалась не только внучка убиенного якобы по приказу предыдущего наследного принца Савары, строителя столицы Нагаока-кё, но и его дочь. Причем дочь Фудзивара Танэцуги, Фудзивара Кусуко заняла и в сердце, и в покоях нового императора более высокое положение, чем ее же дочь, оставшаяся простой наложницей. Аристократический круг хоть и поморщился – вот, опять эти Фудзивара сдают в пользование императорам не только дочерей, но и своих жен в чаянии получить внеочередное продвижение по службе, но шока это вызвать не могло: напомню, история молодого господина Ансеи начиналась очень похоже.

Для старшего стражника Правой дворцовой охраны Коноэфу Рё-дзо это стало вторым событием за его жизнь и первым уже в сознательном возрасте, когда брат шел на брата или когда брат устранял брата с дороги под предлогом организованного заговора. Наверно, наивно было бы думать, что он никогда не общался с принцем Иё или с наследным принцем Атэ, теперь императором, скорее наоборот – общался и, возможно, даже один для другого служил примером для подражания: от младшего Иё к среднему Рёси и старшему Атэ. Дворцовая жизнь только со стороны представляется бесконечной чередой увеселений и праздности, на самом деле это постоянно идущая схватка бульдогов под ковром за доступ к неограниченной власти или ресурсам влияния на власть.

Лично у меня нет никаких сомнений, что все события, которые происходили вокруг, накладывали отпечаток на формирование характера и находили отражение на страницах дневников Рё-дзо. Сочинял ли он стихи в это время? Даже вне всякого сомнения, что умел сочинять и сочинял. Вопросы могут быть сформулирован так: на каком языке начал сочинять стихи Рё-дзо и в каком возрасте? Кто был его поэтическим наставником в этом наиважнейшем умении межличностной и межранговой коммуникации эпохи Хэйан, чьи стихи оказали на него уже как на поэта наибольшее влияние? Что ему нравилось читать в свободное от несения службы время? Надеюсь, мы узнаем ответы на эти и другие вопросы от самого Рё-дзо, когда прочитаем его стихи. Ведь о чем бы поэт ни писал – о природе, о погоде, о временах и нравах – всегда он пишет о себе, о своих мыслях и чувствах в этот момент; конечно, можно их завуалировать и не выставлять напоказ впрямую, а для этого существуют во все времена любознательные читатели. Благословен тот автор, который найдет своего любознательного читателя и в своем веке, и через тысячелетие.

Также через тысячелетие мне захотелось, наконец, увидеть портрет автора. Хотя все мы знаем примерно, как это может выглядеть на средневековых японских гравюрах, однако можно разглядеть некоторые отличительные особенности лица, фигуры или одеяния придворного поэта, участника собрания сочинений стихов по приказу императора, да ещё и включенного в авторский коллектив трех императорских антологий канси. Другими словами, у меня не было ни малейших сомнений, что хоть какое-то изображение обязательно найдется. Я не ошибся. Изображение действительно сразу загрузилось с японоязычного сайта на поисковый запрос.

Мне интересно, друзья мои любознательные читатели, много ли вы видели портретов придворных поэтов, на которых запечатлена выразительная спина портретируемого? Признаюсь честно, в моей личной практике этот ракурс встречается впервые. То есть фас, профиль, полуоборот, вид сверху, снизу – может быть такая точка ракурса для портрета, но вот чтобы сзади и без вариантов – в поэтической практике не частый случай.

Проверил несколько раз возможность ошибки и убедился, что это на самом деле именно так и выглядит. На всякий случай посмотрел на имеющиеся в Сети изображения сводных братьев. Все императоры – Хэйдзэй, Сага, Дзюнна – в наличии, есть Фудзивара Фуюцугу, из других авторов – Кукай в большом количестве изображений. Но только не Рё-дзо. Хотя, возможно, не все частные коллекции предоставляют открытый доступ для всех желающих познакомиться с экспонатами.

Птица, которая так спокойно сидит на руке портретируемого, тоже обращена спиной к зрителю. На голове пернатого хищника отсутствует привычный кожаный колпак, закрывающий глаза, то есть он готов к охоте. Художник очень тщательно прорисовывает оперение, почти до каждого перышка. Могу только предположить, что это может быть ястреб или сокол – то, что я филолог, а не орнитолог, уже говорил раньше, когда мы с вами, любознательные читатели, обсуждали, кто же каркает в стихе Ли Бая – ворон или ворона.

Этот портрет «со спины» больше дает информации о характере, чем об облике нашего героя повествования. Охота с ловчей птицей – это всегда больше сотрудничество, ведь приказать ей, как охотничьей собаке, практически невозможно, да и буддийские запреты охотничьим забавам не очень-то и способствовали. А вот найти взаимопонимание с хищной птицей – это стоило длительного времени приручения и практически воспитания ее от самого молодого возраста до вхождения в полную силу. То есть терпения и внимательности к любым мелочам у Рё-дзо было более чем достаточно. А чем дольше я вглядывался в спину (кто бы сказал «сокольничего», но официально такой должности в послужном списке господина Рё не значится), тем больше мне это напоминало фотографирование действующего сотрудника федеральной службы охраны (ФСО).

В статье 14 «Охрана государева кортежа» Свода законов «Тайхорё» раздела XVI «Охрана царского дворца» установлено, что «при внезапном выезде государя из дворца или выезде в ночное время начальники отрядов должны знать друг друга в лицо» – в принципе, ничего не меняется за столько лет. Так же, как и запрет на публикации фотографий в социальных сетях, в смысле запечатления лиц на гравюрах, очевидно, что это ограничение было применимо именно к действующим сотрудникам.

Ястреб на руке стражника личной охраны императора – очень небольшая, но все же аллюзия на мифическую огненную птицу, хранительницу Юга, пришедшую из китайской мифологии, впрочем, как и вообще охота с ловчими птицами в Японию пришла из Китая и Кореи. Ещё один «штрих к портрету»: в военных походах, согласно «Книге церемоний» (Ли Цзи, I в. до н. э), знамя с изображением Огненной Птицы всегда несли впереди войска. Так как единственное известное мне на сегодня изображение, приписываемое Рё-дзо, – это портрет с птицей, то буквально два слова о вариантах перевода названия самой птицы – хранительницы Юга.

Китайское наименование 南方朱雀 (nán fāng zhū què), где 朱雀 zhū què в японском произношении – судзаку. Часто хранителя Юга называют фениксом 凤凰, но правильно ли это на самом деле, может ответить только опытный историк-филолог. Кроме этого, есть даже научные исследования на тему «магических птиц», которые, подобно перелетным, перекочевали из Китая в Японию, да так и остались на новом месте, лишь слегка изменив цвет и размер. Говорят, что на самом деле у Красного хранителя Юга, судзаку, хвост не красный, а разноцветный, но это не точно. На старинных китайских монетах изображалась птица, не похожая на «красного воробья», да и мало чем напоминающая фениксов, если их кто-нибудь видел в реальности. Скорее всего, это какой-то «дивный фазан», коих в Китае великое множество, да в таких невообразимо ярких расцветках оперения, что с трудом поддаются описанию и применению в хозяйстве. Хотя надо отдать должное, китайские мастера декоративного искусства без малого более двух тысяч лет, буквально с эпохи Хан, очень точно и детально разбирались в оперении птицы, используемого для одной из ювелирных техник тянь-цуй, – в перьях зимородка. Почему так подробно останавливаюсь? Потому что неоднократно встречал такие образы в стихах, к примеру, в знаменитом «Отшельнике» Ду Фу.

Часто встречаются в более поздней китайской поэзии не только зимородки, фазаны, но и «воробьи кун», то есть павлины. О чем это я? Да просто прочел в книге «Золотые персики Самарканда. Книга о чужеземных диковинах в империи Тан» Эдварда Хетцеля Шефера переводы стихов с такими примерами: «раскрыты кун-воробья веера», и задумался: сколько надо воробьев на один веер? Вспомнил кадры кинохроники с грузовиками настоящих, а не кун-воробьев периода борьбы с ними в Китае, так что павлинам просто повезло. Но к вопросу о переводах: книгу для русского издания переводили Евгений Иосифович Лубо-Лесниченко и Евгений Владиславович Зеймаль, а консультировала их ещё целая группа синологов, поэтому «кун-воробей», да и вообще словосочетание «воробьиные опахала» используется, скорее всего, как синоним «павлиньих» исключительно для ритмизации поэтической строки в переводе, ничем другим мне это не объяснить. Получается, без орнитологии в поэзии, точнее, в переводе тоже никуда не денешься.

Вообще, если так подумать, ведь фазаны и павлины – однородственные птицы, так что вполне может быть, что и мифический хранитель Юга, огненная птица, постоянно горящая в огне, но не сгорающая, – где-то все-таки немного от рода царственных фениксов (фэнняоши). Тогда более понятно, как центральный проспект в Хэйан-кё, протянувшийся через всю столицу с юга на север, от Замковых ворот (Радзёмон) до ворот Красного феникса (Судзакумон), получил свое название именно в честь Огненного хранителя Юга.

Хотя более правильно было бы в переводе называть «проспект Огненного хранителя Юга», «ворота Огненного хранителя Юга», чаще встречается перевод «красный феникс», но мы не возражаем по этому поводу, ведь так же, как феникс, будет возвращаться из небытия к жизни в строках своих стихов забытый за тысячелетие поэт канси.

Инцидент Кусуко

А время между тем все ближе подходит к часу Х, но будущие участники, которые будут вовлечены, чаще помимо своей воли, в молниеносную череду судьбоносных событий, те же самые, которые позже будут включены или не включены в число авторов в антологии канси, пока ещё не знают об этом.

В 809 году здоровье императора Хэйдзэя вновь серьезно ухудшилось.

Хотя и нет достоверных данных, было ли это новое заболевание или рецидив прежней болезни, которая его настигла в 794 году, а некоторые поговаривали, что это и вовсе предлог, используемый для каких-то определенных целей, а именно избежать мести «гневных» – горё, «мстительных» – онрё и «злых» духов акурё. Но как бы то ни было, Хэйдзэй отрекается в пользу своего брата, Ками-но синно, который всходит на престол уже как император Сага. Вот здесь и хотелось бы поставить точку в предыстории и перейти непосредственно к прочтению подстрочников поэзии канси. Тем более что именно в 809 году Рё-дзо назначается главой Гагакурё, как сказано, «за особые таланты и достижения в музыке и танцах, литературе и каллиграфии», и это обещало спокойную творческую атмосферу на ближайшие годы, что позволило бы ему проявить свои таланты во всем их разнообразии.

Но что-то пошло не так, а именно произошел «инцидент с отставным императором Хэйдзэй», или, как называли это событие раньше, инцидент Кусуко.

После отречения экс-император вместе со своими приближенными, состоявшими у него в свите, со всеми женами и наложницами переехал обратно в Нару – то есть туда, откуда его отец, покойный император Камму, так стремился вырваться, по большей части, из-под власти буддийских монастырей.

Экс-императору Хэйдзэю тридцать семь лет, он считает, что младший брат, которому только исполнилось двадцать четыре года, будет воспринимать его как своего наставника и прислушиваться к его советам и пожеланиям. В то время как сам император в отставке, почти не осознавая этого, считал своими желаниями те, которые были вложены ему в голову наиси-но ками (главной распорядительницей) его Внутренних покоев, дочерью застреленного архитектора Нагаока-кё и матерью одной из его наложниц. Точно так же, как и ранее, так и в этом случае отставной император снова стал вольным или невольным соучастником политической борьбы представителей клана Фудзивара за власть.

Влияние Фудзивара Кусуко и его брата Наканари на Хэйдзэя может быть продиктовано не только «любовью всей его жизни», которая чуть не стоила ему жизни на самом деле, но и манипуляцией чувством вины, апеллированием к тому факту, что в результате смерти их отца именно Хэйдзэй получил возможность стать наследным принцем, впоследствии – императором, поэтому отдавать власть, за которую заплатил жизнью их отец, в руки младшего брата – не только расточительно, но и неблагодарно. Но это, конечно, просто один из возможных вариантов психологического давления, которое было оказано на Хэйдзэя, помимо множества других механизмов воздействия. Потому что ничем другим его последующие действия невозможно объяснить, как только нахождением в невменяемом состоянии. Хотя на самом деле «любовная составляющая» могла быть не самой существенной в этой ситуации банального конфликта власти и управления. Ведь ранее императоры на покое, ушедшие в отставку, имели право продолжать принимать участие в политической жизни страны и даже иметь некое подобие собственного двора с частью служб и управ; части использовали одни и те же, что и правящий император.

Только при отставке Хэйдзэя был практически сформирован второй императорский двор, но уже не в Хэйан-кё, а в Хэйдзё-кё. Побудило Хэйдзэя создать конкурирующий двор с двором действующего императора решение Саги внести изменения в региональную инспекционную систему, детище Хэйдзэя, то есть политический конфликт не во время передачи власти, а в момент начала ведения самостоятельной политики новым правителем.

Причиной острой фазы конфликта осенью 810 года между братьями (правящим императором и императором в отставке) послужило распоряжение Хэйдзэя, обращенное к Саге, о возвращении столицы из Хэйан-кё обратно в Хэйдзё-кё, то есть в Нару.

Фактологическое изложение этого инцидента есть во всех публикациях, посвященных периоду Хэйан, поэтому не стану подробно пересказывать. Для меня важно, в первую очередь, как эмоционально восприняли это событие многочисленные участники. Но, видно, младший брат знал характер старшего даже лучше его самого.

В результате он, Сага, сын императора Камму, недрогнувшей рукой казнит детей Танэцугу без всякой оглядки на заслуги их отца перед своим отцом. Император Сага лишил статуса наследного принца сына Хэйдзэя и назначил Отомо-синно (будущий император Дзюнна) – их общего с Хэйдзэем сводного брата, ведь все они сыновья императора Камму.

То есть по факту он создает ситуацию, когда права на наследование у всех не просто равные, а равные вне зависимости от влияния клана Фудзивара, то есть, исходя из логики действий правителя в подобных ситуациях, ему необходимо минимизировать влияние ближайших родственников на проводимую им политику. Но это не означает, что императору Саге не нужна поддержка аристократических семей, ведь инцидент практически чуть не расколол на две противоборствующие стороны все аристократические семьи. Причем не только между, но и внутри самих семей. Так, Фудзивара Фуюцугу, второй сводный по матери старший брат Рё-дзо, в момент событий занимал должность главы Императорского архива, а первый сводный брат Манацу (по настоянию отца Фудзивара Утимаро) состоял в свите отставного императора Хэйдзэя и до конца событий оставался с ним в Хэйдзё-кё и вполне обоснованно опасался того, что может быть обвинен в нелояльности правящему императору. Иными словами, в отличие от «китайского» варианта, когда при отстранении родственников от правления возвышался «сторонний» наемный чиновник, в данном случае были отодвинуты от рычагов управления, до которых можно было бы дотянуться, все ближайшие родственники и чуть-чуть приближены дальние, которые конкурировали за вступление в ближний круг императорской семьи, тем самым создавая аналог «системы сдержек и противовесов».

В такой же ситуации оказались практически все приближенные двора отставного императора, которые и не планировали участвовать в противостоянии между Хэйан-кё и Хэйдзё-кё.

Примечательна на этом фоне история потомка одного из древних аристократических родов, Каминоцукено Каэхито, состоявшего в свите Хэйдзэя, который был в составе одного из посольств Японии в Китае (вернулось посольство в 804 году) в качестве переводчика, так как служил в Палате по делам посольств и монастырей (Гэмбарё). Хотя, по воспоминаниям некоторых современников, владел только письменным переводом, то есть сопровождение встреч и синхронный перевод точно не были его сильными сторонами.

После разделения дворов продолжил службу в Гэмбарё уже в Хэйдзё-кё. Узнав об обострении противостояния вплоть до вооруженного мятежа, воспользовался первым удобным случаем и бежал из Нары в Хэйан, к императору Саге, практически первым сообщив о происходящих событиях, за что впоследствии был повышен в ранге и должности, получил обширные земельный участки, а также включен в состав авторов императорской антологии канси «Рёунсю».