
Полная версия:
Две Веры Блаженной Екатерины
– Тетя, когда все станет хорошо, – убежденно говорила она, – мы обязательно полетим в Кемер! Мы будем сидеть на берегу, перебирать мелкие камешки, а вечерами гулять в поселке, и обязательно забредем в какой-нибудь дворик со столиком под цветущими кустами…Тетя, там таких двориков – на каждой улочке! А кофе! Какой там кофе, тетя! Кофе по-турецки нужно пить только в Турции, тетя!
И Катерина, остановившись на минутку, мечтательно продолжала:
– Мы будем пробовать кофе везде: в больших кафе и маленьких, в баре отеля и возле бассейна, в торговой лавочке, в семейном ресторанчике в горах. Кофе по-турецки – это настоящее чудо!
… В один из дней, гуляя с Пашкой, они заблудились в улочках и переулках и вдруг вышли на небольшую площадку, которая плоским блюдцем располагалась прямо над обрывом, в окружении величественных гор. На площадке стояло два столика, а за третьим молодой турок варил на песке кофе. Воздух на такой высоте был абсолютно неподвижен, и яркая зелень деревьев, каких-то немудрящих цветов в вазоне, твердость скал ощущались почти физически, а аромат кофе, перемешанный с запахом разогретой солнцем сосновой хвои, обволакивал и пьянил.
Картина был столь живописна, что Катерина и Пашка замерли и не шевелились, боясь обнаружить себя, словно без спросу вторглись в сказочный мир, куда простым людям путь заказан.
Откуда-то сбоку неслышно появилась пожилая турчанка в разноцветном платке и жестом пригласила присесть за столик, а молодой турок уже разливал из блестящей джезвы кофе, словно варил его специально для них. Кофе он подал в маленьких, размером с напёрсток, чашечках, и поставил рядом запотевший кувшин с холодной водой и расписную тарелку с рахат-лукумом. Ах, что это был за кофе! Обжигающий, густой словно кровь, животворящий, целительный, настоящий эликсир жизни… Крепкий и черный как турецкая ночь, пленительный как сама любовь!
Катерина потягивала напиток и рассматривала, запоминала каждую деталь этого волшебного места, чтобы потом перебирать в памяти драгоценные воспоминания – она почти не верила в реальность происходящего и нисколько бы не удивилась, если бы вся окружающая обстановка разом пропала.
Турок прекрасно разговаривал по-русски, и Пашка болтал и смеялся с ним, как со старым знакомым. Муж вообще легко сходился с новыми людьми: через пять минут казалось, что эти, еще недавно незнакомцы, знают друг друга сто лет.
Пожилая турчанка пропала, как не было, и Катерина любовалась на хохочущего мужа, ловила на себе блестящий, зовущий взгляд молодого турка, и всем своим существом отдавалась чарам этого момента, магии Востока, которая была во всем – звуках, цветах, запахах, орнаментах и узорах.
Возвращались в отель часа через два, уже начало смеркаться и, как это бывает в горах, заметно похолодало. Но они не спешили, шли молча, говорить не хотелось, и каждый из них думал о своем.
Оказалось, тетя не спала, и Катерина даже вздрогнула от неожиданности, когда услышала, когда тетя абсолютно обычным своим голосом уверенно сказала:
– Конечно, мы полетим с тобой в Турцию.
Катерина повернула голову и увидела направленный на нее спокойный и ясный взгляд. Тетя смотрела совершенно как раньше, когда была здорова.
– Конечно, ты отвезешь меня на море, в Кемер. Я там никогда не была. Да и вообще, из всех морей я видела только Черное, в Анапе, и то так давно, что уже и не помню, понравилось ли мне море потому, что понравилось, или потому, что я вообще на него попала.
Катерина не верила своим ушам и глазам – неужели не все потеряно? И есть надежда? Неужели?
Она посмотрела в исхудавшее, бледное лицо, на котором появилась пусть слабая, но такая родная и узнаваемая улыбка.
– Тетя, – улыбнулась Екатерина в ответ, – тетя, ты что-нибудь хочешь? Водички? А может, чай?
– Сделай мне кофе, – попросила тетя и попыталась подняться, но сил не хватило. – Ты так вкусно про кофе рассказывала, что захотелось.
– Я мигом! Подожди немножко! – вскочила Екатерина. – Сейчас заварю.
– Не заварю, а сварю, – поправила тетя. – Обязательно свари! В турке, она там, на верхней полке. И добавь чуть-чуть молока.
Катерина на секунду остановилась и задумалась – а можно ли тете в ее состоянии пить кофе, но потом махнула рукой и спрашивать не стала.
На кухне, напевая, она достала самую красивую кофейную пару из старого китайского сервиза, и, пока следила за закипающим кофе, увидела, как мимо окна, шумно хлопая крыльями, слетел вниз большой белый голубь. «Хороший знак», – подумала Екатерина.
Когда с подносом, над которым поднимался ароматный пар, она зашла в комнату, тетя уже не дышала. На ее губах застыла умиротворенная улыбка, руки были расслабленно вытянуты вдоль тела, и казалось, что она просто заснула и видит счастливые, хорошие сны.
Катерина опустила поднос, чашка со звоном упала, и кофе пролился на пол. Горячие брызги обожгли Катеринины ноги, но она этого, конечно, не заметила.
***
Похорон в привычном понимании не было. Еще когда была здорова, тетя обозначала свою волю и Екатерине, и Валентине Сергеевне как лучшей подруге – только кремация, а прах развеять. И никаких поминок! Тогда эту болтовню никто всерьез не воспринимал. С улыбкой перебирали варианты, где можно развеять прах, но никто не хотел даже представлять себе, как это будет на самом деле.
Буквально за три дня до смерти тетя в очередной раз завела тяжелый разговор:
– Катя, меня только кремировать. Сжечь! Я же, как ни крути, ведьма.
Катерина молчала, но тетя не отставала:
– Не молчи, Катя. Мне это важно, понимаешь?
– Понимаю, – сквозь слезы отвечала Катерина.
– Катя, а вдруг ты уедешь? Выйдешь замуж, уедешь жить в другой город?
– Тетя, ну куда я уеду? – возражала Катерина, не в силах обсуждать эту тему.
– Не перебивай, Катя, – строго остановила тетя. – Не перебивай, я и так еле говорю. Это важно для меня. Я не хочу чтобы, если ты уедешь или просто не сможешь, чтобы ты переживала за меня, за то, что моя могила неухожена и заброшена. Заброшенные могилы – это ужасно, Катя. Это как умереть второй раз, понимаешь?
– Да, тетя.
– Развеешь меня… – тетя надолго замолчала, а после паузы сказала – развеешь меня над морем! И знаешь что? – не дав Катерине вставить ни слова, задала вопрос тетя. – Знаешь, что будет, если ты меня ослушаешься?
– Что, тетя?
– Буду приходить к тебе во сне каждую ночь, ругаться и не давать спать! Я ведь ведьма.
И Катерина точно знала – будет!
***
На сороковины муж привез диван.
Грузчики в форме аккуратно поставили его туда, куда показала Катерина – посредине большой комнаты, напротив окна.
– Подумал, что тебе будет приятно, – сказал Пашка и тут же по-хозяйски плюхнулся на привезенную мебель.
– Спасибо, Паш, это ты хорошо придумал, – Катерина погладила упругий кожаный валик, но села за круглым, покрытым скатертью с бахромой, столом, подперев рукой щеку.
Поступок бывшего мужа удивил, но сил выражать удивление и благодарность не было, и она привычно улыбнулась.
– У меня все хорошо, – вещал с дивана бывший муж. – Замутил новый бизнес, рассказать? – и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Наливные полы, слышала про такое? Хотя откуда тебе! – муж с досадой махнул рукой и встал с дивана.
Он походил по комнате, а потом подошел к Екатерине, сел на стул рядом. Муж совсем не изменился: все тот же вихор, который не могли усмирить даже самые именитые барберы, добродушная улыбка с рядом плотных крепких зубов. Катерина не выдержала и протянула руку, чтобы пригладить непослушные густые и очень мягкие волосы, а он перехватил ее ладонь и прижал к своей щеке.
– Что я все о себе, – сказал Пашка и проникновенно спросил, – ты-то как?
Он посмотрел по сторонам, словно окружающая обстановка могла дать ответ на его вопрос. Обстановка, на Пашкин взгляд, была так себе. Ремонт качественный, но слишком давний, мебель немодная, ковер на полу – настоящая древность, книги от пола до потолка, как в библиотеке. Привезенный Катькин диван будет здесь в самый раз, довольно подумал Паша.
– Ну, чего молчишь? – снова задал вопрос муж и с хрустом откусил от яблока, лежавшего на столе. Белая сахарная мякоть брызнула сладким соком точно на Катеринину руку, которую Пашка все еще держал в своей, и Катя осторожно вытянула ладонь, украдкой вытерев ее о скатерть.
Они сидели в полной тишине, нарушаемой только хрустом пережевываемого Пашкой яблока. Когда от яблока остался лишь маленький огрызок, Пашка придирчиво осмотрел его со всех сторон и, дав внутреннее «добро», перемолол крепкими зубами вместе с косточками.
– Паш, тебе баранина нужна? – вдруг спросила Катерина.
Тот, казалось, нисколько не удивился странному вопросу.
– Почем килограмм? Или тоннами предлагают? – деятельная Пашкина натура, готовая к любым бизнес-начинаниям, по-своему истолковала Катеринин вопрос. – Ягнятина? Или просто молодняк? Старше трехлеток не надо точно. Кастраты? Где выпасались? – сыпал с блеском в глазах почти профессиональными вопросами Пашка.
Екатерина изумленно и уважительно смотрела на бывшего мужа, она и не подозревала такую широту познаний.
– Да нет, – рассмеялась она, – я не продаю, что ты! У тети полный холодильник баранины, возьмешь себе? Шурпу сваришь или просто запечешь в духовке.
– А-а-а, – тут же утратил интерес Пашка, – ты вот о чем. Да возьму, конечно. Давай. Слушай, а, может, ты придешь и приготовишь? – снова оживился он. – Ну приходи, чего ты! Убраться мне поможешь заодно, я ведь, представь, даже окна еще ни разу не мыл, как ты ушла! – как будто хвастая добавил Пашка.
– Нет, Паш, окна – точно не приду! – категорично ответила Катерина и, встав из-за стола, направилась на кухню за мясом.
Шум отодвинутого ей стула заглушил звук открываемой ключом входной двери, поэтому и Пашка, и Екатерина увидели вошедшего одновременно. В комнату, не сняв верхней одежды, ворвался Дарий.
– Катя! – почти кричал Дарий. – Ты почему на телефон отвечаешь? Ты куда пропала? Сегодня же сорок дней, мы же собирались… – тут Дарий увидел Пашку и замолчал, не окончив фразы.
Катерина улыбнулась.
– Дарий, это Паша, муж, – представила она Пашку и тут же поправилась, – бывший. Паша, это Дарий, он сын…
Но Пашка слушать не стал. Его лицо побагровело, а сам он закашлялся, словно чем-то подавился.
«Господи, неужели косточка от яблока застряла?», – испуганно подумала Катерина и бросилась к нему, чтобы похлопать по спине. Но Пашка, не подпуская ее, выставил вперед ладонь и гневно начал:
– Дарий, говоришь? Поня-я-ятно. Дарий. Чего ж тут не понять! И давно у тебя с ним? – уронив стул, резко вскочил из-за стола Пашка, – Это к нему ты ушла?
Екатерина со всегдашней улыбочкой пыталась остановить разгневанного мужа:
– Паш, ты чего? Как ты такое мог подумать? Дарий – это сын…
– Ты за кого меня держишь, а? – с коротким злым смешком прервал ее муж. – Ты думаешь, я сразу не понял, что у тебя любовник? Просто так ты бы не ушла – кишка тонка!
– Паша, ты правда не понял, – Катерина не оставляла попыток объяснить ревнивцу ситуацию. – Дарий – сын тетиных друзей, Радия Рафаэловича и Валентины Серг…
Но Пашка не дал ей закончить и, уже из прихожей, где, наклонившись, шнуровал ботинки, отчего голос звучал глухо и слегка невнятно, что-то выговаривал жене.
– Что? Я не расслышала, – переспросила Екатерина.
Пашка, выпрямившись и стряхивая с куртки невидимые пылинки, переводя взгляд с бывшей жены на молчавшего Дария, презрительно произнес:
– Он же тебе в сыновья годится! Ты совсем сдурела, что ли?
Сказав это, Пашка вышел из квартиры, громко хлопнув дверью.
Впрочем, не прошло и минуты, как раздался звонок. Катерина, удивленно взглянув на Дария – мол, кто это еще? – открыла. На пороге стоял Пашка.
– Ты мясо-то мне не дала! – как ни в чем не бывало, он шагнул в квартиру. – Эх ты, растяпа! Сама забыла, и я не напомнил!
Взяв огромный пакет с бараниной, он покинул Екатерину и больше никогда не приходил. «Любовь была без радости, разлука без печали», – подвела итог двадцатилетней совместной жизни Катерины и Пашки циничная Люська.
Что же касается Дария, то он больше не уходил.
Он остался – словно так и было задумано.
***
Катерине с Дарием было просто. Да и как с ним могло быть по-другому? Ведь она знала его всю жизнь, с самого его рождения. Он рос на ее глазах, с ее участием и был ей одновременно и брат, и друг, и даже больше – он был СВОЙ человек.
Когда его мама, Валентина Сергеевна, забеременела, ей исполнилось 43. Она и ее муж, Радий Рафаэлович, прожившие к этому времени в браке больше двадцати лет, уже смирились с тем, что детей у них не будет. Появление ребенка восприняли как чудо, дар небес. Поэтому и нарекли новорожденного – Дарий.
Правда, сначала Валентина Сергеевна хотела назвать сына Богданом, «Данный Богом», – вполне резонно рассуждала она, но имя забраковала тетя.
«Все Богданы – алкоголики!», – безапелляционно заявила Вера, предъявив в качестве доказательства сей сентенции Богдашку-гардеробщика. Этот самый Богдашка тоже был единственным и долгожданным ребенком уважаемого и заслуженного врача поликлиники, кардиолога Лидии Викторовны. Только вырос он непутевым, кое-как окончил среднюю школу, болтался в сомнительных компаниях и очень рано пристрастился к спиртному. Словом, стал для одинокой Лидии Викторовны не Божьим даром, а Божьей карой. Главный врач из уважения к ее заслугам устроил Богдана работником в гардероб, чтобы обеспечить ему какой-никакой трудовой стаж, но самому Богдану было все равно, он прогуливал, опаздывал, приходил и уходил, когда вздумается, а иногда и вовсе являлся на работу пьяным. Екатерина много раз слышала, как сотрудницы регистратуры обсуждали, что, видимо, страсть к алкоголю непутевый Богдашка унаследовал от неизвестного отца, но тетя Вера, которая терпеть не могла сплетни и пересуды, резко пресекала такие разговоры.
Валентина Сергеевна не очень-то прониклась кармой имени «Богдан», но тетя Вера была непреклонна.
– Или, может, ты хочешь сына-алкоголика? – пристально глядя на подругу вопрошала она. – Может, на старости лет тебе хочется трагедий и драм?
Трагедий и драм не хотелось, поэтому начали искать вариант мужского имени с корнем «дар». Чего только не предлагали! И собственно Дар, и Даромир, и Любодар, и Дарен, и Дарьян, дошли даже до Дормидонта («Ну а что, – пожимала плечами тетя, – Дормидонт, сокращенно Дар, созвучно же!»).
В конце концов решили, что когда родится ребенок, тогда и станет понятно, как его назвать. Такое ведь бывает! Например, придумали назвать сына Валерием, а он родился и все увидели, что никакой он не Валерий, а вовсе даже Сашка!
После выписки новорожденного сына Валентины Сергеевны и Радия Рафаэловича привезли из роддома домой, и все в едином порыве умиления склонились над младенцем. Малыш оказался прехорошеньким – длинные темные волосики, огромные глаза в черных, пушистых ресницах, светлая кожа и очень спокойный смышлёный взгляд. «Да это же настоящий принц!», – вырвалось у Екатерины.
– Принц Персии! – поддержала Екатерину тетя.
– Почему Персии? – недоуменно спросил Радий Рафаэлович, осторожно беря сына на руки.
– Потому что Дарий!
Так Дарий стал Дарием.
Дарий был «всехним» ребенком. Именно так на вопрос разных сюсюкающих с ним тетушек отвечал трехлетний Дарий. «Это чей же у нас такой хорошенький малыш? Такой милый зайчик?» – чуть не пуская пузыри от восторга при виде прелестного ребенка, вопрошали тетушки. «Всехний, – неизменно серьезно отвечал Дарий и добавлял. – И я не зайчик, я – мальчик».
Всехний – потому что кроме обожающих родителей у него с самого первого дня были тетя Вера и Катерина. Он рос в двух домах сразу, и в этих домах его воспитывали, возились, гуляли, играли, читали, баловали, словом – любили.
Да и как его было не любить! Спокойный, здоровый, улыбчивый мальчишка стал настоящим даром для немолодых родителей, наградой за бездетные годы.
По мере взросления Екатерина называла Дария по-разному: «ребенок, дружочек» – лет до пяти, «братишка, подарочек» – после пяти, а начиная с седьмого класса строго по имени и лишь иногда, в виде исключения, Дар.
Недавно Дарию исполнилось двадцать пять. Он стал прекрасным добрым мужчиной, уверенным в себе и с отменным чувством юмора. Работал Дарий фитнес-тренером и пользовался бешеной популярностью у клиентов. Женщин, от мала до велика, приводила в трепет его невероятная красота, мужчин – вдумчивый, почти научный подход к тренировкам. Дарий относился к работе серьезно и с энтузиазмом, закончил местный вуз по специальности «валеология», разработал множество комплексов тренировок и являлся автором нескольких методик здорового питания, которые преподавал и продвигал не только в родном городе, но ездил с лекциями и в другие регионы.
Странно, но Дарий и Пашка были незнакомы (некрасивая сцена на сорок дней – единственное исключение), за все годы Катериного замужества ни разу не случилось подходящего случая, чтобы представить их друг другу. Люська же Дария по возможности избегала. «Я его боюсь и у меня комплексы, – честно объясняла Люська – большая любительница вкусной еды и красного вина. – Ну его, еще начнет в свой здоровый образ жизни обращать, а это не мое. Мне, после встреч с ним, кусок в горло не лезет! Да и вообще, слишком уж он красивый!»
Катерину это смешило и удивляло: Дарий ни разу никого не агитировал, а его красоты она попросту не замечала – привыкла.
Почти каждый день с рождения он был на ее глазах, рос, взрослел, менялся. Слава богу, особых потрясений, связанных с Катериной, в детстве Дария не происходило, хотя случалось всякое.
…Когда Дарию было три года, Екатерина чуть не забыла его в торговом центре. Посадила на диванчик рядом с отделом, куда зашла купить джинсы, а возле примерочной встретила знакомую, с которой не виделись сто лет. Знакомая обрадовалась и уговорила Катерину пройти с ней в соседний отдел, нужен был сторонний совет – хорошо ли сидит на фигуре приглянувшаяся куртка, подходит ли цвет? В итоге куртка была куплена, но совсем другая, та, которую подобрала Екатерина. Довольная удачной покупкой подруга пригласила Катерину выпить кофе и съесть по пирожному. Пили кофе, болтали о том, о сем, подружка рассказала, что одна одноклассница уже родила ребенка «от этого тихони Протасова, представь!». И вот тут Екатерину словно окатило холодной водой. «Дарий!», – завопила она и выскочила из кафе, оставив знакомую в совершенном недоумении.
В голове возникали самые страшные сценарии: от похищения малыша до того, что, испугавшись, он мог самостоятельно отправиться домой, а по пути – две ужасные дороги, по которым вечно мчатся машины и ни одна никогда не пропустит пешехода, тем более ребенка. Что она скажет родителям Дария, тете? Как она могла забыть про него, как?
Но подбежав к отделу, возле которого оставила Дария, Екатерина увидела, что тот преспокойно спит, подложив ладошки под голову.
… Когда Дарию исполнилось шесть, в Катерининой жизни появился Пашка. И именно Дарий стал первым и лучшим советчиком в моменты, пока ошалевшая от любви и волнения Катерина металась по квартире, собираясь на свидание. В чем пойти? Что надеть? Где моя сумка? Собрать волосы в хвост или распустить? Что скажет Паша? Хорошо ли она выглядит?
Шестилетний Дарий, сидя на диване и листая журнал (он недавно выучился читать и читал все подряд), отвечал на все вопросы. Надеть ту юбку (выбирал всегда бежевую льняную, очень простую, ее сшила мама), волосы оставить так (в хвосте), сумка вот (лежит на комоде), а Катерина – самая красивая.
… Когда Дарию было пятнадцать, они в первый да, собственно, и в последний раз поссорились, не разговаривали три месяца – немыслимый для обоих срок.
В то время Пашка начинал очередной бизнес, что-то связанное то ли с металлом, то ли с углем, то ли с лесом – то есть в сфере, которая всегда считалась прибыльной, а, значит, криминальной. Муж бесконечно ездил на встречи, многие из которых заканчивались далеко за полночь, искал деньги, склады и связи, залез в немыслимые в процентном отношении долги – «все отдам, Катюха, прибыль пойдет, отобьюсь меньше, чем за год!». Иногда не ночевал дома, и каждое такое отсутствие воображение абсолютно законопослушной Катерины неизменно превращало в бандитские разборки, похищения и преступления, куда, по своей неопытности, наверняка попал ее муж.
Однажды Пашка пропал на несколько дней, пропал внезапно и неизвестно куда, телефон не отвечал, и что делать Катерина не представляла. Она почти не спала, вслушиваясь в хлопанье подъездной двери, часами стояла у окна, вглядываясь в бредущие неуверенной походкой по ночной пустынной улице одинокие фигуры, слезы сами текли по щекам, и она нашептывала молитвы собственного сочинения о спасении Пашкиных души и тела.
На пятый день Пашкиного исчезновения обезумевшая от тревоги Екатерина отправилась к тете в надежде получить совет и утешение. А еще она собиралась в полицию, чтобы заявить о пропаже человека, и хотела попросить тетю пойти вместе.
Но поддержки она не нашла. «Подумаешь, пропал, – фыркнула тетя, – найдется!».
Тогда Катерина попробовала разделить свое беспокойство с Дарием, забежавшим к тете после школы перекусить. Реакция Дария оказалась неожиданной – злым, срывающимся голосом он выдал целую тираду о ее с Пашкой отношениях, обозвав Пашку «тупым эгоистом», а ее «полной дурой». «Да чтоб он совсем пропал, – орал Дарий уже в дверях, – тогда, может быть, ты раскроешь свои глаза!». Громко хлопнув дверью, Дарий ушел, так и не притронувшись к супу, остывающему на столе.
Ошеломленная Екатерина переводила взгляд с полной тарелки на тетю и не знала, что сказать. Тетя лишь пожала плечами и никак не прокомментировала случившееся, и Катерине оставалось только уйти – без поддержки, без утешения, без понимания.
Муж вернулся тем же вечером, довольный и отдохнувший. «Да мы с Лехой на охоту ездили, оттянулись по полной», – весело пояснил он.
На вопрос, почему не предупредил, Пашка удивленно ответил: «Ты что, совсем ку-ку? Какие телефоны на охоте? Да он у меня и разрядился почти сразу. Я его где, по-твоему, заряжать должен был? Ну ты вообще, Катька, даешь!».
Про охотничьи трофеи Катерина благоразумно решила не выяснять. А обижаться на Пашку она не хотела, да и не умела.
Правда, остался осадок от Дариевой сердитой вспышки и его, сказанной с таким чувством, «дуры». Дарий стал Катерину избегать, а когда она попыталась поговорить об этом с тетей, та с несвойственной ей резкостью упрекнула: «Сама виновата – раз живешь с таким мужем, то и не жалуйся! Терпишь такое отношение, вот и терпи, не ной. Хочешь стоять у окна ночами и плакать, стой и плачь, а не ябедничай. А не нравится – уходи!».
Катерина понимала – тетя права, поэтому с того момента на мужа сетовать перестала, про их жизнь не рассказывала, тем более что тетя и не интересовалась. Обсуждать Пашку могла только с Люськой, верная подруга всегда находила ободряющие слова, но заканчивала все разговоры так же, как и тетя: «Не нравится – уходи!».
С Дарием помирились через три месяца, за которые Катерина успела понять, как много он значит для нее – ее друг, ее младший брат, ее единомышленник, ее человек.
Она и от Пашки ушла из-за Дария, вернее, в результате одной ситуации.
Был день ее рождения – 40 лет, круглая дата.
Утром муж отечески поцеловал в лоб:
– Поздравляю! Ну что, сорок лет – бабий век! Не празднуют, да и не до подарка мне было – дела.
История с подарками повторялась последние несколько лет – Пашка их попросту не дарил. Она и обижалась, и ругалась, даже скандалила:
– Паша! Мой день рождения случается раз в год, каждый год и, заметь, всегда в один и тот же день! Ты же ждешь от меня подарка в свой день рождения?
Муж кивал – к собственным праздникам он относился с уважением, подарки выбирал загодя и информировал о желаемом без стеснения.
– Вот и я, – кричала Катерина, – я тоже хочу поздравлений и сюрпризов!
Пашка виновато опускал глаза и переводил некую сумму жене на карту: «Ну, купи себе чего-нибудь от меня».
Но сегодня Катерина ждала от мужа хотя бы букета – ведь, как-никак, у нее юбилей. Пашкино сорокалетие в прошлом году отметили с размахом, разве что цыган с медведями не приглашали. Ей, конечно, такие масштабы не нужны – незачем, да и звать особо некого, поэтому она забронировала столик на двоих в хорошем ресторане с видом на реку. А на работе взяла отгул, чтоб спокойно сходить на маникюр и укладку.
– Какой столик? – чуть не поперхнулся кофе Пашка. – Кать, ты чего? Какой ресторан?
– «Адмирал», столик с видом на реку, – хвастливо ответила Катерина. – Я уже залог оставила, так что не отвертишься, – и она, решив не обижаться на неподаренный букет, потрепала непослушные Пашкины вихры. – Напьемся сегодня, все-таки сорок лет бывает раз в жизни! – чуть ли не мечтательно добавила она.