Телохранитель

На съемке камеры наблюдения Жека своим тупым выражением лица чем-то был похож на карася.

– В армии таких придурков много!– сказал Данилов. – Короче, тут два варианта действия: первый – уходить от атаки, второй – нападать первому и отфигачить самого этого Жеку.

Добавил общую информацию:

– Смотри, чтобы девчонкам чего-нибудь не подсыпали в напитки – там это водится. Сам ничего разливного не пей: возьми закупоренную бутылку воды и сам открой. Никакого алкоголя, ни капли, но сделай вид, будто пьешь и немного пьян. Ты на работе…

Ховрин только пожал плечами.

Клуб «Барракуда» оказался довольно бойким местом и, как полагается для подобных учреждений, с грязнотцой. Тут было, судя по всему, немало постоянных посетителей, поскольку многие были явно знакомы, здоровались, хлопали друг друга по спине. Секьюрити в черных футболках с соответсвующей надписью на груди уверенно пронизывали толпу. Поначалу все было спокойно, потом появилась молодежь, крепко подпитая или под кайфом по другим причинам. Начались драчки. Впрочем, парни из службы безопасности это дело тут же подавляли и довольно жестко, – избивая виновников, – впрочем, не всех, а выбирая их по каким-то своим критериям. Вызывали в коридор и там лупили. Окружающий народ воспринимал эти дела спокойно. Видно тут так было принято.

Ховрина с его девичьей компанией это тоже не обошло. Поначалу всплыли какие-то парни, стали вязаться к девчонкам, сначала без агрессии, потом один начал хватать за руки. Ховрин оттеснил этого хваткого типа, тот стал петушиться, возникло напряжение. Тут же появились черные футболки. Одному из парней вмазали, другие, огрызнувшись, отошли. Снова мир и тишина (понятно, музыка долбит так, что слова не сказать). Но тут, как хищник из глубины, всплыл сам Жека. Видимо, только что пришел в клуб и искал, где размяться. Катю, которая выделялась из толпы, тут же и высмотрел. Где-нибудь в Канне или в Ницце она бы так не выделялась, но тут проявился довольно резкий контраст. Жека был со своим другом совершенно очумелого вида и напоминавшего выпущенного из зоопарка на выходные шимпанзе. Коротко стриженый Жека зыркал глазами, словно что-то выискивал. Наконец начал подходить.

А ведь до этого тут было довольно весело, хорошо поплясали. Музон здесь был неплохой. Хотя тут случилось совершенно неожиданное: рядом подрались девчонки. То ли кто-то кого-то толкнул, но привязались две, видимо, завсегдатаи: одна мужланистая, крепкая, полная и очень злая; подруга ее была явно не в себе – бухая, но рвалась в бой, пыталась пнуть туфлей, но из-за узкого платья ей было не задрать ногу, да и шатало с выпитого или с таблетки. Еще две-три местные «шалавы» подошли посмотреть на разборку. Пацаны собрались тоже, посмеиваясь. Обеих наверно хорошо знали. Те еще более заводились. Привязали вдруг и к Наташе. Та готова была разрыдаться. Не знала, что и делать. Ховрин схватил стаканы с коктейлями и, имитируя пьяный вид, будто бы споткнулся и вылил весь бокал одной из подруг на платье, на грудь, второй получилось на бедро и на низ живота – как описалась.

– Девчонки, извините! – промямлил он.

Вокруг раздался дружный хохот. Обе подруги взвыли и, обматерив Ховрина и даже заехав ему кулачком довольно больно по плечу, кинулись в туалет.

Тут-то и всплыл Жека со своими рыбьими глазами и другом-шимпанзе и прямиком направился к Ховрину. Ховрин сразу прилип к нему справа, так что ударить сходу Жеке было крайне неудобно, разве что получалось пихнуть.

– Чей-то я тебя не знаю! – уставился Жека на Ховрина.

– Да мне и насрать – знаешь ты меня или нет, – бесстрастно парировал Ховрин.

Жека не мог понять, что происходит – ударить никак не получалось. Однако тут всплыли два местных секьюрити в черных футболках. Пока что наблюдали со стороны.

– Чего ты ко мне трешься? – возмутился Ховрин. – Пидар, что ли? Руками за зад хватает! – обратился он к ближайшему «секьюрити», довольно полному и мрачному типу. – Выведите его нафиг отсюда!

Жека начал беситься, а ударить было неудобно. И как ни пытался он переместиться, Ховрин тоже смещался вместе с ним, будто прилип. Обменялись репликами:

– Отвали!

– Отвали сам!

«Секьюрити» наблюдали с интересом: Жека был для них свой человек, которого стоило бы подстраховать, но чуть позже, заметив какую-то новую бучу на танцполе, оба они сместились туда. Потом Жека все-таки ткнул Ховрина указательным пальцем. Ховрин как бы невзначай взял этот палец и рывком вниз сломал. Хруст был отвратительный, но зато и эффект мгновенный. Произошел вскрик, движение, но музыка играла так громко, так долбила в голову, что никто даже не повернулся. И тут Жека потерял сознание, словно ему вдруг сделалось плохо с сердцем.

Оказавшийся рядом «секьюрити» не мог сообразить, что происходит, хлопал глазами.

Ховрин, между тем, вернулся к девушкам. Те после перенесенного волнения нервно хихикали. Это тоже было приключение. Ховрину они обрадовались:

– Круто! Где ты ходишь?

Двое парней, желавших к ним приклеиться, с огорчением отошли.

– Это настоящий шалман! Тут нормальных парней не встретишь. Одни обдолбанные уроды. Ну, ты нас и завела! – прокричала сквозь шум Кристина.

– В прошлый раз хорошо сюда сходили, – оправдывалась Наташа.

– Тут же одна гопота тусуется. Пошли отсюда! – сказала Настя. Катя Гарцева молчала, поджав губы.

На выходе у гардероба, фильтруя выходящих, толпились аж человек пять «секьюрити» в черных майках. Вполне могли возникнуть проблемы. И тут, откуда ни возьмись, появился Чебышев в облике подвыпившего пожилого гражданина. Он тут же вступил в перебранку с охраной, начал первый, и бах-бах-бах-бах-бах – пять черных футболок уже валялись на полу. Класс! Эти удары у Чебышева были точно не из каратэ, в них было что-то из русской деревенской драки – довольно широкий боковой замах, но никто отреагировать на них не успевал. Противник тут же валился снопом – чистый нокаут. Что значит четкий хорошо отработанный удар!

Чебышев уложил всех пятерых секунд за восемь максимум, потратив на каждого только по одному удару и действуя с обеих рук. Все выглядело очень просто, но в этом было некое волшебство и высокое искусство рукопашного боя. Хорошо было бы записать это действо на видео, а потом прокрутить запись в замедленном действии.

Чебышев тут же и исчез, а Ховрин с девушками, переступив через тела охранников, вышли на улицу. Там только и надели пальто и куртки, вдыхая свежий холодный воздух.

Впрочем, по домам не разошлись, а взяли такси и перебрались в «Фабрику». Девушек туда пропустили бесплатно, а Ховрина обыскали, проверили на металлы и сняли с него денег за вход. Тут было побогаче и существенно лучше по общей атмосфере. Никаких драк и конфликтов там не наблюдалось. Очень хорошо там оттянулись.

Жеку, однако, Ховрин встретил совершенно случайно еще раз на улице Композиторов буквально через пару дней. Предплечье у того было в гипсовой лонгете, прибинтованный палец торчал, будто указывая куда-то. Столкнулись, как нарочно, лицом к лицу – не обойдешь.

Жека уперся в Ховрина своими мутными рыбьими глазами. От неожиданности он ничего не мог сообразить и поэтому начал с ругательств и угроз: «Я, блядь, тебя еще найду!» Ховрин молча рубанул его ребром ладони прямо по гипсу. Жеку скрючило.

Потом Ховрин приблизил свои губы к его уху:

– Еще раз встречу тебя – пожалеешь, сука! Я тебе ногу сломаю! – Это была классика психологического воздействия: слова и боль одновременно – формируется стойкий рефлекс.

Однако встретиться им все-таки пришлось – и совсем скоро. Всего неделю спустя Ховрин, как обычно, шел к Катиному дому. И тут появились двое: Жека со своей загипсованной рукой и еще один неизвестный Ховрину парень, но очень бойкий и кулакастый. Все случилось мгновенно. Парень кинулся в бой. Ховрин ему сходу сразу куда-то попал – вроде как в незакрытый кончик подбородка – миг – и тот уже лежал без сознания на грязной дороге.

Потом Ховрин вразвалочку подошел к Жеке:

– Говорил тебе, что ногу сломаю? Говорил? – и пнул его в коленный сустав – запрещенный в спортивном карате удар. Жека рухнул рядом с напарником, еще и ударившись больной рукой.

По крайней мере, после этого довольно долго Жека Ховрину не попадался – видимо, лежал в больнице или сидел дома. Впрочем, через пару недель встретился уже на костылях – опять же на улице Композиторов. Жил он где-то здесь, что ли? Ховрин направился прямо к нему. Жека пытался ускакать, но с непривычки быстро скакать на костылях у него не получилось.

– Вторая нога? – спросил Ховрин.

– Все! Все! – прохрипел Жека. – Не надо! – Он чуть-чуть не упал со своих костылей. На глазах его выступили слезы. Перед Ховриным стоял испуганный мальчишка. Реальное перевопрощение. Хотелось сказать: «Из обезьяны проявился человек!»

Юрик бы дорого дал за съемку этой сцены для Интернета.

Но все это, постоянные встречи и стычки, было уже слишком и могло мешать работе – вдруг бы он шел вместе с Катей, а Жека с товарищами повстречались бы на их пути. Ховрин размышлял с минуту, потом приблизился к Жеке:

– Хочешь перетереть по-взрослому? Давай забьем «стрелку»!

– Давай! – обрадовался Жека еще и тому, что на этот раз его не били и ничего не сломали.

На «стрелку» в углу парковки позади «Окея» на Выборгском шоссе Жека появился в большой компании. Их было аж шесть человек. Некоторые точно из «Барракуды» (по крайней мере трое). Они приехали на двух машинах, подходили с мрачными лицами и явной жаждой крови. За ними хромал Жека с палочкой-костыликом, с еще загипсованной рукой и с таким же злым и решительным видом, как и в самый первый раз – в гоп-клубе «Барракуда».

Но все изменилось в один миг, когда из подлетевшего черного внедорожника «Геленваген» вышли братья Гарайсы. Один из них (Сергей?) поздоровался с Ховриным за руку – словно железную лопату сунул. Второй (Андрей?) кивнул и встал рядом, оглядывая сцену предстоящей разборки, буркнул:

– Чего тут у тебя?

Парни из компании Жеки оторопели – они не знали, что делать: это был явно не их уровень. Биться с Гарайсами было просто бессмысленно: это выглядело примерно как конница против танков. Кувалду ручным блоком не остановишь. Все разом отпрянули назад.

Но Гарайсы просто так никогда не приезжали. Они всегда брали свою дань. Джин вырвался из бутылки и требовал жертву. Какой-то огрызнувшийся типчик получил удар в лицо и упал, как срубленный. Двое с отчаянием и криками пытались отмахнуться, но тут же и полегли. Еще двое убежали. Жека упал со своим костыликом и сидел на земле, хлопая глазами. Палец его торчал из гипса, как указующий перст.

– Давай сюда вторую клешню! Ты, видать, никак не угомонишься! – прокаркал Ховрин незнакомым самому себе голосом какого-то персонажа-злодея из диснеевского мультфильма. Жека оторопел от ужаса. Начал отползать назад. Лег на спину, выставил перед собой костылик.

На этом, впрочем, и разошлись. Все-таки иметь за спиной Гарайсов было очень неплохо. Это было чем-то вроде хорошей дорогой страховки.

– Ладно, мы поехали. Тебя подвезти? – спросил Сергей (или Андрюха?).

– Нет, спасибо. Я на машине.

– Тогда бывай.

Тут же они и уехали. Были – и нету.

Ховрин, однако, тем же вечером встрял еще в одну историю. Недалеко от школы случайно столкнулся с какими-то двумя незнакомыми парнями, проходя мимо, случайно вкользь задел одного плечом, тот его обматерил и даже попытался толкнуть.

– Чего тебе? Хочешь по ебалу? Ну, на! – Ховрин ударил этого парня носком кроссовки в ухо – классическим «маваши гери». С интересом смотрел, что будет дальше. Ослепленный болью, парень буквально закрутился на месте, потом упал на колени. Другой попытался ударить Ховрина тоже ногой, но застрял в мгновенно поставленном блоке, запрыгал на другой ноге и, получив подсечку, рухнул в дорожную грязь, сочно чавкнув жижей.

Поразительно, но этот же самый парень встретился там же через неделю в довольно большой компании. Какая-то пошла череда совпадений.

– Это он! – Парень чуть ли не тыкал в лицо Ховрину указательным пальцем. – Это он, сволочь! Это он нас тогда!

– Че ты паришь? – возмутился Ховрин и тут же сломал ему этот самый палец. Получился Жека-Два. Дубль. Поразительно. Закон парных случаев.

Парень взвыл подобно пожарной сирене. Все, находившиеся в ближайшем квартале, обернулись.

– Травмпункт вон там – на Сикейроса! Давай, дуй быстрей! – засмеялся Ховрин. – Или тебе еще чего-нибудь сломать? Пиздит он все! – обернулся он к другим ребятам, ошарашено наблюдавшим за этой сценой. На том, впрочем, и кончилось. Никто больше не полез.

Трюк Чебышева «пять ударов – пять человек», проделанный им в «Барракуде», не давал Ховрину покоя: как такое вообще возможно? Это так только кажется, что просто. Пару дней спустя навстречу попалась компашка, правда, всего четверо: «Эй, курить есть?» – «Да пошли вы!» – и тут же бах-бах-бах-бах. Последний, четвертый, все равно потребовал двух ударов и только потом, заплетшись ногами, с изумленным лицом повалился на асфальт. Еще разок пришлось добавить ногой. С одного удара нокаутировать не получилось. А если бы был пятый? Облом. Сунув руки в карманы куртки, нахохлившись, расстроенный Ховрин поплелся дальше. Начал накрапывать дождь. Ховрин поднял воротник и втянул голову в плечи.

В самом конце марта на Петербург внезапно налетел циклон. За пару часов город завалило снегом чуть не по колено. Ховрин, уже как с неделю сменивший зимнюю обувь и одежду на весеннюю, шагая по слякоти в кроссовках, не углядел глубокой лужи и промочил ноги. У Кати тоже протекли туфли, и на следующий день она слегла с температурой. В связи с этим у Ховрина случились небольшие внеплановые каникулы. Поначалу он обрадовался, но буквально на второй день ему вдруг стало нестерпимо скучно. Он слонялся по квартире, потом пошел гулять, и ничего ему было не интересно. Он все думал, как там Катя и решал, когда можно ей позвонить. Но Валерий Константинович сказал, что позвонит сам и скорее всего в воскресенье вечером, потому что за эти дни Катя намеревалась вылечиться: долго болеть было нельзя – все-таки выпускной класс, курсы.

Ховрин от скуки зашел в Интернет, посмотрел рейтинг запросов в блогах: на первом месте было что-то новое о Бритни Спирс (надо же!), на втором – Благодатный огонь (это понятно – Пасха на носу), на третьем – «волосатые письки» (всегдашний хит).

В шесть вечера позвонил одноклассник Андрюша Мельников, спросил, дома ли Ховрин, и сказал, что зайдет: «Я тебе штуку должен – отдам!». Уже минут через пять он ворвался в квартиру весь засыпанный снегом, даже со снегом в волосах (ибо шапки он никогда не носил из принципа), с красным лицом и криком: «Беда, барин, – буран!». Ховрин, только что мирно дремавший после обеда, не знал, что и ответить, потягивался и неудержимо зевал. Мельников звал пить пиво в кабак на улице Кораблестроителей. К пиву там давали сушку и кусок копченой скумбрии – набор в стиле ретро. Знакомые ребята держали там им место, поскольку народ постоянно прибывал – ожидалась трансляция футбольного матча – сезон начался.

Чавкая ботинками по снежной каше, отправились туда. Там было уже набито битком, откуда-то тянуло и куревом: под столом, что ли, смолили? Вроде курить-то было запрещено. Крик всю игру стоял страшный. Охрипли, оравши.

Домой Ховрин вернулся в десять вечера, неудержимо икая.

На кухне сидел мамин родной брат – дядя Саша. Он всегда, когда приходил, точил ножи. И теперь сидел на кухне и по-старинке шоркал лезвием по точильному бруску, хотя и была нормальная точилка. Красное лицо и лысая голова его блестели под лампой. Он привез откуда-то немного готового шашлыка. Шашлык тут же погрели в микроволновке, положили на тарелку, полили кетчупом. Дядя Саша, как всегда, не обошелся без нравоучений:

– Тебе, Витек, обязательно надо учиться. Не век же кулаками махать. В охране, что ли, будешь работать? Учиться надо! Тебя, кстати, могут по льготе в институт взять как спортсмена.

– Дядя Саша, а вы сами-то чего не учились? – не отрываясь от шашлыка, прожамкал Ховрин.

– Я вот не учился, а теперь жалею. Надо было хоть какой-нибудь диплом получить. Жену слушал: не хотела, чтобы учился. Придешь с работы, сразу ребенка на колени посадит, и сиди дома. Сама чего-то на кухне ковыряется, а я сижу с ребенком – для нее это именно то, что нужно. Идеал семьи. Все под контролем. Так и не выучился.

Звучало не очень оптимистично. Он напоминал разведчика-нелегала. Он всегда что-то скрывал от жены, даже то, что иногда ходил к своей сестре – жене это тоже почему-то не нравилось.

– И не пей! – покачал он указательным пальцем, хотя сам он был немного выпивши: то ли мама ему уже налила сто грамм – тоже давняя традиция – то ли так и приехал с дружеских шашлыков.

В одиннадцать, пошатываясь, он отправился в прихожую, долго одевался, кряхтел, надевая ботинки. Надо было еще успеть на метро. Он жил где-то в районе станции метро «Ломоносовская».

Всю неделю погода была такая: утром ясно, морозно, солнечно, скользко, а с середины дня наползали облака, становилось темно и шел снег с дождем. Возвращаться из школы приходилось под дождем. До машины делали короткую перебежку, потом оставляли машину на стоянке у супермаркета «Окей» и ехали до университета на метро. Так получалось быстрее. А утром у машины примерзала дверь, и приходилось отскабливать лед с лобового стекла. И так четыре дня подряд – до конца недели.

Однажды на машине, и ехали очень долго. Был сильный ветер, по Неве пробегала крупная серая рябь, почти волна. Даже смотреть на нее было зябко. Катя поежилась: «Прикрой окно, пожалуйста». С закрытым окном в машине стало гораздо тише и теплее. Катя всю дорогу молчала.

В пятницу, пока ждал Катю, зашел в кафе погреться, выпить чаю. Неожиданно познакомился там с молодой беременной женщиной. Хотелось сказать «девушкой», но термин «беременная» к «девушке» как-то не очень подходил. На вид ей было года двадцать два – не больше. Звали ее Ольга. Просидели с ней вместе за одним столиком чуть ли не с час. Говорила в основном Ольга, то смеялась, то плакала. Рассказала ему свою историю. Встретила некоего Игоря, полюбила. Они прожили без регистрации вместе уже относительно долго – почти два года – и довольно дружно, однако как только она забеременела и сообщила об этом Игорю, он тут же исчез и более не появлялся. Беременность и для нее самой оказалась неожиданной. Вроде бы предохранялись, но что-то не сработало. Жаловалась всем, пожаловалась и Ховрину:

– Я ему сказала. Игорь после того не звонил целую неделю. Потом вдруг позвонил. Я его тут же послала подальше. Дура. А вдруг он больше никогда не позвонит? Как мне быть?

Слезы тут же хлынули из ее глаз, к тому же ее явно подташнивало.

– Слушай, я даже не знаю, – замялся Ховрин. – Я же в глаза не видел этого твоего Игоря. Надо было, конечно, тогда тебе с ним все-таки поговорить. Так тоже не делают… – А сам подумал: «Мудак-то он, конечно, мудак, но ведь и мужика предупреждать надо, так ведь тоже нельзя оглоушивать: ребенок – дело серьезное».

Ольга же пребывала в полной растерянности: Игорь ее так с того дня и пропал куда-то с концами. Деньги же внезапно кончились. Холодильник был омерзительно пуст. Из него сквозило глубоким космосом. На столике в прихожей копились счета, они словно размножались сами по себе. Нужно было или распродавать то, что было, или просить денег у родителей. Дорогая фирменная одежда чередой висела в шкафах, но ее невозможно было продать. Золото принимали в ломбарде только по цене лома. Бриллианты вообще никто не брал. За украшение, за которое они заплатили во Франкфурте аж пятнадцать тысяч евро, еле-еле давали тысячу, еще и морщились, типа делаем одолжение. Отношения и все планы на жизнь рухнули в один миг. Устраиваться впервые на работу было уже поздно, да и кем: официанткой в «Чайную ложку», блинопеком в «Теремок»? Она стала испытывать постоянный страх. Ну, и понятно, по беременности перестала пить. Подруги, с которыми раньше весело проводили время в ресторанах, как-то сразу отошли в сторону: «Не пьешь – как с тобой общаться?» Трезвый среди пьяных – всегда изгой.

– Придурки! – пробормотала она. – Всюду придурки…

И снова:

– Когда он узнал о ребенке, он просто свалил! Представляешь?

– Это всегда шок для мужчины, – осторожно сказал Ховрин. – Надо же как-то предупреждать.

– Что? Я жила с этим человеком почти три года, и оказалось, что он меня не любил. Он просто использовал меня, а теперь свалил! – Она снова разрыдалась. – Это был для меня самый родной человек. И что?

Живот у нее торчал вперед уже месяцев на шесть.

– Потому что надо было официально замуж выходить, ставить штамп в паспорте – не зря это придумано. Как раз для того, чтобы мужик просто так не свалил. С другой стороны, многие женятся по страстной любви, а потом всю жизнь ненавидят друг друга и разводятся. Таких браков по статистике половина, – сказал Ховрин.

– Я не хочу в эту половину! – воскликнула Ольга, готовая снова залиться слезами.

– Ну, дай-то тебе Бог! – пытался успокоить ее Ховрин. – Может, как-то устроится. Ты классная. Слышь, мне пора идти. Держись! Пока.

– Ненавижу, когда говорят «держись»! – всхлипнула Ольга.

Ховрин с облегчением расстался с ней. Еще не хватало грузить себя ее проблемами – своих предостаточно.

Примерно через час после того, когда он ушел, Ольге позвонил Игорь.

Первое, что она хотела сказать: «Подонок! Сволочь! Обойдемся без тебя!», но сунула в рот кулак, прикусила до боли. Потом произнесла тихо:

– Здравствуй!

– Ты как?

– Нормально.

– Я через часик приеду.

– Ладно.

Понеслась домой, и началась лихорадочная уборка, бритье ног, подмышек, макияж. Есть дома было нечего. Впрочем, Игорь все привез: швейцарские сыры, ананас, «Вдову Клико» (глоток-то можно), какую-то специальную колбасу и еще много чего. А потом наступило счастье. Оно просто затопило, захлестнуло ее.

А тогда в Лондоне дома у Гарцевых почти сразу после возвращения с острова Бали Анжела все-таки не утерпела, спросила Владимира Петровича:

– Почему ты мне ничего не говорил про то, что у тебя есть почти взрослая дочь?

– Что бы это изменило? – пожал плечами Гарцев. – Ты бы не пошла за меня замуж?

Потер виски:

– Что-то как-то неважно себя чувствую.

– Ты слишком много пьешь, – поджала губы Анжела.

– С этим покончено. Я завязал!

«Неужели я любил эту женщину?» – вдруг подумал Гарцев в некотором раздражении.

– Слышали мы эти сказки, – пробормотала Анжела. – Создается такое ощущение, что тебе все равно. А я должна заботиться о будущем своих… – тут она чуть запнулась, – наших, детей.

– Хватит! – с раздражением отрезал Гарцев. – Всё, закончили обсуждение! Я еще живой. И знаешь, я сам начинал с нуля, лет пять жил в коммуналке. Работал сутками. И они должны потрудиться. Очень вредно получать всё с самой юности. Это развращает, деформирует личность. Надо учиться и работать. У миллионеров в Америке дети часто работают официантами в ресторанах быстрого питания. Это тоже важный жизненный опыт.

Анжела на это ничего не сказала. Представить Мишу и Аню в официантах ей было сложно. И еще: в Мишеньке было что-то такое, что ее пугало: какие-то непонятные нервные реакции, разговор, иногда нехороший взгляд.

Она поджала губы. Увидела, что Гарцев хмурится, недоволен: углубилась складка между бровями. Решила его не злить, сменила тему:

– Ужинать будем? Съездим куда-нибудь в ресторан?

– Не хочу: сделай легкую закуску, салат, чайку поставь. София ушла? Ладно. Сама тогда приготовь.

Анжела тут же подумала про ногти: только что сегодня ходила на маникюр. Возиться на кухне ей совершенно не хотелось. В холодильнике всегда можно было найти что-нибудь готовое: сыр, колбску, телятину. Решила, что обойдутся без салата.

Когда она вернулась с подносом, Гарцев, развалившись на диване и положив ноги на журнальный столик, что-то быстро говорил по-английски по телефону. Потом выматерился уже по-русски. Кинул телефон на полированный столик. Аппарат закрутился волчком, чуть не упал.

Гарцев сел прямо, потер ладони:

– Ну, чего там? – Взгляд его пошарил по подносу.

Впрочем, загоревшиеся, было, глаза его внезапно потухли.

– Это все? Лень было салат настрогать?

В себе держать обиду Анжела не могла, на следующий день рассказала подруге Миле – уже пять лет как в эмиграции, замужем за англичанином, старым, но еще вполне сохранным и очень состоятельным в плане денег. Та внимательно ее выслушала:

– Ты смотри: твой Гарцев он такой непредсказуемый, как все русские: возьмет да и сделает ее полной наследницей. У него же с башкой всякое бывает, спьяну-то. Ты сама рассказывала. Сколько он денег тогда музыкантам в ресторане кинул? Жуть! Ты сама у него бумажник отнимала…

– Ладно тебе херню нести! Он уже неделю как не пьет. Вообще. Такого еще не было. Даже странно. Пугает как-то.