Охотники на кидал, или Кооператив сыщиков

– А ей тоже нефиг было изменять своему жениху! Раз обручилась – сиди, жди. А если глядеть отвлеченно, то действительно получилось очень смешно.

Последующие несколько дней плотно работали со Спичечной Головой. Сопровождали его всюду. Оказалось, у него были свои прибабахи. Он обожал оперу и вообще классическую музыку. Сказывалось воспитание и семь лет музыкальной школы. Сам хорошо играл на фортепьяно. Дома у него стоял рояль. На некоторые оперные спектакли специально летал куда-то и в Италию, кажется, в Верону и в Милан, и еще в Египет, где спектакль разыгрывали на старинных руинах.

Еще Спичечная Голова очень любил всякие экстравагантные шутки, маскарады и переодевания. Морис рассказывал, как однажды они устроили ретро-вечеринку у его приятеля Жени Федорова. Все мужики оделись в немецкую офицерскую форму времен войны, сверкающие хромовые сапоги. Девушки нарядились в вечерние платья с оборками и сделали прически в стиле двадцатых годов. Когда старушка-ветеран, жившая снизу, позвонила в три часа ночи им в дверь, чтобы пожаловаться на шум, ей открыли два пьяных в дым немецких офицера. Один, с глазами, глядящими в разные стороны, заплетающимся языком заявил, при этом еще и рыгнув:

– Муттер, ауцвайс, битте!

– Почему-то, Евгений Григорьевич, я этому вовсе не удивлена! – поджав губы в узелок, сказала старушка и спустилась к себе.

Короче, неудобно получилось. Федоров наутро хотел даже идти извиняться, наплести что-нибудь типа снимали кино и все такое, но так и не дошел. Костюмы, кстати, действительно тогда взяли из реквизита на киностудии.

Ванечка с Котом как раз и попали на подобную ретро-тусовку, где все мужчины были в смокингах, а женщины – в длинных вечерних платьях и бриллиантах. Охрану, понятно, усилили. Выдали смокинги и Коту с Ванечкой. Ванечка надел костюм, посмотрел в зеркало: на него смотрел смутно знакомый ему солидный господин. Кот еще зачем-то выпросил шелковый складной цилиндр – шапокляк. Ванечка тоже взял.

Вначале отправились в буфет. Народу там было немного, а всякой вкусной еды – завались. Один явно породистый, не исключено, что богатый иностранец окучивал какую-то девицу довольно страшноватого вида в полной боевой раскраске, по виду проститутку со стажем.

– Гляди, деваха – явный секонд-хенд… – пробормотал Кот даже с некоторым восхищением. – Настоящая Отсос Петровна! Полагаю, она и через минет может заразить чем-нибудь страшным, например, какой-нибудь неизлечимой горловой египетской гонореей… Или вечным триппером! Или неубиваемой трихомонадой!

– Смех смехом, а ее точно точит какая-то болезнь, – пробормотал Ванечка.

– Я думаю, ее болезнь – хроническое отравление спермой. Сперма, по слухам, вредна для зубов и вызывает гастрит. Как писали в одной газете, слухи об ее особой питательной ценности сильно преувеличены… Хотя, говорят, некоторые тетки намазывают ее на лицо и считают, что кожа от нее становится лучше. – Кота передернуло.

Были тут и другие женщины: некоторые и в возрасте, бизнеследи средних лет и толстухи. Но были тут и до того красивые, что и подойти-то было страшно, а не то что представить в своей в постели. Все они были чем-то похожи друга на друга: длинноногие, высокие, грудастые, белозубые.

– Их что, специально выводят, что ли? – пробормотал Кот.

На вечер пригласили целый симфонический оркестр. Исполняли какую-то современную музыку. Народ в зале воспринимал ее очень живо, чутко внимал движениям дирижера. Потом вышла молодая красивая певица в сверкающем длинном, до самого пола, платье, спела арию, от которой все пришли в полный восторг.

Ванечка воспринимал это с трудом. Все его слепило и оглушало. В смокинге ему было душно и тесно. Кот же блаженствовал, у него трепетали ноздри. Он с влажными глазами повернулся к Ванечке:

– Согласись, реально круто! Я, знаешь, чувствую: это мой мир! Я только сейчас понял, что хочу.

Впрочем, Кот и тут ухитрился нарваться на скандал. Был там один тип из обслуги какого-то миллионера по прозвищу Тимоха: то ли референт, то ли охранник, вроде рыбы-прилипалы при акуле. Что-то они с Котом в буфете не поделили. Договорились встретиться на улице, поговорить.

Поддатый Кот вышел в смокинге и в цилиндре, в зубах у него была зажата тлеющая сигара.

– Настоящая доминикана! – он попытался пыхнуть, но тут же поперхнулся, побледнел, выплюнул сигару:

– Меня с нее тошнит. Тфу, какая это все-таки дрянь! Бе-е-а-а… – Его действительно тут же и вытошнило. Рвотой забрызгало его сверкающие лаковые ботинки.

– Давай, Андрюха, блюй скорее, а то к нам идут пролетарии пиздюлей выдавать! – зашипел на него Ванечка, натягивая белые перчатки.

По направлению к ним действительно двигались человек шесть возбужденных алкоголем молодых людей. Все нерусские, а вот какой национальности – сказать сходу было трудно. Ванечка был весь во внимании, чтобы не попасться на какую-нибудь восточную штучку, типа ножа в спину. Однако вся эта компания прошла мимо, только ухмыльнувшись на продолжающего блевать Кота. Наконец, Кот закончил, отплевался, высморкался, вытер рукавом слезы. Подождали еще. Наконец, появились всего-то четверо во главе с Тимохой, один, правда, очень крепкий, крупный парень, явный спортсмен. Сам же Тимоха был щупл, подвижен, нервозен, лицо его постоянно подергивалось, демонстрируя явное нервное нездоровье.

Увидев двух господ в смокингах, лаковых штиблетах и шелковых цилиндрах, троица несколько оторопела. Кот, вытерев слезы и рот платком, уставился на подошедших, теперь его разобрала икота:

– Господа, извольте объясниться… Ик!.. Не угодно ли вам получить по ебалу? Ик!

Позже, когда сдавали смокинги, Кот рассуждал:

– Одежда очень даже влияет на отношение окружающих. В семнадцатом году тех, кто был хорошо одет, просто убивали на улицах. Трупы свозили на Марсово поле и там закапывали в траншеях. Потом погибших объявили жертвами революции, впрочем, они действительно как раз ими и были…

В воскресенье отметили Ванечкин день рождения. От Кота Ванечка получил в подарок самый настоящий послевоенный морской кортик в слегка потертых ножнах. Классика! Рукоятка из желтой, под кость, пластмассы, герб СССР, звезда, на лезвии – клеймо ЗиК в треугольнике, ниже цифры 1953. Красота!

Кот прокомментировал подарок:

– Это еще из старых – великолепная сталь! Видел клеймо? – он постучал ногтем по лезвию. – ЗиК – Златоустовский инструментальный комбинат!

Ванечка был в полном восторге, долго играл кортиком: то вынимал, то вставлял его обратно в ножны, стремительно делал выпады. Вещь!

Позже позвонил откуда-то узнавший о дне рождении Морис. Подъехали с ним в какую-то одежную мастерскую, которой управлял портной с греческой фамилией и по имени Симон. Там Ванечку одели. Симон долго подбирал Ванечке одежду, ходил вокруг него, куда-то уносил вещи, потом снова приносил, подгонял. Затем поехали к Морису домой. Тот пригласил Ванечку в свою огромную гардеробную, выдвинул целый стеллаж с часами, где они лежали на специальной подстилке, покопался в нем, вытащил одни:

– Вот эти надень. Тебе подойдут. Хорошие часы. Нравятся? Подойдут к костюму.

– Круто! Я как-нибудь потом занесу, – обрадовался часам Ванечка.

– Ты чего? Это же подарок! У тебя же сегодня день рождения! Ура!

Тут же и шлепнули шампанского.

На следующий день снова поехали в офис на Стачек и, наконец, застали там Титаренкова. Машина Титаренкова стояла во дворе – та самая, что и на даче – тот же «Ровер». Странным образом, начиная с подъезда, в конторе царила почти полная пустота. В холле вообще никого не было. Никакой охраны. Место секретарши было, а ее самой тоже не было. Надо сказать, Титаренков сам был в раздражении от этой пустоты. Все парни уехали на футбол: еще бы – ключевой матч. Решил разыскать помощника Брыкина. Но Брыкина на работе не оказалось: вчера поел суши и теперь не слезает с горшка. Ему постоянно с этим не везло: несколько раз отравлялся дрянным алкоголем, дыней, ранним арбузом. А однажды отравился омывателем для лобового стекла: надышался парами, просочившимися в машину. От больницы он, впрочем, отказался, в сыпи и отеках неделю пролежал дома, к нему приезжала медсестра Люда, ставила капельницы. Причем, очень красивая медсестра, жаль, неприступная. У Брыкина буквально руки тряслись – так хотелось ухватить ее за попку и завалить рядом – аж одеяло вставало шалашом. Та только усмехалась, специально издевалась над Брыкиным, наклоняясь у самого его лица так, что чуть груди не вываливались из халата, оголяясь буквально до сосков, обдавала запахом молодого женского тела. А омыватель этот Брыкин купил тогда в какой-то лавке по дороге. Хотел даже взять ребят и ехать разбираться, только сам точно не помнил, где та лавка. И теперь он тоже разговаривал из сортира, даже по телефону слышались премерзкие звуки.

Секретарше Алене тоже вдруг приспичило поехать на дачу к ребенку, у котоого поднялась температура. Вот-вот должен был прийти недавно вышедший из больницы Хорь, но тоже где-то застрял. Тут он услышал шаги в коридоре. Наконец-то! Тут в кабинет заглянул голубоглазый парнишка.

– Какого хера тебе тут надо? – уставился на него Титаренков. Он Ванечку раньше в глаза не видел, хотя что-то забрезжило: ребята говорили про какого-то такоо, но этот был слишком юного вида.

– Вы господин Титаренков? – спросил голубоглазый.

– И что с того?

Парнишка без спроса сел на стул.

– Есть дело.

– Какое, блядь, у меня с тобой может быть дело? – Титаренков начал закипать. «Ну, где же Хорь? Где все?»

Парнишка, между тем, продолжил:

– Помните, вы девушку захватили себе на дачу. Это была наша подруга. Мы просто ее забрали назад. Предлагаю разойтись без претензий! Короче, отвалите!

Только закончив речь, Ванечка поднял глаза и рассмотрел Титаренкова.

Титаренков был страшен в гневе. Он был ненормально загорелый, и у него были вставные передние зубы с оттенком синевы. Ванечка смотрел только на них. Он словно окаменел – не мог пошевелиться.

– Эй ты, слушай сюда, пизда с ушами, смотри мне в глаза! – Титаренков схватил Ванечку за уши, да так, что в них что-то треснуло, и притянул к себе. Ванечка побагровел. Щеки его, и так-то румяные, вообще стали малиновыми, и уши тотчас запылали. Титаренков еще чего-то орал прямо Ванечке в лицо, обдавая запахом зубной гнили, табака и вчерашней водки, потом вдруг осекся, замолчал, опустил глаза и ужаснулся: морской кортик с желтой костяной рукояткой торчал у него прямо из сердца. Потом глаза его закатились, он захрипел и, закинув голову, повалился назад, неестественно вывернув ноги.

Ванечка потер уши. Они горели огнем и сильно болели. Потом наклонился к Титаренкову, задрал ему веко: зрачки были широкие и на свет не реагировали. С некоторым усилием вытащил из тела кортик. Захватив в горсть рубашку, вытер лезвие, сунул оружие в пластиковый пакет, положил обратно в сумку. Кортик оставлять было жалко. Вышел в приемную.

И тут снова внезапно, как и тогда на даче, появился Хорь. Может, получил звонок от Титаренкова. Был он вполне бодр, хотя имел на темечке багровый шрам, хорошо заметный в неотросших волосах. Мельком взлянув на присуствующих, он прямиком направился в кабинет. Туда же за ним, не сказав ни слова, пошел Ванечка. Кот остался в приемной.

Он услышал гул, грохот, треск, движения, вскрики. Там, за дверью, творился страшный ритуал смерти, в котором священнодействовал ангел смерти Самаэль. Буквально в две минуты все было кончено. Как только стихло, из комнаты появился Ванечка с одышкой, лицо его было в поту и в красных пятнах, как после парилки.

– Есть чего-нибудь попить? – спросил он.

Кот трясущимися руками протянул ему бутылку с минеральной водой.

Ванечка, с шипением отвернул пробку и, задрав голову, сделал несколько больших глотков. В абсолютной тишине было слышно, как с бульканьем вливается ему в глотку вода и тикают часы на стене. Кот, забрав недопитое, тоже начал пить. Горлышко колотило ему по зубам. Вода лилась по подбородку и капала на грудь.

Хорь из комнаты так и не появился.

Шора за это время видели случайно только один раз – возле «Гинзы». Сидели в машине, ждали Спичечную Голову. Там у него были какие-то переговоры. Привратник открыл дверь. Сначала оттуда вышел по обыкновению с тухлой рожей господин Шор. Потом появилось что-то большое, вроде бегемота на задних ногах.

– Кто это? – изумился Кот.

– Его охранник.

– Ни хуя себе, такая глыбища мяса! Его и битой не пробьешь и даже не застрелишь! – загрустил Кот. – Нам их никогда не победить. Они хорошо питаются.

– Чего предлагаешь?

– Надо Шора гасить, а то он вот-вот свалит в Англию, и там нам его не достать. В Англию без визы фиг въедешь! Я поначалу думал, что можно как-нибудь через Париж и потом на поезде через туннель под Ла-Маншем просочиться, но, говорят, паспорта точно проверяют при покупке билета в Париже и еще в Лондоне на выходе с вокзала. И там повсюду камеры. Нас всяко вычислят. К тому же получать английскую визу долго и непременно, неизбежно засветишься. Короче, дело швах. Надо здесь его стрелять, а у него джип бронированный. А чтобы он не ездил на нем выстрели ему из "Взломщика" по мотору. Второго броневика у него ведь точно нет! – предложил Кот.

– Да он тут же в этот же день в Англию и свалит, черт лысый!

– И хер с ним! Тогда тогда у нас нет проблем! Надеюсь, нукеров своих ближайших заберет туда же, а другим на нас наплевать.

– Он в любом случае не отступится. Для него в Англию слетать, как для тебя на дачу съездить. Он и оттуда руководить будет. У него только одни наручные часы стоят полтора миллиона рублей! А нас за эти деньги можно убить раз десять, а то и больше. Надо его грохнуть. Никому другому из его шайки до нас дела нет!

Надо было бы выяснить распорядок жизни Шора. В обычной жизни люди придерживаются довольно четкого графика.

Алешин однажды рассуждал по этому поводу:

– Все люди, да, пожалуй, и животные тоже (вспомните миграцию на юг и тягу к родному гнезду), подвержены некоему довольно жесткому распорядку жизни. У человека работающего этот порядок очень четкий, да и у неработающего он есть тоже. Приведу собственный пример. На работу мне к девяти, опаздывать никак нельзя, поскольку я провожу ежедневную планерку, а живу довольно далеко. Встаю я ровно в шесть часов. Точнее, в шесть срабатывает будильник. Какое-то время я лежу с закрытыми глазами, в шесть минут седьмого сажусь на кровати, а в девять минут с усилием встаю, уже сердясь на себя, что затягиваю, но каждое утро получается всегда одно и то же. Примерно в 6.14 я выхожу из дома на пробежку. Когда пробегаю мимо автобусной остановки, там всегда стоит толстяк в очках, в плаще и в берете, и в этот самый момент подходит автобус, куда толстяк и садится, а в дальнем конце аллеи тут же появляется мужик в вязаной шапочке, идущий дурацкой спортивной ходьбой, совершенно, извините за выражение, по-блядски вихляя бедрами. В определенном месте мужик останавливается и отхаркивается. Это повторяется изо дня в день и минута в минуту, избежать я этого не могу, постепенно я начинаю его ненавидеть. Когда я возвращаюсь домой в 6.40, то слышу лай на пятом этаже: это выводят гулять Мишеля – совершенно безумного пса, который принадлежит инвалиду-колясочнику, но если идти, не тормозя, то можно попасть так, что ты поднимаешься на маленьком лифте, а инвалид с беспрестанно и оглушительно лающим Мишелем спускается вниз на грузовом. Потом я принимаю душ, бреюсь, завтракаю (обычно одним и тем же – гречневая каша и два яйца). Когда я иду на стоянку за машиной, из ряда напротив задом начинает выезжать «Ниссан-навара», а на ближайшем к дому перекрестке на старых «Жигулях» опасно разворачивается какой-то бородатый дед, явно раскольник. Причем все это повторяется постоянно изо дня в день за редким исключением. Такая предсказуемость и есть основа работы для киллеров и других злодеев. Долгое время они следят за объектом, высчитывают этот ритм, сопоставляют с ритмом других людей, перемещающихся в параллельных пространствах (например, тетка в голубой куртке, выгуливающая белую собаку, растрепанный работяга, всегда спешащий и уже и с непременным пивом в одной руке и сигаретой в другой), встраивают туда себя, выстреливают в нужный момент и уходят. Конечно, возможны и неожиданности, но они являются частью риска этой работы, за которую киллерам и платят большие деньги.

Еще Алешин как-то сказал такую вещь:

– Раньше была мафия, теперь их место заняли корпорации. Корпорации – это мощные международные империи, но и они имеют свои слабые места, – так же, как неуязвимый и бессмертный Кощей свою смертельную иголку. Вырубается центральный процессор, и вся машина внезапно перестает работать. Это справедливо даже для целых государств. Жизнь правителя, его личность, харизма – значит очень многое. Нередко бывало: умирает правитель и сразу меняется история. И еще важная вещь: слуги часто ненавидят своих хозяев. Родственники и соратники их тоже не очень-то любят. Когда такие типы умирают, никто особенно и не скорбит – слишком большое наследство остается для дележки, можно внезапно разбогатеть и, наконец, решить свои проблемы.

Появился Кот.

– Какие есть варианты? – спросил Ванечка.

– Есть информация. На Неве стоит его яхта. Сколько еще будет стоять – неизвестно. Каждый день он делает зарядку на палубе у бассейна.

Вечером поехали на набережную. Достали бинокль.

– Аккуратнее там: у него на яхте может быть лазерная сканирующая система, которая проверяет окружающую местность на наличие оптики, – забеспокоился Ванечка.

– Опять ты со своей системой! Херня! Тут кругом сплошная оптика. Куча народу с фотиками бродит по набережной – лето.

Между тем на яхте «Виктория», порт приписка Валетта, стоявшей у Английской набережной, в это самое время шла гульба: музыка, пьяные крики, визг девушек, хриплые возгласы мужиков далеко разносились над водой. Народ выходил на палубу подышать, тут же и выпивали. Кто-то, перевесившись через леер, мучительно блевал за борт. Самого Шора на палубе видно не было и было непонятно, есть ли он вообще на яхте. Два охранника в костюмах с рациями в руках дежурили у трапа. Милиционеры на набережной сидели в патрульной машине. Все было предусмотрено. Блевун у борта мучился довольно долго, отплевывался. Потом выпрямился, посмотрел безумным взором вокруг и, растопырив руки и шатаясь, как в шторм, снова направился куда-то в помещение.

Кота от омерзения передернуло:

– Правильно говорят: богатые тоже плачут! Небось, устрицами блеванул. Был бы это Шор, влепить бы ему сейчас в лобешник, свалился бы в воду, и течением унесло бы в залив. Под шумок могло бы и прокатить. Милое дело.

– У нас нет глушителя. Да и не блюет он, а если иногда и блюет, то у себя в сортире, а никак не у всех на виду.

– Говорят, у него аллергия на киви.

– Может быть.

Опять же, реально попасть можно метров с двухсот, не дальше. Лучше бы с крыши, но подходящих доступных крыш рядом не было. Если только из автобуса со штатива. Но потом отсюда уже не уйдешь. Короче, вариант с яхтой не прокатывал.

Кот еще где-то добыл информацию, что у Шора есть большая квартира в Москве на улице Большой Полянке, понятно, загородный дом на Рублевке. Точного адреса установить не удалось, да и бессмысленно. В Москве Шор жил недолго и иечасто, редкими наездами.

Еще узнали, что обычно во время пребывания в Питере, когда без яхты, он живет на своей ближней даче во Всеволожске, но там ему не хватает простора: поэтому есть еще усадьба в Чулково, скромно именуемая «Охотничий домик».

Сначала поехали на дачу, расположенную рядом со Всеволожском – в Мельничном Ручье. Территорию внимательно осмотрели в бинокль с противоположного берега ручья.

Ручей, чей уровень существенно менялся в зависимости от времени года, а весной даже разливался из берегов на прилегающие луга, промыл довольно глубокое русло и от некогда полноводной реки остались берега со склонами. Имение раскинулось прямо на таком склоне. Там располагался, закрытый со всех других сторон деревьями, настоящий дворец с башнями. У дома наблюдались двое охранников с помповыми ружьями – все как полагается. Сам участок с трех сторон был обнесен глухой трехметровой оградой. С четвертой стороны было русло ручья и сетка. Чу! Тяфкнули и собаки. Рассмотрели и их тоже. Собаки были серьезные: здоровенные, лохматые, что-то типа кавказских овчарок, причем их бегало сразу штуки три. Точной породы собак Ванечка не знал. Кот тоже в этом не разбирался.

– Хорошо придумано: кого угодно можно грохнуть и этим злобным псам скормить, – процедил Кот. – Думаешь, они будут человечинку хавать?

– Очень даже запросто! – пробормотал Ванечка, прикидывая расстояние и с сожалением отмечая, что оно слишком далекое для прицельной стрельбы. Да и система отхода не отработана – за нами, по сути, чистое поле. И сколько ждать неизвестно – обязательно наткнется кто-нибудь из местных. Ванечка загрустил, у него по позвоночнику от затылка до копчика пробежали мурашки. – Хер с ним, пусть живет! – наконец вздохнул он с сожалением.

– Как это "пусть живет"?! Он хочет нас чморить, а ты говоришь "пусть живет"? – возмутился Кот, харкнув перед собой на землю и внимательно изучая плевок.

Ему тоже было ясно, что дело пустое: до Шора не добраться.

Впрочем, Кот добыл еще информацию и про «Охотничий домик»:

–Ну, это только называется «охотничий домик», а на самом деле это тоже целая усадьба: большой двухэтажный особняк, отдельный дом для обслуги, сараи, гараж, ну и баня, само собой.

– Там же вроде как погранзона!

– Это раньше была. Но это от Прибылова, где мы были, километров тридцать по прямой, если на лодке. Места нам знакомые…

Съездили, осмотрели и ту территорию: глухо – настоящая крепость! Надо было вылавливать по дорогам, а для этого нужно было знать график движения.

Понятно, собрать хоть какие-то сведения о полном распорядке дня Шора было просто немыслимо и невозможно в принципе. Однако одна зацепка появилась. Помог уволенный после инцидента в аэропорту охранник. Кот ликовал:

– Есть интересная информация. Слабое место любого мужика, как известно, – это женщины, любовные связи, – короче, хер. Шор иногда спит с женой своего водителя-охранника, причем общение их проходит с элементами садомазохизма: бьет ее символической плеткой, приковывает наручниками, обращается как со шлюхой, рабыней – такая у них игра. Причем, она ему явно нравится. Не исключено, хочет избавиться от мужа. Для него это несложно, но он опасается, что женщину это расстроит. Муж их и связывает. Может быть, ему как раз более всего и хотелось трахнуть жену в присутствии мужа. Что-то такое подобное было в «Декамероне»: муж чинит бочку, а сосед в этот момент пялит его жену, которая смотрит в эту бочку и дает мужу советы…

Решили попробовать этот женский вариант.

– Не понимаю, зачем ему это нужно, с его-то деньгами: шлюх красивых полно и проблем с ними никаких не будет. А тут – чужая жена! Тем более, ближнего к тебе человека. Это всегда проблематично и опасно! – недоумевал Ванечка.

– Это-то как раз и волнительно! Именно это-то и возбуждает! Она, видно, отказать не может: муж на хорошей зарплате и вообще – это же сам ХОЗЯИН ее возжелал – великий и ужасный! А может, это любовь?

– Засними самое мерзостное: как она ему делает минет под столом.

– Как же ты это дело заснимешь?

Кот имел загадочный вид:

– Уже все придумано: это можно сделать в этом самом ночном клубе «Планета Зэт». Там работает официанткой Лера – моя хорошая знакомая. Установим в клубе камеры. Там только один приватный номер-люкс, в котором много лепнины и вообще весь он в драпировках, как-нибудь приспособим. Лера проследила и сказала, что они там всегда запираются на полчасика, а потом Шор, сколько-то еще посидев в общем зале, конечно, типа в отдельной нише, выпив чашечку кофе, очень довольный уезжает. Впрочем, иногда она ему делает минет прямо под столом, туда тоже поставим камеру, настроенную на ночную съемку.

– Слушай, а может, ничего такого между ними и нет? – засомневался Ванечка.

– Как же нет! Откуда, думаешь, я знаю? Лера видела, как она сразу после этого дела в туалете осматривала одежду, замывала пятно на груди и рот полоскала. Еще и смутилась, когда Лера вошла. А так чего бы ей было смущаться? Я, кстати, ее видел. Нормальная, с виду, девка, стоящая. Можно даже сказать классная. Что-то в ней такое есть. Не зря Шор ее углядел. Даже где-то жалко ее. Всяко ведь она не по своей воле это делает. Это он наверняка ее как-нибудь принудил, типа иначе мужа уволю или всех вас уничтожу. Хотя Лера говорит, что стошку бачков она будто бы у нее в тот самый момент видела. Как-то тут же из ничего, буквально из воздуха и образовалась та стошечка. Для чаевых многовато. А ведь деньги за это дело если раз взяла – то считай, пропала. Тут же автоматически становишься блядью. Главное, Леру не подставить, а то ее точно придушат. И минимум штуку баксов ей придется дать за помощь.