скачать книгу бесплатно
По возвращении, Тихон обрадовался свой подружке, долго намурлыкивал ей все дачные новости. За что Алёнка ласково поглаживала его и внимательно слушала. Правда, и быстро засыпала.
Но постепенно жизнь в родных пенатах, которые когда-то его пригрели и помогли стать на ноги, начали томить. Не тот простор, не те забавы и не тот коллектив. Он даже сбавил в весе, и думал, что та привольная жизнь так и закончится.
Он просто не знал, что времена года чередуются, повторяются.
Однажды он почувствовал весну. Стал испытывать волнение, беспокойство. При этом состоянии хотелось петь, чего он порой не мог сдержать и выражал его возгласами на разные мотивы. Порой они сами вдруг, непроизвольно стали вырываться из него. Иногда такие песни доносились с улицы, под окнами. Их выражали ему подобные исполнители. И он им подпевал. Порой ночами. Но сольные концерты раздражали домочадцев. И как-то, в гневе, дед запустил в него тапком. Обидно было – не оценен талант. Но ненадолго, через пару ночей, другой тапок опять согнал его с подоконника.
И дедушка понял: пора этого солиста-эквилибриста вывозить из города за двадцать пятый километр.
И они уехали на дачу.
Кому-то такая мера наказания, ссылка, покажется строгой и, может быть, несправедливой. Но для Тишки радость неописуемая. И за такое счастье он был готов даже на подвиги. И в благодарность, хозяину налавливал полёвок. Когда дед забывал обувь на крыльце, то вся эта добыча складывалась в неё. Видимо, полагая, что из таких камер, придушенные мыши не разбегутся и хозяину будет приятно.
Так что, поутру, когда дедушка выходил на огород, перед порогом, а чаще, в его сандалиях или в полуботинках лежала мышка. И так, видимо, входя в благодарственную эйфорию, на порожке выкладывались по пять-семь подарков. И однажды в дедовом сандалии лежал крот. Ну, как такого напарника тоже не благодарить. Ему и первая чашка молока и кусочек колбаски, курочки или рыбки на закуску.
Потом Тишка потерялся. Не было его почти неделю.
Дедушка забеспокоился, ходил по соседям, дачникам. Справлялся, не видел ли кто-нибудь из них серого кота с белой манишкой на груди. Кто-то пожимал плечами, много их тут лазает… Кто-то – видел, и черных, и серых, и белых, но без прописных данных.
А один сосед пожаловался:
– Он, паразит, стащил у меня курицу, прямо из сумки.
Дедушка отвечал:
– Да нет, это не мой. Он у нас не вороватый. В кражах замечен не был.
– Ну, тогда чей-то другой, тоже с манишкой на груди. Прибить его мало.
Через неделю он всё-таки объявился, и принёс в качестве извинения мышку, положил её к ногам хозяина.
Дедушка поблагодарил, но строго спросил:
– Не ты ли у соседа курицу стащил? Где живёшь, там не блуди.
На что Тихон пропел:
– Мня-у… – и потёрся об его ноги.
Внучка, выпросив у Чапика выходной, на дачу приехала на маршрутном автобусе. Привезла мороженого сома, который за поездку подтаял, молока, хлеба, пакет сахара.
Немного посидев на веранде, поговорили о новостях в городе, о работе.
Потом взяв тяпки, вышли на огород.
Окучивая картофельные грядки, вдруг услышали на веранде грохот – что-то тяжёлое упало на пол.
– Что там? – удивлённо спросила внучка.
– Ох, я сейчас и задам этому, ворюге! – ответил дед и поспешил к дому. Следом побежала и Алёнка.
Им навстречу из двери веранды выскочил Тихон, держа в зубах рыбину, весом и объёмом больше её похитителя. Дед, было, погнался за ним, но кот с разбегу взмахнул на забор, с него на улицу, и был таков.
– Вот жулик! Вот проказа! – возмущался дед, возвращаясь. – Ты видела? Вот это, силища! Такую рыбину стащить! Откормили басурмана…
Вошли на веранду. На полу валялся кирпич, а на столе крышка от кастрюли. Кастрюля тоже была сдвинута к краю стола, каким-то чудом не упала на пол.
– Вот, прохвост! – продолжал выражаться дед и в то же время удивляться: – Как он смог кирпич с кастрюли столкнуть? Я ж его на крышку специально положил.
Алёнка, смеясь, сказала:
– Если бы кирпич не сдвинул, тогда бы кастрюлю на пол сронил, и всё равно бы рыбку поймал.
– Вот плут! Поймаю, уши надеру. Вот чем мне тебя покормить перед дорогой?
– Ничего, чайком обойдёмся, – ответила внучка.
И они за чаем оба смеялись и удивлялись.
Два дня Тихона не было. И дед подумал, что кот совсем сбежал, блудня.
Но нет. Он пришёл в полдень через неделю. И не один.
Он шёл по бровке дорожки к дому и за ним такая же серенькая кошечка. А следом за ними четыре котёнка с белыми манишками на грудках, как у Тихона.
Тихон привёл своё семейство деду на показ.
Теперь понятно стало, для кого он стащил рыбину.
Ну, что ж, придётся ставить на довольствие.
Дед вынес из дома бутылку молока и чашку. Поставил её у крыльца и налил в неё молока.
Ушёл обратно в дом.
А утром в его рабочих полуботинках лежали два придушенных крота.
И рядом с обеих сторон обуви – две мышки-полёвки.
Концерт на полустанке
Второй день военные эшелоны не останавливаются на полустанке. Идут на проход. Тоскливыми глазами голодные ребятишки провожают их с бугра в путь, и мысли детей летят за ними вслед. Где-то там, далеко на фронте, дерутся с фашистами их отцы.
– Ну ладно, пацаны, не куксись, – сказал Кеша, подросток лет четырнадцати, худощавый, в выцветшей большой командирской фуражке. – Давайте репетировать. Вадька, играй, Ленька и Мишка, пойте.
Вадик, бледнолицый, русоволосый мальчик, поднёс к губам тальниковую дудочку, и, зажимая поочередно небольшие дырочки на ней, стал выводить мелодию чем-то похожую на песню «Катюша».
Леня и Миша, глядя в сторону ушедшего эшелона, звонко запели:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой…
Другой мальчик, держа руки в карманах – так поддерживал широкие штанишки – старательно вытанцовывал тяжёлыми ботинками что-то похожее на флотскую чечётку.
В стороне от них группа ребят выполняли физические упражнения. А один мальчик переворачивался и ходил на руках вверх тормашками. Но то ли от неумения, то ли от слабости в руках, он постоянно падал, ударяясь головой о землю. Отлеживался.
Двое других – боролись. Было заметно, что они поддаваются друг другу, но сопели и кряхтели на полном серьёзе. Девочки кружились на полянке, подгадывая под посвист Вадиковой дудочки и песни ребят.
Все остальные, не участвующие в репетиции, сидели и стояли вокруг артистов.
– Колька, хватит валяться. Поднимайся.
Мальчик, только что упавший на голову, неохотно поднимался и, натянув свалившуюся пилотку до ушей, вновь принялся за аттракцион.
– Венька, Пашка, не халтурьте. Разве так борются? Индюки.
Кешины замечания вызывали одобрения, смех у публики.
– Ты, Федька, не стой. Егози ногами, – поторапливал он плясавшего.
Федя умоляюще посмотрел на Кешу.
– Да я не можу. Ноги болят.
– А ты не думай о них. Ты думай, для чего ты это делаешь.
– Дык я, коли счас собью их до мозолей, потом плясать как буду?
Кеша, неодобрительно хмыкнув, неохотно согласился.
– Ладно, отдыхай, – и, повернувшись к окружающим, скомандовал: – А вы подпевайте.
Дети недружно запели:
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой…
Кеша дирижировал.
Солнце садилось. Вечерело. Ребята с надеждой посматривали на восток, ожидая, что из туманной зыбки вот-вот появится очередной эшелон. Боялись, что ночь, опустившись на землю, оставит их голодными. Солдаты подкармливали детей, платили им гонорары натуральными продуктами за их концерты. Но вот проходили часы, проходило и желание петь, плясать, ходить «на голове». Подступало уныние.
Кеша предложил рассказывать по очереди всякие истории. На этот раз очередь выпала маленькой девочке. На вид ей было лет шесть-семь. Худенькая, боязливая. Когда Кеша сказал:
– Давай ты, – она спрятала лицо в ладони и задрожала всем тельцем.
– Ну, разнюнилась. Тебя что, бьют что ли?
– Я… Я не умею.
– А тут никто не умеет. И все врут безбожно.
– Я и врать не умею…
– Ну и не ври. Рассказывай, как сюда попала? Откуда ты?
Девочка нерешительно поднялась и, глядя с бугра вниз на полустанок, на нити-рельсы, бегущие на восток, откуда должен появиться эшелон, идущий на запад, на фронт, сказала:
– Я из Черной Грязи…
Дети рассмеялись.
– Ха-ха! Из грязи, а сама белая, как снег.
– Нет-нет. Я из деревни такой. Её почему-то назвали так.
Кеша поднял руку.
– Дайте человеку говорить. Ври дальше.
– Я не вру, – обиделась девочка. – Я вправду жила там с мамой и бабушкой. Был у нас ещё один ребёнок, Кирюша. Он был маленький. Когда пришли немцы, бабушка околела. Ей было жалко поросёнка, его немцы зарезали. А вечером стали всех выгонять из домов, и мы убежали в лес. Было холодно, и Кирюша замёрз. Мы его похоронили в лесу под елочкой в снегу. Потом поморозилась я. Мама сняла с себя тужурку, шаль и надела на меня. Мы с ней две ночи шли к пушкам. Они бабахают, и их далеко было слышно. А днём мы прятались. А потом мама не могла идти. Мама сказала, чтоб я одна шла к пушкам. Я не пошла. Куда я от мамы? – девочка тяжело вздохнула и стёрла с глаз слёзы. – Потом мама померла… Я тоже легла помирать. Сначала я долго лежала и плакала. Жалко было бабушку, Кирюшу и маму. А потом уснула. Видела во сне папеньку. Он меня на руках качал и пел мне песенку. Мне было с ним хорошо. Потом я проснулась у тётеньки Вари. Она меня отогревала и натирала жиром. Говорила, что меня нашли солдаты, что теперь я буду жить с ней, как дочка. – Девочка опять всхлипнула. – А тётенька Варя подорвалась у колодца на какой-то страшной мине, ей ноги оторвало… Потом я долго сидела одна в земляном домике и плакала. Мне было жалко маму и тётеньку Варю. Я сильно кушать хотела… Потом я пошла искать маму. Хотела возле неё помирать. А дяденька Володя на машине отвёз меня в приют. Только не сюда, а в другой, оттуда меня потом привезли сюда.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: