скачать книгу бесплатно
Бориска спрятал деньги и сосредоточился на мороженом, оно уже размякло. Он с наслаждением ел лакомство.
Его не покидало ощущение праздника.
По улице вокруг парка в розовой болоньевой курточке шла Иринка Колобердина. Она брела какая-то скучная, задумчивая и совсем не радовалась этому тёплому весеннему дню. Видеть человека в таком настроении было даже как-то и не уместно. Сидела бы уж дома с квашеной миной. Бориска отвернулся.
Иринка вошла в ворота парка, немного помедлила у входа.
За деревьями над парком возвышалось огромное «чёртово колесо», доносился скрип качелей и гул аттракционных самолётов.
Девочка вздохнула. Ей туда дорога заказана, как говорит бабушка. На аттракционы приглашают только тех, у того есть деньги, а у неё их нет. Вернее, у неё их не стало. Бабушка дала перед школой. Но в школе их украли. И как она могла оставить их в курточке? Вот разиня!..
Девочка побрела по аллейке, поглядывая обиженными глазами, на распустившиеся деревья, кустарники, на задиристых птиц, как будто бы вся эта весёлая компания дразнит её, смеётся над её несчастьем. И эта красота расцвела как будто бы не для неё. На душе у девочки сады не цвели. И оттого окружающий мир ей представлялся в тоскливом цвете. Даже мороженое купить не на что. Она безнадежно, уже в который раз, пошарила рукой в карманчике куртки. Пусто. Не для того их кто-то стибрил, чтобы они там вновь появились.
Иринка с тоской посмотрела на киоск «мороженое», вздохнула и направилась дальше бесцельно бродить по парку. Домой идти не хотелось.
Девочка не замечала, что происходит вокруг, и потому не видела, как Бориска, пригнувшись и прячась за стойки, за киоск, за кустарник, уходил из парка. Он воровато оглядывался на девочку и ворчал:
– Принесло тебя, Колобердиха… Уроки надо делать, а не шляться по паркам. Колобродиха…
Настроение у него испортилось. Чужие деньги ему как будто бы жгли карман. На какое-то время он даже почувствовал жалость к девочке и раскаяние в том, что во время урока умыкнул из чьих-то курток чьи-то денежки, в том числе и Иринкины. Надо было уж у неё не брать…
Однако, удачно разойдясь с девочкой, забежав за угол, он тут же забыл о раскаянии. Запрыгнул в троллейбус и покатил в центр города. Там тоже немало удовольствий. И сладостей тоже.
Увеличительное стёклышко
Ребята шли по берегу реки. Вовка забрасывал удочку и, выжидающе, замирал. Эдик уже не рыбачил, ему надоело. Вовка и не настаивал, – пусть поступает, как знает, – а у него сегодня своя забота – приболел дедушка Тихон. Хотелось его угостить рыбкой.
На каникулах Вовка всегда жил в деревне, – радовал своим присутствием деда Тихона и бабу Варю. Он повзрослел: как-никак перешёл во второй класс. Коренастый, полногубый, в сандалиях и шортах на лямках – прошлогодних, полинялых и коротких. Разомлевший на жаре, мальчик казался медлительным. Облупившийся от солнца нос прикрывал пластмассовый козырёк бейсболки.
Эдик, Вовкин ровесник, но выше его ростом, узкоплечий и непоседливый. Одет был в голубую футболку, в джинсовые шорты. На ногах кроссовки. По чистой случайности в это лето они оказались в одной деревне. Родители Эдика купили дом по соседству, под дачу, и теперь он вместе с бабушкой отдыхает здесь. Эдик городской, новичок в деревне. Поэтому Вовке, как старожилу, приходится учить его уму-разуму, водиться с ним по просьбе Капитолины Максимовны, старушки приветливой, но глуховатой. Бабе Варе она сказывала, что это у неё с войны. Блокаду Ленинграда пережила девочкой, тогда и приоглохла от бомбёжек.
Середина июля. День жаркий. Трава поникла, пожухла. Листья на деревьях пожелтели, ели опустили ветви, и кончики хвои засмолились. Птицы в утренней прохладе пели, летали, а к полудню замерли. Рыба ушла на глубину, и сколько бы ребята не искали клёвого места, так и не нашли. Со скудным уловом – три пескаря болтались на тальниковом кукане – они возвращались в деревню.
Вовка решил в последний раз забросить удочку у излома реки и стоял, с мольбой глядя на поплавок: ну давай, ну хоть ещё разик!..
Эдик присел под двумя небольшими ёлочками в тени и про себя ругал приятеля:
«Нашёл когда рыбачить, себя морит и меня. Пошли бы домой, так нет, ещё забросил…»
В принципе, он мог бы и один уйти, но его смущало одно обстоятельство: когда они шли на речку, то на мосту крутились пацаны. Вовка-то с ними по-свойски, запросто, а он тут чужой. Привяжется, шпана деревенская…
Эх, сидел бы он сейчас на даче, спал бы или бабку поддразнивал. Глухая она, все переспрашивает: «Чиво? чиво?..» Как старая скворчиха. Он нарочно рот раскрывает, будто говорит, а она ладонь к уху и: «Чиво?..» Потеха с ней. Потом обижается, плачет. А что плакать? Он что ли виноват, что она глухая?
У Эдика в кармане есть увеличительное стеклышко от бинокля, который ему дарили на день рождения. Но тот оказался не долговечным. «Умелые» ручки мальчика провели ему ревизию, после которой даже папа не мог бинокль восстановить. Но мальчика это не обескураживало, самое ценное досталось ему – увеличительное стеклышко! Увеличилка чем хороша? А тем, что в затеях ловкая и в карман всегда спрячешь. Нужную букву на скамейке выжечь – пожалуйста! Только подержи подольше на солнышке. Тополиный пух поджигает. Погрел, погрел и – фук! Даже на самом тополе можно. Свечой вспыхивает.
Эдик лег на траву, выставил увеличилку на солнышко и наблюдал, как травинка чернеет, надламывается и сгорает почти невидимым пламенем. Одна догорает, а горячий лучик уже поджигает другую. Потом третью…
Вовка натянул бейсболку пониже на глаза и не двигался. Стоял долго, вглядываясь в поплавок. Ему даже показалось, что тот качнулся. А может, померещилось? Дедушка говорит, что бывают такие видения – галлюцинациями называются. Когда долго смотришь в одну точку, то эта точка может расширяться, двигаться и даже летать. Поэтому нужно отвлекаться, водить глазами туда-сюда.
Вовка отвёл глаза от поплавка и обернулся. И обмер… Эдик был в кругу огня. Он припрыгивал, топал по траве кроссовками, но огонь, как по разлитому бензину, бежал от него, растекался окружьем, обжигал ему голые ноги. Мальчик подскакивал, приглушенно вскрикивал, готовый расплакаться.
Вовка, бросив удочку, рванулся к нему. Перепрыгнул через полосу огня, ухватил дружка за руку, потащил и, не давая ему опомниться, столкнул в воду.
Перепуганный Эдик завопил:
– Ты чив-во-о?!. – и, раздавив кукан с пескарями, рухнул в речку, как спутанный. Во взметнувшейся руке блеснуло увеличительное стеклышко и исчезло в воде.
– Сиди здесь, сгоришь! – крикнул Вовка, и хотел было бежать тушить огонь, как вдруг елочки одна за другой вспыхнули факелами, и пламя яростно захрустело по засмолившейся хвое. Мальчик испуганно отскочил.
Когда Эдик поднялся из воды, то увидел, как Вовка, сдернув с себя сорочку и, окунув её в воду, бросился догонять огонь, который шёл к лесу широким полукружьем, оставляя после себя чёрную гарь.
Над поляной испуганно заметались пичужки, взлетая из травы. Над лесом беспокойно кричали кедровки, сороки и вороны. А воздух, и без того нагретый за день, казалось, кипел, колебался над палом.
Вовка с ожесточением шлёпал рубашкой по языкам пламени, топтал сандалиями чадившие кочки и кустики, спешил: в своём воображении он уже видел огромный лесной пожар, и от страха скулил. По его щекам текли слёзы, но он их не чувствовал.
В суматохе он не заметил, как оказался в кольце горящей травы. Со всех сторон припекало. Глаза ел дым. Вовка бросился через пламя наугад и, на его счастье, выскочил на выгоревшую сторону. Жадно глотнув воздух, стал протирать мокрые глаза чёрными от сажи руками.
От реки двигался Эдик. Он размахивал футболкой, шлепал ею по траве – огненные брызги разлетались в разные стороны.
– Эдька! – закричал Вовка. – Заходи от леса!
Но Эдик его не слышал.
Со стороны деревни бежала ватага мальчишек. Они на ходу сламывали ветки, а кое-кто стаскивал с себя рубашки.
Ободрённый их появлением, Вовка вновь пошёл было в атаку на пал, но рубашки в руках не оказалось. Наверное, выронил, когда задыхался в огне, и она сгорела… Вовка скинул с себя шорты и, ухватив их за лямки, побежал к огню. Теперь он не плакал. Появление друзей ободрило его, и страх прошёл.
Огненный круг затухал. Над лугом сизым крылом висел дым. Летали перья обгорелой травы. Пал стихал.
Вскоре послышалось удалое:
– Ура-а! Победа! Наша взяла!.. – кричали Вовкины приятели.
Вовка в плавках, грязный от сажи и копоти, устало плёлся к реке, волоча за лямки шорты. Удочка лежала в воде. Поплавок прибило к берегу. Кукан был вдавлен в илистое дно, из которого торчал лишь прутик да хвосты трех рыбок. Пропал улов.
К нему подошли ребята.
– Вовка, отчего пал занялся?
Вовка пожал плечами, дескать, кто его знает? И, глянув на обгорелые ёлочки на берегу, полез в реку. Он упал в воду и с блаженством раскинул руки.
Мальчишки тоже раздевались и, перебивая друг друга, рассказывали, кто из них первым увидел огонь, горящие ёлочки, Вовку с пацаном (они ещё не знали, как зовут Эдика). Откровенно удивлялись их смелости, их отваге.
– Если бы не они, – говорили ребята, – то пал перекинулся бы на лес, и тогда был бы бо-ольшущий пожар, его уже ничем не затушишь. Разве что ливень пройдет…
Эдик сидел сзади, опустив голову. Ему было стыдно, казалось, что его презирают.
– Эй, пацан, пошли купаться!
Мальчишки прыгали один за другим в воду.
Эдик обрадовано кивнул и шагнул к реке.
Тишка
Поздней осенью, вечером Алёнка возвращалась с работы. Погода была соответственной – пасмурной, прохладной. Из серых облаков пробрасывало, то дождь, то снег, и продувал ветер. Девушка под ним ёжилась и торопилась домой.
У подъезда на отмостке дома, перед крыльцом, сидел серенький котёнок и едва слышно попискивал, плакал. Ему было тоже холодно, и, похоже, он уже не имел сил.
Девушка приостановилась на крыльце. И сочувствующе спросила:
– Ты что тут сидишь? Ты чей? Вышел погулять и войти не можешь?
Алёнка открыла подъездную дверь.
– Заходи.
Котёнок не мог сойти с места, словно примёрз к фундаменту.
– Ну, ладно. Пошли вместе, а то оба тут замёрзнем.
Она взяла котёнка на руки и внесла в подъезд. Поднявшись на площадку первого этажа, присела, чтобы выпустить его из ладоней. Чтобы он сошёл, и сам сориентировался, нашёл свою дверь. Но котёнок, мелко подрагивая, перестав пищать, не сходил с рук. Только слышно было, как постукивает его сердечко. Похоже, пригревшись, уснул.
– Эй-эй, товарищ, мы с тобой так не договаривались.
Пришлось подниматься с ним на второй этаж.
В квартиру входила тихо, не брякая ключами, и стараясь не щёлкать замком.
Она боялась, что дедушка сейчас начнёт ворчать: Зачем? На что? Бабушка больная…
Бабушка болела и уже больше года была прикована к кровати. Ослепнув, она, идя на ощупь по квартире, упала и сломала шейку бедра. Пролежала в гипсе долго, но шейка бедра так и не срослась. И ворчанье деда можно было понять – ещё одна докука в доме…
Но благодаря бабушке всё обошлось.
– Не ругайся, дед. Мне всё повеселее с ним будет. Вы: кто где, на даче и на работе, а мы с ним на пару.
Так котёнок, этот серенький комочек, с белым пятнышком на груди, и прижился.
Алёнка, да и дедушка покупали для него молоко, свежей мороженой рыбки. Размораживали и кормили Тишку. Поскольку котёнок был тихим, не пискливым, видимо, весь свой голосовой запас истратил по осени, и не блудливым. Быстро привык к отведённому месту, и ходил в пластмассовый лоток, на нарванные клочки бумаги. Деликатным оказался котик, за что его и назвали Тишкой, Тихоном. И отзывчивым. Когда бабушка звала его к себе, он приходил к ней, садился на её живот и перебирал лапками, делал массаж. И облюбовал себе гнёздышко возле болезной. На этом они и подружились, стали друзьями.
Но, к сожалению, по весне бабушка умерла. Тишка долго её звал, у него прорезался голос, тосковал, запрыгивал на её кровать, но долго на ней не задерживался.
С наступлением весны, началась дачная страда. Дед уехал на дачу, которая находилась далеко от города, и приезжал домой в неделю, а то и две, один раз.
Алёнка работала в ларьке на чапика – частного предпринимателя. И работала сутки через сутки.
И начались проблемы с Тихоном. Оставаясь в квартире один, он быстро понял, что он в ней сам себе хозяин.
Приходя домой, Алёнка зачастую удивлялась его оригинальным методам хозяйствования. Возможно, в понимании животного, его деяния представляются вполне благопристойными, и вызывали восхищения и развлечения. Но для человека – они не вписываются в разумный стандарт. К примеру, оброненный с подоконника цветок в горшочке. Видимо, мешал Тихону созерцать улицу, и он спихнул цветок. И земля, рассыпанная на полу, представляла собой мини дачный участок. Как будто вдохновлённый, дизайнер раскатывал её, или сам катался по ней, испачкав лежащий на полу ковёр. Да и сам изрядно выпачкался, работая на этом земельном участке.
Разминая лапки, котик изодрал диванную подушечку. Потом этими коготочками, цепляясь за шторы в большой комнате, оборвал их. А чтобы на кухне было светлее – сорвал с окна занавески.
На что только от скуки, от одиночества не пойдёшь, чтобы развеселить себя и сюрпризами удивить домочадцев. К тому времени, за время проживания в благоприятных условиях, Тишка округлился, заматерел, и в весе прибавил основательно, поэтому некоторые вещи, попадая под его лапки, уже не удерживали его вес, или изменяли свою форму до не узнаваемости. А весенняя мартовская энергия, выражалась в нём молодецкой удалью.
Но при возвращении самих хозяев, он умел перед ними прогибаться, ласкаться, при этом подмурлыкивая. Но не всегда эти подхалимские ужимки его спасали от наказания. Ну, что заработал, то и получай. Однако, и после трёпки он оставался мягким, добродушным, виноватым, и послушным. За что получал полагающийся обед или ужин.
Но оставаясь один, от скуки, по-хозяйски он проделывал всё, на что хватало у него фантазии на эти и новые безобразия.
И, может быть, такая шаловливая жизнь продолжалась бы бесконечно, если бы его забавы не пересеклись с дедушкиными забавами, или с тайной.
Ещё при жизни жены он имел заначку – в туалете за санузлом. За унитазом была ниша, прикрытая щитом, покрашенная белой краской под цвет керамической плитки и санузла, совмещённого с ванной. Щит не доходил до потолка сантиметров десять, видимо, для вентиляции. И дедушка, как и полагается рачительному мужчине, узрел в том положительный нюанс. Этот щит из дээспэ также не доходил и до пола, на такой же промежуток. Дед не раз снимал этот щит, отвинчивая на нём шурупы, и знал санитарное состояние этой ниши – чистая, как сейф в сбербанке. То есть этот скрадок отвечал всем казначейским требованиям – скрытое и недоступное посторонним лицам место.
После получки или аванса, дедушка сворачивал трёх-пяти-десяти рублёвые купюры в шарики или квадратики и забрасывал их в нишу сверху. А при необходимости вынимал снизу эти заначки.
Во время похорон бабушки, он, казалось, все деньги оттуда выгреб. И на некоторое время забыл об этом сейфе. Но нашлась проныра, выкатила из него пару шариков. И один из них Тишка гонял по квартире.
То, что обнаружились деньги – это даже порадовало. На тот же бензин пригодятся. Но то, что сейф стал достоянием общественности, хотя бы в мордочке этого шаловливого плутишки – это было грубейшим нарушением охранной этики.
За это дед вынес коту строгий приговор – сослать варнака на вынужденное поселение за двадцать пятый километр от города!
И приговор сам привёл в исполнение – увёз этого солиста и эквилибриста на машине на дачу.
Кому-то, может быть, такая мера наказания была бы в тягость, но только не Тихону. Оно для него оказалось неописуемым наслаждением. Правда, вначале к новым условиям отнёсся несколько насторожено: то там птичка чирикнет, то ворона каркнет, мышки где-то прошуршат… Не привычно как-то.
Домик, куда Тишку поместил его инквизитор, немного пугал, не понравился. И странные запахи, скудная обстановка, одна кровать с панцирной сеткой. Как только он на ней спит, скрипучей, провислой? На окошках белые шторочки и подоконники очень узкие, не попрыгаешь. Печь с непонятным запахом, на ней хозяин что-то готовит – запах приятный, рыбный.
Потом дедушка накормил его ухой и подал молоко в какой-то банке. Фу, как-то не красиво, не эстетично. Что за сервис! Но такая уж судьба у осуждённых.
На следующий день вместе с хозяином поработали на огороде. Дедушка копал лопатой, а котик гонял по огороду мышей. А что, интересно даже стало. Одну поймал и принёс хозяину, положил перед лопатой, придушенную. Хозяин поблагодарил и даже погладил.
Тихон хвост трубой, ему ещё веселее стало, за птицами гоняться начал.
Вечером, умаянные работой, покушав, оба труженика отошли ко сну.
На следующий день, и последующие, работа на даче продолжалась в том же ритме и режиме. Но ареал знакомства с местностью и с местным населением у Тихона постепенно расширялся. И его эта беззаботная и свободная жизнь всё более увлекала. Он всё чаще возвращался домой поздненько. А иногда приводил с собой компанию, которая хороводилась у ограды за углом дома, не то пели хором, не то страдали. Оказывается, среди котов и кошек тоже есть попса.
Как-то дед предупредил:
– Будешь поздно приходить, на пороге спать будешь.
Но Тихона, похоже, и эти условия устраивали. А чтобы хозяин не гневался, стал в благодарность приносить мышей-полёвок и клал их ему в полуботинки или в сандалии, в которых хозяин работал.
Дедушка вначале удивлялся и высказывал этому охотнику благодарность. Но обувь прятал.
Лето прошло у обоих дачников быстро и плодотворно. Как потрудились, так зиму и покормились.
Осенью хозяин собрал урожай и вывез его в подвал гаража. А вместе с ним, разумеется, и отбывавшего трудовое наказание помощника.
