Полночные сказки Итаки

– Он твой отец, да? – шёпотом спросил Одиссей.

Астинома с грустью кивнула.

– Он не хочет, чтобы я улетала с остальными.

– И всё же не понимаю: почему роза? Вы не пробовали его поджечь? Или, наоборот, полить? Может, он стал бы добрее.

– Для тебя это шутки? – возмутился Зверобой и стремительным шагом настиг Одиссея. – Давай-ка я расскажу тебе, насколько разрушительным может быть розовый принц.

В иссохшем замке, что вырос на увядающей силе леса, каждое утро собирается с полдюжины цирюльников вокруг этого уродливого создания. Они подстригают проросший мох под ногтями, срезают выступающие раструбом ветви из жил, а ещё, разумеется, срезают всю листву с нечёсаных волос. Говорят, что розовый куст внутри принца доставляет ему нестерпимую боль и с каждым днём всё ретивее, оттого он быстрее свирепеет. И слеп этот монстр на один глаз, потому как изнутри ему пробил склеру и выпустился наружу пушистый бутон розы. И сколько бы не срезал егопринц, завязь прорастает снова и снова. Когда-то тот самый глаз был оцарапан этим, – Зверобой выудил из ножен узкий меч с полуоткрытым эфесом. Блестящая рукоять и острый клинок – у Одиссея при беглом изучении не осталось никаких сомнений, что это был волшебный меч. Его лезвие, узкое, слегка изогнутое на конце, сияло в свете огней золочённым блеском. Округлая рукоять с витиеватыми дужками крепко сидела в руке Зверобоя. Тот продолжил: – Розового принца невозможно умертвить, покуда живо его узилище – Колыбель. Он питает свои силы от огромного куста, что растёт в саду в самом сердце замка. И пока жив тот скрюченный куст, принц будет возрождаться вновь и вновь.

– А если уничтожить куст?

– Можно, – протянул Зверобой.

– Дай угадаю: куст можно срубить только этим мечом? Он ведь волшебный, так?

– Да. Его зовут Нотунг. Но даже с ним нужно ещё добраться до принца, чтобы убить. А сделать это почти невозможно. Да и куст под надёжной защитой.

Одиссей заметил краем глаза, сколь бледным сделалось лицо Астиномы. В досаде она закусила губу, болезненно выкатились её округлые глаза. Дрожащие пальцы сжались в кулаки, и надорванный, почти трескучий голосок вскрикнул:

– Фафнира нельзя убивать!

– Тс-с! – шикнул Зверобой.

– Не шикай на меня, – отрезала Астинома. – Как смеете вы обсуждать при мне убийство моего отца?

– Фафнир – не твой отец, – отрезал Одиссей.

– Ты ничего не знаешь: ни про Фафнира, ни про меня.

– Заткнитесь! Не произносите его имя! – завопил Зверобой.

– Отчего же? Ты боишься? – глумился Одиссей. – Разве не мы здесь трусы?

– Я не боюсь! А ты ничего не понимаешь.

Одиссей, окружённый багровыми лицами ребятишек, осклабился и прыгнул на ближайший валежник. Поймав суровый взор Астиномы, он высунул язык и громко пролепетал:

– Фафнир! Фафнир!

– Умолкни! – Зверобой настиг Одиссея и стянул того на землю, зажав ладонью рот. – Розовый принц слышит каждого, кто рискует произнести его имя. Он со своей армией прознает, что мы прячемся здесь. И явится вместе с Сивиллой и этим злым гномом.

– Когда я встречу Альбериха… – начал Иниго.

– Замолкни, Иниго, никому не интересно слушать сказки про твою месть, – отрезал Зверобой и повернулся к Астиноме. – А ты прекрати дурачиться. Вы все – дети малые. Вам не понять одной очевидной вещи: если мы хотим улететь отсюда, то нам нужно отыскать ключ от твоих туфель. А заполучить их можно, лишь убив розового принца.

Глаза Астиномы заблестели влажной пеленой, и в уголках глазниц выступили слёзы. Но лицо её оставалось непроницаемым: лишь блёклость на щеках напугала Одиссея. Он тихо спросил:

– А когда мы достанем ключ, что тогда? Куда вы хотите полететь?

– В наши земли. В свободные и безграничные, где не будет тревожить нас ничего, кроме безмятежности, – мечтательным голосом пояснил Зверобой. – Там нам место.

Одиссей присел на землю. Лицо его замкнулось, побурело в висках. И в притупленном взоре мимолётом всплыло отчаяние. По одному из палаток и самодельных домиков из одеял стали выпрыгивать сонные головки самых маленьких разбойников. Лениво потирая глазки, они нетерпеливо осматривались вокруг. А когда толпа вдруг ожила в непредвиденном залпе живости, и каждый из ребят стал выступать с планом, как умертвить розового принца, Одиссей убитым голосом произнёс:

– А что станется со мной?

Все вокруг утихли. Зверобой, до того хвастливо размахивающий своим мечом, обернулся и рассмеялся. Ему вторили остальные.

– А нам какое дело? Мы поможем тебе проникнуть в Колыбель. Ты достанешь нам ключ и отыщешь Грессу. Затем наши пути разойдутся.

– А я могу полететь с вами?

– Зачем нам брать тебя с собой?

– Не знаю, – рассеянно отпустил Одиссей, но следом едва слышно добавил: – Я убью куст в Колыбели и розового принца. Тогда вы возьмёте меня с собой?

– Ты не убьёшь его без Нотунга. А я его ни за что не отдам. Это моя честь, – отмахнулся Зверобой. – Даже если ты сумеешь уничтожить его другим путём, то всё равно не сможешь полететь.

– Это почему?

– А вот почему…

Зверобой махнул руками в стороны, и толпа податливо расступилась. Тогда он бережно, почти заботливо отложил свой меч и встрепенулся. Прямо перед ним брызнула цветная пыльца – красная вперемешку с жёлтым и синим, – и тело старшего разбойника исчезло. Одиссей поднялся на ноги, обнаружив, как вместо Зверобоя перед ним предстала крошечная птичка, не более четырёх дюймов в размахе. Пёстрая, с красной грудкой и широким размахом высеченных перьев, на лице её блестел острый клюв и маленькие глазки. Одиссей признал в крошечной птичке колибри, но по-прежнему оставался огорошен увиденным.

– Это Зверобой, – угодливо объяснил Иниго.

– И ты так можешь?

– Могу. Все мы. Кроме тебя. Астинома тоже может, а потому розовый принц держал её в клетке.

Зверобой подлетел к чужаку совсем близко – ещё чуть-чуть и острый клюв уколол бы его по носу. Одиссей уклонился, но маленький колибри продолжал кружить вокруг него, притупляя слух шелестом быстро трепещущих крыльев.

– А я так не могу?

Одиссей отмахнулся от птицы. Монтойя не успел ответить. Тогда Зверобой вновь озарился яркой вспышкой пыльцы и принял свой прежний облик. Глумливо он указал пальцем на пришлого и с вызовом ответил:

– Нет, не можешь. Лишь в миг острой самоотверженности мы получаем дар принимать свой истинный вид. А ты – чужак и плут вдобавок, а потому тебе не дано обращаться.

– Я научился становиться птицей, когда пытался защитить отца…

– Не начинай, Иниго.

Одиссей поскрёб подбородок.

– А до ваших краёв можно только долететь? А если на самолёте?

– На чём?

– На летальном аппарате…

Рассматривая ватагу с вытянутым от удивления лицом, Одиссей решился на безумную идею. Ведь ничего в своей жизни он не знал лучше обуви: мастерил, зашивал и сколачивал, собирал воедино и усовершенствовал. И теперь глаза его получили награду за труды скрюченных рук – когда открыл он для себя, что башмачки его вдруг ожили и поплыли по бескрайнему и безымянному морю.

– Я мог бы заставить туфли-лодочки летать.

Первый миг по скопищу разлилась гробовая тишина. Во второй – сверчки уняли свой стрекот. И лишь на третий дети принялись хохотать над Одиссеем. Это был гулкий раскатистый смех волны, рассекающей небо в шторм. Она накатывала на маленькое тельце Одиссея, окидывала пенистыми гребнями, отчего конечности его заледенели, а плечи озябли от изнеможения. Он поёжился, но остался стоять на своём.

– Я могу соорудить нам самолёты. Из башмаков. Они будут летать.

Первым перестал смеяться Зверобой.

– Летать? То есть прямо как драконы?

– Да.

– Ты не сможешь.

– Давеча ты нарёк меня трусом. Однако я добровольно вызвался убить розового принца.

– Это просто слова.

Неожиданно гул утих, когда ребятишки услыхали крики в лесу. Это был дикий призыв, тревожащий густую листву пущи. Позади Зверобоя затрепетала листва кустарников, и прямо к центру стогны выбежал запыхавшийся Моби Дик.

– Ещё один из вас! – крикнул Зверобой. – Нарушитель обетов и плут.

От усталости Моби Дик рухнул на колени, запрокинув лоснящееся от пота лицо. Пропустив мимо ушей слова вожака, куцыми слогами мальчишка крикнул:

– Они нашли нас! Сивилла и её приспешницы. Летят сюда на стойках и швабрах.

С секунду все замерли на месте. А затем Зверобой, бросив злобный взгляд на Одиссея, крикнул:

– Спасаемся! Все к морю!

Одиссей бросился в толпу, хватая попадавшихся девчонок за руки и тут же отпуская. Среди них он искал Астиному. Её нигде не было.

– Астинома!

IV

Гулкий, неясной природы страх сковал сердце Одиссея. Он сжал его впалую грудь в тисках, скрутил рёбра, а затем спустился и к брюшине, сворачивая узлом желудок. В глазах у пришлого всё поплыло, искрами выскакивали перекошенные ужасом детские лики. Тонкие голоски озаряли вспышками молний застланный листвой небосвод, торопливые короткие ножки неслись в разные стороны, пока Зверобой отчаянно гнал их от лагеря к морю.

В трясущихся руках Иниго Одиссей усмотрел самодельную рогатку. Ребята постарше похватались за деревянные мечи. Некоторые брали на руки самых маленьких, что заливались горькими слезами. Это были самые прозрачные и невинные слёзы – они принадлежали тем, у кого в этом суровом мире не имелось заступников. А что Зверобой? В его помертвевшем лице Одиссей не нашёл ничего, кроме гаснущей уверенности. Он остался последним в лагере и с силой толкал ребят к тропе, ведущей к низинам. И тогда лицо его, трепещущее огнём первобытного страха, вдруг сделалось совсем детским.

Одиссей подбежал к нему и крикнул:

– Где Астинома?

– Я не видел её, – Зверобой толкнул ещё одного ребёнка. – Скорее! Спускайся с нами, лодки наверняка уже ждут.

Взяв малютку из рук Моби Дика – тот едва не уронил дитя, запыхавшись, – Зверобой нырнул в кусты. И тогда лагерь опустел навсегда.

Одиссей бежал за его долговязой фигурой, хлестаемый острыми ветвями паразитаксусов. Пару раз он спотыкался и падал, но тотчас вскакивал и настигал вереницу детей. Вскоре нос его уловил солоноватый аромат моря, и когда все разбойники почти настигли берега, он уже было выбежал вперёд, но тотчас упал на спину – за шиворот в сень его затянул Иниго. Тогда Одиссей обнаружил, что дети не рассыпались по причалу. Все спрятались. Подняв взор к небу, онпонял почему: клином рассекали облака парящие ведьмы. Пара по паре на самых настоящих швабрах, а во главе их – Сивилла. Одиссей, прищурившись, вдруг понял, что летала она на вытянутой металлической палке на ножках с одной стороны и крючками – на другой, и на миг ему показалось, что это был штатив от капельницы.