Княжна-Изгоя 2: Сердце Стужи

Мы закончили перевязку. Новый лоскут ткани быстро пропитывается кровью, но хотя бы выглядел чище. Святополк застонал, но не проснулся. Мы отползли от него, прислонившись к противоположным стенам пещеры. Тишина снова окутала нас, но теперь она была не такой враждебной. Была усталой. Как после драки.

– Он говорил о своём отце, – вдруг сказал Ярослав. Он сидел, обхватив колени, и смотрел куда-то в темноту перед собой. – Святополк. В бреду. Говорил, что тот был ковалём. Сильные руки, говорил. Мог подковать любую лошадь, даже самую строптивую.

Я смотрела на него, удивлённая этим внезапным доверием.

– А твой брат? – спросила я тихо. – Что он говорил тебе? Перед тем как… отправить на Север.

Ярослав горько усмехнулся в темноте.

– Он говорил о долге. О том, что могущество нашего рода построено на железной воле и единстве. Что нельзя показывать слабость. Никогда. – Он помолчал. – А ещё он сказал, что брак с тобой – это необходимость. Ход на доске. Я был пешкой. Ты была пешкой. И все мы должны были делать то, что велит игрок.

В его словах не было злости. Была усталая горечь. Та самая, что копится годами. И впервые я увидела не надменного княжича, а такого же заложника этой ситуации, как и я. Заложника своего имени, своего долга, своей семьи.

– Мой отец… – я начала неуверенно, сама не знаю, зачем говорю это. – Он никогда не говорил о долге. Он говорил, что главное – защищать своих. Всех, кто тебе доверяет. Даже если весь мир против. – Я обхватила колени покрепче. – Он сказал, что сила даётся не для власти, а для защиты. Но я… я не знаю, правда ли это. Сегодня я чуть не убила человека этой силой.

Мы смолкли. Снаружи доносился лишь шелест листьев и далёкий крик птицы. Враги, погоня, страх – всё это ненадолго отступило, оставив нас в этом сыром каменном мешке всего лишь двумя уставшими, запутавшимися людьми с грузом ожиданий, которые они не могли оправдать.

Ярослав порылся в своей сумке и достал оттуда последнюю, сильно помятую краюху хлеба. Он разломил её пополам. Потом протянул одну половину через узкое пространство пещеры мне.

– На, – сказал он просто. – Есть надо.

Я посмотрела на его руку, на тёмный хлеб на его ладони. Это был не дружеский жест. Не жест примирения. Это было что-то более простое и древнее: разделить скудную еду с тем, кто рядом, потому что иначе можно не выжить.

Медленно протянула руку. Мои пальцы дрогнули. Кончики моих пальцев едва коснулись его ладони, шершавой от грязи и рукояти меча.

Это мимолётное прикосновение было страшнее любой схватки. Оно было настоящим. Слишком настоящим после всех слов, обвинений и страхов.

Я первая нарушила это тягостное молчание. Медленно, будто против своей воли, потянулась и взяла свою половину хлеба. Мы ели молча, и хлеб был чёрствым и безвкусным, словно пепел.

Снаружи начинало смеркаться. Серые сумерки заползали в наше убежище, удлиняя тени, превращая углы в чёрные, непроглядные ловушки. Святополк метался в бреду, его рана снова воспалилась, и мы оба знали – без помощи он не дотянет до утра. Без помощи моей магии.

Мысль об этом заставляла меня сжиматься внутри. Я боялась. Боялась этой силы, что жила во мне, дикой и непредсказуемой. Боялась того взгляда, что бросил на меня Ярослав, когда иней пополз по телу северянина. Боялась стать той самой «ведьмой», что мерещилась солдатам в тумане.

Но смотреть, как умирает человек, который рисковал всем ради нас, было ещё страшнее.

– Я… я попробую снова, – прошептала, не смотря на Ярослава. – Но мне нужна тишина. И… не мешай мне.

Он молча кивнул. Его лицо в полумраке было непроницаемым, но в глазах увидела не прежний ужас, а настороженное ожидание. Он отодвинулся к входу в пещеру, заняв позицию часового, спиной ко мне, давая мне пространство и… доверие. Крошечное, зыбкое, но доверие.

Я закрыла глаза, отогнав дрожь в руках. На этот раз не стала сразу хвататься за силу, как утопающий за соломинку. Вспомнила слова отца, сказанные много лет назад, когда он впервые заметил во мне «странности». «Сила – как дикий зверь, Алка. Не пытайся её сломать. Услышь её. Угости её своим спокойствием, и она ответит тебе тем же».

Я начала с дыхания. Глубокий, медленный вдох. Выдох, на котором отпускала весь страх, всю усталость, весь шум в голове. Представила, будто корнями врастаю в каменный пол пещеры, становлюсь его частью. А потом… потом не стала тянуть силу к себе. Просто пригласила её.

Мысленно распахнула двери тому тихому, прохладному ручью, что всегда тек где-то в глубине души. Не требовала, не приказывала. Ждала.

И она пришла. Не буйным, сокрушительным потоком, как тогда, а тонкой, послушной струйкой. Она наполняла меня без боли, без судорог, лёгкой прохладой, ясностью. Я ощущала каждый скол на камне под собой, каждое движение воздуха в пещере, каждую колючку на еловой ветке у входа.

Направила это ощущение на Святополка. Не со словами «исцели!», а с простым, чёткими намерением: почувствовать. Понять.

И лес… откликнулся.

Видения накатили не как сон, а как яркие, резкие вспышки, накладывающиеся на реальность.

**Вспышка.** Солдаты в синих плащах. Они не идут, а копают. Лопаты с глухим стуком вгрызаются в землю на опушке леса. Рытьё окопов? Частокол? Они не преследуют нас. Они готовят укрепления. Обустраивают границу. Как будто ждут нападения… но откуда? С севера?*

**Вспышка.** Чужая боль. Острый, колющий укол в бок. Чей-то голос, незнакомый, полный усталой ярости: «…не пройдут. Не отдадим ни пяди…». Это не мои мысли. Это кто-то другой, совсем рядом, за деревьями. Раненый зверь? Человек?*

**Вспышка.** Двое. Двое в белых, ниспадающих складками одеждах. Их лица скрыты капюшонами. Они идут по нашему вчерашнему следу, тот самый, что вёл к землянке. Их движения плавные, неестественно бесшумные. Они не продираются сквозь чащу – они скользят меж деревьев, как тени. Один наклоняется, касается пальцами земли там, где я споткнулась и упала. Его рука задерживается на мгновение. Он чувствует. Чувствует меня.*

Это было не зрение. Это было знание, мгновенное и неоспоримое, пришедшее через шепот листьев, через дрожь земли под чужими ногами, через само дыхание леса. Духи природы, напуганные и встревоженные, показывали мне то, что видели они.

Открыла глаза. Мир передо мной поплыл, пещера накренилась. Едва не рухнула на бок, но упёрлась ладонями в холодный камень. Дар отступил, оставив после себя пустоту и лёгкий звон в ушах. Но вместе с ними – кристальную, леденящую душу ясность.

Ярослав, услышав моё прерывистое дыхание, обернулся. Его вопрос застыл на губах, когда он увидел моё лицо.

– Алиса? Что? Ты… увидела что-то?

Я с трудом сглотнула, пытаясь найти слова, чтобы облечь в них тот ужас, что поселился у меня внутри. Посмотрела прямо на него, и, кажется, впервые за все наши скитания, в моём взгляде не было ни капли сомнения.

– За нами идут, – выдохнула я, и мой голос прозвучал чужим, плоским и безжизненным. – Двое.

Он нахмурился, рука потянулась к эфесу меча.

– Патруль? Уже нашли?

Я медленно, с трудом, покачала головой.

– Нет. Не солдаты твоего брата. – Я замолчала, прислушиваясь к внутреннему эху, к тому ощущению беззвучной, хищной поступи, что отпечаталось в моём сознании. – Их шаг… Он беззвучен.

Глава 3

Тишина после моих слов повисла в пещере густая, звенящая, как натянутая тетива. «Их шаг… беззвучен». Я видела, как по лицу Ярослава скользнула тень того же самого, животного страха, что сжимал и мое горло. Он не стал спрашивать, как я это узнала. Не стал сомневаться. Просто его взгляд стал острым, собранным, как у волка, почуявшего капкан.

– Стражи Белогорья, – выдохнул он, и в этом слове было столько ненависти и отвращения, что стало понятно – он знал, с кем мы имеем дело, куда лучше меня. – Значит, Патриарх решил поохотиться лично. Ладно. – Он резко вскочил, сгреб в охапку наши тощие сумки. – Сидеть здесь – значит сгнить в их подземельях. Бежим. Сейчас.

Мы снова потащили Святополка между собой, выбравшись из укрытия в холодные, уже почти ночные сумерки. Лес встретил нас враждебной, настороженной тишиной. Даже ветер стих, будто затаившись. Мы бежали, не разбирая дороги, прислушиваясь к каждому шороху, и этот страх быть настигнутыми кем-то незримым, бесшумным, был в тысячу раз хуже, чем громкие крики погони.

Но они нашли нас. Не через звук, не через следы. Они просто… появились.

Двое в белых, струящихся одеждах, вышли из-за стволов двух огромных елей, будто материализовались из самого сумрака. Их лица скрывали глубокие капюшоны, но я чувствовала на себе тяжесть их взглядов. Они не бежали. Они шли нам наперерез неспешной, уверенной походкой, и от этой их неторопливости кровь стыла в жилах.

– Стоять! – крикнул один из них, и его голос был низким, металлическим, лишенным всяких эмоций. – Во имя Единого Белого Бога сложите оружие и отдайте еретичку. Ваши души еще можно очистить.

Ярослав, не разжимая зубов, плавно опустил Святополка на землю и выхватил меч.

– Идите к черту, – бросил он коротко и ясно.

Я же попыталась сделать то, что выходило у меня инстинктивно. Собрала остатки сил, ту самую прохладу, что помогала раньше, и выбросила перед собой барьер, мысленную стену из сгущенного морозного воздуха. Белесая дымка заколебалась между нами и Стражами.

Но они даже не замедлили шаг. Тот, что говорил, просто поднял руку. В его пальцах был зажат небольшой деревянный символ – солнце с расходящимися лучами.

– «Да рассеется тьма пред светом лика Твоего, и да бегут суеверия прочь, как трусливые псы», – произнес он ровным, нараспев голосом.

И его слова обрушились на меня не звуком, а силой. Горячей, давящей, невыносимой. Мой ледяной барьер вздыбился, затрещал и рассыпался с тихим шипением, словно его окатили кипятком. Ударная волна этой молитвы-заклинания ударила меня прямо в грудь. Я вскрикнула, отшатнувшись, и мир поплыл перед глазами. Это было похоже на то, как если бы тебя оглушили ударом колокола по голове. Воля утекала сквозь пальцы, мысли путались, оставался только панический, животный ужас.

– Их молитвы… они жгут! – закричала я Ярославу, с трудом удерживаясь на ногах. – Я не могу…

Ярослав не отвечал. Он уже бросился в атаку, пытаясь отсечь нас от Стражей клинком. Но его меч со звоном отскакивал от внезапно возникшего вокруг белых фигур сияющего, золотистого поля. Он атаковал снова и снова, с яростью и отчаянием, но это было как пытаться разрушить скалу горохом.

А Стражи продолжали идти. Неуязвимые, безмолвные теперь. Их сила давила на меня, сковывая разум, заставляя опустить руки. Я чувствовала, как моя воля, мой дар тают под этим палящим, бездушным светом.

И тогда Ярослав отступил. Но не для того, чтобы бежать. Его взгляд метнулся по сторонам, выискивая что-то. И он нашел. Куча сухой хвои и обломанных веток у подножия старой сосны. Остатки чьего-то старого кострища.

– Закрой глаза! – рявкнул он мне.

Я не поняла, но повиновалась, прикрыв лицо руками. Услышала резкий скрежет огнива о кремень. Еще один. И третий – яростный, отчаянный.

И мир взорвался.

Не огнем, а дымом. Густым, едким, удушающим. Ярослав поджег кучу хвои, и через секунду плотная, черно-серая пелена заволокла все вокруг. Дым бил в глаза, в нос, в горло, выворачивая наизнанку. Я закашлялась, слезы ручьем потекли по лицу.

Но это сработало.

Давящая сила молитв ослабла, дрогнула. Я услышала сдавленные, хриплые вздохи Стражей – их идеальное, безэмоциональное спокойствие было наконец нарушено. Они отступили на шаг, ослепленные, дезориентированные. Их сияющий щит померк, заколебался.

– Бежим! – Ярослав схватил меня за руку и рванул в сторону, прочь от дымовой завесы, прочь от них.

Мы бежали, спотыкаясь, ослепшие, кашляющие, таща за собой почти бездыханного Святополка. Сердце колотилось, выпрыгивая из груди. Мы не видели пути, мы просто бежали оттуда.

Мы не останавливались, пока легкие не стали гореть огнем, а в ушах не застучал набатом собственный кровоток. Ноги подкашивались, и мы рухнули в очередной овражек, скрытый завесом колючего кустарника, едва успев втащить за собой Святополка. Ярослав, тяжело дыша, первым делом прильнул к краю оврага, вглядываясь в сумрак леса – не идёт ли погоня. Я же, обессиленная, скользнула вниз по сыпучему склону, упираясь спиной в холодную землю.

– Никого, – выдохнул наконец Ярослав, отползая от края. Его лицо было бледным, испарина блестела на лбу. – Кажется, отстали. Чёртов дым… это было гениально.

Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой, вымученной. Его взгляд упал на меня, и он, видимо, прочитал на моем лице всё, что творилось у меня внутри. Он помрачнел, подполз ближе.

– Что это было? – спросил он тихо. – Ты… ты в порядке?

Я лишь молча указала дрожащим пальцем на его пояс, куда он, машинально, сунул пергамент, который обронил один из стражей Белогорья. Ярослав нахмурился, будто забыл о нём, и вытащил его.

Он развязал тонкий шнурок, развернул пергамент. Лист был небольшим, испещренным ровным, каллиграфическим почерком. И внизу – оттиск печати. Не княжеской. Не Огневской. Печать Храма Единого Белого Бога: солнце с расходящимися лучами.

Ярослав начал читать про себя. С каждой секундой его лицо становилось всё мрачнее, губы плотно сжимались, а на переносице залегла резкая складка. Я видела, как белеют его костяшки, сжимающие пергамент.

– Что там? – прошептала, уже зная, что ничего хорошего.

Тогда он зачитал. Голос его был тихим и плоским, когда он зачитал вслух отдельные фразы, будто выплевывая их:

– «…явиться добровольно в лоно Храма для очищения от скверны…», «…милость и прощение кающимся грешникам…», «…единственный путь к спасению ваших душ…», «…еретичка будет взята под стражу для… проведения обряда освобождения от дьявольских чар…».

Он не стал читать дальше. С низким, яростным рыком скомкал пергамент в своем кулаке. Мышцы на его руке напряглись, жилы вздулись на шее.

– Как они смеют?! – его шепот был похож на скрежет камней. – «Очищение»? «Обряды»? Они хотят сжечь тебя на костре, вот что они хотят! Или запереть в своей самой глубокой темнице и выколачивать из тебя свои «истины» до тех пор, пока от тебя ничего не останется!

Он вскочил и швырнул смятый шар пергамента на землю, будто это была ядовитая змея, а потом принялся топтать его ногами, вбивая в грязь с немой, бессильной яростью.

– Ни за что! Слышишь, Алиса? Ни за что! Мы не сдадимся этим фанатикам! Ни тебя, ни меня!

Я смотрела на него, на эту внезапную, яростную вспышку. Он был искренен. В его гневе не было ни капли сомнения. Для него это предложение было оскорблением, ловушкой, смертным приговором. И часть меня, та, что дрожала от страха перед их палящими молитвами, кричала вместе с ним: «Нет! Никогда!».

Но была и другая часть. Тихое, холодное, логичное зерно сомнения, которое его ярость лишь полила водою.

– Почему? – тихо спросила я, сама удивившись своему голосу.

Ярослав замер, тяжело дыша, и уставился на меня.

– Что «почему»? Только что сам видел, что они творят! Их молитвы…

– Не поэтому, – перебила я его, поднимая глаза на него. Внутри всё сжималось от страха перед тем, что я сейчас скажу. – Почему они предлагают? Зачем им это? Твой брат объявил нас преступниками. Его люди должны были бы просто заковать нас и увезти. Или убить на месте. А эти… – я кивнула на смятый у его ног пергамент, – они предлагают сдачу. «Очищение». «Прощение». Почему? Что такого во мне, что им нужно заполучить именно меня живой и… «очищенной»?

Мой вопрос, казалось, остудил его пыл. Он смотрел на меня, всё ещё хмурый, но ярость в его глазах поутихла, уступив место размышлению. Он сам не думал об этом. Для него Храм был просто ещё одним врагом, пусть и более отвратительным.

– Они хотят сделать показательный процесс, – пожал он плечами, но без прежней уверенности. – Прилюдно «очистить» дочь северного князя. Унизить твоего отца. Доказать свою власть.

– Возможно, – согласилась я, но сомнение уже пустило корни. – А возможно… есть что-то ещё. Что-то, что они знают обо мне. О моём даре. Что-то, чего не знаем мы сами.

Тишина повисла между нами, на этот раз тяжёлая не от злости, а от незнания. От осознания, что мы – пешки в игре, правил которой не понимаем.

И в этот момент тишину нарушил слабый, хриплый стон.

Мы оба вздрогнули и обернулись к Святополку. Он шевелился. Его веки дрожали, он пытался их открыть. После долгих часов беспамятства, он приходил в себя.

– Воды… – просипел он, едва слышно.

Ярослав, всё ещё мрачный, налил ему из фляги в сложенную пригоршню, поднёс к губам. Святополк с жадностью сделал несколько глотков, закашлялся. Его глаза, мутные от жара, наконец сфокусировались. Он смотрел на нас, не понимая, где он, что происходит.

Потом его взгляд упал на землю. На смятый, затоптанный, но всё ещё видный комок пергамента. На восковый обломок печати с солнечным символом, отпавший и валявшийся рядом.

И в его глазах вспыхнул настоящий, дикий ужас. Тот, что сильнее лихорадки, сильнее боли от ран. Он попытался приподняться на локте, его рука дрожала.

– Это… это же… печать… – он задыхался, с трудом выталкивая слова. – Храма…

Ярослав кивнул, его лицо снова стало суровым.

– Не бойся. Мы не позволим им тебя тронуть.

Но Святополк бешено замотал головой, словно не слыша его.

– Они… они ведь не просто так… – его глаза, полные неподдельного страха, уставились на меня. – Княжна… я слышал… они ведь только за тобой охотятся…

Он выдохнул это и рухнул на спину, снова теряя сознание, оставив нас в гнетущей, леденящей душу тишине, где его слова висели в воздухе, густые и тяжёлые, как похоронный звон.

*Они ведь только за тобой охотятся.*

Глава 4

Слова Святополка повисли в воздухе холодным, неумолимым приговором. Они ведь охотятся только за тобой. Не «за нами». За мной. Это отличие било под дых, лишая последних сил. Я сидела, обхватив колени, и смотрела в сырую землю оврага, пытаясь осмыслить это. Почему? Что во мне такого, ради чего сам Верховный Патриарх слал в погоню своих безликих стражей с их обжигающими молитвами?

Ярослав молча наблюдал за мной. Его собственная ярость, казалось, угасла, сменившись тяжёлой, сосредоточенной думой. Он понимал то же, что и я: мы бежали, не зная правил игры, не видя всей доски.

– Сидеть здесь и гадать – себя хоронить, – наконец нарушил он молчание, вставая и отряхивая колени. Его взгляд был твёрдым, решимость вернулась в него, кристаллизовавшись из хаоса чувств. – Нужны сведения. Надо понять, что творится в столице. Что затеял мой брат и насколько далеко зашёл этот Патриарх.

Я с недоумением посмотрела на него. Мы были в глухом лесу, загнанные в угол, за нами охотились две могущественные силы. Какие уж тут сведения…

– Как? – спросила я просто.

– Златогорье – моя земля, – ответил он с той самой надменной уверенностью, что так бесила меня раньше, но сейчас звучала почти обнадеживающе. – Даже здесь, на окраинах, есть те, кто помнит долг перед Ярославом Огневых. Или хотя бы помнят звон серебра.

Он порылся в своей походной сумке, потом в карманах, и наконец его пальцы нащупали что-то маленькое. Он вытащил серебряную пряжку от своего плаща – изящную работу в виде стилизованного волка. Поглядел на неё с сожалением, затем спрятал в кулак.

– Я вернусь через пару часов. Не уходи. И… старайся никого не заморозить, пока меня нет, – он бросил это с намёком на былую колкость, но в его глазах уже не было прежней неприязни. Была усталая попытка шутки.

И он ушёл, бесшумно скрывшись в чаще. Я осталась одна с полубессознательным Святополком, с гнетущей тишиной и навязчивыми мыслями. Часы тянулись мучительно медленно. Я прислушивалась к каждому шороху, каждому щебету птицы, ожидая, что вот-вот из-за деревьев появятся белые или синие плащи. Но лес молчал.

Солнце уже клонилось к закату, окрашивая верхушки елей в багрянец, когда послышались осторожные шаги. Я вжалась в землю, затаив дыхание, но через мгновение узнала походку Ярослава. Он шёл не один. Рядом с ним, семеня, бежал мальчишка лет десяти-одиннадцати, тощий, в порванной рубахе, с взъерошенными волосами цвета соломы. Его глаза, круглые от любопытства и страха, бегали по сторонам.

Ярослав спустился в овраг, мальчик нерешительно остался наверху, озираясь.

– Всё спокойно? – тихо спросил Ярослав, его взгляд скользнул по мне и Святополку.

Я кивнула, не сводя глаз с мальчика.

– Кто это?

– Один из множества ушей и глаз, что есть у моего брата, – так же тихо ответил Ярослав. – Его отец – лесник. Он знает все тропы и слушает все сплетни. За вознаграждение, конечно.

Он подозвал мальчика жестом. Тот камнем скатился вниз и замер перед нами, сжимая в руках потрёпанную шапку.

– Ну, давай, – приказал Ярослав без предисловий. – Что слышно в деревне? В округе?

Мальчик, запинаясь и путаясь, выпалил всё разом. Слова текли рекой, перебивая друг друга: о том, что все только и говорят о беглой ведьме и предателе-княжиче, о том, что патрули Огневых получили приказ двигаться к северным границам, но не для поимки, а для укрепления рубежей – «рыть окопы и ставить частоколы, как перед большой войной». О том, что сам князь Витар поссорился с Верховным Патриархом, и теперь Стражи Белогорья и солдаты Огневых смотрят друг на друга волками.

– А ещё… а ещё про Академию, – мальчик понизил голос до доверительного шёпота, хотя вокруг не было ни души. – Говорят, белые жрецы обступили её со всех сторон, никого не выпускают и не впускают. Говорят, хотят выкурить оттуда всех колдунов и сжечь их книги. Бабка у колодца говорила, что видели, как ночью над башнями молнии били, а по утрам находят зайцев… полностью замороженных!

Ярослав слушал, не перебивая, его лицо было каменной маской. Но я видела, как сжимаются его челюсти, как темнеет взгляд. Новости были хуже, чем мы могли предположить. Раскол в стане врагов был не благом, а предвестником ещё большей бури. А карательная экспедиция на Север… Это значило, что мой отец теперь в смертельной опасности.

– Хорошо, – резко оборвал он мальчика, когда тот начал уже фантазировать о летающих над Академией демонах. – Всё. Вот, держи.

Он сунул мальчишке в руку серебряную пряжку. Тот уставился на неё, будто на солнце, упавшее с неба, сжал в ладони и, не сказав больше ни слова, пулей выскочил из оврага и помчался прочь, испуганный и счастливый.

Ярослав стоял, глядя ему вслед, его плечи были напряжены.

– Экспедиция на Север… – прошептал он. – Брат посылает войска против твоего отца. Пока мы тут прячемся, они… – он не договорил, с силой сжав кулаки.

Я чувствовала то же самое. Беспомощность. Ярость. Желание быть там, а не здесь.

И тут Ярослав, словно вспомнив что-то, повернулся ко мне. На его лице было странное, непонятное выражение.

– Он передал кое-что ещё. – Он порылся в своем поясе и достал маленький, туго свёрнутый в трубочку кусочек пергамента, перевязанный простой ниткой. На нём не было ни печати, ни надписи. – Сказал, что какой-то молчаливый студент из города всучил ему это, когда узнал, что он идёт в лес. Сказал: «Для спутницы княжича».

Он протянул свиток мне. Его пальцы едва коснулись моих, и мы оба снова дёрнулись, но на этот раз не отпрянули. Мы просто смотрели на этот маленький, ничем не примечательный свёрток, лежащий у меня на ладони. Он был таким лёгким, но ощущался тяжелее свинца.

Кто? Какой студент? Откуда он знал? И главное – для чего? Это была ловушка? Насмешка? Или…

Сердце заколотилось чаще. Я медленно, почти боясь, потянула за ниточку.

Пергамент был грубым на ощупь, испещренным мелкими, узористыми значками, которые сначала казались просто случайными завитками. Но приглядевшись, узнала систему – один из старых шифров Волхвоградской Академии, основанный на рунической азбуке предков. Отец показывал мне нечто подобное в детстве, называя это «игрой для ума». Теперь эта игра могла стоить нам жизни.

Ярослав наблюдал, как я вожу пальцем по знакам, шепча про себя звуки, которые они обозначали. Он не мешал, его молчаливое присутствие было успокаивающим. Слова складывались медленно, обретая мрачный смысл.

«Дитя Севера, – гласило послание. – Твой побег всколыхнул осиное гнездо. Слепые слуги Солнца видят в тебе угрозу своей догме, ибо твой дар дик и свободен от их оков. Они не успокоятся, пока не сломят тебя или не обратят в прах. Огневы же видят лишь политическую угрозу. Они слепы вдвойне. Ты оказалась меж двух жерновов. У меня нет причин любить твой род, но ненависть Храма к инаковости сильнее любой вражды. Истинный враг у ворот. Ищу союзника, а не слугу. Этот перстень когда-то принадлежал одной из сильнейших ведуний Севера. Он усилит твою связь с миром, но потребует цены. Будь осторожна в его использовании. Решай быстро. Время уходит. – М.»