Непридуманная жизнь

– Ты готова? – Юля бросила тяжелую ношу на полупустую кровать, которая только что была моей, и взяла мой саквояж и большую дорожную сумку. Как-то небрежно и легко понесла вещи, несмотря на всю свою миниатюрность. Я шла сзади, держа скрученный матрас с бельем. Подойдя к двери Юлиной комнаты, я увидела, как на этаж поднялись Оксана с Виталиком. Парень нес в руках раскладушку. Они были так заняты друг другом, что не заметили меня. Молодые люди весело болтали, смеялись и светились радостью. Я прислонила скрутку к дверному косяку, чтобы не уронить, и загляделась на сладкую парочку. «Вот так вспыхивает любовь с первого взгляда. Этим ребятам вовсе не надо делать выбор. Что-то взвешивать. У них всё уже решено сразу и окончательно. Я знала, что у них всё будет хорошо. Им очень повезло. Даже злюка Юля всё сделала вовремя, выставив Оксану за порог. Вот так, в одно мгновенье чей-то, казалось бы, неблаговидный поступок может сделать кого-то счастливым». Я зашла в комнату и закрыла дверь. Так начался мой первый класс познания основ ведения домашнего хозяйства. Первым наставником стала Юля Гудкова – студентка четвертого курса нашего института. И кстати, она училась, естественно, только на отлично. Никто в деканате не сомневался в том, что она окончит институт с красным дипломом.

– На столе в тарелке бутерброды с сыром. Съешь, заноза. А то помрешь с голоду. – Юля бросила беглый взгляд на свое отражение в зеркале и пробубнила как бы себе, а не мне: – Ведь не ела, поди, сутки. Носится не пойми где, малахольная. Дверь за мной запри и приведи уже себя в порядок.

Гудкова вышла, я щелкнула замком. Бросила влажное полотенце на спинку кровати и плюхнулась поверх одеяла лицом кверху. В животе заурчало… «Надо бы, конечно, поесть. Как лень идти ставить чайник… Не дай Бог, еще встречу кого-нибудь. Видеть никого неохота». Глаза смыкались, хотелось спать, в голове кружились воспоминания прошедшей ночи. «Лес, вода, костер, картошка. Я люблю его немножко…» Я улыбнулась, засыпая. «Ну вот, уже стихами предвещаю сны. Интересно, приснится мне этот симпатяшка? Пусть бы приснился. Как мы гуляем… как он держит меня за руку…» Усталость оказалась сильнее.

Глава 6

Главное – вовремя распознать, кто тебе не друг

Я безмятежно заснула и проспала до самого возвращения Юльки. Она загремела ключами, и я встрепенулась. Гудкова сняла обувь, поставила сумочку на журнальный столик, прошла к окну и подняла салфетку на тарелке.

– Опять она всё проспала и ничего не съела. Не выйдет из тебя человека. Нет. – Юля переоделась в домашнюю одежду. – Хоть выспалась, соня?

– Вроде да. Как ты прошлась? Купила что хотела?

– Да, купила. – Быстрыми движениями Юля достала из холщовой сумки продукты и предметы гигиены. Распределила всё по полочкам и пошла на кухню готовить обед. Мне надо было, конечно, подняться, вытащить свое тело из-под одеяла и начать заниматься повседневными делами. Первой в списке значилась уборка комнаты. Надо было вытереть везде пыль, помыть пол, вытряхнуть коврик, постирать скатерть и свои вещи. Это входило в мои обязанности. Надев любимый халатик темно-синего цвета с голубыми цветами, я принялась за уборку. Вода была далековато – в конце коридора, в умывальной. Там были установлены восемь фаянсовых умывальников и больше ничего. Здесь все девочки умывались по утрам, стирали мелкие вещи и брали воду для хозяйства. Вода всегда текла только холодная. Уж не знаю почему. То ли экономили, то ли всё сломалось. Но к отсутствию горячей воды, казалось бы, все привыкли. Чтобы не морозить ни руки, ни ноги, все использовали кипятильники. Быстро и эффективно. Хотя было одно но. В нашем общежитии категорически запрещалось пользоваться любыми электроприборами. Кипятильниками в том числе.

В те времена электротоваров особо и не было. То есть что-то, безусловно, существовало, но этого «чего-то» было очень мало. Волосы мы сушили естественным образом. Без каких-либо фенов. Если нужно было быстро, то – над газом в кухне. Частенько случалось, что какая-нибудь красотка подпаливала себе кудри. Плойки, выпрямители и тому подобные прелести отсутствовали вовсе. Их заменяли бигуди и химическая завивка. Электрочайники и микроволновки встречались разве что в фантастической литературе. Мобильные телефоны еще не придумали даже фантазеры. Музыку мы слушали по радио, которое вещало благодаря установленным повсеместно специальным розеткам. Так что из всех благ тогдашней цивилизации в нашем распоряжении были только утюги, кипятильники и электрогрелки.

Был еще один загадочный электроприбор, которым пользовались примерно 60 % студентов, живущих в общаге. И то если повезет и какой-нибудь местный умелец, типа Виталика, сможет соорудить его из подручных материалов в строжайшем секрете. Называлось это изобретение «сопля». Такое неблаговидное название, так называемый обогреватель душ, получил за тонкость и незаметность. Делался он так: из старого утюга извлекалась металлическая спираль. Ее можно было купить и в хозяйственном магазине. Размер в расправленном виде мог достигать метра. Один конец спирали цеплялся проволочной скобой за чугунную батарею, а второй надевался петелькой на штифт электровилки настольной лампы. После чего вилка вставлялась в розетку. Спираль быстро накалялась до красного цвета и начинала отдавать тепло. Причем комнату площадью 16 квадратных метров она прогревала довольно хорошо. Если деревянные (а не пластиковые) окна были заклеены, то в помещении становилось значительно теплее. В лютые морозы, от -15 до -30 градусов, в комнатах был жуткий холод.

Порой температура не поднималась выше +12 °C. Как ни кутайся, холод пробирал до костей. Заболеть было делом нехитрым. Студенты мерзли и грелись как могли. Кто-то спиртным, кто-то горячим чаем. Часто на кухне стайками собирались девчонки, включали все газовые конфорки, готовили нехитрую еду и грелись до глубокой ночи, пока не расходились спать. Кухня наполнялась запахом газа, но это было лучше, чем окоченевшие руки, уши и нос. А были те, у кого в жилище был почти Ташкент. Там висели «сопли». Но штука эта, конечно, была опасная. Оставлять ее без присмотра было нельзя. Спираль могла быстро прогореть в каком-нибудь тонком месте, разделиться на две части и упасть в разные стороны. На деревянные полы. Или на стул рядом. Тоже деревянный. Или зацепить штору, которая мгновенно вспыхивала – случаи такие бывали. Поэтому в пору крепких морозов специально обученные люди – дежурные преподаватели нашего вуза во главе с комендантом – совершали рейды-набеги, во время которых проверяли все комнаты на наличие «соплей». Застуканным «Кулибиным» прилетало немало неприятностей. Вплоть до отчисления, если попадались не первый раз. В нашей комнате зимой тоже сооружался этот запретный электрообогреватель. Пока кто-то из выпускников с барского плеча не подарил нам «шикарный», старенький, видавший виды, но такой желанный рефлектор – обогреватель в виде металлической тарелки на ножке. Он тоже имел открытую спираль, но она была намотана заводом-изготовителем на безопасный керамический сердечник.

Такую штуковину нам разрешала использовать даже Грана. А вот любимые, полезные и незаменимые кипятильники всех типов и размеров народ тщательно прятал. Потому как, опять же, специально обученные люди их попросту могли изъять. Безвозмездно и безвозвратно.

Сейчас, слава богу, была вовсе не зима, а прекрасное лето и бояться проверок было не нужно. Я принесла ведро воды, достала из хозяйственной секции небольшой таз, налила в него немного воды. Вытащила из коробки небольшой кипятильник, опустила в ведро с водой и понаблюдала за процессом. Кипятильник стал быстро покрываться маленькими пузырьками, которые постепенно отрывались от элемента и поднимались вверх. Вода над кипятильником подрагивала и слегка закручивала маленькие вихри. Трогать воду руками, как вы понимаете, было нельзя. Проверить степень нагрева было сложно. Ориентировались только по пару. Потому я нагревала большую часть жидкости до горячего состояния, а потом, если было необходимо, разводила холодной из таза. Ждать пришлось недолго, минут семь. Я ощущала тепло ладонью, занесенной над ведерком. Выключив кипятильник, я разбавила воду в обоих емкостях, насыпала в таз стирального порошка, положила вещи для замачивания и приступила к уборке.

Начала с подоконника. Протерла откосы, радиатор под окном. Потянулась, чтобы открыть форточку, и увидела две фигуры, поднимающиеся по крыльцу нашего здания. Взойдя по ступенькам, девушки остановились на площадке перед входной дверью и стали что-то горячо обсуждать. Это были Галюня и Лорик. Причем говорила в основном Галка, а Лариса мотала головой и пыталась развернуть подругу в обратную сторону. Та делала шаг в сторону, чтобы обойти грозное непреодолимое препятствие, но Лара упорно не давала ей пройти. Я бросила ветошь на стол и выбежала в коридор. Этих неугомонных надо было остановить, пока не увидела Юлька. Потому что, по моей версии, Галюня должна бы уже загорать дома в кругу своей обожаемой семьи. Я вихрем слетела с третьего этажа до вестибюля, бросила вахтерше «Привет, баб Том!» и в домашних тапках выскочила на улицу.

– Привет, подруги, – слегка запыхавшись, выпалила я. От неожиданности девчонки подпрыгнули.

– Господи, откуда ты взялась? Как с крыши свалилась! И откуда ты узнала, что мы здесь? – Галюня выглядела отдохнувшей.

– Я вас в окно увидела. Вы какими судьбами?

– Так вот к тебе шли. Ларек решила, что мы зря приперлись, и не пускает меня. Говорит, что ты еще спишь, наверное. А ты вот и не спишь вовсе. Может, всё-таки пригласишь нас в гости? Я сгораю от любопытства! У меня миллион вопросов, а Ларка-зануда меня тормозит!

– Галя, пойдем. Это нехорошо. Любаше надо дать время. Не надо к ней приставать. В душу лезть не надо. Ведь так, Любушка? Я думаю, тебе надо прийти в себя и успокоиться. Галочка, пойдем.

– Ой, да отстань, Лар. Всё у нее нормально! Вон прискакала, как лошадь. Аж в мыле вся. У тебя чего руки мокрые? Мымра, что ли, припахала? Пойдем, я ей пару советов дам, как себя с людьми вести.

– Девочки, я очень сори, но к нам нельзя, – с сожалением заявила я, заслоняя собой входную дверь.

– А чёй-то? – Галка насупилась.

– Ну, вот видишь, Галочка, я же говорила. – Лариса взяла Галю под руку и слегка потянула.

– А у нас гости – родители к Юльке приехали. Они очень строгие. Так что в другой раз. Ладно?

– Ладно, без проблем. Тогда давай ты с нами. Собирайся, мы тебя подождем. Пойдем к нам. Сережка в читальный умчался, а Мелехов пивка принес. Выпьем, расслабимся, поболтаем о том о сем. Чё ты как партизанка, в самом деле? Ускакала, бросила нас. А там такое… Ну, короче, снимай халат и крути педали. Вовка уже заждался, наверное. Хотя… он там с кроватью развлекается. Пашка лег поспать, а она под ним рухнула! Представляешь? – Галка захохотала.

– Ничего смешного, Гал. Он же испугался наверняка, – Лара с укоризной посмотрела на Галку.

– А Паша до сих пор у вас?

– У нас, а что такого? – Галка перестала смеяться и утерла слезу с уголка глаза.

– Не, я не могу. Прости, Галюнь. Давай завтра. Я что-то устала. Не хочу никуда. И пива тоже не хочу. – Я собралась, чтобы уйти.

– Люб, ну брось. Ничего он тебе не сделает. Чё ты дрейфишь? И потом, я обещала, что мы придем вместе!

– Зря обещала. Пока, девчонки!

Я повернулась и зашла обратно в общежитие. Тамара Алексеевна говорила по телефону. Вернее, не говорила, а кричала. Аппарат был старый, и слышимость была ужасной. Я быстро прошла мимо и поднялась наверх. За мной никто не последовал. Закрыв за собой дверь, я прислонилась спиной и выдохнула. «Слава богу, отвязались. Еще не хватало идти и слушать опять этого Лукова. Скоро точно заплачу от него горькими слезами. И вообще! Что за новости – присылать за мной гонцов? Продолжать думать, что меня можно уговорить сделать такую неслыханную глупость. Прям бесит. Взялся неизвестно откуда на мою голову и уже командует. Не надо мне этого. Он мне вообще даже не нравится. Слушать его больше не хочу. Подхожу я ему, видите ли! А он-то мне подходит? Вовсе нет. Возомнил невесть что… Офицер он. Подумаешь… Я, может, не хочу быть офицерской женой…» В спину что-то толкнуло, потом еще раз уже сильнее. Я отпрыгнула, дверь распахнулась, вошла Юля с горячей сковородкой в руках.

– Ты чего дверь держишь?

– Да нет, я не держу, просто прислонилась.

– Ты убрала уже, что ли?

– Еще не везде… У нас форточка клинит. Я с трудом открыла.

– Ладно, скажу Гене, чтобы посмотрел. Я тоже не могу ее открыть. Видимо, перекосило. – Она поставила сковородку на железную подставку на стол. Под крышкой что-то шкворчало и вкусно пахло. Юлька прикрыла сверху сковородку полотенцем и направилась обратно на кухню. – Сейчас картошка доварится – и можем обедать. Ты скоро? Сколько тебе еще возиться? Я уже почти приготовила, а ты всё никак не управишься. Давай шустрей! Я голодная. И Гена скоро придет на обед.

– Я мигом. Всё будет готово через десять минут, – я схватилась за тряпку и принялась протирать стол и стулья.

– Смотри, чтобы было чисто. Я не собираюсь из-за тебя краснеть перед человеком.

Домомучительница вышла, прикрыв дверь. Я не обижалась на нее. «Она права, мне надо быть более организованной. И не распускать нюни. Всё-таки какая Юлька молодец. Всё успевает: и учиться, и хозяйничать, и с Генкой дружить. Вот интересно, он ее замуж уже позвал? Наверняка позвал. Иначе зачем бы он приходил по ночам? Наверное, уговаривает. Но Юлька – кремень. Сразу не сдается. Держит марку. Может, всё-таки рассказать ей всё? Не знаю… Надо подумать еще. Или совсем никому не рассказывать? Как тогда разобраться? Что-то я сама не очень понимаю, что делать… Ой, блин! Мне ж еще полы мыть». Я засучила рукава и принялась внаклонку, быстро перешагивая ногами от окна ко входу, перемещать мокрую тряпку по полу. Щелкнула ручка двери, я присела и, не оборачиваясь, бросила:

– Юль, не переживай. Мне осталась одна минутка. Я заканчиваю…

– Ладно, переживу. Не спеши. Мне даже нравится наблюдать за процессом.

Насмешливый мужской голос опрокинул меня на пятую точку. От неожиданности я плюхнулась на пол и покраснела от стыда. Гена! Детина почти двухметрового роста, с повадками вальяжного кота, часто заставлял меня краснеть. То шуточками, то пошловатыми комплиментами, а то и просто откровенно шлепая меня по заду, как школьницу, пока никто не видит. Мне он казался очень взрослым, и такое поведение в мой адрес всегда ставило меня в тупик. Я смущалась, розовела и старалась побыстрее испариться, чтобы не стать объектом его насмешек. Тем более Юльке это тоже не нравилось.

– Стучаться надо вообще-то, когда входишь в женскую комнату, – строго заметила я, поднимаясь с пола.

– Это кто это у нас тут женщина? Когда это случилось? Как это я пропустил такое событие? – слащаво растягивая слова, замурлыкал гость, медленно направляясь в мою сторону. Я не очень поняла смысл его вопросов, но чувствовала, что ничего хорошего в них нет. Поэтому на всякий случай не выпускала тряпку из рук.

– Ген, ты не мог бы подождать за дверью, пока я закончу? Мне неудобно делать уборку при тебе.

– Так я уже за дверью. Вот он я, весь тут. Можем вместе закончить. Обещаю, всем будет удобно, – Генка еще больше расплылся в белозубой улыбке, продолжая двигаться в мою сторону.

– Ну я же прошу тебя по-человечески. Сейчас Юля придет, ругаться будет. Хочешь, чтобы мы поссорились? Ну выйди, пожалуйста. – Я готова была разрыдаться от бессилия. Но категорически старалась не подавать виду. Конечно, моя напускная самоуверенность вряд ли возымела хоть какой-то эффект. Хищник, чувствуя мой страх и собственное превосходство, попросту забавлялся с малым дитем, как кот с мышью.

– По-человечески? Кто это у нас тут человек? А-а? С кем это мы собираемся ссориться? А-а? Кто это у нас тут такой строгий? Прям гром и молния. Так это ж наша Любашка – милая кудряшка! Юлька ее заругает… А может, мы сами Юльку заругаем. Если с тобой подружимся, а? Подружимся? А Юлька пусть воспитывает кого-нибудь другого… Чё тебя воспитывать? Ты уже взрослая совсем. Уже вон, всё в тебе повзрослело. Да и сама, поди, знаешь. Ну, маленькая бестия?

Здоровый детина был уже совсем рядом, и я было приготовилась огреть его мокрой тряпкой, но в этот момент резко распахнулась дверь и в комнату буквально влетела Юля с горячей кастрюлькой в руках. Ручки посуды были слишком горячими, и надо было побыстрее поставить кастрюлю на стол. Юлька пролетела мимо нас, не глядя. Подбежала к столу, освободила руки, подула на ладошки и повернулась к нам. Увидев наконец своего приятеля, хлопотунья широко улыбнулась, подошла к нему ближе, притянула к себе и поцеловала в губы. Парню при этом пришлось изрядно наклониться.

Он приподнял ее над полом, взяв за талию и посадил на стул рядом со столом. Сам уселся напротив и закинул ногу на ногу.

– Привет, дорогой! Я соскучилась. Ты сегодня уже свободен?

– Да, абсолютно. – Гена взял Юлю за руку и посмотрел на нее глазами преданной собаки.

– А мы тут обед приготовили. Покушаешь с нами?

– Конечно, любимая. Разве я могу тебе отказать?

– Ты что там застыла, Люба? – тон голоса у Юли поменялся, когда она вдруг обнаружила мое «случайное» присутствие. Было видно, как ей мешают лишние люди в этот момент. – Бог мой, ты только посмотри на нее – ведро и тряпка! Где тебя растили? Тебе даже при госте не стыдно. Иди приведи себя в порядок. Надоела со своей тряпкой.

Соседка окатила меня враждебным взглядом и, снова поменявшись в лице, повернулась к своему приятному собеседнику.

– Бывают же такие растяпы. Учу, учу – всё мимо. Даже не знаю, кто на нее позарится… Может, хоть ты ей скажешь, Геночка?

– Ох, ну что я скажу, Юляш? Она ж еще дитя неразумное. Что ты хочешь от нее? Я вот пришел, спрашиваю: «Где моя Юляша?» – а она молчит! Я опять спрашиваю – опять молчит. Вот что у нее в голове? Кто знает? Я и так и эдак с ней. А она мне: «Пошел вон». Ну, я уж было и собрался… Не могу же я непрошеным приходить… А тут и ты, моя любовь, мне во спасение.

– Как это «вон»?! – возмутилась Гудкова, обращаясь ко мне металлическим голосом. – Ты что, не в себе, подруга? Совсем обнаглела? Это только мне решать, кому здесь быть, а кому нет. Может, тебе самой здесь не место?

– Да ладно, Юляш, не расстраивайся. Она сама не знает, что творит. Давай, прости ее. Ты ж добрая. Я знаю. Вырастет – поумнеет. Научится с людьми разговаривать. Выгнать всегда успеешь.

Двухметровая мерзота, мурлыкая, поглаживала по руке свою пассию и искоса поглядывала в мою сторону. Я стояла, онемев от ужаса и негодования. Да, я сама сегодня дважды соврала. Но это была безобидная маленькая ложь во спасение! Моя малюсенькая «не совсем правда» никого не обидела, не оскорбила и не навредила никому. То, что происходило сейчас в комнате, повергло меня в шок. Вот так запросто два чужих мне человека, один из которых только что предлагал мне дружбу и собирался дать отставку другому, заставили мое сердце сжаться от боли. Да, именно от боли. Мое маленькое сердце еще слишком мало прожило на этом свете, еще мало чувствовало и мало испытало, чтобы стать закаленным и выносливым. Оно еще не знало, что такое несправедливость, клевета, зависть, месть. Оно вобрало еще только половину того, что может вместить в себя этот хрупкий сосуд. В этой половине пока не много – только любовь к жизни. И еще интерес ко всему, что вокруг. То, что радует взгляд и наполняет душу прекрасным. Игривой жестокости в моем сердце не было места. И дай Бог, чтобы никогда не появилось. Игривая жестокость – это осознанное саркастическое причинение морального или физического вреда человеку. Это, пожалуй, хуже, чем жестокость вообще. Потому что обычная агрессия может быть проявлена в состоянии аффекта, когда человек не в состоянии себя контролировать. Издеваться ради забавы может лишь тот, кто полностью отдает себе отчет в действиях и намерениях.

Сейчас я впервые почувствовала, как почва может уходить из-под ног. Мое сознание отказывалось мне помогать. В голове что-то сжалось, я почувствовала дурноту, ноги стали слабыми, глаза наполнились слезами. Кажется, через мгновенье я должна была сорваться на плач, к радости присутствующих. Мерзкая тряпка упала на пол из рук, я сделала глубокий вдох. «Люба, остановись! Не вздумай реветь! Это еще не фашизм. А ты не пленная. Уходи. Молча», – приказала я себе. Не говоря ни слова, я подошла к своей кровати, взяла маленькое полотенце, вытерла руки. Затем прошла к двери, задернула шторку, отделяющую как бы входной тамбур в комнате. Открыла свой шкафчик, быстро взяла легкий сарафан лимонного цвета с голубыми бабочками по нижнему краю. Надела новые голубые немецкие сандалии, взяла сумочку, в которой были паспорт, ключи, кошелек и проездные билеты. Поставила тапочки ровно и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Зайдя в умывальную комнату, я переоделась, сложила халат и оставила его на подоконнике в надежде найти его там же по возвращении. Слезы текли из глаз, руки дрожали, а в груди было тяжело и сдавленно. «Какие бывают ужасные люди. Откуда они берутся вообще? Где их растят? В каком возрасте они становятся теми, кем становятся? Ведь, пока дети маленькие, они не ужасные…» Я смотрела в окно, за которым высились огромные тополя, на крышах домов сидели стайками голуби и, воркуя, рассказывали друг другу истории. У подъездов на лавочках сидели бабульки и обсуждали последние новости. «Надо успокоиться, умыться и идти на улицу гулять. Заодно решить, что делать дальше», – подумала я и подошла к умывальнику.

Пройдя по коридору к лестнице, я стала медленно спускаться, держась за деревянные поручни. Сердце бешено стучало, в правом виске пульсировала вена, ладони стали холодными. Первый пролет, второй пролет…

– Ба, какие люди! Серый, смотри, кто к нам пожаловал! Сама Любовь! Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь… Серый, как думаешь, Любовь согласится заглянуть к нам на огонек?

На площадке второго этажа скучали два балбеса в изрядном подпитии. Один из них, по кличке Мозоль, преградил мне путь и стал вихлять своим тощим бледным телом, нелепо изображая реверансы. Коротко стриженный, с белыми бровями и вечно мокрым ртом, он вызывал всегда неизменное чувство брезгливости. Свою трусость и тщедушность он маскировал наглостью и развязностью. Особенно в присутствии слабого пола. Когда малолетке везло и где-то удавалось выпить (неважно чего: самогона, пива или портвейна), Мозоля окончательно развозило и превращало в отдаленное подобие человека. Вот и сейчас зрелище было, мягко говоря, противное. Хотелось быстро пройти мимо, но, как всегда в таких случаях, быстро не получилось. Я смотрела на жалкие вихляния, не скрывая своего отвращения. Мне совсем не было страшно. Как бы парни ни выпендривались, я уже давно научилась справляться с ними, как с мелкой назойливой проблемой. К тому же в начале первого курса мне здорово в этом помогли. Один раз конкретно поставленные на место, они больше не решались переходить границы дозволенного при встрече со мной. Хорошо помня, что за чрезмерные проказы могут очень сильно схлопотать. Да и настроение у меня сейчас было прескверное. Так что бояться скорее надо было нахалам, а не мне.

– Ты смешон и жалок. Не дашь пройти – пришибу, как таракана. Тапком, – я говорила тихо и серьезно.

Мое лицо всё еще было бледным и грустным. Мозоль слегка отступил и перестал кривляться.

– Да ладно. Чё сразу тапком, Любах? Я же шутя. А ты сразу тапком. Ну чё ты? Хошь пивка? Мы сегодня с Серым гуляем! Нам пацаны с пятого жбан пива продали за рупь. Хошь? У нас еще осталось! Посидим, покурим, может, и станцуем, если захошь. А, Любах?

– В сторону отпрыгни! – я совсем не шутила и поддерживать его веселость не собиралась.

– Ладно, Мозоль, пропусти. Не лезь. Видишь, человек не в настроении. Доиграешься. Тебя Стрелец за малую из-под земли достанет и отпинает. Лучше не связывайся. Пойдем лучше к Томке со Светкой. Они картошку жарят. – Приятель взял товарища за локоть и оттащил в сторону, освобождая мне проход. Перекинув сумочку через плечо, я не спеша стала спускаться по лестнице.

– Ой, подумаешь. Прынцесса! Жалок я, видите ли! Да у меня таких, как ты, скоро тыща будет! Посмотрите на нее! Тапком! Нет, Серый, ты слыхал, она мне тап-ком угрожала! Нет, я что, похож на таракана? Зачем меня тапком? Я к ней по-хоро…

Я больше не слышала его причитаний, потому что друг утащил несчастного на третий этаж, откуда действительно аппетитно пахло жареной картошкой. Светка вполне прижилась у новых подружек. Они вместе кутили-мутили и не тужили. Я прошла в фойе первого этажа. На вахте по-прежнему несла службу Тамара Алексеевна. Она мирно посапывала в своем колоритном кресле, всё так же скрестив руки на животе. Хлопнула входная дверь, вошли двое студентов, подошли к стеллажу проверить почту. Бабуля встрепенулась, строго посмотрела на громыхнувших поверх очков и сердито сказала: «Нет вам ничего сегодня.

Чего в воскресенье смотреть? В воскресенье не носят у нас. Сколько раз говорить? Ниче не помнят. Олухи царя небеснага. Прости Господи».