скачать книгу бесплатно
Попросить невестку помочь Лене с консервацией и продуктами длительного хранения. Удивительно, но Яна мастер компактной упаковки! Впихнёт на полки в три раза больше, чем туда может поместиться, на первый взгляд. Да, и не забыть дать поручение Яне проверить медикаменты и укомплектовать аптечку.
С Юрой – подключить и проверить систему жизнеобеспечения. Сделать пробный запуск насосов, генераторов, испытать механику светозащиты и дежурное освещение.
Уговорить Лену расстаться с частью «стратегических запасов на всякий пожарный». Лучше со всеми запасами. Думаю, согласится. В свете последних событий топливо ценнее. Сделать брикеты для системы жизнеобеспечения, насколько хватит ресурсов. Напомнить Юре выписать дополнительные реагенты для утилизатора, сколько возможно.
При экономном планировании энергии, бережливом расходовании продуктов и средств выживания, в бункере можно продержаться года два, не меньше».
Отложив дневник, я задумалась. Слишком много информации сразу. Выходит, то, что лежит в шкафу, это не дедов архив? Ещё раз посмотрела на дату. 31 марта 2050 года.
Как ни странно, но этот день и следующий я помнила очень хорошо. Дед расщедрился и дал мне карточку с остатками денег. Отправил в кофейню, единственную на острове, что ещё работала и обслуживала посетителей не только за кредиты, но и за деньги, которых у населения к тому времени почти не осталось. Он велел пригласить туда друзей, подруг и хорошо повеселиться. Как чувствовал, что вскоре произойдёт нечто, из-за чего наша жизнь изменится раз и навсегда.
Так и случилось. Очень скоро деда не стало. Он умер 9 мая 2050 года, в день юбилея Победы в Великой войне. Бабушка рассказывала, в прошлом веке этот день отмечали очень торжественно, военным парадом и салютом. По телевизору показывали фильмы о подвиге народа, из громкоговорителей на улицах неслись песни тех лет…
Теперь всё иначе. С того времени прошло более полувека. 9 мая обычный день, такой же, как и другие 364 дня в году. О былых победах никто не вспоминает. Мир изменился. Да и кому вспоминать, когда население на планете сократилось на две трети против того, что было в начале века? От одних стран остались лишь названия. От других – осколки. Как и от нашей.
Дед часто говорил: то, как мы живём – не «худо». Будет ещё хуже. Говорил, и очень расстраивался, что не может ничего изменить. Он оказался прав. В конце зимы 2050 года всё рухнуло. Наверное, хорошо, что дед этого не узнал…
Я ещё раз перечитала запись за 31 марта. Что же получается? Бункер под домом? Но где?
«4 апреля 2050 года.
Дети уехали за реку.
Всё, что запланировал – сделали. Даже маскировку входа в бункер проверили. Работает как часы. Стук. Стук. Стук, чтоб не сглазить. Если не знаешь, где дверь – ни за что не найдёшь.
Днём вышел в сад подышать свежим воздухом. Всё время, пока сидел на лавке, над двором висел дрон-охотник. Сказал Лене. Говорит, что у меня паранойя».
Значит, всё же бункер здесь, в доме. И вход в него, судя по всему, из подвала.
Отложив дневник, я встала. Но дойдя до лестницы, вернулась, взяла со стола дневник и сунула подмышку.
«Ну вот! Дедова паранойя накрыла и меня», – мелькнуло в голове.
Спустившись, я несколько раз прошлась по коридору взад и вперёд. Внимательно вглядываясь в стены, обшарила все подсобные помещения… Ни-че-го! Нигде никакого намёка на дверь. Как дед и писал: «Если не знаешь – ни за что не найдёшь!»
Дольше всего я искала в котельной, ведь именно там находились основные агрегаты жизнеобеспечения. Смеркалось. В узком окошке под потолком погасло солнце. Спряталось за деревья и дома, готовясь нырнуть в чёрные воды реки. Я вернулась в библиотеку, плотно прикрыла за собой дверь и уселась в дедово кресло читать дневник. Мне очень хотелось узнать, что было дальше, и, возможно, отыскать намёк на местонахождение бункера.
Громкость видеостены увеличилась. Послышались звуки информационной заставки, а я так и осталась сидеть за дедовым столом. Это в начале, когда установили стену, мы все бежали в общую комнату слушать сообщения от властей. Но скоро поняли, что из раза в раз новостной блок повторяется, а нерегулируемая громкость такова, что слышно, будто видеостена находится рядом с тобой в любой комнате. Ну, или почти в любой.
Диктор, в который раз монотонно повторяла про гаджеты-убийцы, про отравленный воздух и социальную ответственность граждан. Пугала уничтожением всех, кто выйдет из дома с наступлением комендантского часа, грозила лишением обеспечения тем, кто не пожелает мириться с распоряжениями властей…
Я не слушала. За многие недели эти однотипные сообщения надоели до зуда в ладонях. И вдруг до слуха донеслось:
«… в 17.32 по бинскому времени на территории химического комбината произошла авария…»
Сорвавшись с места, я бросилась в общую комнату.
«…Вследствие взрыва, повлёкшего за собой возгорание и обрушение кровли, пострадал западный технический корпус. Семь специалистов, двадцать четыре рабочих и восемь охранников числятся пропавшими без вести. К настоящему времени пожар практически потушен. Причины происшествия выясняются».
Бесцветный голос диктора продолжал вещать дальше, а у меня в голове всё сильней стучали молоточки:
«Не может быть! Это неправда! Папа не погиб! Он вернётся! Он непременно вернётся, как и обещал!»
Внезапно я поняла, что пропустила самое важное. Имена. Страх настолько завладел мной, что я не додумалась послушать, кого считают пропавшим без вести. Вдруг папы в этот момент не было в техническом корпусе? Может, он вышел? Может, был у начальства?
Смахнув слёзы, я тряхнула головой:
– И вообще! Пока не увижу – не поверю!
Усевшись на диван, я стала ждать повторения новостей, прокручивая в голове слова диктора: «…Вследствие взрыва, повлёкшего за собой возгорание и обрушение кровли…»
– Почему я не слышала взрыва? – неувязка в словах и действительности сразили не меньше, чем сама авария. – Комбинат неподалёку, и ближе всего именно западный технический корпус. Я должна была услышать взрыв. Что происходит?
Увы, тот, кто, возможно, знал ответ на этот вопрос, не мог мне его дать. Сколько тайн! Мелочей, что я не замечала прежде, и которые проявляются сейчас. Они проступают на поверхность, как голая, истосковавшаяся по теплу земля обнажается по весне из-под лежалой корки посеревшего прошлогоднего снега. И вот уже то, что казалось обыденным, предстаёт в ином свете, безобразно скалится, гогочет беззубым ртом, и вдруг выпускает клыки и впивается в плоть, причиняя неистовую боль. Так выглядит животный страх. Ужас, пронзающий тело с головы до пят, выворачивающий и ломающий кости, вырывающий кусками внутренности, упивающийся ещё тёплой кровью… Вот от чего так старательно оберегала меня бабушка. От чего пытались защитить мама и папа. Страх потерять близкого, родного человека.
Меня замутило, и я бросилась в туалет. Внутренности скукожились, сжались до боли, а потом вывернулись наизнанку, извергнув фонтан паники вперемежку с отчаянием. Бледное отражение в зеркале неумолимо стучало в висках – моя жизнь ещё не завершена. Умывшись холодной водой, я побрела в общую комнату, где как раз начался повтор новостей.
Привести мысли в порядок получилось, только когда на экране появилась фотография папы:
«Среди пропавших без вести старший инженер системы безопасности и жизнеобеспечения комбината Вардин Юрий Матвеевич».
То, с каким равнодушием диктор зачитывала по бумажке имена, поражало своей циничностью. Словно в разных городах живём, по другим улицам ходим, да и общих знакомых у нас отродясь не было. Чернореченск ведь не мегаполис. Это в них, как говорили, до войны жили миллионы. А в нашем городе и раньше менее 20 000 было, а теперь и вовсе сократилось вполовину, если не больше.
Бросив недовольный взгляд на видеостену, подумала, что возможно цинизм и бездушие – это у диктора профессиональное качество. Что дали, то и читает по бумажке. Что с неё взять?
Я посмотрела на часы. Стрелка приближалась к половине восьмого. Вот-вот вернётся мама. Как мне сказать ей о случившемся? А если она знает? Вдруг скажет, что это ошибка? Может быть, папу нашли? Может быть он в госпитале? Хоть бы это было так!
Пискнул датчик биопропускника, зашумел газопреобразователь. Дверь открылась. По опущенным плечам и голове мамы всё понятно без слов – она знает. Я прислонилась к косяку двери и молча смотрела, как она снимает защитный комбинезон, как убирает уличную одежду в бокс, как устало садится на банкетку у двери.
– Мама, это правда?
Она не ответила. Тяжело поднялась и, стараясь не смотреть на меня, пошла на кухню.
– Мамочка, прошу тебя, не молчи! Скажи, что это неправда! Скажи, что папа не погиб! – не выдержав, разрыдалась я.
Вообще-то это мне надо успокаивать маму, мне положено заботиться о ней и поддерживать в трудную минуту. Но я повела себя как маленькая девочка. Опять. Снова забыла, что мне почти двадцать пять лет и моя профессия реша?ть такие вот ситуации, а не создавать их.
– Рита! Доченька! – мама оставила в сторону чашку с только что залитым кипятком чаем и обняла меня. – Не плачь! Ну, помнишь, однажды на комбинате уже была авария. Тогда мы тоже думали, что и папа, и дедушка погибли. А они и сами спаслись, и соседу Андрею выжить помогли. Ещё ничего не известно. Разве сказали в новостях, что они погибли?
– Нет, – вытирая лицо руками, всхлипнула я. – Только то, что пропали без вести.
– Вот видишь! Рано расстраиваться.
Я обхватила маму руками, прижалась, как в детстве, и замерла, прислушиваясь к стуку её сердца. Странно! Оно билось ровно и спокойно, будто ничего не произошло и мама ничуть не встревожена.
– Смотри, я тебе кое-что принесла, – отстранившись от меня, она потянулась к сумке. – Одной из медсестёр выдали в доппайке. А у неё диабет, ей такое нельзя. Странно, что ничем другим не заменили, им же всё известно о нас. Но может это и к лучшему. Мы с ней приятельницы. Вот. Поменялись. Я ей галеты дала, а она мне вот это. Тебя порадовать.
Рассказывая, мама достала три пакетика с ярко-оранжевыми кругляшками внутри.
– Что это? – удивилась я.
Память рисовала неясные картинки, размытые, словно в краску, нанесённую на бумагу, капнули воды.
– Это сухофрукты. Курага! Неужели забыла? – мама разорвала пакетик, достала и протянула мне яркую ароматную половинку. – В них много витаминов, калий для сердца.
Я осторожно надкусила краешек. Курага оказалась кисловатой. Но только в начале. Сладкий терпкий вкус наполнил меня воспоминаниями детства. Надо же, я и правда успела забыть. Дерево росло у соседского забора и свисало тяжёлыми ветвями почти до земли… Абрикоса! Бабушка каждый год делала из неё курагу: разламывала плоды напополам, вынимала косточку и раскладывала в тени, накрыв тонким полотенцем. А дед колол косточки, высушивал серцевинки и потом смалывал в муку.
– Вкусно!
– Ешь по две штучке в день. Тебе полезно. Вон, какая бледная!
Мама коснулась тёплой ладонью моей щеки, погладила волосы:
– Я пойду спать.
– Ты не поужинала, – удивилась я. – Да и рано ещё ложиться.
– Знаю, но… – она замолчала, словно обдумывала нужные слова, а потом тихо заговорила. – На комбинате разбирают завалы. Если найдут пострадавших… папу и остальных… меня вызовут в госпиталь. Нужно отдохнуть.
Она посмотрела на меня так долго, будто хотела запечатлеть в памяти каждый волосок, ресничку, наклон головы или лёгкий прищур глаз.
– Ритуля, доченька! Улыбнись, пожалуйста! – тихо попросила она. – Ты у нас такая очаровательная!
Просьба удивила. А потом испугала.
«Что происходит? Почему мама ведёт себя так, словно прощается со мной? Или это мне только кажется? Может это и правда всего лишь усталость, а я напридумывала себе всякого. Опять. Ищу подвох там, где его нет, и не замечаю странности там, где она есть».
Но отказать маме в просьбе я не смогла. С трудом выдавила из себя самую милую улыбку, на которую была способна в этот момент.
– Всё будет хорошо, родная! Верь мне! – улыбнулась она в ответ, поцеловала меня в лоб и, тяжело ступая, побрела по лестнице наверх, в спальню.
А я завернулась в плед и уселась на диване. Ждать новостей. Очень хотелось, чтобы случилось чудо. Вот-вот начнётся очередной новостной блок, и скажут, что папа жив. Весь этот кошмар окажется всего на всего страшным сном…
Как задремала – не помню. Где-то вдалеке диктор вещала об аварии, напоминала про комендантский час и радиус удаления от жилища для обнулённых…
Проснулась внезапно. За окном солнце. Резко отбросив плед, я вскочила. Утро? Когда наступило утро, я едва прикрыла глаза? Но действительность не оставляла шансов на ошибку. По видеостене шёл ролик о гражданском доверии и важности соблюдения правил.
– Мама!
Заглянула на кухню, а там никого. Обжигающим холодом поползла по спине непонятная тревога. Навалилась, окутала плечи. Ладони стали влажными.
– Мамочка! – я бросилась на верх в спальню.
Даже если отдыхает, то наверняка проснётся от такого топота.
Я замерла на верхней ступеньке. Видеостена. Она работает. Значит, не я первая проснулась. Мама вставала…
Её нигде не было: ни в родительской спальне, ни в моей комнате. Сбежав вниз, я кинулась в подвал, вдруг она там? Но и в подвале мамы не оказалось.
– Успокойся! – уговаривала я себя, поглядывая на мерцающий браслет и стараясь ровно дышать. – Возможно, среди ночи привезли пострадавших. Сработал пульт вызова. За ней приехали, она ведь предупреждала.
Я вернулась на кухню и включила чайник. На столе стояла тарелка с маленьким черничным кексом – моим любимым – и карточка. На ней красивым, совсем немедицинским маминым почерком было написано: «С днём рождения, доченька! Ты самое ценное, что у нас есть. С любовью, мама и папа.»
– Надо же… Я и забыла, что сегодня мой день рождения. Мне двадцать пять…
Я не любила дни рождения. Они навевали тоску и унынье. А ещё в этот день случилось много плохого. Под колёса машины попал любимый котёнок. Порвала подаренное дедом и бабушкой дорогущее платье. Провалила недельные тесты и едва не получила перевод в общий класс. В мой день рождения случилась драка, из-за которой Витьку Болтарева едва не исключили из школы. До сих пор чувствую себя виноватой, ведь он дрался из-за меня. Ромка пропал именно в мой день рождения. Вот и сегодня я ничего хорошего не ждала.
Отгоняя тревожные мысли и ругая себя за лёгкую дрёму так некстати погрузившую меня в глубокий сон, достала чашку. Когда-то это была любимая бабушкина фарфоровая чашка, единственная, сохранившаяся из сервиза, который, как она говорила, ей подарили на свадьбу её бабушка и дедушка. Теперь она моя. Родители не любят фарфоровую посуду, предпочитают стекло или жаропрочный пластик.
Бросив в чашку с чаем сушёные веточки и плоды черники, я на кончик ложки набрала немного порошка из цедры лимона. Ещё когда бабушка была жива, маму угостили парочкой крупных ароматных жёлтых плодов. Откуда они в наших краях взялись, она не рассказывала, но в пайкоматах такую диковинку не выдавали. Бабушка тут же срезала все корки, высушила, измельчила и строго-настрого запретила трогать.
«Только на крайний случай использовать цедру! – велела она. – Чтобы мысли в порядок привести, голову освежить и бодрости набраться».
С тех пор банка так и стояла в шкафу. За всё время пару раз видела, как мама брала оттуда по чуть–чуть папе в чай. Но теперь привести мысли в порядок потребовалось мне.
И всё же, почему я не слышала, когда уходила мама? Раз она уехала в госпиталь, стало быть, нашли пострадавших. Значит, папа жив!
Громкость видеостены увеличилась. Я взяла чашку и пошла в общую комнату.
«Передаём экстренные новости!»
Я напряглась и, предчувствуя беду, замерла.
«Сегодня в 10 часов утра по бинскому времени в госпитале городка химкомбината произошла авария: отключился основной энергетический блок центрального корпуса и крыла для выздоравливающих. По неизвестным причинам резервный генератор не сработал. Для эвакуации заблокированного в здании медперсонала и пациентов была предпринята попытка открыть автоматические двери. В этот момент произошёл резкий перепад напряжения в энергосистеме, повлёкшей за собой замыкание в сети. Вспыхнувший пожар мгновенно распространился по линиям электропитания и шахтам лифта, уничтожив два крыла госпиталя. Весь медперсонал, находившийся в здании на момент аварии, а также военные, спасатели и пациенты погибли. Власти города будут разбираться в причинах чудовищной трагедии».
В глазах потемнело. Голову сдавило, будто железным обручем, а в висках застучало множество молоточков. Как же так? Этого не может быть! Нет! Только не мама!
Я ощутила вязкую горечь во рту, захотела глотнуть чая, но чашки в руках не оказалось. Опустив взгляд на пол, увидела осколки. Как белые кораблики в тёмных водах черничного чая, они лежали у ног. Не почувствовала, как выронила чашку, не слышала звука разбившегося фарфора. В ушах гудела пустота. Оглушительная, пронзительная, звонкая.
Присев, стала собирать осколки. Резкая боль вернула меня в реальность. Звуки, запахи, ощущения сделались неимоверно острыми, насыщенными, громкими. Даже солнечный свет, что проникал в окна, и тот необычайно ярок.
Мама! Папа! Меньше чем за сутки я потеряла обоих родителей!
– Силы небесные, дайте мне проснуться! – сказала и сама удивилась.
Я не верила в то, что кроме нас, живущих на осколках мира, существует кто-то Всемогущий. Но бабушка верила. И всякий раз, когда случалась напасть или уверенность оставляла её, призывала помощь.
«Силы небесные, укрепите!
Силы небесные, защитите!
Силы небесные, уберегите от беды!»
Велико же моё отчаяние, что я вспомнила о Всемогущем. Вспомнила, но на помощь не надеюсь. Как кто-то невидимый поможет справиться с потерей? Что мне теперь делать? Как жить дальше? Да и вообще… жить…
Диктор говорила что-то ещё. Я не слушала. На экране мелькали фотографии погибших в госпитале. Не смотрела. Не было необходимости. Если в центральном корпусе погибли все, значит, и мама. Остаётся надеяться, что она не сильно страдала.
Папа! Крохотная надежда, как светлячок в ночи зажглась, но лишь на мгновение. Может, он ещё жив? Может, его найдут? Но если папа отыщется, кто будет спасать его? Основной и самой важной части госпиталя больше нет. Папа обречён. Я потеряю и его…
