Спорим, ты влюбишься в меня

Я бегло осматриваю пространство вокруг, словно надеясь, что мебель вдруг сама придумает мне развлечение: елку мы убрали еще на прошлой неделе, и теперь угол гостиной выглядит подозрительно взрослым. Новые покупки для дома я уже расставила по своим местам, Эйден развел для меня камин перед уходом, и огонь там горит так уютно, что это почти раздражает, пока на каминной полке красуется рамка с нашей фотографией.

Это был подарок от Ноа, который тот явно притащил, чтобы поиздеваться над нами, когда они приходили к нам на ужин всей своей большой и слишком наблюдательной семьей. На черно-белом фото с новогоднего бала мы оба прячемся в кулисах друг напротив друга: тогда мы спорили о том, в каком порядке лучше показать признание в любви Ноа, но со стороны это выглядит так, будто мы просто мило беседуем. Он в черном смокинге, его руки небрежно засунуты в карманы брюк, волосы в привычном хаосе, и он ухмыляется мне так, будто знает что-то, чего не знаю я. Я же в своем платье, которое тогда не казалось мне настолько красивым, почти злюсь на него, складывая руки на груди, но при этом не выгляжу строгой или неправильной – это выглядит почти мило, и от этого мне становится неловко. Эйден вообще часто выкладывает в свои социальные сети мои фото – иногда это глупые ракурсы, которые он почему-то находит смешными и поэтому тянется к телефону, иногда это кадры моего рабочего процесса, когда я полностью его игнорирую, и я бы злилась на него за это, если бы не знала, что мистер Норингтон прекрасно владеет социальными сетями и регулярно мониторит наши аккаунты. Но какой же стыд!

Все это заставляет меня смутиться и поморщиться так сильно, что оставаться под теплым пледом посреди его дома вдруг начинает казаться чем-то неправильным и почти интимным. Мне становится жарко не от камина, а от собственных мыслей, и я тут же вскакиваю, сбрасывая плед с таким видом, будто он меня в чем-то уличил. Ну и ладно, плевать, я просто приму душ и лягу спать пораньше, как ответственная взрослая женщина, у которой точно нет внутренних конфликтов.

Я выключаю свет во всех комнатах, оставляя лишь мягкий точечный свет над каменным островом в кухне, и дом сразу же становится тише и глубже. Поднимаясь на второй этаж, я прохожу мимо комнаты Эйдена, и именно в этот момент мне в голову приходит гениальная, дерзкая идея. Эствуда не будет дома еще несколько часов, и я очень надеюсь, что его «чувствуй себя как дома» включает в себя разрешение воспользоваться его ванной.

Я позволяю себе эту роскошь, даже не чувствуя ни капли вины, потому что, честно говоря, я это заслужила. Я деловито набираю ванную – единственную во всем доме, между прочим! – и использую все свои баночки, не экономя их и не сдерживаясь, чтобы насладиться этим по полной программе. В воду летит соль для ванны, сразу три безумно дорогих бомбочки, ароматическая пена и немного шиммера. И пока ванна наполняется, я сижу на полу рядом и дочитываю книгу, умиляясь милым моментам, тяжело дыша на постельных сценах и едва сдерживая слезы из-за расставания в третьем акте.

Как только ванна набирается до предела, я погружаюсь в воду и признаюсь себе, что скучала по этому ощущению уюта и покоя. Кипяток обнимает меня со всех сторон, и напряжение наконец-то начинает отпускать мои плечи. Я вечно на чемоданах, меняю отели и крошечные квартирки из-за своей работы так же часто, как меняю сами города и штаты, потому что нигде не задерживаюсь надолго, и, возможно, именно поэтому такая простая роскошь кажется мне неприлично приятной.

Я отмокаю в ванной следующие минут сорок и чувствую, как тело медленно сдается, будто кто-то выключает внутри меня аварийную сирену. Повсюду пахнет лавандой и корицей от свечей, которые я купила сегодня днем, свет приглушен до состояния «мир больше не требует решений», а на фоне бубнит очередной тру-крайм подкаст про маньяка, и это почти убаюкивает меня своей жуткой монотонностью. Это не то же самое, что поход в спа с Роми – это вообще другое, интимное и эгоистичное, и я признаю себя плохим человеком за то, что благодарю вчерашнюю пьянку того бармена, из-за похмелья которого Эйден сегодня его подменяет, потому что тишина и ванна сейчас бесценны.

Когда я выбираюсь из воды, кожа у меня мягкая и размякшая, а голова пустая и легкая. Первым делом я навожу порядок, потому что иначе просто не могу: смываю за собой остатки блесток и цветного красителя от бомбочек, тщательно ополаскиваю бортики и затычку, будто за мной сейчас будут принимать экзамен. Потом я щедро измазываю себя всеми возможными кремами и маслами, которые нашла, и тут же жалею, что притащила с собой книгу вместо пижамы. Все мое тело масляное, блестит и сияет, как рождественская елка, и если я сейчас закутаюсь в белоснежные полотенца Эствуда, он сразу поймет, что я была здесь, поэтому я тяжело выдыхаю и аккуратно выглядываю за дверь ванной комнаты.

– Эйден? – зову я, желая убедиться, что я действительно одна, прежде чем совершить показ мод через весь второй этаж полностью голой.

Ответа нет. Ни шагов, ни голосов, ни даже лишнего дуновения ветерка, будто дом на секунду притворяется моим. Это радует меня слишком сильно, и я мысленно засчитываю это себе как удавшуюся шалость. Я бегло, на носочках пересекаю спальню Эйдена, стараясь не смотреть по сторонам, уже выхожу в коридор, но…

– Детка? Ты звала меня?

Я тут же замираю, потому что передо мной оказывается чертов Эствуд, уткнувшийся в свой телефон, и мое сердце уходит куда-то вниз. Он как назло поднимает взгляд, и в ту же секунду я проклинаю этот чертов вечер, этот дом и себя за собственную самоуверенность.

– Я определенно умер и попал в рай, – отзывается он, выронив свой телефон.

Даже за долю секунды в этом полумраке коридора между нашими спальнями, он успевает скользнуть по мне взглядом с таким вниманием, что я ощущаю это кожей. Мозг наконец принимает происходящее, и я дергаюсь, пытаясь прикрыться хотя бы руками.

– Какого черта ты здесь делаешь?! – визжу я, хватаясь за грудь и область ниже живота, разворачиваясь боком, чтобы не засветить и зад. – Отвернись немедленно!

– Я… ты… да, – быстро моргает он, разворачиваясь ко мне спиной так резко, что почти врезается в стену лбом, – извини, я… я отвечал на сообщение, когда ты позвала меня и…

– Позвала?! – не верю своим ушам я, скрываясь за дверью своей спальни и на ощупь снимая теплый махровый халат с крючка. – Как долго ты здесь?!

– Минут двадцать, – приглушенный, нервозный голос Эйдена звучит из-за закрытой двери. – Я вернулся пораньше, парни справляются сегодня без меня и… ты принимала ванну, так что я не хотел тебе мешать, я… я же отправил тебе смс.

– Роми забрала до завтра мой телефон!

– Мне… мне очень жаль, детка, я…

Я резко дергаю дверь своей спальни, и Эйден едва ли не падает внутрь. Но злость переполняет меня так быстро, что я буквально наступаю на него. Внутри все кипит, и это уже не стыд и не смущение, а чистое, острое и злое раздражение.

– Я тебе не «детка», Эствуд, – почти рявкаю я. – Прекрати меня так называть. Прекрати делать вид, будто мы лучшие друзья и тебе есть до меня какое-то дело.

– Дакота, я…

– Мы оба перешли черту, – ставлю я точку, признавая и свою вину. – Мы только и делаем, что переходим ее, снова и снова, но этого больше не повторится!

Злость ощущается в моем теле почти физически, как электричество под кожей. Я стою прямо, напряженная, и чувствую, как дрожат руки, хотя голос звучит удивительно ровно.

– Никаких милых прозвищ, – напоминаю я, делая очередной угрожающий шаг к нему. – Тем более «детка». Никаких телесных контактов, Эствуд. И уж тем более – никаких разговоров по душам и совместного времяпрепровождения.

Он явно хочет возразить, я вижу это по тому, как напрягается его челюсть и как дергаются плечи. В его глазах мелькает растерянность и что-то похожее на обиду, и это злит меня еще сильнее.

– Мы «пара» только на людях и при твоем дедушке, – продолжаю я, не сбавляя тона. – В остальное время меня для тебя не существует.

Я не даю ему ответить – и не важно, хочет он извиниться, согласиться или настоять на своем. Я просто резко разворачиваюсь и скрываюсь в стенах своей спальни, громко хлопнув дверью, оставляя его снаружи и убеждая себя, что так будет правильно, даже если внутри все все еще дрожит.