Сломанный свет. Семь окон Лизы

– Аня, наконец-то! Как ты? – мама, прищурившись, рассматривала моё лицо. Руки её дрожали. – Мы уже беспокоились.

– Всё нормально, мам, – выдохнула я, стараясь оставаться спокойной, хотя в груди всё сжималось. – Как у вас дела? Что с Лизой?

Мама отвернулась на мгновение, словно собираясь с мыслями. Когда её взгляд снова встретился с моим, я поняла – она почти сломалась.

– Всё то же самое, Анют… Никаких новостей. Полиция больше не надеется, что найдет её.

– Что? – холодный скорпион пополз по спине. – Как это – не надеются?

– Они просто ходят по кругу, – вдруг встрял дядя Степан, усаживаясь рядом с мамой. Его голос был спокойным, но в нём чувствовалась безнадежность. – Говорят, делают всё возможное, но новых зацепок нет.

– Но… это же не значит, что они сдались? – в голове мелькнула слабая искра надежды, но она тут же потухла. – Они не могут просто…

– Дорогая, – перебила меня мама. Её голос был одновременно ласковым и твердым. Казалось, она пыталась подготовить меня к тому, что вот-вот скажет. – Мы все устали. Я уже не знаю, чего ждать. Мы искали, надеялись, но… иногда я думаю, что, может быть, Лизы уже нет среди нас…

Желудок скрутило до тошноты, и я чуть не задохнулась. Моргнула, желая убедить себя, что ослышалась.

– Мама… – голос сорвался. – Ты… как можешь такое говорить?

Мама закрыла глаза, потёрла виски. Я видела, как она измучена. Дядя Степан положил руку на её плечо, но даже он – неисправимый оптимист, выглядел потерянным.

– Аня, – теперь говорил он. – Мы не сдаёмся. Просто… мы не знаем, что ещё можем сделать.

– А я знаю, – голос внезапно сорвался, и я прокашлялась. – Я возвращаюсь домой. Возьму академ и буду искать Лизу. Мы не можем просто остановиться.

Мама посмотрела на меня с грустью, покачала головой.

– Ты уверена? Ты же учишься, – в голосе слышалась тихая мольба. – Пропустишь целый год. Что ты можешь сделать, чего не сделали другие? – глаза блестели от слёз.

– Я должна быть с вами.

Всю жизнь мы делаем выбор: что съесть на обед, что подарить близким на праздник, куда поехать, кого любить, как жить. Сначала кажется, что дорог перед тобой тысячи – выбирай любую и иди. Наслаждайся, если сможешь. Главное – справиться с последствиями.

Тогда я ещё не знала, что этот день станет началом нового пути. Не думала, что, возможно, больше не вернусь в этот промозглый, но такой любимый город. Всё изменилось как-то незаметно, но окончательно. Я просто пошла дальше, не оглядываясь, словно другой дороги для меня больше не существовало.

Глава 3

Уже через неделю я оказалась дома. Всё казалось знакомым, но в то же время чужим. После объятий с мамой я стояла посреди прихожей и смотрела на старые стены, обтянутые прежде дорогими обоями. Они давно потеряли былую яркость, потёрлись от времени, но сохранили секреты, которые когда-либо появлялись между жильцами этой квартиры. Запах дома, в котором Лиза провела детство, а я лишь иногда приезжала погостить, теперь приносил горечь. Это был запах печёного хлеба и любимых духов мамы, смешанный с лёгким налётом краски, которую дядя Степан всегда хранил в кладовке.

На стенах коридора висели старые фотографии: Лиза, сияющая улыбкой с новогодней мишурой на голове, и я рядом с ней, застывшая в какой-то мимолётной позе, где мои уши выглядели слишком большими для головы. Я вспомнила тот Новый год, когда приехала к маме на целую неделю, но пробыла лишь три дня – меня отправили обратно к бабушке после ночного нервного приступа, когда я громко кричала и плакала.

В этом доме каждое мгновение, каждая минута жизни домочадцев сохранялись в старых рамках. Они висели на стенах одна к другой, словно ракушки на берегу моря, вечно ждущие, чтобы их кто-то поднял и попытался прислушаться к тихому голосу воспоминаний.

Я остановилась у комнаты Лизы, немного поколебалась, а затем осторожно толкнула дверь. Полутьма озарилась потоками света из коридора. Здесь всё осталось таким, как я помнила: яркие постеры на стенах, прикреплённые Лизой английскими булавками, безупречно убранная постель, ожидающая возвращения хозяйки. Моя комната у бабушки всегда казалась проще, и теперь, когда я заняла пространство Лизы, я почувствовала, будто бесцеремонно присвоила её вещи и атмосферу. Я раздвинула шторы, и мягкий свет наполнил комнату.

– Анют, как ты там? – раздался голос мамы, словно она ждала этого момента целую вечность.

Я знала, что пора поговорить.

Мама и дядя Степан сидели в кухне, и в их взглядах читалось беспокойство.

– Всё нормально, – ответила я, устраиваясь за столом. Мама приподняла бровь, но я лишь отмахнулась от её немого вопроса. – Пока я останусь в комнате Лизы.

– Конечно, Анюта, – поспешила сказать мама, подливая чай дяде Степану. – Это даже хорошо, ты сможешь немного разобраться с её вещами.

Мамины слова царапнули уши. Неужели она и правда больше не надеется, что Лиза вернётся?

– Ты можешь оставаться, сколько захочешь, – произнёс дядя Степан, но тут же осёкся, словно вспомнив, что я приехала в дом своей матери и при желании, могла бы здесь даже жить.

– Спасибо, – улыбнулась я, хотя внутри всё сжималось от напряжения. – Я просто хочу понять, что случилось с Лизой. Потом вернусь в универ.

– Лиза… – мама тихо вздохнула, её лицо на мгновение исказилось, но она быстро взяла себя в руки и неуверенно добавила: – Я уверена, что она скоро вернётся.

– Конечно, – подхватил дядя Степан. – Самое главное, что мы верим. Я это дело так не оставлю. Будем искать нашу Лизочку, пока не найдём.

Я кивнула. По крайней мере, у него ещё не пропала надежда, и от этого становилось немного легче.

Конечно, ничего нового об исчезновении Лизы они так и не рассказали. Да и чего я ожидала? Мы разговаривали каждый день и всё, что необходимо, уже давно сказано.

– Ты знаешь, когда твоя бабушка была моложе, – неожиданно начал дядя Степан, – Она часто привозила тебя сюда, а потом брала Лизу за руку и шла с вами гулять по парку.

Я вспомнила бабушку: её светлые волосы, вкус пирожков с картошкой. Она всегда знала, как меня успокоить, когда я чувствовала себя потерянной и одинокой. Она была такой заботливой и мудрой, как будто понимала каждого.

– Да, мама могла найти общий язык с любым. Она могла накормить даже самых привередливых, – с ностальгией добавила мама.

– Это правда, – согласилась я, улыбаясь. – Её пироги были лучшими в мире.

– А какую она мне жену родила! – широко улыбнулся дядя Степан и обнял маму за плечи. Мама немедленно расплылась, как шоколад на солнце.

Я кивнула, понимая, как важно иметь рядом хороших людей. Вот, например, как дядя Степан, который, казалось, знал всё на свете и всегда был готов помочь любому нуждающемуся. Он мог утешить маму простым прикосновением или, даже не раздумывая, произнести нужные слова, как будто заготовил целый набор на любой случай жизни. Пусть я и чувствовала себя напряжённой в его присутствии, но нужно отдать ему должное – для жизни он самое то. Раньше, когда я приезжала к маме, по вечерам часто видела, как дядя Степан устраивался на диване с кошкой на коленях, и часами не двигался с места, поглаживая её мягкую спинку. Маме с ним повезло. И всё-таки я никак не могла к нему привыкнуть…

– Аня, – вдруг сказал дядя Степан, – сделаем что-нибудь вместе? Как раньше. Что-то простое, чтобы отвлечься? В карты сыграем.

Я посмотрела на него и поняла, что даже среди этой тьмы мы смогли найти маленький лучик света. Воспоминания, разговоры о бабушке, о Лизе, помогали крепче держаться друг за друга.

– А давайте, – сказала я, и в этот момент ощутила, как в сердце зажглась яркая искра надежды.

Через час, когда игра была в самом разгаре, тишину разорвал звонок маминого телефона. Она вздрогнула, удивлённо глянув на экран.

– О, это Лариса, – сказала она и ответила: – Слушаю, дорогая.

Мама слушала в напряжении, и по её лицу стало ясно, что у подруги неприятности.

– Подожди, Лариса, не переживай, сейчас что-то придумаем, – она прикрыла трубку рукой и повернулась к дяде Степану. – У неё трубу прорвало, а службы не отвечают.

– Ох, Лариска, ну как обычно, – пробормотал он, но тут же двинулся в кладовку за инструментами. Мама с тёплой улыбкой проводила его взглядом и вернулась к разговору.

– Лариса, Стёпа уже к тебе выдвигается. Не переживай, всё под контролем, – успокоила она подругу и, немного помолчав добавила: – Да всё в порядке, какие проблемы. – и положила трубку, повернувшись ко мне.

Дядя Степан уже стоял у двери, обвешанный инструментами и готовый к очередному подвигу.

– Лариску в беде не оставим! – сказал он с усмешкой и подмигнул нам перед тем, как выйти.

Мы с мамой переглянулись, улыбаясь. Неважно, что случится – дядя Степан всегда наготове, чтобы прийти на помощь. Несмотря на образование и престижную работу заместителя начальника цеха, он оставался простым и надёжным человеком, готовым броситься на выручку по первому зову.

***

Я вернулась в комнату Лизы, когда город окончательно погрузился в темноту. Осторожно потянув за ручку двери, вошла внутрь, и она мягко, почти беззвучно за мной закрылась.

Несмотря на поздний час, спать совсем не хотелось.

Сопровождаемая скрипом старого паркета, я подошла к окну. Улица за стеклом замерла. Через открытое окно ворвался ледяной воздух, смешанный с ароматом увядающих листьев. Предстояла долгая осенняя ночь – именно такая, когда под скупым светом луны можно разглядеть полуобнажённые деревья, тянущие ветви к небу в мольбе о том, чтобы оно подарило ещё немного тепла в преддверии долгой выматывающей зимы.

Я закрыла окно и с поспешностью задёрнула шторы. В комнате стало чуть теплее, но не спокойнее.

Пространство наполнял полумрак, а свет из коридора вытягивал длинные. Здесь всё осталось точно таким, как раньше: книги, аккуратно выстроенные в ряд на полке у изголовья кровати – безмолвные свидетели жизни Лизы. Я сделала шаг вперёд и провела пальцами по корешкам: они уже запылились. Лиза всегда держала комнату в идеальном порядке, но теперь, подёрнутый следами времени, пусть пока и недолгого, порядок казался странно безжизненным, забытым.

Сбоку ближе к кровати, чуть выступала «Джейн Эйр», рядом – «Грозовой перевал». Так вот что она любила. Как же я могла этого не знать? Дальше выстроились в ряд «Старик и море», «Контрабас» и какие-то детективы, словно открывая передо мной ещё одну дверь, которую я упустила. Под полкой висел перекидной календарь, иллюстрированный картинами Айвазовского, где бескрайние морские просторы то бесновались, то безмолвно отражали лунный свет.

Стену напротив кровати украшали два цветочных постера: на одном были изображены голубые фиалки, на другом – гиацинты, словно фрагменты другой, скрытой от меня жизни. Присев на краешек кровати, я чувствовала себя посторонней в этой комнате, незваной гостьей. Я вторгалась в мир Лизы, где всё о ней напоминало, но ничто не открывало тайну её исчезновения.

Я включила свет, и комната преобразилась. Прямоугольник люстры мгновенно разогнал тени по углам, но спокойствия это не принесло. Напротив, чем ярче становился свет, тем острее я чувствовала, что ответы, которые я искала, скрываются гораздо глубже, чем могла подумать. Подошла к старому письменному столу, покрытому стеклом. Под стеклом ничего, кроме глубоких трещин, как будто специально процарапанных чем-то вроде канцелярского ножа. Я открыла ящик, и в глаза бросилась стопка бумаги. Казалось, это новая бумага, но что-то настораживало – ближе к середине упорядоченность пропадала, и листы выглядели неровными и измятыми. Осторожно подняв чистые листы, проверила: маленькие записки, исписанные страницы, карандашные наброски на клочках бумаги. Лиза рисовала?

Я взяла одну из записок и развернула. Ровные строчки аккуратного почерка наверняка не предназначались для посторонних глаз, но в ситуации, в которой мы все оказались, другого выхода я не видела. «Не хочу… Не хочу…», – написала Лиза чёрной ручкой. Взяла другую: «Как я устала от одиночества…» Мне стало не по себе – будто я нарушила её пространство, её границы, будто внезапно оказалась внутри её головы. Что Лиза не хотела? Почему чувствовала себя одинокой? Есть мама, есть я. Она могла бы с нами поделиться чем угодно! Или… Не было меня. Не было мамы. Никогда.

Рисунки сквозили холодом: дерево с голыми ветками среди пустыни, то ли ёж, то ли дикобраз у бревенчатого дома без стёкол, истощённый волк, который упал, не дойдя всего пары метров до ручья. И ещё один рисунок – маленький фонарик. Снизу была подпись: «Этим можно осветить домик ёжика». Не понимая значения слов, я аккуратно сложила всё обратно, намереваясь позже изучить подробней.

Сколько бы я ни пыталась настроиться на позитив, мысли о Лизе снова и снова пронзали разум. Что, если она не вернётся? Что, если её больше нет? Вопросы тугими жгутами стягивали сердце, не давая дышать полной грудью. Я снова прошлась по комнате, словно пытаясь поймать что-то ускользающее. Мебель, фотографии, книги – каждый предмет о чём-то шептал, но ни один не говорил прямо. Всё здесь дышало ею – от старого зеркала на стене, где она прилепила кусочком скотча нашу общую фотографию из детства, до шкафа, наполненного одеждой.

Вернувшись на кровать, я вздохнула. На подушке сидел старый плюшевый медведь, подаренный бабушкой, которого Лиза так и не смогла выбросить. Его лапы истёрлись, а мех потемнел от времени. Рядом лежал маленький кулон с тонкой цепочкой – мой давнишний подарок. Мы с бабушкой купили его перед днём рождения Лизы, который провели вместе на даче. Тогда Лиза много смеялась. Я взяла кулон и повертела его в руках, словно он мог дать мне ответы на все вопросы. Конечно, это было глупо, но иногда в маленьких безделушках хочется увидеть что-то большее, чем просто подарок. Аккуратно положив его на полку, я вздохнула – пусть ждёт своего часа, если вдруг решит заговорить.

Каждый раз, когда я касалась вещей Лизы, меня накрывала волна тоски по тем дням, когда всё казалось простым. Мы были детьми, и я думала, что знаю Лизу лучше, чем кто-либо. Но как же я ошибалась. Теперь я понимаю, что никогда не заглядывала за её улыбку, не спрашивала, что творится у неё внутри.

Осмотрелась. Где-то среди теней этой комнаты и пыли прятались её слова, воспоминания, и, возможно, разгадка исчезновения.

Не найдя никаких зацепок и ни одного номера телефона друзей Лизы, я легла спать, укрывшись её одеялом с головой. А завтра… Я знала, что должна что-то предпринять. Завтра я собиралась найти друзей Лизы, поговорить с ними, узнать, не знают ли они того, чего не знаю я. Я не могла позволить себе сдаться.

Глава 4

Проснулась с гнетущим чувством. В доме ещё витала ночная прохлада, пока я шла на кухню, где мама уже колдовала над кофеваркой. Слова путались на языке, сплетаясь с навязчивыми мыслями, от которых не удавалось избавиться. С кем дружила Лиза? Кто знал её достаточно близко, чтобы помочь мне найти хоть какие-то следы? В последние годы я приезжала домой так редко, что наши пути разошлись окончательно – я даже не могла вспомнить, кто был рядом с моей родной сестрой.

– Мам, с кем Лиза дружила? – спросила я, даже не поздоровавшись, чувствуя, как пальцы едва заметно подрагивают.

Мама замерла на мгновение, отставив чашку в сторону. Её взгляд был полон растерянности.

– Да как-то… ни с кем, вроде, – она прищурилась, как будто что-то припоминая. – Лиза всегда сама по себе была. Я и не знаю никого… Может, в школе кто был? Но уже столько времени прошло…

Я разочарованно вздохнула. Мама никогда особо не интересовалась нашими подростковыми делами, и теперь выяснилось, что Лиза для неё такая же загадка, как и для меня.

– Мать, – встрял дядя Степан, входя на кухню с кошкой на руках. А как же та женщина… Перед выпускным тебе звонила… чья-то мамаша, – Что-то ты ей домой относила.

Мама подняла брови, явно озадаченная.

– Слушай, и правда… Дай подумать… Да, цветы. Я относила ей цветы.

– Вот! – воскликнул дядя Степан, – Голова твоя дырявая! – Он сделал глоток воды и направился обратно в гостиную.

Я затаила дыхание. Может, это уже зацепка?

Мама нахмурилась, пробормотала несколько имён, перебирая в памяти знакомых.

– Да, Катя. Это была мама Кати. Она в Лизином классе училась. Жили напротив школы. Дом серый такой.

– Мам, тут все дома серые.

– Ой, точно. Но у них подъезд с красной дверью. А таких точно больше нет. Соседка ещё удивлялась, зачем они такую поставили. Дом возле детского сада, только не нашего, а того, по пути на остановку. – Мама махнула полотенцем в ту сторону, где и располагались перечисленные ей объекты. – Первый этаж, первая дверь справа.

Катя. Одноклассница Лизы. Это хоть какая-то ниточка.

– Я схожу к ней, – сказала я, торопливо отодвигаясь от стола.

– Поешь сначала, Анька!

– Успею.

Через полчаса я уже стояла перед красной дверью, сверля глазами домофон и пытаясь угадать, какой может быть номер у первой квартиры справа. Кажется, я начинала замерзать, когда дверь неожиданно распахнулась, чуть не сбив меня с ног. Из подъезда выскочила девочка. Войдя внутрь, я задержала дыхание и позвонила. Несколько долгих секунд показались вечностью, прежде чем на пороге появилась удивлённая девушка.

– Привет, ты Катя? – спросила я без предисловий.

– Да, а ты?

– Меня зовут Аня, я сестра Лизы Малиновской. Мы можем поговорить?

Катя прищурилась. Казалось, она никак не могла решить: я – гость или угроза. Лицо её стало собранным, даже жёстким, как будто внутри щёлкнул переключатель: она явно почувствовала неладное. Несколько секунд она молча смотрела на меня. Потом шагнула в сторону, сделав приглашающий жест.

Мы прошли в холл – маленький, аккуратный, с запахом новых обоев. Катя, чуть поёживаясь, закрыла за нами дверь. Потом, не зная, куда деть руки, начала теребить подол кофты, ожидая, что я, наконец, начну говорить.

– Ты слышала, что Лиза пропала? – спросила я.

– Нет… – её голос едва был слышен, она часто заморгала. – Что значит пропала?

– Ушла из дома и не вернулась. Уже несколько недель.

Катя ошеломлённо посмотрела на меня, затем опустила глаза.

– Ничего себе! Но я ничего об этом не знаю, – голос её сорвался на шёпот.

– Может быть, ты что-то слышала о её друзьях? С кем она дружила? С кем ссорилась? Кто-то должен знать, есть ли у Лизы проблемы. Любая информация важна.

Катя вздохнула, её глаза забегали по стенам, как будто она искала, за что можно зацепиться.

– Лиза… она всегда держалась особняком. Мы не общались, если честно, – голос подрагивал, и я списала это на шок. Всё-таки не каждый день девушкам нашего микрорайона приносят вести о пропавших одноклассницах. – Она была… другой. Как будто на своей волне.

Сердце кольнуло – коротко, остро, как иголкой в самое уязвимое место. Неужели Лиза была совсем одна?

– А кто-то другой?.. – голос прозвучал тише, чем я рассчитывала. – Кто-то ведь должен быть к ней по-настоящему близок?

Я старалась поймать Катин взгляд, зацепиться за него, но он постоянно ускользал и это почти сводило с ума.

Катя едва заметно покачала головой и начала теребить браслет на запястье – тоненький, с подвеской в виде сердца. Металлический звон был почти не слышен, но именно он вдруг стал главной нотой в прихожей. Как капля, бьющаяся о раковину в три часа ночи – назойливо, ритмично.

– Не думаю, – наконец сказала она, тихо, почти извиняясь. – Она никому особо не открывалась. В классе её все знали, но… настоящих друзей, кажется, не было.

Я на секунду зажмурилась.

– Пожалуйста, Катя. – Я уже даже не пыталась скрыть дрожь в голосе. – Мне нужен хоть кто-то. Назови любое имя.

Катя закусила губу. Её взгляд метнулся в сторону, затем вверх, будто она проверяла, не слышит ли кто-то, и не упадёт ли нам на головы потолок. Всё её тело кричало: «давай уже покончим с этим разговором».

– Ева, – произнесла она наконец. – Она тоже с нами училась. Она… всегда больше других знала. Может, она что-то расскажет. Хотя я сомневаюсь.

Я кивнула, машинально записав номер. Даже не поблагодарила – просто вышла, как в забытьи, и уже через несколько минут опомнилась на холодной скамейке во дворе, держа телефон обеими руками.

Я набрала номер. Гудки шли один за другим – длинные, неторопливые, будто издевались. Каждый звучал как «а если никто не возьмёт?», и каждый бил прямо под рёбра. И только когда я была отчаяться, раздался голос:

– Алло?

Голос был молодой, но такой резкий, что казалось – я вломилась в чужую квартиру без стука.

– Привет, это Аня… я сестра Лизы Малиновской. Мы могли бы встретиться?

– У меня сейчас нет времени, – перебила меня Ева. Холодно и отчуждённо.

Я закрыла глаза и глубоко вдохнула.

– Это важно! – я почти крикнула. – Моя сестра пропала. Мне нужно поговорить с тобой лично. – И, на мгновение потеряв осторожность, добавила с вызовом: – Или я буду вынуждена прийти к тебе домой. Извини.

Это, конечно, было блефом – я не знала, где она живёт. Но, видимо, прозвучало достаточно безумно.

Молчание. Густое, липкое. Я невольно прикусила губу и вдруг ощутила во рту привкус крови.

– Ладно, – отозвалась Ева наконец. – Завтра утром. В кафе на конечной.

– Спасибо, – выдохнула я. Но в трубке уже шли гудки – она повесила.

***

Когда ноги начали подмерзать, я поняла, что впереди у меня будет долгий и, скорее всего, утомительный день. Холод обвивал колени, пытаясь проникнуть внутрь и добраться до самых мыслей. Встреча, которая могла бы внести хоть крупицу ясности в этот хаос, была назначена только на завтра. А что до сегодняшнего дня… он казался тягучим, как длинная, серо-беспросветная лента, вытянутая, подобно старой галантерейной резинке.

Подкатывало ощущение беспомощности – не от страха или отчаяния, нет. Скорее, это была та тихая и гнетущая пустота, когда даже мысли вязнут в медленном ожидании. Что делать? Чем занять себя, чтобы не провалиться в пучину бездействия? Самым ужасным, что сковывало меня, было именно это – невозможность двигаться вперед. Ощущение, что все застыло.

Порывшись в своих мыслях, я наконец нашла решение – заглянуть в полицию. Рано или поздно это все равно пришлось бы сделать. Там, возможно, появилась новая информация по делу Лизы. Пусть даже это была лишь формальность, но казалось, что этот шаг может вернуть мне ощущение контроля над ситуацией, хотя бы ненадолго.

Я поднялась, стряхнув с коленей несколько снежинок и направилась в сторону дороги. В этих краях снегопады начинались куда раньше, чем там, где я училась, – за год я успела об этом забыть. Земля еще не укрылась полноценным снежным покровом: снежинки, смешиваясь с пылью – а уж её-то хватало с избытком, тут же таяли и превращались в грязь. Но пройдет месяц – и свежий, хрустящий снег заскрипит под сапогами прохожих. А до тех пор надо бы съездить на кладбище к бабушке. Оно совсем рядом, минут десять на автобусе, но такое огромное, что в поисках нужной могилы легко можно заблудиться и провести там не один час. Я вздохнула – в памяти всплыл тот день, когда бабушка ушла из жизни.

Это случилось прямо перед моим отъездом в университет. Бабушка долго болела: у нее были проблемы с сердцем и диабет. В тот день с самого утра я ушла на подработку и, кто его знает, как это работает, но уходя, я что-то почувствовала. Долго стояла у ее ног, поглаживая их сквозь одеяло и думала о том, что бабушка уже больше недели не приходит в себя, не смотрит на меня ласковыми глазами, не говорит, как сильно меня любит. Вдруг в голову пришла непрошенная мысль: вижу я ее живой в последний раз.

И действительно, всего через пару часов мне позвонила Лиза – она как раз заменила меня у бабушкиной постели в тот день – и сказала, что бабушки больше нет.

Нет…

Ужасное слово. Тогда мне показалось, будто часть её души навсегда осталась во мне. И что теперь именно я должна стать такой, какой была она.

Я погрузилась в воспоминания о тех днях и не заметила, как ноги сами привели меня к нужному месту, словно невидимый проводник вёл знакомыми тропами.

***

Когда я вошла в отделение полиции, первое, на что обратила внимание – воздух. Он был каким-то… густым. Не пыльным, нет. Просто тяжёлым и спёртым. А ещё – официальным. Всё кричало официозом: здесь не место для чувств, особенно нежных. Здесь не гладят по голове. Здесь всё по протоколу. Повсюду сновали люди в форме, их лица были усталыми и отрешёнными. Я заставила себя сосредоточиться. Я пришла не за сочувствием, а за правдой.

Дверь ближайшего кабинета внезапно распахнулась, и на пороге возник молодой человек. Высокий, в гражданской одежде и с причёской, как у Тома Круза в каком-то старом фильме. Он посмотрел на меня с лёгкой неуверенностью, как будто сам не до конца понимал, как оказался в этом коридоре.

– Могу я вам помочь?

– Я Анна Малиновская, – произнесла я, чувствуя, как дрожит голос. – Я хотела бы узнать о деле своей сестры Лизы. Она пропала несколько недель назад.