Тёмный голос

– Это вообще лечится?

– Да! – автоматически воскликнула она. – Только изначально нужно найти причину.

Я обнадеживающе глянула на справки и уточнила:

– Я уже могу приступать к лечению?

– Пока нет, – она избегала моего взгляда. – Чаще всего причина в инфекциях, – она оторвалась от бумаг, – только в ваших анализах их не обнаружено.

– И?

Сердце с грохотом колотилось.

– Нужно сдать биопсию, чтобы картина стала полной. Биопсия – это…

– Можете не объяснять, – я резко перебила её.

Воспоминания, глубоко запрятанные в детстве, словно призрачные тени выползали наружу. Я видела мать, её сгорбленную спину: она приехала после очередной биопсии. Тонное иссечение тканей, маленький кусочек отправляется на пробу – он выявит природу образования. Чтобы обрадовать человека или убить страшным приговором: «У Вас онкология!».

Моя соседка подтолкнула меня:

– Идите, ваша очередь.

Я встаю; ноги ватные. Мне страшно. Совсем недавно я хотела убить себя, а сейчас боюсь умереть.

Меня встретила стерильно-белая комната и много света. После тёмного коридора глаза заслезились.

– Направление? – без приветствия спросила у меня худощавая женщина с ярко-красными губами.

Я кивнула. Здесь не принято тратить время на светские беседы. Здесь конвейер. Одна заходит, другая выходит. Одна плачет, а другая – радуется.

Она быстро делала пометки, сверила даты и номера:

– Мария, – она обращается по имени. Нутро сжимается, предчувствуя нехорошее. Сердце гулко начинает стучать.

– Присядьте, – отрывисто бросает она.

По её тону я понимаю, что осталось мне недолго. Самые худшие подозрения подтвердятся здесь, прямо сейчас.

С трудом нахожу стул, валюсь на него. Свет слишком яркий, много запахов, назойливые звуки из-за двери. Нет, нет, это всё не со мной! Это всё не моё!», – твердит обеспокоенный мозг.

– Я Вас попрошу! – серьёзно начала врач. – Не исчезайте, не занимайтесь самолечением… Если всё делать экстренно, то Вы имеете большие шансы на выздоровление. Понимаете!

Я чувствую, как слёзы подкатывают, я начинаю хватать воздух.

– Маша, смотрите на меня, слушайте меня!

Я не вижу ничего, кроме красных губ, всё кружится, всё вертится в безумной пляске Вита.

Стоило мне ступить в чёрный коридор, как я ощутила – время замедлилось. Я больше никуда не спешила. Белочка перестала крутить колесо: утром на работу, вечером домой, поскорее поесть и быстренько запрыгнуть в кровать, чтобы завтра всё повторить! Хватит!

Ирония судьбы: год назад я хотела себя убить, но мир не позволил. Я просто осталась жить. Для чего? Вопрос остается открытым. Целый год я плыла по течению. Каждый день был похож на предыдущий. Работа, дом, еда, сон… И так все триста шестьдесят пять дней. Серые, серые, серые дни, но не такие, как в пасмурный день, когда знаешь, что за завесой облаков спряталось солнце. А именно такие, когда понимаешь, что лежишь в бетонной коробке. Весь этот год я была подавленна. Роль жертвы растворилась во мне.

Я вышла из больницы, здание которой примыкало к парку. Вечереет. Снег в этом году растаял рано, было тепло. Везде валялась прошлогодняя листва, а из низин выползал густой туман. Голая аллея вела вглубь. Я вдыхала влажный, по-весеннему ароматный воздух. Запах мокрой земли и прелых листьев мешался у меня в носу. Я так чётко ощущала его. Я слышала, как беспокойные капли срываются с ветки и ударяют о валун, лежащий здесь под деревом. Я подошла к берёзке, прижалась к ней ладонями. Её жилы начинали бурлить, наполняясь соком. Внизу ствола виднелись засечки. Люди режут твои вены, пьют твою кровь! Я прижалась к ней головой. Ветки встревожено застучали. Тяжёлые взмахи крыльев, и на дорогу приземлилась старая ворона. В клюве – добыча: кусок чёрствого хлеба. Она попыталась его клевать, но твердая, как камень, корка, не поддавалась. Птица переложила его в лужу. Прыгала вокруг него и постоянно переворачивала. И скоро её находчивость возымела результаты: хлеб стал мягкий. Вдоволь насытившись, ворона взлетела вверх, и звук её тяжелых крыльев ещё долго был со мной.

Чтобы понять, как сильно, ты любишь жизнь, как нуждаешься в ней – потеряй ее!

5

Раннее утро. Онкологические корпуса больницы. Очередной забор анализов. Это важно! Два месяца прошли безрезультатно. Мой врач всегда замечает:

– Самое главное, чтобы не стало хуже! В твоём случае мы не можем применить стандартную терапию. Она агрессивна – можно только навредить. Понимаешь, почки, печень, желудок – всё пострадает. Существует ещё один метод – операция… Но мы не имеем права! Это лишит тебя возможности выносить ребенка. Твой организм находится в таком шатком состоянии, что метастазы могут появится в любой момент. Иногда это называют предраковое состояние, – врач задумалась. – Вернее будет назвать – рак на месте! У тебя есть единичные опухолевые клетки, к сожалению, их не становится меньше. Да, этот вид терапии замедлил процессы, но не устранил. Понимаешь? Нужно менять терапию! Поскольку причину невозможно выявить, придется пробовать разные методы.

Старая винтовая лестница зазывает вверх. Я смотрю под ноги, считаю ступеньки. Будучи студенткой-волонтёром, я резво бегала по ним вверх, а потом вниз. Я всегда хотела посчитать, сколько их, но так и не довелось. Сегодня у меня есть возможность.

– Пятьдесят два, пятьдесят три, пятьдесят четыре… – шептала я.

– Доброе утро! – послышалось сверху.

Я продолжала считать, не думая, что это адресовано мне.

– Девушка, добрейшего вам утра! – шутливым тоном бросили вниз.

Я подняла глаза. Рыжеволосая Кристина, моя коллега-волонтёр, лучисто улыбалась мне.

– Привет-привет! – я ускорила шаг, и, добравшись до неё, обняла.

– Сколько лет, Машка! Сколько лет!

– Пять лет.

Она демонстративно закатила глаза.

– Ты как?

– Нормально, – отделалась коротким ответом. – А ты всё волонтёришь?

– Как видишь, не отпускает меня, – иронично заметила Кристина. – Хочу всем помочь! Кстати, возвращайся к нам, тут всегда много консультаций. Даже сегодня мне хоть разорвись! Может, поможешь по старой дружбе, хоть одного проконсультируешь? А?

–Я уже всё забыла, – отмахнулась я.

– Ой, а что, там помнить, ты только слушай, – улыбаясь, говорила подруга. – Так может?

Я потупила взгляд с мыслями, что мне самой в ближайшее время может понадобиться волонтёр.

– А ты что здесь делаешь? – интересовалась Кристина.

– Пришла навестить, – соврала я.

– Кто у тебя здесь? – сочувственно уточнила девушка.

– Да ничего серьёзного, родственницу положили на ежегодное обследование…

– Ааа, видно, болела?

Я кивнула.

– Ладно, не буду задерживать, но ты заходи, мы в том же кабинете. Может, передумаешь и поможешь мне?

– Хорошо!

– Ловлю на слове!

После многочисленных анализов я решила заглянуть в кабинет волонтёров. Ничего не изменилось, всё то же маленькое помещение. Старый шкаф, три стула, стол и потрёпанный чайник. Сиротливая икона на мраморно белой стене и окна, выходящие на пустырь. Я смотрела на бескрайнее поле, пока Кристина искала мне халат и благодарила, что я согласилась помочь. Жёлтые одуванчики махровым ковром устилали землю, их медовый запах пробивался сквозь старую, оконную раму. Распахнуть бы её, снять туфли и побежать по мягким, тёплым лепесткам. Кружиться, а потом пасть на этот ковёр, жадно вдыхая его аромат, слушать жужжание пчёл, что собирают пыльцу, а потом сделают из нее мед. Попробую ли я его, пчёлы? Буду ли жить?

Кристина набрасывает халат, и я возвращаюсь в реальность.

– Будешь? – она протягивает мне жвачку.

Отрицательно качаю головой. От количества принимаемых препаратов, меня тошнит. Во рту, по утрам, вкус кисло-сладкий. Он приторный, стоит сухим комком поперёк горла. Если ничего не есть, то большие шансы, что меня не вытошнит.

– Нам всегда нужны руки! – не унимается Кристина. – Приходят эти «зелёные сопли» – девочки девятнадцати лет! Десять дней походит, а потом бежит! Нервы у неё не выдерживают! – подруга нервно передергивает бровями. – А больным надо, чтобы их кто-то слушал…

Я поправляю халат. Последний штрих: Кристина вешает на меня свой бейдж со словами:

– Теперь тебя пустят везде! А я пока немного отдохну.

Длинные бесконечные коридоры увлекают за собой. Двери, двери, люди в белых халатах, каталки, больные с капельницами, запах препаратов и хлорки.

Четырёхместная палата. Я вошла, женщины начинаю суетиться, трое из них собираются и выходят. Четвёртая, сидящая у окна, оборачивается, улыбкой приветствует меня. Она выглядит вполне здоровой или, по крайней мере, идущей на поправку. Её соседки имеют куда более болезненный вид. Подхожу ближе.

– Здравствуй! – в её голосе слышится оправдание.

Я внимательно рассматриваю её бордовый халат и такого же цвета волосы. Я знаю эту категорию обитателей хосписа: они больны, но лечить их бессмысленно. Они это знают и спокойно принимают. Они ждут своего часа, периодически приходят на терапию в надежде продлить свои дни.

– Добрый день!

– Присаживайся, – указывая на стул, предлагает женщина.

Ей не нужна помощь, она просто хочет поговорить, таких здесь много, и то, что её соседки ушли, тому подтверждение.

– Расскажи мне что-нибудь хорошее, девочка? – неожиданно она обращается ко мне.

Я внимательно рассматриваю её лицо: оно жёлтое, глаза мелкие, тёмно-синие. Черты лица острые. Отрешённая блаженность застыла на губах.

– Я даже не знаю! – искренне начинаю я. – Может, Вы расскажете?

Я сразу перехожу к делу, ведь ей абсолютно всё равно, кто я и что со мной происходит. Я здесь для того, чтобы слушать и слышать.

– А что я могу тебе рассказать. Ты и сама видишь. Я болею! – с упреком замечает женщина. – Я так устала, но сдаваться не собираюсь!

– Это очень хорошо! Нужно бороться, – я поддерживаю её.

– Да, да! – она подхватывает. – Все болезни от нервов. Это все из-за моей работы! Нервный, неблагодарный труд!

– Кем Вы работаете? – я завязываю разговор.

– Учителем.

– Дети сейчас сложные, – выдаю заезженную фразу и выражение сочувствия на лице.

– О, не то слово! А всё из-за родителей! Чем они занимаются? Чем угодно, но только не своими детьми.

– Вам очень сложно, тяжело!

– Что я, мне уже всё равно! Я теперь здесь, – она похлопала по матрасу. – Пусть мучаются молодые. Находят подход к неблагодарным детям. Пусть выслушивают замечания администрации, проверяющих. Я уже всё! – она демонстративно махнула рукой. – Я отдала свою личную жизнь, здоровье – всё отдала этой работе.

Я понимающе кивнула.

– Я чувствовала, что со мной что-то не так, но не могла обратиться к врачам, потому, что была проверка. Целый месяц! Начальство меня не отпускало. Я упустила болезнь! Как они шушукались за моей спиной, когда я вернулась после лечения. Бледная, лысая, без груди! – женщина оживлённо вращала глазами, гневно потрясая рукой. – А как смотрели на меня после операции! Не коллектив, а гадюшник, во главе с настоящей «коброй»!

И я слушала этот бесконечный поток о косых взглядах, придирках, насмешках. О страхах, о гневе. И он лился и лился; в один момент её слова превратились в жужжание. Широко открытыми глазами я смотрела, как её тонкие губы шлёпают одна об одну, издавая недовольное бурчание. В один момент она остановилась и возбуждённо спросила:

– Как бы ты поступила?

Я пристально посмотрела на неё, подумала: вот я и попалась! Но нет, мой ответ её меньше всего интересовал. Заведясь с новой громкостью, она поливала грязью мужа и детей. И вот я слышу, что нет заботы, нет уважения.

Все это могло продолжаться часами, но периодически заглядывающие соседки несмело намекали, что пора закругляться. Я была благодарна этим женщинам в плюшевых халатах. Моя собеседница громко откашлялась.

– Я просто хотела с кем-нибудь поговорить. Тут так одиноко, – напоследок заключила она.

Я одобрительно мотнула головой и направилась к выходу. Вот моё мучение и закончилось, уши не будут пухнуть. Я потратила час времени, а ведь могла действительно кому-нибудь помочь.

Опустошенная, я брела по коридору.

– Детка, – меня окликнули.

Старушка быстрыми шагами догоняла меня. Платье-балахон фактически тянулось по земле, она приподнимала его и ускоряла шаг. Маленькая ручка то и дело хваталась за поло шляпы, которая норовила слететь от быстрых движений хозяйки. Тёплые, зелёные глаза внимательно посмотрели на меня.

– Детка, ты поедешь на лифте?

– Да.

– Я с тобой. Одна боюсь! – она ухватилась за сердце, изображая страх.

– Хорошо.

Уже в лифте она уставилась на мой бейдж.

– Волонтёр?

– Ага!

– И чем помогаешь? Что вы делаете, волонтёры? – она с интересом выпрашивала.

– Слушаем. Целый день только и делаем, что внимательно слушаем, – отстранённо проговорила я.

– Значит, вы только слушаете? – она оживилась.

Поджав губу, я мотнула головой.

– А тебя кто слушает? – игриво заглядывая в глаза, спросила старушка.

– Не понимаю!

Она засмеялась.

– Милая девочка! – она с заботой обратилась ко мне. – Я представляю, что все эти люди могут рассказать о себе и своей жизни. Это печальные и тяжёлые истории. Такое слушать нельзя, тем более таким юным девушкам, как ты.

– А как же жизненный опыт?

– Хороший жизненный опыт – полезен! – она нарочито сделала паузу и добавила: – То, что ты здесь слышишь, сложно назвать: хорошим.

Я молчала.

– Кто тебя слушает? С кем ты можешь поделиться? – уточняла старушка.

Я снова молчала. Лифт остановился, предлагая выйти. Мы вместе покинули его. Женщина направилась к выходу, а я в кабинет волонтёров. Кристины не было, я оставила халат и бейдж. Мне хотелось поговорить с незнакомкой, ответить на её вопросы. Только время упущено, она ушла домой.

Сложно передать мое удивление и радость: я застала её на крыльце. Она улыбнулась и подозвала к себе.

– Вы спрашивали, кто меня слушает… – начала я.

– Угу.

Я медлила, мысли в голове были разрознены, заполнены жалостью. Я оплакивала себя, свою жизнь, потерянность и несправедливость. Я хотела выдавить, что-нибудь философское из разряда: никто не услышит мою израненную душу. Я буду молчать, я буду терпеть. Кругом эгоисты, мир эгоизма.

– Так и думала: никто! – не дождавшись ответа, заключила она. – Пойдем, присядем, моя юная подруга, – предложила бабушка.

Солнце активно грело. Первые цветы показывались на деревьях. Мы присели на скамейку. Женщина закатала рукава и подставила кожу под тёплые лучи. Уловив мой удивленный взгляд, она проговорила:

– И тебе советую! Витамин Д – источник счастья!

Эта старушка, походившая на волшебницу, сошедшую со страниц детской книги, умела убеждать, а ещё у неё был талант, она все делала естественно, и, несмотря на возраст – грациозно. Во всех её движениях не было суеты, лёгкая улыбка постоянно красовалась на губах. Особого внимания заслуживали глаза – широко распахнутые и добрые.

Немного посидев, я последовала её примеру и оголила руки по самый локоть.

– Так зачем ты здесь? – спросила волшебница.

– Помогать.

– Им? – она ткнула пальцем в сторону хосписа. – Они сами себе могли помочь. И могут помочь! Было бы желание! – она хитро моргнула глазом.

Я недоверчиво покосилась. Потом подумала о себе. Ведь я хочу жить! Победить эту болезнь! Снова быть здоровой. Я понятия не имею, для чего мне продолжать существование. Я не знаю, как мне побороть страх? Как перестать быть безмолвным зрителем своей жизни? Как стать собой? Мне страшно жить, но ещё страшнее умереть от болезни. Совсем недавно я хотела себя убить, и это заболевание можно расценивать, как выигрыш в лотерею. Мне следует спрятаться, перестать лечится, и болезнь меня сожрёт, всё повторится, как у матери. Только я не хочу!

Всё, что произошло ночью 27 февраля, можно назвать мистикой. Вначале погас свет, потом затопили соседи, и на десерт – Марк прислал тёплое сообщение. Этого было достаточно, чтобы я отложила лезвия! По всей видимости, мир не собирается меня отпускать!

– Не согласна? Что каждый может себе помочь? – хитро щурясь, спросила старушка.

– Да! Часто люди не знают, как это сделать.

– Соглашусь! – она кивнула головой. – Как ты смотришь на утверждение: если человек решил что-то изменить, мир ему поможет. Он укажет правильный путь…

– Не знаю, – промямлила я в ответ, примеряя сказанное к своей жизни. Я поминутно вспомнила попытку суицида, убеждаясь в странности стечений обстоятельств. Женщина с любопытством наблюдала за моим состоянием.

– Мне знакомы случаи, когда мир не допускает определенных событий, – начала я. – Он словно говорит, что этого не надо делать.

– И тем самым сохраняет жизнь, – она перебила меня и дотронулась до шрамов. Пальцы нарочито несколько раз провели по порезам. Они так и не затянулись, оставив уродливые напоминания.

– Я Евгения, – она протянула мне руку. – Можешь звать меня, бабушка или тётя Женя.

– Очень приятно, – я потрясла её тонкие пальцы. – Я – Маша.

Она улыбнулась и несколько секунд хитро смотрела на меня.

– Знаешь, Мария, мне кажется, мы сейчас говорим, об одном и том же. Мне очень нравится мысль, что мир заботится о нас. Ну, или Бог. Возможно, природа. Или Вселенная. Что кому больше нравится. Суть едина – о нас заботятся, нас уберегают. Что-то ведь спасло тебе жизнь!

Она понимающе взглянула на меня. Эта старая женщина однозначно мне нравилась, в ней не было упрёка или нравоучений.

Я посмотрела перед собой, солнце поднималось вверх, с каждой минутой всё больше обретая власть, раздавая безвозмездно тепло и свет. Эта женщина затронула во мне струны надежды. Впервые во мне появилось желание разобраться в себе. Ответить на вопросы: кто я? Зачем пришла в этот мир? И как стать собой? Я подчёркиваю именно желание, а не страх и уйму отговорок, что у меня ничего не получится.

Мне хотелось быть с ней откровенной, обнажить своё истинное лицо. Я не боялась её реакции. Сказать ей – это как сказать кому-то близкому и родному, от кого никогда не услышишь упрёков, перед кем не стыдно открыться.

– Зачем мне эта жизнь?

– Да хоть для того, чтобы мы сидели на этой скамейке. Загорали и вели столь философский разговор! Лично мне очень приятно, – она застенчиво улыбнулась.

Я усмехнулась. Это была горькая улыбка, но первая искренняя за последние несколько лет. Эта фантастически странная старушка вызывала у меня слёзы счастья.

На следующий день я бесконечное количество раз прокрутила в голове её слова: «Мир заботится о нас». Я вцепилась в эту фразу, как ненормальная. Внутри меня появилось сильное желание верить этим словам. Одна часть меня протестовала: «Что за бред! Какая забота! Мир – это борьба!». Вторая часть рассуждала: «Ты уже так давно на дне и света не видно. Если даже это ложь, ты ничего не потеряешь, ты и так в самой глубокой клоаке».

Пусть он позаботится обо мне, просто и легко. Ничего не требуя взамен, не используя меня. Пусть он позволит стать собой! Пусть поможет обрести моё лицо! Только так возможна моя жизнь. Этот мир видит – я не хочу умирать. Я хочу найти себя!

6

Я полагала, что Евгения проходит лечение в больнице, делящей одно здание с хосписом. Наведя справки и пройдясь по палатам, её не обнаружила. Среди пациентов хосписа она не значилась.

Я встретила фантастическую старушку через неделю. На ней было мятного цвета платье и кокетливая шляпа с голубыми цветами.

– О, моя юная подруга! – она замахала издали.

Наша встреча произошла у лифта, точно так же, как и в первый раз.

– Вам вниз?

Она кивнула.

Мы молча спускались в кабине лифта, лишь только её тёплые глаза выдавали неподдельную радость от встречи.

– Я не надеялась Вас увидеть, – искренне поделилась с ней.

Она засмеялась и легонько ударила меня по носу.

– Посидим на скамейке? Позагораем?

Моей радости не было предела. От этой женщины исходил огромный заряд любви и добра.

– Как настроение? Решила, зачем жить? – устраиваясь, интересовалась она.

– Нет! Я слишком измотана, чтобы находить решения.

– Чем?

– Мыслями и болезнью, – лаконично ответила ей.

– Расскажи о мыслях, – серьёзно попросила она.

– Они тёмные, плохие. Постоянно всплывают. Я пытаюсь не думать, но получается только хуже. Они вопят, они взрывают мозг. Мысли бесконтрольны. Завладевают моим сознанием и изматывают за несколько секунд. Эти бесконечные монологи доводят до безумия, – я говорила эмоционально, размахивая руками, голос дрожал, срываясь с недовольных воплей к приглушенному шёпоту. Рядом с Евгенией я не боялась показаться глупой или ненормальной. Мне хотелось ей полностью открыться, обнажить каждый уголок своего сознания.

Несколько минут мы сидели молча, я собирала волю в кулак, чтобы не разрыдаться от чувства беспомощности и жалости к себе.

– А теперь расскажи о болезни, – обратилась волшебница.

– Боюсь, что скоро могу пополнить ряды обитателей хосписа.

Я достала результаты обследования – их мне вручили за несколько минут до нашей встречи. С формулировкой: «Передайте своему лечащему врачу! Срочно!». Она взяла лист и стала внимательно изучать.

– Вы это понимаете?

– О, да! – протяжно сообщила тётя Женя. – Я врач широкой практики.

– Вы здесь работаете?

Мне хотелось хоть что-то узнать о ней.

– Нет, и никогда не работала…

– Что там написано?

Она взяла меня за руку и, глядя изумрудными глазами, проговорила:

– Там написано, что с этой минуты ты живёшь долгую и счастливую жизнь!

– Нет, – запротестовала я.

– Ты хочешь быть счастливой? – спросила Евгения.

– Да.

– А прожить долгую жизнь?

– Да.

– Запомни: совершенно не важно, что написано в этих документах. Это всё не важно! Конечно, отдай своему лечащему врачу. Сделай это как можно быстрее. Пусть тебе назначат лечение. Прилежно следуй рекомендациям. Только помни, что ни одно заключение, – она протянула мне бумаги и продолжила, – никакое лечение не поможет тебе, если внутри хаос. Прилежно следуя рекомендациям врача, выигрывают битву, но не сражение!

Она улыбалась, а её глаза светились счастьем. В них было море жизни и энергии.

– Вы говорили, что каждый может помочь себе сам, – начала я, цитируя её самое противоречивое утверждение.

– Да! Пойми, чего хочешь, и мир пойдёт тебе навстречу.

Я невольно поморщилась. Женщина закивала головой и добавила:

– Понимаю, надо объяснить. Ты решила, что больше не хочешь жить. Ты хотела себя убить! Так?

– Да!

– Мир пошёл тебе навстречу! Он сказал: «Этого нельзя делать! Ты должна жить!». У тебя ничего не получилось! Я права?

– Да! – я ощущала, как сердце начинает учащённо стучать.

– Ты спрашивала себя: «Зачем мне жить? Как мне жить?»

– Да, да, всё так, – я не могла сдержать эмоций.

– Ты уже получила ответ!

Я моргала глазами, совершенно сбитая с толку.

– Ответ в твоей болезни, – мягко пояснила женщина.

Я отрицательно покачала головой.

– Как так! – я громко негодовала. – Это что получается – мне надо умереть! Надо было не трусить и добить себя ещё в феврале. Резать эти проклятые вены, пока они не превратятся в фарш. Не отвлекаться на выключение света, потоп и телефон. Мне хочется жить, – я готова была расплакаться. Тёмный голос начинал нашёптывать, оживляя гнетущие мысли.

Евгения не стала меня жалеть, а тем же спокойным тоном проговорила:

– Это сложно принять, – согласилась старушка. – Болезнь – это не наказание, это возможность прожить долгую и счастливую жизнь.

Я отвернулась от неё и смахнула слёзы.

– Может быть, и так, – скептично соглашалась с ней. – Именно с этим диагнозом я поняла, что не хочу умирать. Я не знаю, зачем мне жизнь, но умирать я не намерена. Я хочу бороться, но в мыслях я давно себя похоронила. Я не знаю, как их выключить, я не знаю, как их контролировать.

– Я думаю, ты понимаешь, что следствием тяжёлых мыслей стала болезнь.

Я кивнула. Об этом нам рассказывали в университете, в хосписе было множество примеров. Да и я испытала это на себе.

– Другие мысли – другая жизнь, – вердикт тёти Жени был коротким и веским, – первое, что надо сделать – научится их останавливать. Научится ни о чём не думать. Мы все умели это делать в детстве, а вот во взрослой жизни забыли… Закрой глаза! – мягко попросила Евгения.

– Сейчас, минуточку.

Я хотела её послушаться, но вместо этого, почувствовав вибрацию, достала телефон, чтобы взглянуть на очередное сообщение. Старуха замотала головой и, невзирая на преклонный возраст, ловко выхватила его из рук.

– Знаешь, почему мысли кричат?

Я потянулась к телефону, но она сунула его в карман.

– Выслушай меня, а потом я отдам тебе твою игрушку, – поясняла женщина.